Пётр Великий в жизни. Том первый

– Ах, как вы немилосердны, – выговаривала им Софья. – Разве можно попустить, чтобы нечистая сила так мучила христианскую душу…

Тут она бросалась в самую гущу событий – с крестом, с молитвой и, заодно, с языческим заговором:

– Посреди Окиян-моря выходила туча грозная с буйными ветрами, что ветрами северными, поднималась метель со снегами… Вы, звери лютые, выходите, вы, гады, выбегайте, вы, недобрые люди, отбегайте, изыдите демоны-мучители…

Глядь, порченая баба уже пришла в себя, стыдливо одёргивала сарафан, обретала осмысленный вид, трясла от дорожной пыли цветастый подол. И вот порхало уже по расцвеченной, по разморённой солнцем толпе:

– Гляди-ко, никак андели святые государыне-матушке службой угождают. Святая… Святая…

Крестились богомольцы и богомолки уже прямо на Софью, помимо иконописных образов. И кто-нибудь, подученный, обязательно – твёрдо и со вздохом говорил:

– А младшего-то царя немцы на Кукуе совсем с ума споили. Бесам на сопелях, да на цитрах музыку служат, табашный чёртов ладан воскуряют…

Историк Татищев, чуть ли ни современник Софьи, так сплетничал в своей правдивой летописи об этой новой её уловке:

«Можно себе представить, как удивлён был не проницающий в коварство сие народ чудом сим: он почёл царевну чудотворицею, а великого брата её и всех приверженных к нему охуждал с негодованием, за малое уважение их к толико святой царевне. Несколько же сему подобных после чудотворений её утвердили паче ещё народ в расположении сём, как в отношении к царевне, так и к монарху».

Французский дипломат Де ла Невиль твёрдо заявляет, что Софья знала главный секрет успешной политики – нет такого преступления, которое нельзя совершить ради власти. Это безотказное средство она первая употребила на русской почве. Ленин, позже действовавший по принципу – «в политике морально всё, что целесообразно», только до конца оформил то, что нутром своим чуяла уже царевна Софья.

Дважды горел при ней деревянный летний дворец младшего царя Петра. Начинал гореть он, странным образом, именно с того закутья, в котором он, царевич и избранный уже царь, ночевал.

Неостановимый, как всякий прежний московский пожар, стрелецкий бунт начался с великой же лжи. Было пущено в народ, что старшего царя Ивана зарезали. Слух был пущен 5-го июня, в годовщину смерти святого отрока Дмитрия Иоанновича. «Чем больше ложь, тем легче в неё поверить», говаривал тот же Сатана от политики Владимир Ленин. Ложь Софьи была именно такой величины, при которой не может быть сомнений. Ложь овладела массой и её, массу, уже было не остановить.

Впрочем, составлять достоверную летопись Софьиного царствования дело затруднительное. Странно, что о ней, современнице Петра Великого, нет элементарных сведений. Мы даже не можем представить её внешности. В то время как всякая черта в облике Петра передана выпукло и ясно, всякий его шаг разобран по мельчайшим деталям.

Мне хочется, чтобы она была красивой. Так будет легче понять отношение к ней некоторых выдающихся мужчин из её окружения. Князя Василия Голицина, например, или плебея Фёдора Шакловитого, того же монаха Сильвестра Медведева. Они упорно шли за нею до самого её конца с необъяснимою обречённостью и самоотвержением. И в этом было нечто более тайное и притягательное, чем авантюрный азарт, чем призрак дальних великих личных выгод.

Более или менее достоверным можно считать запись о её внешности, сделанную иностранцем, опять же Де ла Невилем. Она, к сожалению, противоречит легендарным представлениям о заведомой прелести русских царевен. Голова, как пивной котёл, толстовата. «Но насколько её талия коротка, широка и груба, настолько же ум её тонок, проницателен и искусен».

Впрочем, как говорил обидевшийся за Софью русский историк Костомаров, каноны русской красоты не обязаны совпадать с иностранными о них представлениями. В этом смысле мы немок тоже не шибко жаловали. «Иностранцам она (Софья) казалась вовсе не красивою и отличалась тучностью; но последняя на Руси считалась красотою в женщине»

Приятное для себя прочитал я в свидетельствах известного в Европе историка Левека: «Деятельная, предприимчивая, она соединяла с грациею и прелестями телесной красоты ум, способный к совершению великих дел, и честолюбие, которое преодолевало все препятствия к предположенной цели».

Начиная с Софьи, русская женщина открыла таки этот неведомый прежде инструмент воздействия на дела, даже и государственные, каким является женское начало, женские чары. Из этого потом, при Екатерине Второй, разовьётся совершенно особая школа воспитания государственных мужей. Фаворитизм русских императриц был вовсе не институтом исключительной похоти, как это было при дворах европейских монархинь. Эротомания той же Екатерины Второй возводила не только на монаршую постель, но посвящала в члены некоего тайного ордена, который, стоя над министерствами, над главами приказов и комиссий, являлся верховной канцелярией монаршей воли. Почти все избранные Екатериной числятся теперь по ведомству русской истории. Эти высшие политические курсы открыла всё-таки Софья. Недаром Екатерина относилась так трепетно к её памяти.

Невиданной гостьей в русский терем вошла Любовь. Это было первое великолепное завоевание на пути духовного раскрепощения русской женщины. Женщина, наконец, получила то, на что имела право по неписанной конституции Божьего замысла, право распоряжаться собственным сердцем. Она так же получала небывалую власть над нечувствительными дотоле мужскими душами. Это произвело в русском быту неслыханное смятение, первое из той серии, которое помогло тем переменам, что известны теперь под именем Петровых. Не все, правда, осознали, что Любовь сохраняет небесный смысл только роядом с Чистотой. Свобода любовного выбора оборачивалась развратом. В староверских хрониках есть глухие свидетельства, что Софья не избегла новых соблазнов. Не только при дворе, но и в теремах явились вдруг песельники и кавалеры неопределённого рода занятий. Царевны и теремные девки, будущие фрейлины, завели вдруг дружков из польских и киевских певчих и грамотеев. Вытравливали плоды тайных собачьих свадеб, отдавали родившихся байстрюков на воспитание в ближние деревни.

Думаю, что украшением наступившего времени стали отношения Софьи и боярина из литовского рода Гедеминовичей Василья Голицина. В этой истории любви есть все возвышенные и низкие детали, которые поднимают её до уровня высочайшей драмы, годной для пера и воображения самых требовательных повествователей, самых изощрённых мастеров слова.

«Наши исторические дилетанты, – скажет по этому поводу русский историк М.П. Погодин, – жалуются на недостаток западных страстей в лицах Русской Истории. Ну, вот вам в утешение София, соглашающаяся на поднятие стрельцов и на убийство поголовное ненавистных ей Нарышкиных с Матвеевым во главе, вешающая образ Божей Матери на шею Ивана Нарышкина, котораго выдать заставляет его родную сестру, Царицу Наталью Кирилловну, решившая без суда казнь Ховансваго, умышлявшая так долго и разнообразно против Петра. Чем в эти моменты уступит она Лукреции Боржиа? А Иван Михайлович Милославский? Это характер шекспировский!».

А ведь, в самом деле, какова картинка! Толпа стрельцов, распалённая кровью и кромешной властью, требует на неминучую расправу Ивана Нарышкина, родного брата вдовствующей царицы Натальи, Софьиной мачехи. «Нельзя его не отдать, – бубнит какой-то насмерть перепуганный думный чин, – не всем же нам пропасть из-за него одного». Софья помогает бывшей царице обрядить в смертный путь родного человека, актёрствует на авансцене жуткой драмы, разыгранной по захватывающему сюжету, которым становится жизнь на крутом изломе. Софья являет собой живое воплощение скорби и жертвенности. И никому не приходит в голову, что она-то и есть главный режиссёр, давший собственное направление этому крутому обороту истории. Только очень уж внимательный зритель может угадать подлинное её место в этом кровавом балагане. Вот в стрелецкой толпе заметно новое движение. В центр мятежа каким-то образом затесался датский посол. Потом окажется, что он задействован в Софьиной постановке в тайной роли подстрекателя. По логике момента ненавистный стрельцам иностранец должен быть изорван в клочья. Но Софья делает еле заметное движение рукой и это оказывает на неукротимую толпу магическое действие, толпа расступается. Посол чудесным образом спасён. Бунт, конечно, беспощадный, но далеко не бессмысленный. Дело только в том, что магия Софьиного присутствия в истории на Нарышкиных не распространяется. С этой минуты они будут убиваемы и унижаемы ещё целых восемь лет. Потом, вместе с Петром, придёт их время. И они отыграются новым кошмаром. Страшный сериал русской жизни продолжится… Сценарий фильма ужасов, каковым стала вся наша история и писать не надо, он готов уже, хотя бы в тех документах, которые все теперь на виду…

Знамение времени

…Старшим из тех, кто мог унаследовать престол, был царевич Иоанн – последний сын царя Алексея от первого его брака, но у него много сестёр, девиц-царевен, из которых одна была знаменитая Софья Алексеевна, представляющая любопытное явление, знамение времени.

С. М. Соловьев. Публичные чтения о Петре Великом. 1872. С. 356

Софья Алексеевна была шестым ребёнком Алексея Мих. и Марьи Ильинишны (Милославской) и родилась 17 сент. 1657 г.

Иконникова А. Царицы и царевны из Дома Романовых (исторический очерк). Киев. 1914. С. 68

Здесь мы приостановимся в разсказе нашем, чтобы ближе ознакомиться с этим новым и главнейшим лицом вновь завязывавшейся драмы.

Щебальский П. Правление царевны Софьи. М., 1856. С. 9

Московскаго государства женский пол грамоте не учёные и необычай тому есть, а природным разумом простоваты и на ответы не смышленны и стыдливы; понеже от младенческих лет да замужества своего у отцов своих живут в тайных покоях и, опричь самых ближних родственников, чужие люди никто их и они людей видеть не могут; и когда замуж выйдут, их люди также ведают мало; можно понять, что им не от чего быть разумными и смелыми.

Котошихин Г.К. С. 145

Даже сам царь, вследствие полувосточных нравов старинной России, редко позволял себе разделять трапезу с супругою своею, с дочерьми же почти никогда того не случалось. Каким же образом, при таком строгом отчуждении от всякаго внешняго влияния, могла царевна София войдти в сношения с политическою партиею? Как вообще могли в душе ея родиться властолюбивые помыслы? Откуда могла взяться в ней жажда деятельности? К сожалению мы имеем весьма мало данных для разрешения этого любопытнаго вопроса и принуждены здесь, как и во многих других случаях, ограничиться соображениями и догадками.

При царе Алексее было несколько людей в Москве, которые начинали чувствовать какую-то смутную потребность развития несколько более широкаго, чем старинно-русское; которые инстинктивно, скорее чем по сознанию, сочувствовали глухо достигавшим до них отражениям западных идей. Замечательнейшим из таких людей был Матвеев, поставленный своим положением, как начальник Посольскаго Приказа, в довольно частыя сношения с иностранцами. Доказательством его хоть несколько европейскаго развития служит то, что он первый в Poccии завёл драматическия представления и оркестр музыки. Разумеется и в сочинении, и в исполнении этих пиес было весьма мало художественнаго; но подобныя занятия, по крайней мере, отнимали время у бражничества, и уже в этом одном отношении приносили свою пользу. Сам царь, как было уже сказано, любил эти забавы, эти западныя ухищрения и, не сознаваяя, без сомнения, того сам, поддавался влиянию проникавшаго в Россию просвещения.

В то же время был другой человек, едва ли не более ещё Матвеева содействовавший успехам начинавшагося движения при московском Дворе. Это был известный Симеон Полоцкий. Уроженец нынешних западных губерний наших, он получил воспитание несколько отличное от того, которое обыкновенно получали pyccкиe духовные; его обвиняли в привязанности к латинской церкви; но каковы бы ни были религиозныя его убеждения, он принёс с собою ко Двору московскому любовь к литературе и учению. Астролог, духовный писатель, поэт и оратор, Полоцкий есть весьма замечательное лицо при дворе Алексея Михайловича. Царь любил его, поддерживал против неприязни к нему других духовных; он приблизил его к своей особе и допустил до короткости, какою не пользовались весьма многие несравненно высшие его именем и званием. Будучи, так сказать, домашним человеком во дворце, он имел случай видеть и короче ознакомиться с царевной Софией. Пылкий дух и своеобразный ум этой царевны должны были с трудом умещаться в тесных пределах теремной жизни. Симеон Полоцкий мог открыть, и действительно открыл перед нею обширный мир мысли, и царевна с жаром, свойственным пылкой ея природе, предалась чтению, учению, поэзии. Ея наставник читал ей свои произведения и даже ставил некоторыя из них на сцену в собственных ея комнатах. Он представил ей некоторых других людей, занимавшихся тогда в Москве учением и литературою, каков был, например, учёный монах Сильвестр Медведев, оставивший нам любопытныя записки о первых месяцах после кончины Феодора. Полагают, что царевна и сама сочиняла стихи: достоверно по крайней мере, что первые шаги ея вне стези обыкновенных женщин того времени, имели литературное направление; казалось, она должна была стать Меценатом рождавшагося в России просвещения…

Щебальский П. Правление царевны Софьи. М., 1856. С. 9–11

В конце царствования Фёдора царевна Софья, хорошо видя, что этот монарх, одолеваемый падучей болезнью, не проживёт долго, решила выйти из монастыря, вопреки установленному обычаю, согласно которому дочери царского дома должны там проводить всю жизнь, не имея возможности выйти замуж. Намереваясь совершить это, она высказала очень большую дружбу к этому брату и поразительную нежность, угождая его нраву и громко жалуясь на то, что она так несчастна оттого, что не видит его, тогда как она его так любит, и оттого, что она не может оказать ему все те маленькие услуги, которые можно оказать больному, в здоровье которого заинтересован. Она всё время посылала справиться об обстоятельствах его болезни, и даже потом она не упускала никакого случая, где она могла показать свою предупредительность и смертельную печаль, которую она испытывала оттого, что она не могла, как ей хотелось бы, принять на себя все маленькие заботы, которые всегда есть для тех, кого любишь. Наконец, ловко устроив всё и подготовив умы к тому, что она хотела сделать, она вышла из своего монастыря под предлогом того, чтобы заботиться о нём, и делать всё возможное, чтобы помочь ему, что она и делала в действительности, не допуская, чтобы кто-либо кроме неё приближался к нему или давал ему лекарства… Эта способная царевна решила, что чем больше она сделает, тем больше она привлечёт дружбу и признательность этого принца и в то же время расположение и уважение каждого. Своей манерой действовать она снискала расположение знати, для которой у неё было много внимания и почестей, и завоевала народ своими ласками, приучая всех без печали смотреть на то, что они никогда не видели.

Де ла Невилль. Записки о Московии. (Пер. А. С. Лаврова) М. Аллегро-пресс. 1996. С. 160, 197

В первый раз является она на сцене политической у постели умирающаго царя, и является здесь такою, какою осталась всю жизнь: вкрадчивою, неотразимою для тех, кем она хотела овладеть. Скоро успела она почти совершенно отдалить царицу от ея супруга, который естественно находил боле отрады в разумных попечениях своей сестры, нежели в безполезных рыданиях царицы. Что говорила София Феодору Алексеевичу, склонясь над его изголовьем, – осталось тайной для истории.

Щебальский П. Правление царевны Софьи. М., 1856. С. 12

Сёстры царския и дочери, имея свои особые покои, живут, как пустынницы, мало видят людей и их люди, но всегда в молитве и в посте пребывают и лица свои слезами омывают, потому что, имея удовольство царственное, не имеют того удовольства, которое от всемогущаго Бога дано человекам совокуплятися и плод творити. За князей и бояр своего государства замуж их не выдают, потому что князья и бояре их холопы и в челобитных пишутся холопами, а если за раба выходит госпожа, то это становится в вечный позор; а за королевичей и князей других государств их также не выдают, для того, что не одной веры и для того, что иных государств языка и политики не знают, и оттого им был бы стыд. Котошихин Г.К. О России в Царствование Алексея Михайловича. Издание археографической комиссии. СПб. 1884. С. 143

…Царевна Софья, при всём своём уме, при всей своей энергии, не имеет большой цены как политик: она стояла за сохранение московско-византийскаго порядка, в то время, когда сближение с Европой сделалось для России самою настоятельною необходимостью; но как женщина, которая первая открыто и смело отвергла удалённость женщины от общества и ея теремную неволю, Софья служит замечательными историческим явлением.

Шашков С.С. История русской женщины. Издание второе, исправленное и дополненное. С.-Петербург. 1879. С. 191

Смерть царя Фёдора: «Говорят, его отравили»

Того же 7190 (1682) лета, во время зимнее, начаша люди зело ради неправд и нестерпимых обид себе стужати (раздражаться, досаждать) и друг на друга глаголати яко: той неправду деет, иный – на того, наипаче же – на временников, и великих судей, и на начальных людей, яко мздоимательством очи себе послепили. Яко же пишется: «Мзда ослепляет очи и премудрых». Тако и тогда всюду не точию в мужех, но и в женах словеса от обид и в неполучении правных дел всюду происходили.

Медведев Симеон Агафонникович (Сильвестр). Созерцание краткое лет 7190, 91 и 92 в них же что содеяся во гражданстве. Цитируется по: Россия при царевне Софье и Петре I: записки русских людей. М. Современник. 1977. C. 69

За два дня до царской кончины стрельцы, притесняемые своими полковниками, которые посылали их на различные работы, не давая отдыха даже в праздники, и под разными предлогами не доплачивали им жалованье, подали царю челобитную, в которой просили удовлетворить все их жалобы. Они поручили одному из своих товарищей снести её в Стрелецкий приказ. Думный дворянин или советник канцелярии, Павел Петрович Языков принял челобитную, обещав доложить о ней князю Юрию Алексеевичу Долгорукому, начальнику приказа, и на следующий день дать ответ. Языков тотчас отправился к князю Долгорукому, но изложил ему дело неправильно. Он сказал, что стрелец, приходивший к нему с челобитной, был пьян и даже отзывался о князе непочтительно. Князь Долгорукий ответил, что если стрелец был пьян, то его следует завтра же бить кнутом перед съезжей избой для примера другим стрельцам. На другой день этот стрелец вернулся в приказ, чтобы узнать ответ на челобитную, поданную им от имени всех его товарищей. Ему ответили, что государь приказал наказать его, как мятежника, и бить кнутом для примера всем другим. Два стражника, в сопровождении палача, отвели стрельца на место казни. Раздеваясь, чтобы принять назначенное наказание, он закричал другим стрельцам: «Ведь я подал челобитную по вашему поручению и с вашего согласия; как же вы позволяете меня так бесчестить!». Тотчас прибежали несколько стрельцов и освободили своего товарища, избив стражников и палача. Присутствовавший здесь же дьяк или секретарь, который, на своё счастье, ещё не успел спешиться, ускакал во весь опор и поспешил сообщить думному дворянину о том, что произошло. Стрельцы этого полка, которым командовал полковник Семён Грибоедов, были крайне возмущены этим случаем. В ту же ночь они столковались друг с другом, а на утро предложили стрельцам других полков действовать сообща и разузнали, кто ещё из их полковых командиров даёт повод для подобных жалоб. Из двадцати полковников, командовавших в то время 22 000 стрельцов, нашлось девять виновных. Стрельцы приняли решение добиться суда над своими командирами или всех их перебить.

Ломоносов М.В. Описание стрелецких бунтов и правления царевны Софьи. ПСС. Т. 6. С. 133–134

В то время в Москве было, по официальным документам, девятнадцать стрелецких полков, заключавших 14 198 человек, да, кроме того, несколько регулярных, солдатских полков. Из этого числа весьма немногие, не разделяя общаго неудовольствия, не участвовали в челобитной, поданной царю, которая касалась шестнадцати полковников стрелецких и одного солдатскаго генерала.

Щебальский П. Правление царевны Софьи. М., 1856. С. 20

Ha наших землях, на наши сборные деньги, полковники выстроили себе загородные домы; посылают наших жён и детей в свои деревни пруды копать, плотины и мельницы делать, сено косить, дрова сечь; нас самих употребляют во всякие свои работы, даже отходы чистить; принуждают побоями, батожьём, на собственный наш счёт покупать цветные кафтаны с золотыми нашивками, бархатный шапки и жёлтые сапоги; а из государскаго жалованья вычитают многия деньги и хлебные запасы.

Из челобитной стрельцов полка Грабоедова царю Фёдору Алексеевичу. Акты Археографической Экспедиции. Т. IV. 1845. С. 157

Они также грозили добраться и до других изменников, разумея под сим главнейших правителей Царскаго Совета, которые соблазняют Государя.

Берх В.Н. Царствование царя Феодора Алексеевича… С. 36

Первое же к народному возмущению явное бысть возбуждение сице. Того (1682) – го лета в зимнее время Богданова полку Пыжова стрельцы всем приказом били челом великому государю на него, Богдана, – что он, Богдан, вычитал у них по половине государского денежного жалованья – а иных и больше, – с великим прилежанием и со слезами по многое время. И великий государь, видя многое их челобитье, указал о том розыскать (произвести расследование). И первой его государской советник болярин Иоанн Языков, по наговору полковников стрелецких, велел о том розыск учинить неправедной и учинить челобитчиком, лутчим людем, жестокое наказание, дабы впредь иных приказов стрельцы, видяще, что за челобитье на полковников над их братьею, стрельцы, делается, впредь на полковников в налогах своих великому государю не били челом и были бы всегда полковником от того страха в покорении.

Медведев Симеон Агафонникович (Сильвестр. C. 72–73

…Имеются точные сведения, заставляющие думать: а не было ли оно [назревающее восстание] основной и главной причиной его [царской] смерти? Приблизительно за два дня до его кончины один стрелец был бит кнутом из-за того, что он в воскресенье, будучи послан на какую-то стройку (которую их царские величества хотели как можно скорее завершить), работал там слишком медленно. Кроме того, был также посажен один офицер, который ими командовал, а с ним и ещё несколько стрельцов. Но их товарищи не только избежали наказания, но и начали громко кричать, что служба их стала невыносимой, ибо их принуждают даже воскресенья лишать святости и что нужно найти способ от этого избавиться.

Горн Гильдебранд фон. Донесения королю Дании. // Вопросы истории. № 3, 1986. С. 85

После сего дали они взаимную клятву, настоять на том, во что бы то ни стало, чтоб их девять злостных начальников повесили.

Берх В.Н. Царствование царя Феодора Алексеевича… С. 35

Призывы эти, какими громогласными поначалу они ни были, потом удалось подавить. Однако всеобщее сочувствие этому делу оказалось настолько фатальным для покойного царя, что он уже на следующий день стоял на пороге смерти.

Горн Гильдебранд фон. Донесения королю Дании. // Вопросы истории. № 3, 1986. С. 85

Затем предоставим самому Господу рассудить это дело: царь Феодор, в течение нескольких дней понемножку прихварывая, умирает 2 июля 1682 г.

Дневник зверского избиения московских бояр в столице в 1682 году… С. 12

…Недолго пришлось царю жить с молодою женою. Через два месяца с небольшим после своей свадьбы, 27 апреля 1682 года, он скончался, не достигши 21 года от рождения.

Костомаров Н. Исторические монографии и исследования. Книга III, том V. С. 155

…Его, говорят, отравили.

Бернгард Таннер. С. 128

Из материалов Аптекарскаго приказа можно узнать, что в 1682-м году доктор-немчин Андрей Келлерман осматривает умершаго Феодора [Алексеевича?]: не умер ли он от лекарств, которыя ему давали? Вероятно, была жалоба родственников на лечившаго его доктора. Келлерман сказал, что знаков на теле, чтобы умер от лекарств – нет, а умер он, по признакам, от «прилипчивой злой огневой болезни».

Арсеньев Ш. Очерки из быта докторов-иноземцев в древней Москве. (По бумагам Аптекарского приказа) // Русская старина, 1895. – Т. 83. – № 5. – С. 149.

Предсмертная болезнь Фёдора продолжалась недолго. 16 апреля 1682 г., в день светлаго Воскресения, он ещё совершал торжественный выход к заутрени в Успенский Собор, а 27 числа к вечеру его уже не стало.