Пётр Великий в жизни. Том первый

Ломоносов М.В. Описание стрелецких бунтов и правления царевны Софьи. ПСС. Т. 6. С. 133

Государь царь и великий князь Феодор Алексеевич всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержец, поговоря с сёстрами своими, з государынями царевнами, похотеша совокупитися второму законному браку.

Записки о стрелецком бунте.// Труды отдела древнерусской литературы. – 1956. – Т. 12. – с. 450 (в публ. M. H. Тихомирова «Записки приказных людей конца XVIII века»).

О бракосочетании сём не сохранилось никаких отечественных актов; но иные иностранные писатели говорят, что царь, вопреки советам врачей, обвенчался 14-го февраля вечером. Они присовокупляют, что царица была прекрасна, и что фамилия Апраксиных пользовалась дружеством перваго министра Языкова.

Берх В.Н. Царствование царя Феодора… С. 92

По смерти же царицы Агафьи Грушецкой царь Феодор женится на девице Марии Евпраксимовне, дочери бедной вдовы.

Дневник зверского избиения московских бояр в столице в 1682 году… С. 12

Предки ея были родом из Золотой Орды.

Берх В.Н. Царствование царя Феодора Алексеевича… С. 90

О роде Апраксиных сохранились следующия известия в бумагах адмирала Ф.М. Апраксина: «К великому князю Олегу Рязанскому, сопернику Димитрия Донскаго, выехал из Золотой орды потомок ордынских владетелей Солохмир, принявший св. крещение с именем Иоанна и получивший руку родной сестры Олеговой, Анастасии, и за которою великий князь дал ему в удел Веневу, Михайлов Верх, Дереив и Безлуцкий стан. У Солохмира были дети Григорий, Иоанн Кончен и Михайло, служившие князьям Рязанским в боярах. Сын Иоанна Кончена Андрей, прозвашем Апракса, был родоначальником фамилии Апраксиных. Внуки его, Ерофей Ярец и Прокофий Апраксины, перешли в службу государю Московскому Иоанну Васильевичу (Великому) и получили от него отчины в Муроме, Владимире, Заполье, Стародубе; а преемник Иоанна дал Прокофию Апраксину город Гороховец. Внук Ерофея Ярца Пётр Никитич служил воеводою в Московское разорение (в смутное время). Сын Петра Никитича Василий, при царе Алексее Михайловиче, был воеводою в Севске. Сын Василия Петровича, Матвей Васильевич, также служил государю и убит Калмыками в 7176 (1668) году. После Матвея Васильевича остались сыновья Пётр, Фёдор и Андрей, бывшие комнатными стольниками при царе Феодоре Алексеевиче, и дочь Марфа Матвеевна, вторая супруга царя Феодора.

Устрялов Н. История царствования Петра Великаго. Т.I. Примечания. С.-Петербург, 1859. С. 266

Эта Мария была крестной дочерью Артемона [Матвеева]. Она била челом своему мужу царю, чтобы вернуть из ссылки из Верхотурья Артемона.

Дневник зверского избиения московских бояр в столице в 1682 году… С. 12

И того ж дня послан курьер с указом на Пустоозеро к Артамону Сергеевичу Матвееву и оттуль из ссылки взят.

Куракин Б.И. Гистория о Петре I и ближних к нему людях. 1682–1695 гг. // Русская старина, 1890. – Т. 68. – № 10. С. 229

И истина Божия, освобождающая от всех бед человеческих, хотя также ненавистию жестоко утеснялася, однако ж до конца не испровергалась, ибо он же, царь Феодор Алексеевич, пред своею кончиною в здравое и правосудное пришедше рассмотрение, по прирождённой ему милости, по другом браке с государынею царицею Марфою Матвеевною, из фамилии господ Апраксиных, повелел его, боярина Артамона Сергеевича, и сына его честно из заточения освободить, и перевесть в ближний к Москве город Лух, и дать ему вотчину из дворцовых сёл Верхний Ландель, состоящий в 700 дворах, и московский дом его, и прочие вотчины, за раздачею бывшие, также и пожитки, за продажею оставшие, по-прежнему ему возвратить, и жить в помянутом городе свободно до будущего своего указа.

Матвеев А.А. Записки. В сборнике: Рождение империи. М. Фонд Сергея Дубова. 1997. С. 373

…Молодая царица в короткое время приобрела столько силы, что примирила царя и с Натальей Кирилловной и царевичем Петром, с которыми, по выражению современника, у него были «неукротимые несогласия».

Костомаров Н. Исторические монографии и исследования. Книга III, том V. С. 155

Но после этой свадьбы болезнь Феодора усилилась…

Соловьев С.М… Учебная книга по Русской истории.

Супружеское общение с 15-летней девушкой, вдобавок к бремени реформ и государственного управления, оказалось непосильной ношей. Царь слёг, и только 21-го сумел принять придворных с поздравлениями, а 23-го царь и царица дали свадебные «столы».

Богданов А.П. Царь Фёдор Алексеевич. М.:Изд-во Университета Российской Академии Образования. 1998. С. 50

Когда в феврале 1676 в. царь Феодор был болен его осматривали: доктор Яган Костериус (или Розенбург), Лаврентий Блументрост, Степан фон Гаден (или Даниил Иевлевич Фунганданов), Михаил Граман; медицина (или хирург) Симон Зоммер; аптекари: Яган Гутменш (или Гуттер Менсх) и Христиан (или Крестьян) Еглер.

Курц Б.Г. Сочинение Кильбургера о русской торговле в царствование Алексея Михайловича. Киев. 1915. С. 543

К царицам и царевнам лишь в самых трудных случаях призывали докторов, которые, однако, не видали самой больной, а слушали да расспрашивали мамок, боярынь и давали советы особым бабам (лекаркам), состоявшим при каждой царевне с жалованием до 2 рублей в год (постельныя их получали 4 р.), на всём, конечно, готовом. При царице же была и бабка-акушерка. Лишь Наталья Кириловна начала в болезнях допускать врача «на свои очи», да и то большей частью, специалистов, как Ивашку Губина – «гортаннаго мастера». При Фёдоре же Алексеевиче уже в моде консилиумы.

Змеев Л.Ф. Чтения по врачебной истории России. СПб. 1986. С. 213

Его лечил консилиум из всего наличного персонала докторов, лекарей и аптекарей, которых предварительно допрашивали – «у всех ли у них меж себя совет и любовь и нет ли меж их какого несогласия?». Осмотрев больного государя, врачи «учали меж себя советовати» и диагностировали у него «болезнь не от внешнего случая и ни от какой порчи, но от его величества природы, а именно та болезнь – цинга, и ту его государскую болезнь мочно, за Божиею помощью, вылечить только исподволь». Царю были прописаны внутренния средства, мазь для ног, «сухия ванны», и указана диэта…

Загоскин Н.П. Врачи и врачебное дело в старинной России. Казань, 1891. С. 66

Ещё при жизни царя Феодора Алексеевича, в 1681 году, в народе ходила молва, что царь был испорчен какою-то бабою ведуньей, и этот слух снова распространился при самом разгаре Стрелецкаго бунта. 17 мая 1682 года, на Красной площади, народ искал этой бабы, и сотни челобитчиков явились перед Стрелецким приказом с требованием отыскать её. Явился доносчик – как после оказалось, соперник этой бабы в леченьи и колдовстве – поморец Евтюшка Марков. Он объявил, что знает эту бабу: живёт она на Поварской улице, и он её найдёт. С толпою стрельцов отправился Евтюшка в Поварскую улицу и привёл старуху в приказ Стрелецкий, перед боярина Василия Семёновича Волынскаго. Баба эта была жена водопроводных дел мастера Ивана Яковлева, звали её Марфушкою. Она объявила, что Евтюшку не знает, никого не лечила, царя Феодора Алексеевича не портила, и такое великое и страшное дело и не мыслила, и волшебства о порче не знает. На пытке ей дали 32 удара кнутом, но она твердила всё то же. 31-го мая стрелъцы снова подали челобитную, чтоб бабу ещё пытать при них и жечь огнём накрепко, потому что она при первой пытке не созналась – «знатно, что от пытки оттерпелась чародейством своим». Марфушку повели опять в застенок, подымали на дыбу, били кнутом и жгли огнём. Она повторила, «что царя Феодора Алексеевича не портила и волшебства, и чародейства не знает, только намётывала горшки Чаплыгинским невестам – и больше того ничего не знает». Несчастная баба не выдержала пытки на огне и умерла. Доносчик поморец Евтюшка после ея смерти был освобождён.

Есипов Г.В. Люди старого века. Рассказы из дел Преображенского приказа и Тайной Канцелярии. СПб. 1880. С. 7–8

Предсказание голландского дипломата

[Посланник] Келлер писал [Голландским] Генеральным Штатам 25 апреля 1682 года: «В случае кончины его величества, без сомнения, тотчас же будет отправлен курьер к Матвееву с приглашением без замедления приехать в столицу для отвращения смут, беспорядков и несчастий, которые могли бы произойти при борьбе родственников царя между собой. Намедни прибыли сюда отец и сын Нарышкины, а другого Нарышкина, ещё более обвиняемого, ожидают на днях; таким образом, все здешние обстоятельства принимают совершенно иной вид». Предсказания Келлера сбылись. Через несколко дней царь уже был при смерти, и в Лух поскакал гонец за Матвеевым.

Брикнер А. Г. История Петра Великого: В 2 т. Т. 1. – М.: ТЕРРА, 1996. C.33

Пустоозерский воевода, Тухачевский, провожал Матвеева с большой почестию, от Мезени до Холмогор; оттуда, до самой Москвы, везде боярин принимаем был жителями с великою радостию и с хлебом-солью, а воеводы выезжали к нему за город и провожали с народом. В некоторых городах выходило к нему на встречу духовенство, со святыми крестами и хоругвями.

Терещенко А. Опыт обозрения жизни сановников… С. 103

Когда он [Артамон Матвеев] приближался из ссылки к Москве, партия его снова стала подниматься в гору.

Дневник зверского избиения московских бояр в столице в 1682 году… С. 12

«В 1638 г. был он пожалован в житьё (смотри «Опыт обозрения жизни сановников, управлявших иностранными делами») за заслуги отца тридцати лет от роду» – значит, в 1682 году ему было не больше 58 лет.

Щебальский П. Правление царевны Софьи. М., 1856. С. 31

И в Московском государстве время было лихое, и шатание великое, и в людях смута.

Желябужский И. А. Дневные записки. Цитируется по изданию: Рождение империи. М. Фонд Сергея Дубова. 1997. С. 263

Бунтовое ж то время человекоугодники придворные скрывая называли «смутным временем».

Матвеев А.А. Записки. В сборнике: Рождение империи. М. Фонд Сергея Дубова. 1997. С. 389

Известно, что Милославский при царе Феодоре Алексеевиче на Нарышкиных уже великую злобу имел и причиною его ссылки оных почитал, особенно же Артемон Сергеевич Матфеев, сын убогого попа, в царство царя Алексея Михайловича чрез помощь Нарышкиных высоко возведён и сильный, но тайный временщик у его величества был и во многих тайных розысках и следствиях употреблялся. Того ради Милославский ко отмщению той злобы всегда способа искал, сначала оному Матвееву многие тайные досады и обиды изъявил, но, не довольствуясь оным, сыскали незнамо какого человека, который извещал, якобы Нарышкин Иван Кириллович знакомцу своему Сумарокову (которому прозвание было Орёл) говорил: «Ты де орёл, да не промышлен, а есть ныне молодой орлёнок, надобно бы его подщипать». И оный Сумароков якобы сказал: «Если де его не избыть, то де вам пропадать». И притом якобы оный Сумароков обещался нечто против государя предпринять. По которому извету немедленно Нарышкины, Матфеев и Сумароков взяты под караул. И хотя Сумароков так жестоко пытан, что в застенке, ни в чем не винясь, умер, однако ж Нарышкины и Матфеев по разным дальним местам в ссылки разосланы, только в Москве у свойственников оставлены были Лев и Мартемьян Кирилловичи. Потом, как скоро царя Фёдора Алексеевича не стало, и избрали царя Петра Алексеевича на царство, тогда немедленно Нарышкиных и Матфеева в Москву взять повелено. Сие Милославского, без сомнения, весьма обеспокоивало, и нужно было ему думать, что та Сумарокова кровь невинная и обида Нарышкиных на нём взыщется. Того ради он прилежал, как бы прежде, нежели оные прибудут и силу возымеют, в смятение стрельцов привести и их побить. Которое действительно и учинил, о чём нечто обстоятельное в истории, писанной графом Матвеевым, изъявлено.

Татищев В.Н. История Российская. Часть 5. С. 42–43

Осмелимся ли высказать здесь наше мнение об этом муже, прославленном историками, воспетом поэтами?.. Нам кажется, что Матвеев был решительно ниже роли, которую ему указывали надежды его друзей и важность настоящих обстоятельств. Что он мог быть, и был хорошим министром при царе Алексее, во времена порядка и мира, – признаём вполне; но в минуту столкновения партий, при ниспровержении порядка, предводительствовать одною из этих партий он был не в состоянии. Для начальника партии нужно более быстроты и энергии, чем спокойной мудрости; более смелости, чем правоты чувства, а этих именно свойств ему не доставало. Человек, рождённый для действования посреди политических бурь, не стал бы дожидаться приказания ехать в Москву…

Щебальский П. Правление царевны Софьи. М., 1856. С. 30

Невозможно есть между сих печальных действий и сего гораздо знаменитого и памяти достойного случая о мужественном его боярском великодушии молчанием обойтить. И когда он, боярин Матвеев, путь свой до Москвы правил, на дороге той встретил семь человек из московских стрельцов, как бы подорожные люди сошлися, <…> и его, боярина, остерегали о стрелецком их умысле к бунту на высших особ, и что хотят, конечно, и его убить, затем и бунтом мешкают, ожидая его в Москву. И сказали ещё: что они, стрельцы, для того оставя домы свои, от того случая уклоняяся, идут в дальние места; но он, боярин, их словам нетрепетно внимал, и, не бояся смерти, угрожаемой себе, в Москву ехал с тем намерением, и словом своим сказал тако: что «до последней минуты своей или тот их бунт пресечёт, или живот свой за своего природного государя отдаст, токмо чтоб его глаза, при его притруждённой старости, большего злополучия не увидали».

Матвеев А.А. Записки. С. 374

Матвееву, медлившему возвратиться в город, пока всё не успокоится, послана была на встречу карета….

Розенбуш фон Бутенант. Верное объявление скорбной и страшной трагедии, которая здесь в Москве приключилась в понедельник, вторник и среду, 15-го, 16-го и 17-го мая нынешняго 1682-го года. Напечатано в: Семнадцать первых лет в жизни императора Петра Великаго. Исследования. 1672–1789. Сочинение М.П. Погодина. М. 1875. С. 42

В Троицком монастыре и на дороге оттуда Матвеева ждали почётные встречи. 12 мая вечером он приехал в Москву; на другой день представился царю и царице, причём была «радость неизреченная, что никакое человеческое писало по достоянию исписати не возможет». 13 числа Матвеев ездил к патриарху и долго разговаривал с ним во внутренней келии, ездил навестить и старого приятеля своего, больного князя Юрия Алексеевича Долгорукова, и с ним долго разговаривал; а между тем вся знать спешила побывать в доме у Матвеева, в руках которого теперь должно было сосредоточиться правление; были и выборные стрельцы из всех полков с хлебом и солью, с просьбою о заступничестве, потому что заслуги их ему больше других бояр известны. Не был один Иван Михайлович Милославский, сказываясь больным.

Соловьев С.М. История России с древнейших времён. М.: «Мысль». 1988. Т. XIII. С. 235

Милославский, чтобы прикрыть ложную свою болезнь, разнёс в народе молву, что у него распухли ноги и не может ни на одну из них ступить. Он делал припарки из отрубей и грел кирпичами свои ноги, но внутренне «горел львиною яростию», – так говорит современный летописец.

Терещенко А. Опыт обозрения жизни сановников… С. 103

«Куриозная авантура»

Артамон Сергеевич, возвратясь в Москву, с первого же разу высказал неодобрение последних действий правительства. Он был недоволен уже и тем, что братьев царицы Натальи слишком рано по их летам возвели в высшее достоинство: один из них, Иван, был сделан боярином и оружничим, достигнувши едва 23-летнего возраста. Но ещё более порицал Матвеев крайнюю слабость, выказанную по отношению к стрельцам, и говорил: «Они таковы, что если им хоть немного попустить узду, то они дойдут до крайнего бесчинства…». Слова эти тотчас стали известны между стрельцами, и Матвеев сделался у них врагом.

Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей. Глава 13. Царевна Софья. С. 398

Он выразил своё неодобрение быстраго возвышения Нарышкиных и потворства стрельцам, на которых-де чем посвободнее оставлять узду, то тем склоннее они делаются ко всяким неистовствам, что вскоре и последовало.

Розенбуш фон Бутенант. Верное объявление скорбной и страшной трагедии… С. 42

Между стрельцами к тому времени уже был распространён список изменников, которых следовало истребить, но Милославские ждали ещё приезда в Москву опаснейшего своего противника Матвеева, чтобы истребить и его, и потому удерживали стрельцов от решительных действий. Матвеев приехал 11 мая и, хотя был предупреждён о волнениях стрельцов, но не придал им большого значения и не принял предосторожностей.

С. Ф. Платонов. Полный курс по истории. Часть третья. С. 176

После приезда Матвеева стрельцы только о том и говорили, что Боярская дума решила захватить зачинщиков того, что они называли между собою «добрым делом», казнить их, а большую часть остальных разослать в отдалённые города. Дерзкое поведение Ивана Кирилловича Нарышкина окончательно озлобило умы. Это был молодой повеса, который не щадил самых старых вельмож и даже дергал их за бороды, что было в те времена крайним оскорблением. И многие из них жаловались на это в своих разговорах со стрельцами.

Ломоносов М.В. Описание стрелецких бунтов… Т. 6. С. 138–139

Возвратившийся в столицу Артемон находит Государя уже больным; принимает поздравления от Милославского, Одоевского, Долгорукого, а тётки и сёстры Феодора и Иоанна, с неудовольствием посматривая на него, явно на него негодовали. Государь, ослабевший от усилившейся болезни, умирал… Артемон не отлучался ни на минуту от одра больного

Повествование о московских происшествиях… С. 75

В четверг вечером, 11-го мая, он приехал в свой дом, для него исправленный; на другой день явился ко двору, был принят Царём, Царицей и всеми боярами с великими почестями. Все звания и имения, холопы ему возвращены. 12-го, 13-го, 14-го являлись к нему все великие и малые, навезли всяких припасов, так что класть было некуда. Стрельцы принесли ему хлеб-соль по русскому обычаю. Всех принимал он с кротостию и плакал. Все были рады, даже недовольные, и надеялись, что он положит конец всем безпорядкам стрельцев и предотвратит грозящия безпокойства.

Розенбуш фон Бутенант. Верное объявление скорбной и страшной трагедии… С. 42

И одна авантура курьёзная сделалась: помянутой Артамон Матвеев посылал одного из своих знакомцев к Ивану Милославскому говорить, чтоб возвратил его добрые [добро], конфискованные. А ежели добродетельно не возвратит, что может произойтить от того ему, Милославскому, неприятнаго – которой тогда притворно лежал, не хотя присягу чинить царю Петру Алексеевичу и все интриги к бунту приуготовливал. На что он, Милославской, ответствовал в кратких терминах, но сими фактивы, что «де я того и ожидаю», сиречь бунту. И на завтрие тех разговоров бунт сделался.

Куракин Б.И. Гистория о Петре I и ближних к нему людях. С. 229

Находившийся в ссылке Артамон [Матвеев] приехал вместе с отцом овдовевшей царицы и тремя братьями Нарышкиными снова в Москву и, наконец, все те, кто в годы правления покойного царя был в опале, оказались снова возведёнными в прежнее достоинство. Затем для Артамона Сергеевича была учреждена должность великого опекуна. Другие же бояре, в особенности старик Одоевский, как цейхгофмейстер [судья приказа Большого Дворца], были сильно принижены по той причине, что в былые времена к нему [Матвееву] относились настолько враждебно, что оказалось возможным нанести ему ряд очевидных оскорблений. Отсюда следует, что, судя по всему, пришло его время брать реванш у своих противников.

Горн Гильдебранд фон. Донесения королю Дании. // Вопросы истории. № 3, 1986. С. 86

Почему бы и им не попробовать излить такую же злобу на своих недругов, какую изливали когда-то на них те?

Таннер, Бернгард Леопольд Франциск. Описание путешествия польского посольства в Москву в1678 году / Перевод с латинского, примечания и приложения И. Ивакина. – Москва: Университетская тип., 1891. С. 126

Таким образом, положение царевен, дочерей Милославской, и представительницы их Софьи становилось отчаянное: в начале царствования Феодора они воспользовались своим торжеством и не пощадили мачехи, её родных и воспитателя: чего же ждать им теперь хорошего от торжества царицы Натальи, Нарышкиных, Матвеева? Софья и человек, которого интересы были сильно связаны с её интересами, боярин Иван Михайлович Милославский, действуют по инстинкту самосохранения. Орудиями их являются родственники и люди молодые, т. е. незначительные: стольники Александр Милославский, братья Толстые – Иван и Пётр Андреевичи (племянники Ив. Милославскому), два стрелецкие подполковника, Иван Цыклер из иноземцев и Иван Озеров, да выборные стрельцы: Борис Одинцов, Абросим Петров, Кузьма Чермный. Деньгами, богатыми обещаниями им удалось набрать толпу людей, готовых отстаивать права старшего царевича [Ивана Алексеевича] на престол.

Соловьев С.М. История России с древнейших времён. Т. XIII. С. 235–236

Обида прошла по семье, и добра не будет.

С.М. Соловьев. Публичные чтения о Петре Великом. 1872. С. 353

Царь Феодор приближался уже ко гробу. За несколько времени до кончины его, Голицын советовал Царевне Софии: принять на себя ближайший надзор за больным братом своим Иоанном, вместо супруги его Царицы Прасковии, которая не могла одна присматривать за ним. София охотно последовала совету своего любимца. Оставив уединённый девический терем, она поселилась во дворце. Здесь остротою своего ума, впервые обратила на себя, общее внимание приближённых бояр.

Терещенко А. Опыт обозрения жизни сановников… С. 147–148

Книга вторая. Русская Лукреция Борджиа

Глава III. «Третье зазорное лицо…»

Из дневника читателя

Заграничные свидетели прошедших наших дней окрестили её однозначно «Макиавелием в юбке». Не слишком они, однако, потрудились, чтобы дать тому объяснение на примерах. Потому приходится собирать нужные детали самому.

Конечно, книгу знаменитого флорентинца она не читала. Однако природа, создавая политика, видно, заведомо вкладывает в него особые качества.

Софья была хитра. В политике это качество вовсе не отрицательное. Хитрым бывает фокусник, который поддельное чудо умеет выдать за настоящее. Его за это не осуждают. Наоборот, его мастерству удивляются, им восхищаются. Мастерством политического фокуса Софья владела в совершенстве.

Вот как, например, были обставлены её частые, в основном пешие, походы по окрестным Москве монастырям.

Режиссура этих походов, вероятно, так же принадлежала ей. Всё было выстроено так, что она была центром этого шикарного действа. Хотя ешё её отец, царь Алексей Михайлович, не смел затмевать собой величие божьего воплощения на земле – патриарха. Он, царь, почтительно придерживал стремя, когда первый господень слуга садился на коня, отправляясь в дальний поход. Софья уже не боялась своим блеском унизить небесный свет, исходящий от первого божьего слуги. Золотые кресты, самоцветные оклады почтенных икон, благолепие шественного обряда – всё это уже при ней становилось необычайным по роскоши обрамлением именно её персоны, неземной её сути. И в этом было видно, что тогдашняя Русь, как златокрылый медоносный рой вокруг матки, лепился около неё, слепо и покорно доверяясь ей как судьбе, как божьему предопределению.

В какой-нибудь недальней деревушке полагался первый привал. И тут же начинался первый фокус. Софья, перед тем как благословиться на сон грядущий, требовала на рзбор неотложные государственные и частные дела. Думные бояре и прочие приказные умники и многоопытные крючкотворы, поседевшие в разборах державных дел и поместных склок, впадали в оторопь, тихо шалели от молниеносных и незапятнанно непогрешимых экспромтов правительницы. Где им было знать, что эти избранные случайные дела за неделю до того были тайным образом отобраны и тщательно изучены ею, вместе с мудрейшим и начитанным первым министром Васильем Голициным и грешной любовью её свет Васенькой. Экспромты эти, как всякое дерзкое жульничество, призванное ошеломить, готовилось тщательно и не сразу. Потому и отдавали неподдельною мудростью.

Вот ещё как было. Во время походов являлись в экзальтированной толпе одержимые бесами девки и бабы – вещали потусторонним басом непотребные слова, корчила их неведомая невидимая сила.

Издаля прислушивалась к этим воплям Софья. Порывалась узнать, в чём дело. Доверенные затевали новую игру – не пускали её глядеть на бесовское, оскорбительное честному взору, действо.