Лигеметон. Ложный Апокриф

Мы балансировали на краях раскачивающейся лодки строя из себя борцов, а я только и хотел что, положа руку на сердце, страстно выкрикнуть: Мне не нужен твой Олимп! Хватит! Я служу только тебе!

Но судя по всему, служу не собачьей преданностью и в глубине души Джонни Версетти свободолюбивая рыба не готовая расставаться с жизнью.

Полчища крохотных пауков взобрались по ногам, заползли под дурацкий синий халат, что до сих пор на мне; они совсем не ласково целовали спину; копошились под мышками и в промежности; холодные струйки секрета паутинных желез мерзостно воспаляли кожу.

В панике я стиснул руки Архонта до белизны костяшек пальцев, устремил Силу – на ладонях раскрылось сонмище жадных пиявочных ртов. Хитиновые челюсти взрезались в кожу Мортимера – бордовые капли окропили пол.

Я шагнул вперед.

Вдруг, сочащаяся между нашими ладонями жидкость сделалась маслянистого желтого цвета, отчего мелкие кровососущие рты сузились, руки затряслись, локти чуть согнулись и я шагнул обратно на прежнее место.

Головокружение мешало сосредоточить Силу, подавляло волю. Я попытался было шагнуть снова, но резкая слабость связала меня по рукам и ногам.

Псарь… Никогда даже в мыслях не называл его этим прозвищем. И почему Псарь? С таким Обликом ему бы подошло скорее Ткач или Тарантул.

Черная гвардия Архонта принялась облеплять меня серебристыми тенетами. Давай, Джонни, шевели мозгами! Пора отбросить мелкокалиберные уловки и произвести крупный, точный залп. Нужно вызвать страх. Чего или кого может бояться Псарь? Какие фобии и травмы детства он скрывает и скрывает ли? Погодите-ка… Псарь. Почему собственно Псарь? Да очевидно же!

Полоска безнадеги на потном, застеленном щупальцами лбу разгладилась, а искусанная, сосредоточенная физиономия сменилась нагловатой ухмылкой. Я собрал остатки Силы (ее осталось примерно на две кружки).

Раздался скулеж. Архонт кинул взгляд через плечо и, клянусь Лилит, вздрогнул.

Шаг веред!

– Рэтт!?

Собственной персоной он – любимый питомец Мортимера обреченно мельтешил лапами, царапая край обрыва и вот-вот грозясь сорваться в пучину.

Шаг вперед!

Да! Псарь поверил в фату-моргану беспомощного ротвейлера, отчего рассеял внимание. Не теряя ни секунды… Шаг! Шаг! Шаг!

Я давил и он отступал. У самого края Архонт развел наши руки в стороны – мы посмотрели друг на друга в упор. В его взгляде читалась все та же ненависть, а теперь и страх (и, кажется что-то еще, но другую эмоцию понять не удалось). Блестящие, бегающие во все стороны паучьи глазки тоже выражали страх.

Мортимер открыл человеческий рот – я думал, он что-то скажет, но нет. Вместо слов оттуда вылез буро-рыжий тарантул. Я отреагировал мгновенно! Надул щеки и выпрыснул в него струю чернил. Без толку! Мерзкая волосатая тварь извернулась ото всех щупалец, прыгнула мне на лицо, разлепила лапками густо измазанные чернилами губы и… заползла в глотку. Мою, раздери ее Лилит, глотку!

Рывок!

Псарь шагнул в пустоту и сорвался с Олимпа в бездну и почти безвременно меня словно сбил грузовик.

Я растерянно моргнул. На стеклянном окне ни трещины. За спиной обычные двери, а по сторонам стены. Что до Архонта, он задыхался. Задыхался от ненастоящей воды заполняющей легкие. Он под заклинанием! Надо действовать. И быстро!

Впервые пожалев, что не ношу при себе оружия, я мазнул взглядом по столу. Папки с бумагами, хрустальная пепельница (на вид слишком легкая), ни тебе стеклянной бутылки или ножниц. А вон там что? То, что нужно!

Если бы кто-то сказал мне, что я лично отправлю в геенну главу культа дэймосов, я бы покатился со смеху или покрутил пальцем у виска. Вот только из всех немыслимых вероятностей сбылась именно она.

Нож для конвертов в форме пера из проклятого металла чиркнул поперек белого воротника Мортимера Дрейка. Минутная борьба за жизнь. Конец.

Каково это – предать своего Зевса, утратить веру, впервые убить? Спросите у Джонни Версетти. Теперь он знает.

НАФС 6

АНАРХИСТЫ

Потому что я, я хочу быть анархией! Cos I, I wanna be anarchy!

В городе! In the city

Сколько способов получить то, что ты хочешь! How many ways to get what you want

Я использую лучшие и использую всё остальное. I use the best I use the rest50

Колеса «Range Rover» в очередной раз окунулись в асфальтную яму, похожую скорее на воронку от снаряда и Леонсио почти-таки оторвал салонную ручку над пассажирским местом.

– Сердце твое переехать, Рамон! Водить разучился?

– А я тут причем? Это тебе не дождь из жаб. Тогда хоть дворники послужили бы.

– Просто езжай аккуратнее.

– Лео, ты мне хоть глаза выколи, ни фига не изменится. И так по наитию еду.

– А куда мы собственно катим? Где сделка-то пройдет?

– На кладбище, собрино51, – сдерживая улыбку, ответил Лео.

– А разве это хорошая идея: проворачивать дела на территории некросов? Мумия вообще в курсе?

– Не бзди, мы как бы на другое кладбище, – загадочно проговорил Рамон. – Отсыревшей древесиной и дохлыми цветами там и не пахнет. Эмиль, кстати, прав, – обратился он уже к Лео. – Что за бесшабашность – посылать всего двоих на бартер с гаитянами? Мы ни фига о них не знаем. А вдруг кинут?

– Им же хуже тогда, – пожал широкими плечами Лео, а потом добавил: – Но чтобы не случилось никакого «вдруг», стоит подстраховаться.

– Вот для чего ты и взял меня, я прав, тио52?

Не оборачиваясь Лео кивнул.

– Фух. Добрались, слава мне. – Рамон прекратил душить руль потными руками и отправил мотор в спячку.

– Это же… – начал Эмиль.

– Кладбище машин.

– Свалка это, вот что, – сказал Рамон, и оживленно добавил: – А здесь той заразы практически нет.

– Что нам и на руку. Ну, давай вручим собрино инвентарь.

Рамон вставил ключ, затем стукнул по капоту кулаком.

– Ого, сколько игрушек. – У 64-х летнего Эмиля (выглядящего на 35) глаза заблестели, как у ребенка, который впервые посетил Кони-Айленд.

– Выбирай.

Он потянулся к «Узи», но дядя одернул его.

– Не-а.

– А что тогда?

– Бери вон ту. – Тио указал на крупный калибр. – Что делать дальше, думаю сам допрешь.

– Так точно. А что вы возьмете?

– А что, по-твоему, у меня из-под куртки выпирает, а? – лукаво спросил Рамон. – Я с «Камиллой» не расстаюсь ни на минуту.

– Даже, когда моешься в душе? – с подстебом полюбопытствовал Лео. Затем взял чемоданчик и закрыл багажник.

– А то!

Между хаотично сложенными в три яруса штабелями проржавелых, бесколесных автомобилей тянулась вглубь дорожка, по которой и пропечатали шаги Лео с Рамоном. Спустя пять минут они добрались до самого сердца свалки – покореженного круга машин, которые до непристойности плотно притискивались друг к другу.

По небу трюхали лохматые, сизые тучи.

– Как на помойке вонища, – шмыгнул носом Рамон.

Семеро гаитян в синих кофтах и такого же цвета повязках на головах ждали бизнес партнеров по-обезьяньи сидя на одной из множества окружающих развалюх. Завидев, что к ним шагают всего двое, они переглянулись и зашептались.

– Я Лео.

– Диас, – представился единственный, кто держал оружие за поясом, а не в руках.

Лео поставил чемоданчик на землю, в ожидании глянул на гаитян.

– Ну? Где товар?

– Товар, – повторил Диас, после чего одна из шестерок за его спиной, что развалилась на капоте, потрясла похожим чемоданчиком точно обезьяна бананом.

– И в чем проблема?

– Да вот, – как бы извиняясь, начал Диас, – не ожидали мы, что вас будет всего двое.

– И что это меняет? – подавляя раздражение, спросил Лео.

– У нас как бы численный перевес и все такое.

– Развяжете войну ради восьми килограмм порошка?

Диас ответил еще более оправдывающимся и в то же время гадливым тоном:

– Да кокс как бы и не наш. То есть не мы его делаем. Мы хотели толкануть его и смыться. Но раз такой расклад, мы, пожалуй, заберем и деньги и товар, а вас пришьем.

– А я говорил, – буркнул Рамон, который, несмотря на промозглую погоду, внезапно начал потеть как в парилке.

Лео поднял руку на уровне головы и щелкнул пальцами.

– Ну и чего как бы?

Вместо слов Рамон указал гаитянину на грудь, тот клюнул носом и заметил что надпись «РАССЛАБЬСЯ» пачкает красная дрожащая точка.

– Хотелось бы разойтись полюбовно, – с нажимом проговорил Лео.

Диас облизал губы, потом нервно выкрикнул что-то на креольском, одна из шести обезьянок (поджатая, с жирными щеками) спрыгнула с капота и, тряся чемоданчиком, прошаркала к ним.

– Открой, – потребовал Рамон.

Гаитянин поднес чемоданчик к его лицу и резко открыл. В следующий миг случилось целых три поочередных оказии. Как только вместо денег вылетела шипящая кобра и впилась Рамону в лицо, Лео выпрыснул из уголков глаз две струи крови точно в глаза Диасу. Тот отшатнулся, снова крикнул что-то на своем языке, все обезьянки тут же вскинули лапы со стволами, однако открывать бестолковую пальбу не дерзнули – Лео зажал обмякшего главаря в двойном нельсоне.

– Зараза ты конченая! – отодрав от губы кобру, в сердцах выпалил Рамон.

Гаитянин, что наградил его змеиным засосом, бросил пустой чемоданчик и потянулся к пушке заткнутой сзади за поясом (делал он это настолько несуразно, что напоминал африканского орангутанга), едва лишь ему удалось вытащить пистолет, как он тут же его выпустил, приклеил ладони между ног и согнулся пополам.

– Это только аванс, зараза.

Рамон припал на одно колено, прячась за гаитянином от вероятных пуль, дернул того за волосы и затолкал голову кобры в глотку.

– Да не дергайся ты, еще не все, – сказал он то ли змее, то ли гаитянину, после чего схватил извивающийся хвост, обмотал вокруг шеи пучеглазого и завязал нехитрым узлом.

К тому моменту Рамон в прямом смысле слова с ног до головы пропотел кровью; вся одежда: черная косуха с замками на рукавах и со всеми полагающимися шипами и клепками на плечах, а также мешковатые штаны и даже нижнее белье пропитались ею, тем самым поменяв цвет на темно-красный. И когда орангутанг затих, обезьянки судорожно задергали спусковые крючки.

Пули, вылетающие из шумливого «Узи», короткоствольного дробовика и троих Беретт 92 застучали по телу Рамона, как град по тонкому стальному листу… Ни одна не впилась глубже, чем клыки шуганной кобры высунувшей наконец-то морду из горла снулого гаитянина. С головы до пят Рамон превратился в статую из блеклого рубина. Грубо обтесанную. Без четко просматриваемых черт лица и складок на одежде. Он замер в самой что ни на есть грубопровокационной позе – держа руки на уровне груди с оттопыренными средними пальцами.

– Чекист ты видный, Рамон, – хмыкнул краснолицый Лео, чья уже не зеленого цвета солдатская куртка прилично утяжелилась от крови.

Когда до обезьянок докатился запах железа и серы вынуждающий морщить блестящие от пота морды, тогда Лео оттолкнул Диаса и тоже обратился в скабрезную рубиновую статую с жестом «ходете»53.

– Дон! Дон?! – Обезьянки мигом подскочили к боссу.

Полусогнутый он стоял с прижатыми к глазам ладонями, грудь шумно вздымалась. Взвинченные гаитяне ничего толковее не придумали, как взять его за руки и отлепить их от лица. И теперь на них уставилась гримаса безумия с налитыми кровью глазами.

Голодным зверем Диас накинулся на ближайшего гаитянина, повалил на землю, оттянул воротник кофты и клацнул зубами.

– Уберите его от меня! Уберите!

Диас продолжал откусывать от собрата по кусочку, чавкать и выплевывать их тому в раззявленный в крике рот. Его оттащили за секунду до того как вопль оборвался навсегда. Двое удерживали обезумевшего Диаса за руки, другие двое ну точно приматы тупо пялились, не зная, что делать.

Укусив за руку, Диас вырвался из хватки одного, поцарапал лицо второму и, ударив плечом в живот, ухватил под колени и сбил с ног. Прежде чем за него снова взялись, он успел капитально изъесть лицо: порвать щеки, откусить нос и растянуть нижнюю губу так, что та стала похожа на вареную макаронину. Теперь уже его не стали поднимать на ноги, а накинулись сверху, придавили к сдыхающему гаитянину, который, несмотря на то, что выглядел так, словно поцеловался с теркой для овощей, все же цеплялся за жизнь и хило дергался.

Пока двое с трудом сдерживали психованного, клацающего зубами Диаса, третий прижал его голову к земле, достал перочинный нож и небрежно отрезал мочку уха, бросил нож у кровоточащей раны и кинулся к машине, к еще одному чемоданчику: вытащил из него сизого трепыхающегося, однокрылого голубя и запихнул тому в клюв кусочек кожи.

До сих пор окаменелые Лео с Рамоном не торопились раскрепощаться и как бы сквозь красное стекло не без интереса продолжали следить за шоу. А посмотреть и вправду было на что.

Фокусник-гаитянин – или лучше сказать колдун? – упал на колени и, прижимая оголтелую птицу то к груди, то ко лбу забубнил нечленораздельный речитатив. Остальные двое его не отвлекали, напористо продолжая удерживать Диаса.

Минуты через три-четыре колдун заткнулся, достал зажигалку, поджег голубя, тот вспыхнул и погас как фейерверк. Птица затихла, а вместе с ней и Диас.

– Что за? А ну слезьте с меня, кретины!

Белки его глаз снова стали прежнего цвета.

– Мля, во рту вкус, будто помои хлебал.

Неподвижные фигуры Лео и Рамона затрещали как стекло, вмиг рубиновая броня брызнула множеством осколков, что сразу же растаяли.

– Рамон, будь добр, пристрели их.

– Всех? – невозмутимо уточнил он и направил мушку «Камиллы» на Диаса.

– Ну, ему только в колено.

Три эха выстрелов. Два трупа, один раненый. Лео двинулся вперед, переступил через скулящего Диаса, подошел к машине.

На крыше лежало два чемоданчика. В одном (раскрытом) трепетали пятеро связанных голубей (кто без лапок, кто наполовину общипан). В закрытом же кейсе безмятежно покоились четыре пакета с кокаином по пол кило в каждом.

Лео взял чемоданчик, повернулся и застал кричащего на Рамона Эмиля.

– Тио, как это понимать, забери тебя Батна?!

– Лео, ты что, серьезно дал ему разряженную винтовку?

– Эмиль, – без слова раздражения или огорченной гримасы начал дядя, – а почему ты сразу же не проверил обойму?

Племянник открыл и закрыл рот.

– Я ж думал ты…

– Преподал тебе урок.

– Ты просто не хочешь, чтобы я убивал!

– Значит, по-твоему, это круто, да? Мочить людей?

– Да!

– Спишь и видишь, как бухаешь в «Железной Башне» и расписываешь собутыльникам, как порешил очередного пустого, так?

– В самое сердце!

– Слушай, Лео, собрино же ветал как-никак. Это…

– У него в крови. Ну что ж. Хочешь боли, Силы, хочешь убивать?

– Да! Да!

Лео схватил Эмиля за руку, подвел к уползающему слизняком последнему из гаитян, потянул руку племянника вниз, заставляя присесть на корточки, сам опустил колено на грудь Диасу, раскрыл чемоданчик, достал пакет белого порошка и всучил Эмилю.

– Сыпь ему в рот. Я буду держать. – Одной рукой Лео обхватил челюсть, другой зажал нос. – Ну, чего ждешь?

– Я…

– Кажется, кто-то хотел боли и страданий. Вперед!

Подошел Рамон.

– Лео, амиго. Ты перегибаешь.

– Не встревай, – отчеканил Лео и продолжил глядя на племянника: – Что такое? Наложил в штаны?

– А вот и нет! – Эмиль открыл пакет и снова застыл.

– Без учебника не можешь? Смотри сюда!

Лео выхватил пакет и высыпал содержимое в рот Диасу, словно в воронку, отчего тот забрыкался точно припадочный.

– Хватай еще пакет и сыпь ему в глотку.

Эмиль проникновенно всмотрелся в налитые страхом и болью глаза Диаса, глаза полные мольбы о том, чтобы его перестали мучать.

– Что такое?

Племянник не выдержал и отвернулся.

– Не хочу вот так.

Лео отпустил Диаса, взялся припорошенной кокаином рукой за подбородок Эмиля, заставил посмотреть себе в глаза.

– Убивают ради Силы. Ради мести. Любви. Ненависти. Но не просто так.

– Он усек, Лео. Отпусти его.

– Этим не кичатся, – добавил тио и убрал руку.

К тому моменту Диас уже перестал трястись и начал загибаться с пеной у рта.

– Вали к машине, собрино.

Без всякой охоты Эмиль молча послушался Рамона.

– Это было сурово.

– Это было необходимо.

Рамон вздохнул, чиркнул взглядом по телам, окропленной кровью земле и задал животрепещущий вопрос:

– Что с деньгами за кокс?

Лео полез к Рамону в карман куртки, достал зажигалку и поджег деньги.

– Сбрендил?!

– Товар мы получили. Будем считать, с гаитянами рассчитались.

– Ну, а что реально с гаитянами делать?

– Плевать на них. Пусть так и валяются.

– Знаешь, надо было одного оставить, чтобы рассказал про ту хрень с курицей. Как им удалось содрать с Диаса твое заклинание?

– Мне плевать. В скором времени нас уже ничто не будет волновать, забыл?

– Да, ты прав.

– А ты за рулем. Снова.

– Ну наконец-то родные дороги, – проговорил Рамон держащий руки на руле, словно на бедрах любовницы. – Если в центре города вообще капец, до нашего гетто зараза не доползла.

– Даже аномальной погоде положить на наш район, – поддакнул с заднего сиденья Эмиль.

Вечно злиться на дядю он не мог и потому, трясясь на заднем сиденье, все обмозговал и признал, что в некоторой степени тот прав.

– Верно-верно, собрино, – объезжая очередную пробоину в асфальте, согласился Рамон. – Мы никому нафиг не нужные изгои.

В любом крупном городе есть районы, куда хочется послать злющего начальника, любовника жены или того кто занял твое парковочное место. В Нью-Гранже таким районом считался кусочек, что на самом северо-западе, который негласно назывался всеми «Старая литейная».

И сейчас обнищалые дома, и полуразрушенные здания, что теснились там друг к другу, с убитым видом таращились разбитыми «глазенками» на проезжающую серебристую машину. Бо́льшую часть гетто занимали заводы и цеха (многие работают, кое-какие заброшены). И, безусловно, хозяином каждого без исключения – от обувной фабрики до консервного завода – был не кто иной, как Доминик Сантино. Пожалуй, единственная недвижимость в городе (не считая государственной собственности), которой не владела Пиковая Дама, коптилась на территории «Старой литейной».

– В гетто даже небо кажется ниже! И почему оно здесь постоянно серое?

Грязный нимб смога нависал над «Старой литейной» все дни в году без исключения.

– Дым и прочие вредные испарения, испускаемые заводами, – с умным видом пояснил Эмиль. – Но мне иногда кажется, что природа как бы нам намекает: Вы это заслужили. Чистое голубое покрывало с беленькими облаками – это для красивых районов с беленькими людьми с голубой кровью.

– Задери тебя Лилит, собрино, верно подметил! Дэймосы так вообще в пятизвездочном отеле кучкуются. Где справедливость, а?

– Ее нет, как и в жизни не будет ни одного белого воротничка ветала, – с уверенностью заявил Лео. – Внутри таких неженок нет ни грамма садизма или жестокости. А почему?

– Живут в другом климате, – без колебаний ответил Рамон.

– А как же Патрик Бэйтман?

– Кто? – Лео с Рамоном на мгновение повернулись и уставились на Эмиля.

– Ну, богатый психопат.

– Не знаком с ним, – пробасил Рамон.

– Он вроде бы персонаж книги, – нахмурился Лео.

– Да.

– Да какие книги, собрино?! Мы здесь про настоящую жизнь толкуем. Но чтение я одобряю. Образование важно. Видишь Лео, башка у твоего племенника варит. Слива от сливы, или как там говорится?

– Яблоко от яблони, – поправил Лео.

– Главное чтобы сейчас в наших яблоках не проделали дырки, – безрадостно обронил Рамон, и добавил: – Приехали. – После чего просигналил три раза.

Стальной лист ворот наполовину сдвинулся, пропуская на территорию похожую скорее на военный объект, чем на металлургический завод. В действительности же это было ни то ни другое, а местопребывание Архонта, или как говорили между собой сефироты: «Муравейник».

Рамон вклинился в ряд машин, выбрался из-за руля и принялся разминать ноги. Прежде чем последовать за ним Лео придержал уже выпрыгивающего с места племянника.

– Останься.

– Нет, я с вами.

– Слыхал, что рассказывают о темпераменте Второго Капоне? Все чистая нефильтрованная правда. Он как Тони Монтана под кайфом. Неймется попасть под горячую руку?

Эмиль потупился, скрестил руки на груди, и состроил недовольную гримасу, показывая тем самым, что торчать в машине ему вовсе не улыбается, однако после недавнего случая перечить не дерзнул.

– Не злись. Потом вместе попрактикуемся в тауматургии.

– Обещаешь? – с ноткой недоверчивости спросил Эмиль.

– Обещаю, – кивнул Лео и растрепал черную копну волос на голове племянника, словно тому шестнадцать, а не тридцать пять с виду и шестьдесят три по паспорту.

Кардинально (до абсурда) вооруженная охрана аванпоста сопроводила веталов к толстой двери с корабельным иллюминатором из пуленепробиваемого стекла. Ее открыли изнутри.

Перешагнув порог, Лео с Рамоном сдали оружие, прошли через металлодетектор (точно такой стоит в аэропортах) и начали спуск по коридору, который походил на систему кровеносных сосудов – такой же запутанный и длинный. Стены с венозными трещинами душили теснотой, а каждые пятнадцать-семнадцать шагов желтые капли-лампочки над головой заставляли щурить глаза.

– Мы тут и вправду как букашки в муравейнике, – буркнул Рамон. – Я слышал, что недавно Второй Капоне установил в стенах пулеметы и всего одним нажатием кнопки может превратить нас в винегрет.

– Это же бетон. – Лео демонстративно постучал костяшками пальцев по стене. – Какие нафиг пулеметы? Он чокнутый, но не настолько же.

– Да у него сдвиг по фазе на все двести процентов! Столько десятилетий использовать Силу. К слову, нам с тобой как старикам-ветеранам еще недолго от него отставать в этом плане.

– Ты передергиваешь, лично я себя вполне контролирую.

– Тебе напомнить, что ты отколол с гаитянином? Как надавил на собрино.

– Уел, – признал Лео. – Но лучше следи за собой.

– Да-да. На меня просто криз много позже находит, – слегка дрогнувшим голосом проговорил Рамон, замолчал на пару минут и снова заговорил: – Знаешь, мне кажется, стены опорного пункта или бункера, не суть важно, короче, они для того, чтобы защищать не главу культа, а внешний мир от него. Бредятина, да?

– Да… Я тоже так думаю.

Некоторое время они слушали тишину, а затем Рамон опять открыл рот:

– Про терки с гаитянами, стало быть, не поделимся?

– Тебе нужны реки крови?

– Тоже верно.

Тоннель опустил веталов на, Лилит знает, сколько этажей под землю и там очередной пост – комната похожая скорее на казарму с двенадцатью кроватями и вооруженными образинами в жилетах на голое тело как у главного героя фильма «Коммандо» – пропустил их за массивную, как от банковского хранилища, дверь.

Доминик Сантино увлеченно елозил кастетом по жестоко замученному столу. Складывалось впечатление, что данное занятие для него было своего рода физическим и медитативным тренингом, как звон в колокол для церковников или окучивание мешка для боксеров. На столе, вопреки уличному трепу (вымазанная в кокаине печень или сердце) не было ничего кроме маятника Ньютона и бессчетных царапин. Вся стена позади Второго Капоне была облеплена маленькими телевизорами – камеры наблюдения (установленные даже в туалете).

– Архонт, – заговорил Лео.

– Валяй, – не отрываясь от экранов телевизоров, бросил Сантино.

– Сделка прошла успешно. Вот товар.

– Ориентировочную дату следующего обмена не назначили, – сказал Рамон.

– А че так?

Сантино оставил в покое ящики с черно-белыми подвижными картинками и вперил взгляд в Лео и Рамона.

– Ну?

– Гаитяне подняли ценник на пятнадцать процентов, – с каменным лицом ответил Лео.

– К тому же их товар ниже качеством, чем у кубинцев, – добавил Рамон.

Из них бы получились отменные игроки в покер.

– И, стало быть, выгодней продолжать вести дела с проверенными кубинцами, – подвели они Сантино к данному выводу.

– Как оказалось гаитяне мелкие сошки и о них лучше забыть.

Сантино жадно схватил чемоданчик, шлепнул им о стол, раскрыл и мазнул взглядом по товару, потом щелкнул пальцами, к нему подскочил один из веталов, который забрал чемоданчик и скрылся за дверью.

В комнату вошли еще трое.

– Архонт.

– Валяй.

Вместо того чтобы сотрясать воздух один из них – такой же чиканос,54 как и Лео с Рамоном – протянул главе веталов тонкую папку.

– И что тут у нас. – Глазенки Сантино как тараканы забегали туда-сюда. – Три ящика с автоматами Калашникова… Так, а почему РГ-6 всего десять штук? Условились же в два раза больше!

Рамон рефлекторно отступил на полшага, в отличие от Лео, который пустил корни в бетон. Что до новоявленной троицы, по мимике их напряженных физиономий стало очевидно – уверенность в завтрашнем дне выпрыснула из них как кровь из проткнутой яремной вены.