Лигеметон. Ложный Апокриф

«Лисья нора» (как окрестили ее сефироты) была местом связи с Черным Лисом, к услугам которого обращался (хоть и не признавал) практически каждый.

Схема была проще планктона: если приспичило разжиться бриллиантом или спичечным коробком, суешь корявую записку под дверь, получаешь ответный листок (с отказом или энной суммой) и если все нормально, через некоторое время (зависит от степени сложности заказа) возвращаешься, дверь открывается, и вуаля – принимай «посылку».

Никто не знал личность серебряных и золотых дел мастера, а слухи ходили самые разные. Наиболее правдоподобной, конечно, была версия, что Черный Лис – нол. И я бы сказал это даже не теория, а факт, но вот кто именно… Некоторые считают, что известный вор сам Чернобог – Архонт нолов. Какой идиотизм! Понятное дело я так говорю, поскольку знаю правду, а ведь даже Архонты остаются в неведении – так мне говорил Мортимер, а еще он говорил: Пока он не мешает нашим делам, он для нас скорее комар, чем Лис.

Однако стоит отдать должное Черному Лису, он и вправду хитер и осторожен. У Архонтов не ворует, информацией не торгует, берется, в основном, за всякие безделушки.

      Ник достал проржавелый ключ и открыл «нору». Внутри не виднелось ни единого проблеска. Когда дверь снова закрылась – причем так плотно, не оставив и щелей с просачивающимися полосками света – нас облепила тьма.

– Ну что, скрестим пальцы или помолимся Лилит?

– Не смешно.

Я хмыкнул.

«Дрифт» – штука опасная для самих нолов, и еще более рискованная для всех кому чуждо веритничество. По сравнению с нолами, дэймосам еще повезло. Если мое бремя: еженощные кошмары и временные фобии, Ник рисковал потерять конечность (может даже и голову). Как и мир разума, мир теней – не Канарские острова, а скорее берега Сомали. Но Ник стреляный воробей и с ним я не волновался …разве что самую каплю.

Я тупо переминался с ноги на ногу в темноте, пока нол завязывал вокруг моего пояса веревку. Как он ее отыскал в кромешном мраке – загадка. Предполагаю: нолы, в отличие от кригеров, не видят в темноте, но чувствуют. Возможно, тени для них как усики у насекомых – позволяют нюхать, пробовать, трогать.

– Полегче, забери тебя Батна! – Не веревка, а настоящий питон.

– Ослабить? – бесцветно спросил нол.

Я вскипел, так как нервничал (а кто бы на моем месте остался невозмутимым?), шанс расстаться с драгоценными конечностями есть всегда и поскольку идти на попятную поздновато, оставалось только снизить злополучный шанс.

– Не ослабляй. Потерплю, – сокрушенно процедил я.

В первое совместное дело (то есть где-то лет пятьдесят назад) Ник должен был перенести меня в апартаменты к одному британскому политичемкому деятелю. Я тогда хоть и был наивным, но сжимал окурок нола в кулаке (и он до сих пор хранится у меня в одной из книг). Слава Лилит, все обошлось, не потерял и ногтя.

Расслабься. Дэймос, каркнул он тогда.

– Расслабься. Дэймос, – каркнул он и сейчас.

Проще сказать, чем сделать! В мире теней магия разума – что весло для летчика. Ненавижу чувствовать себя в шкуре котенка запертого в вольере с гончими, пусть и на время.

– Признайся, бывший морпех, в какой горячей точке ты впервые намочил штаны?

Все-таки не сдержался и начал грязную игру. Вот только нол просек, что я как всегда оттягиваю неизбежное и на провокацию не поддался.

– Отслужив стране, ты стал унылым бродягой. В каком приюте для бездомных тебя нашел Бач?

Согласен, подлость моя выше, чем сумма в спрятанном в шкафу кейсе. Я собирался бросить еще что-то колкое (нервничая, вечно несу всякий бред), но внезапно помимо сырости уловил запах полыни и лакрицы… веритничество… «дрифт»…

Было и так уж черно как на дне глубочайшей впадины в мире и вопреки всем законам природы стало в разы темнее. Тьма зашевелилась, приобрела материальную форму, вязкую, липкую, она буквально оплела спину, лицо, повисла на плечах. Вот мы в беспросветной каморке, а потом хлоп – пол испарился из пол ног, и мы сунулись в пасть крокодилу.

Самое что ни на есть неприятное чувство, словно тебя запихнули в мешок для трупов (маленький и явно не подходящий по размеру), затем засунули в бочку и кинули в открытое море. Одновременно морозно и душно.

Я всегда зажмуривался даже не пытаясь уловить момент перехода и тем более разглядывать мир теней.

Лучше не смотри. Глаза потеряешь, обронил как-то нол, и с тех пор я не горел желанием проверять шутка ли это.

Меня тянуло вниз. Влево. Вверх. Вперед. Я потерял ориентацию в пространстве. Потерял чувство времени. И лелеял надежду, что не потерял руку или ногу. Бесспорно здесь свои законы.

За миг, а может и целый век, до того, как окаменелое тело превратилось в рыхлую медузу, ноги уткнулись в нечто твердое, материальное. Пол!

– Приплыли? – спросил я с надеждой, что тьма отхлынула от нас.

– Да.

Я разлепил глаза и первым делом ощупал свое бесцветное тело (после «дрифта» мир терял краски, и на какое-то время все становилось сплошного монохромного цвета). Убедившись, что все конечности на месте и ниточки на одежде не торчат, я с шумом выдохнул.

Мы находились посреди пустого коридора. В другом конце раздался приглушенный звук шагов по шахматной плитке.

Я толкнул ближайшую дверь, к счастью она поддалась и к еще большей удаче вела она в комнату для медперсонала. Света просачивающегося сквозь широкое, грязноватое окошко хватало, чтобы различить столик с кофемашиной, диванчик и шкафчики. Подергав за ручку каждого, мне снова повезло (в третий раз) – один оставили не запертым.

– Ну как я?

Ник лениво обшарил меня взглядом, после чего вынес вердикт:

– Серый халат. Вам не к лицу. Доктор Кеваркян.

– Иди ты.

– Хорошо.

– Пожелай мне удачи, – попросил я, поправляя бейджик на груди.

Но как оказалось, нол успел раствориться в тенях.

– Мавр сделал свое дело. Мавр может уйти, – сказал я темноте.

Выйдя в коридор, не попадаясь никому на глаза, нашел лестницу. Я был на шестом этаже, а «клиент» прохлаждался на седьмом. От стен веяло стерильной прохладой. Впрочем, на них не пришлось долго любоваться. Палата оказалась почти под рукой. Прямо удача за удачей (явно не к добру).

Комната напоминала ту, где я раздобыл халат. Сквозь кассетные жалюзи протискивался лунный свет, позволяя немного разглядеть лежащего на кровати мужчину.

– Эндрю Граймс, – прочитал я имя, всматриваясь в записи, лежащие на тумбочке. – Лицо у тебя, конечно, заросшее так, что и шнауцер позавидует.

Кардиомонитор нудно попискивал в такт размеренному движению серой линии, сообщая, что пациент в коме и не торопится оживать.

Усевшись на кровать, я, точно горюющая женушка, взял теплую руку и постучался в дверь сознания. Как правило, двери пустых отворяются, будто к себе домой, однако с Эндрю Граймсом все оказалось неожиданно сложнее.

Перейдя на иной пласт бытия (здесь цвета вернулись), в пустое пространство космоса, я пытался удержать равновесие на одиноко зависшей ступеньке похожей на белую клавишу пианино, а передо мной застыла дверь. Мощная. Деревянная. Без замка и ручки. Странно. Весьма странно.

Приложив ладонь к ровной, как галька поверхности, послал импульс Силы и мгновенно получил ответ в лице сотни крохотных заноз впившихся в кожу. Забери тебя Батна! Дверь ощетинилась похлеще морского ежа. Не смотря на то, что я сразу же отдернул руку, под кожу успело забраться множество мелких заноз, которые мигом зашевелились, начали продираться вглубь под кожу. Дойдут до сердца и мне конец! Стану таким же паралитиком. Удивляться откуда у пустого настолько мощная защита – не было времени. Счет пошел на секунды, а потому в голову не пришло ничего дельного кроме как создать мачете.

Вот и сменилась белая полоса удачи на черную, охваченный этой мыслью, я созерцал падающую в бездонную тьму конечность. Надо же, какая ирония. Так боялся потерять что-нибудь в тенях, а потерял в своих же водах.

Безболезненно «прижигая» рану силой мысли, размышлял, как потеря отразится в реальности. Длительное онемение? Только бы не синдром чужой руки, прошу тебя, Лилит.

Итак, Эндрю Граймс, второй заход.

Сила заструилась по телу, делая его твердым и непроницаемым как черепаший панцирь. На тонкую работу нет времени и потому пришлось идти в лобовую. И причем идти буквально.

Я шагнул. Дерево затрещало. Еще шаг. Дверь вспухла, как наполненный ветром парус. И еще шаг! Она превратилась в самый настоящий пузырь, внутри которого ворочался я.

Занозы штурмовали со всех сторон, однако Эндрю Граймсу не хватало того, что было у меня. Силы. Решающее преимущество. Надеюсь. Потому как его защита пока что не ослабла ни на йоту …в отличие от моей!

«Панцирь» начал с треском раскалываться. Отступить? Бежать, поджав хвост? Культя начала кровоточить. Сила таяла, словно лед на знойном солнце – быстротечно и окончательно. Вдруг меня осенило. Вода! Я бросил Силы на единственную мысль: превратить кровь в воду. Самому стать водой. Уловка сработала – занозы сбавили темп, начали набухать, однако атака продолжалась. Как так?! И сколько прикажете мне вариться в этом чреве? Похоже, ключевым фактором в борьбе станет не хитрость, ловкость или смекалка, а выносливость. И Джонни Версетти ни за какие сокровища не уступит какому-то там пустому!

Человеческий разум – необъятная Метагалактика.

Больно заумно, да? Тогда так. Человеческий разум – самая сложноустроенная вещь на планете; удивительный инструмент; нет ни одной машины, созданной рукой человека, которая была бы настолько тонкой и сложной, и обладала бы такими же неограниченными возможностями.

И мне как никому другому крепко-накрепко вбили это в голову. Из всех дэймосов я единственный (кроме Депинпика) кого Архонт лично обучал мантике. Тогда, на заре Лигеметона у него был запал, но как видно после работы со вторым по счету «студиозусом» (мной) стремление выдрессировать армию грозных сефиротов убивающих силой мысли моментально увяло.

Не побоюсь заявить, что обучение было тяжелее планеты Юпитер. Однако оно того стоило …до сих пор убеждаю себя.

Однажды я поинтересовался у Мортимера, если дэймосы управляют разумом, почему он – самый могущественный дэймос – не «прочистит мозги» другим Архонтам и не сделает из них покорных собачек? Ответом было интригующее: проникни в мой разум. И я, преисполненный энтузиазма, тут же попытался. Передо мной не возникло ни Великой Китайской стены, или стен золотохранилища Форт-Нокс. Никаких преград. Только давящий со всех сторон бледно-синий свет и я дрейфующий посреди ничто. «Ничто», как он мне потом объяснил, было и защитой и нападением одновременно. Оно обезоруживало и пугало.

Вот такая защита и у других Архонтов, менторским тоном проговорил он.

А что насчет боевых заклинаний в реальном мире?

      У дэймосов их нет, прозвучала из его уст горькая правда. У каждой Силы есть свои сильные и слабые стороны и в прямом столкновении даже с прозелитом кригером, матерый дэймос так же беспомощен, как и пустой. Поэтому остается тренироваться в искусстве.

Не в курсе как было с Депинпиком, но мое воображение и сноровку Мортимер тренировал нещадно. Заточал между стальными, литыми стенами и держал там, пока я не додумывался, как сделать их прозрачными, а чтобы подстегнуть рвение молодого дэймоса, сужал их каждые десять секунд.

Архонт бросал меня на растерзание в бункер вооруженных до кончиков ногтей зобми-фашистов, держал там, пока я не сообразил, как силой мысли создавать предметы.

Как только я старательно усваивал урок, меня ждало новое испытание.

В чане разъедающей кислоты даже литый водолазный скафандр не спасет, поэтому от связанного цепями и медленно опускающегося червяка на крючке, требовалось смекнуть, что надо не сражаться, а поддаться, стать тем, что представляет угрозу.

Он называл это обучением. Я – затяжным кошмаром. Постоянно просыпаться от шорохов, скрипов, а порой и тишины.

Но по сравнению с финальным экзаменом предыдущие истязания стали легким бризом.

Я застрял на пустом клочке суши посреди пустоты, словно пропащий атом в вакууме. Длилось это дольше, чем существует Вселенная. Я сходил с ума. Оглох. Ослеп. Отупел. Не нашел выход.

Я не справился.

Напротив. Твое обучение закончено.

Но я ведь не выбрался!

В том-то и состоял урок. Даже сефироты не всесильны. Запомни.

В жизни, как и на рыбалке, главное – уметь ждать.

И я дождался. Деревянные иглы начали промокать и что важнее – гнить! О да, они сгнивали и рассыпались в труху. И до чего тяжелую! Опилки давили на грудь и лицо. В какой-то момент, я понял, что лежу и тогда начал продираться наверх, заработал единственной рукой как лопаткой. Вгоняя занозы себе под ногти, в уши и губы, я таки выбрался из болота опилок на твердую землю. Да! Я сделал это! Прорвался в мир Эндрю Граймса.

Его мир был одновременно странно-прекрасным и страшно-необычным. Я сидел на припекающей земле, переводил дыхание, зализывал раны. Руку восстановить с таким жалким количеством Силы как сейчас не представлялось возможным, но благо кровотечение остановил. Снова.

Было трудно дышать, к тому же сила тяжести незримой гигантской рукой вдавливала в землю. Стояла мертвенная тишина. Я поднялся и припустил к морю деревьев – единственному, чем могла похвастаться бескрайняя пустыня.

…У колен ползал синеватый туман. Лес состоял из белых и безлиственных как обглоданные кости вытянутых великанских столбов, на каждом из которых было вырезано по человеческому лику: умиротворенному, без грусти и радости, без агонии и неги, неопределенного возраста и пола. Их веки были плотно опущены, но отчего-то казалось, что они вот-вот заговорят со мной.

      Костяные деревья и их разливанное море ветвей, что были точно оленьи рога, выглядели совершенно безобидными…

…От меня откусили миллионы кусочков. Правая глазница осиротела. Ребра повылезали как иголки из дикобраза. Одна рука отрублена по кисть (мною же), вторая – откусана по локоть. Даже не собираюсь смотреть на ноги, которые напрочь не чувствую. Но самое мерзкое – треклятые деревья содрали с меня скальп!

Джонни Версетти – драная лохань. А также самое неудачливое создание в мире.

А почему я, собственно, не болтаюсь нанизанный на одном из деревьев?

Должно быть, обессиленное тело продолжало двигаться. Другого объяснения как я очутился – приполз слизнем, оставив за собой кровавый след и распластался – на краю маленького, глухого озера у меня нет.

Я растерзан. Уничтожен. Невосстановимо.

Страшно предположить, как мой наивный кретинизм отразится в действительности. Узнаю, когда выскочу отсюда …если выскочу. Если Лилит поможет. Похоже, она отвернулась, ушла. Бесповоротно.

Сейчас бы душу продал за глоток воды. Зачерпнуть бы из озера да не чем. Остается только созерцать себя в отражении. Горестно. К слову сказать, спектрофобия49 исчезла. А значит, могу любоваться на себя сколько душе угодно. Правда, после гуляния по лесу смотреть теперь буквально не на что…

Не в силах терпеть собственное отражение, я скрипнул шеей, бросил взгляд вперед.

Посреди прозрачной толщи воды обретался маленький островок с костяным дубом, который еле-еле удалось рассмотреть единственным, полуоткрытым, сочившимся – не хочу знать чем – глазом.

Лилит его знает, мерещится или нет, но от дуба отслоилась человеческая фигура, которая начала стремительно увеличиваться в размерах. Нет. Она приближалась. Ступала по водной глади, словно посуху, оставляя гигантскую рябь.

…Перед лицом расположились босые ноги. Снова напрягая шею, приподнял голову и разглядел руку сжимающую, как мне показалось сначала костяную ветвь. Это был меч. Грозный. С тянущимися вдоль клинка шипами.

Я судорожно запрокинул шею назад. Еще больше. Нагрудные костяные латы. Зубчатая корона. Не знаю зачем, но я посчитал ее бивни. По несущественному совпадению столько же и главных улиц в городе. Город… вернусь ли я туда? Зависит от Эндрю Граймса занесшего нос рыбы-пилы надо мной.

Неужели вот он – тот самый восхитительный момент? Миллисекунды до смерти, когда понимаешь, что ты нашел ее и пытаешься неуклюже заговорить с ней. Вымолить еще времени. Вот только бескомпромиссный Эндрю Граймс не дал и словом обменяться со старухой с косой.

…Задыхаюсь. Никак не пошевелиться. Я – креветка, насаженная на шпажку. Боли нет. Палач пропал. Может я уже в чертогах Лилит?

Отсчитывая удары сердца – а что еще оставалось? – я услышал пробивающийся сквозь тишину треск. Электрический треск. По окруженному водой дереву снизу вверх промчались искры. Затем снова. Синие змейки замелькали все чаще и громче. Запах озона начал пьянить меня. Удивление неожиданному (в который раз) твисту вспыхнуло одновременно с молнией. Зигзагообразный разряд выстрелил из искрометного дерева и угодил точно в торчавший из спины клинок. Боль? Агония? Как бы не так! Неимоверный наплыв Силы! После следующей ослепительной вспышки вернулся глаз! Разряды сверкали непрерывно один за другим; и все без исключения были подобно глоткам живой воды.

Я стиснул ладонь. Рука? Ко мне вернулась рука! Целительное дерево – по-другому не назовешь – сотрясалось вместе с островком, образуя круги на чистой как хрусталь воде, которая пахла свежестью и прохладой. Меч приятно вибрировал, а с ним и все кости. Потом особенно сильно загудели череп с зубами. Силы становилось все больше. До умопомрачения много. Как песка в море.

Тело начало преображаться…

Волосы на голове зашевелились, потом плечи облепили черные щупальца с белыми присосками. Судорожно скручиваясь кольцами, они вытягивались опять.

На кожу лица напал зуд. Я глянул на искаженную рябью зеркальную гладь, а в ответ на меня вытаращилось множество мелких, фосфоресцирующих зеленым светом, выпученных как пузыри глаз. Они вылупились по всей правой стороне физиономии (теперь и отдаленно не похожей на человеческую).

Молнии продолжали жалить…

Кадык заходил поршнеобразным движением. На месте ключиц с надрывом начала растягиваться акулья пасть, настолько широченная, что больно. Она была неподконтрольна мне, равно как и все тело. Оставалось только извращенно содрогаться, упиваясь безграничной Силой.

Вода в озере пошла на убыль…

И когда я – а кто же еще? – высушил озеро не оставив и капли, по дереву хлынули трещины (не сомневаюсь с мечом творилось то же самое), сквозь которые выливался блекло-голубой свет.

Раскол. Рвущий барабанные перепонки взрыв. Выжигающая сетчатку волна света.

Возвращение в реальный мир было сверхрезким. Вот ты нежишься в шезлонге, плывя на круизном лайнере. Симпатичная стюардесса протягивает бокал с бумажным оранжевым зонтиком и соломинкой. Кожу ласкают теплые лучи солнца, а горло – мягкий, с кислинкой Дайкири. Ты на седьмом небе, но в следующую секунду выныривает Кракен и корабль, а вместе с ним стюардесса, прохладительный напиток и ты в шезлонге, мчитесь по бездонной глотке, словно ток по проводам. Это, мягко говоря, грубо!

Я снова сидел в комнате, сжимая холодную ладонь. Щупальца и тому подобное остались в воображении. Джонни Версетти стал самим собой. Но только внешне…

      Дышал так, будто все это время провел под водой. Кардиомонитор с зеленой ровной линией издавал тонкий жалобный писк. Все закончилось. И для меня и для Эндрю Граймса.

Не успела вернуться способность трезво мыслить, как ее тут же нагло отобрали. Разум заполонил рой мыслей-пчел и все жужжали одно: Ко мне!

Я – носимая волнами щепка – толкнул дверь палаты, и поплелся по коридору. Встречные люди что-то говорили, однако не получалось разобрать ни единого слова. Кто-то взял меня за плечи, но я мягко оттолкнул его.

Спустившись по лестнице – чудом не переломав руки, ноги и шею – удалось беспрепятственно выйти наружу, на белый выдирающий глаза свет.

Ко мне! Ко мне! – гаркнул в голове до боли знакомый голос.

Пытаюсь!

– Такси!

За минуту до того как подкатила машина, окружающий мир перед глазами превратился в пестрый, стремительный калейдоскоп.

– Куда?

– Данталион! Живо!

Водитель надавил на газ, заставив почувствовать себя пассажиром борющегося со штормовыми волнами корабля.

Ко мне!

Приказ разъедал мозг, и лишь одно могло покончить с ним.

– Да еду я, забери тебя Батна! – Меня бросало из стороны в сторону по всему сиденью.

– А? Ты чего, парень? Выглядишь паршиво. Тебе бы в больницу…

– А мы, блин, откуда, по-твоему, а?! Гони!

Он, наверное, считал, что меня накачали или… да плевать, что думал пустой!

– Приехали. С тебя… – Я сунул ему бумажник в руки, и выскочил из машины, оставив дверцу открытой.

Консьерж стоял там, где ему и положено. Я схватился за ослепительно-красный пиджак и, притянув к себе, прошипел на ухо:

– В пентхаус!

Гарри, благо никогда не задающий вопросов, придерживая за локоть, сопроводил меня к лифту. Через холл мы прошли как два солдата. Затем, буквально ввалившись в лифт, он нажал верхнюю кнопку.

Зов продолжал сводить с ума (с каждым этажом легче не становилось). Если бы я знал, что на мне (наверняка и на всех дэймосах) золотой ошейник я бы… ничего не сделал.

Только когда я вкатился в апартаменты Архонта и якорем рухнул перед ним на колени на мозаику сердитого древнегреческого громовержца, вот тогда зов наконец-то исчез, а дарованная с рождения способность связно мыслить снова вернулась. Аллилуйя!

Я обнаружил себя стоящим на четвереньках по-прежнему в халате (синего цвета).

– Джонни. – Мортимер Дрейк стоял спиной, любуясь панорамой города сквозь широченное на всю стену окно. – От кого угодно, но от тебя я никогда не ждал ножа в спину.

– Архонт, я…

– Нарушил кодекс! Непостижимо, но за одну ночь ты изловчился поглотить душ не меньше чем я за восемьдесят лет!

Постыдно склонить голову – это все что я мог сделать в данный момент.

– Меня подставили! У одного пустого оказалось целое озеро душ!

Мортимер закряхтел в пароксизме хохота.

– Решил накормить меня нелепыми оправданиями? Это оскорбительно!

Он отлип от окна, обошел исполинский письменный стол по дуге, схватил меня за подбородок, вперился в меня взглядом.

– Джонни, Джонни. Ты всегда чтил заповеди ревностнее всех сефиротов вместе взятых. Что же изменилось?

Его ладонь облепила челюсть не давая ответить.

– Захотелось власти? Богатства? Желаешь занять мое место?!

– Никогда!

– Ты гнилое яблоко и пока смрад не почуяли остальные от тебя нужно избавиться.

Внутри меня все «сжалось», тело застыло в льдине страха, волоски на затылке встали дыбом, а вслед за тем руки сдавили горло. Архонт решил отправить меня к Лилит!

Новоприобретенная Сила выплеснулась инстинктивно. На шее напряглись жилки; клацнула акулья пасть; зашевелились щупальца; Мортимер своевременно отдернул руки. Я поднялся с колен.

– Так, так. Похоже, кое-кто приобрел Облик. Теперь ты и впрямь в высшей лиге, Джонни. Смотри не спеши привыкать!

В один момент лицо главы культа дэймосов покрылось чернильно-черными бусинками паучьих глаз, а из выбритого до блеска черепа вытянулись скрюченные голые лапки вышеупомянутых членистоногих. Жвалы под кадыком хищно защелкали.

Если бы не исходящая от Архонта жажда убийства наряду с ненавистью, я бы еще раз попытался воззвать к разуму и объясниться. Честно. Но, по-видимому, время слов утекло.

Брызжущие кислотой челюсти пронзительно завизжали, заставляя осьминожьи щупальца плотно сжаться и защитить уши. В нос ударил запах грозы, а в глазах ненадолго потемнело. Не верно. Потемнело в комнате.

Позади меня раскинулась глубокая беспросветная пещера. Как и подозревалось, мы уже не в пентхаусе, а в Чертогах разума – месте, где законы логики сокрушаются Силой и волей. И воленс-ноленс, но настал момент выяснить у кого больше Силы и чья воля прочнее.

Подозреваю, что паучье логово – «клетка Миноса» и шагнуть в нее – равносильно подписать себе смертный приговор. Ловкий ход. Однако я уже не сопливый юнга, теперь мне по плечу ранее не доступные заклинания. А значит, пора уравнять шансы!

Раздался треск. Архонт обернулся и, в тот же момент панарамное окно разлетелось на осколки. Формально мы оставались на двадцатом этаже, однако, вместо городских улиц внизу бушевал океан – моя «клетка Миноса».

Паучьи челюсти-ножницы перекусили одно из щупалец, по телу прокатилась дрожь.

Забери меня Батна! Я сражаюсь с Архонтом! На смерть!

Мы – два дэймоса почти равных в Силе – уткнулись ладони в ладони, сплели пальцы и силимся затолкать друг друга каждый в свою ловушку.

При этом выносливость мышц и вес тела, а также количество щупалец и паучьих лапок (цапающих мне лицо) не играют в данный момент решающей роли.

Тремя китами всегда были и останутся: воля, Сила… и хитрость. Над последним я как раз-таки и усиленно соображал. Вернее пытался.