Черные карты для белой дамы

– Смотря что скажешь, – пожал плечами Данил.

– Ну, хотя бы постарайся, а то я подумаю, что брежу. – Она помолчала, глядя в окно, в которое заглядывали крупные крымские звезды. Сейчас сезон метеоритов, она часто видела сорвавшиеся с неба звезды, но желание загадать никогда не успевала. Пока стояла, открыв рот, звезда исчезла. Тогда Лена представляла себе, как она, черкнув как спичкой о Землю, летит дальше, ей не хотелось верить, что звезда погибает, упав камнем на землю.

– Знаешь, когда у нас будет бар, мы вечером будем устраивать игровой зал.

– Что?

– Есть такая игра, лото, – Данил удивленно смотрел на нее.

– Поставим столики так, чтобы они не мешали друг другу, за каждым по шесть, восемь человек. Будут делать ставки, я уж все продумала, – ее глаза заблестели, она стала объяснять сыну, как все должно выглядеть. Он, улыбаясь, смотрел на мать, не понимая, шутит она или говорит правду. – Ты будешь кричать цифры.

– Почему кричать?

– Не знаю, но в этой игре так говорят. Ой, Данил, так хочется, чтобы все у нас получилось! Ты веришь, что получится?

– Хотелось бы, – уклончиво ответил мальчик.

– Надо верить и тогда все получится. Ты знаешь, вера умирает последней, значит будем верить.

Они сидели обнявшись в темноте, думая каждый о своем, но это свое совпадало. Им хотелось вырваться из нищеты и просто жить.

Стук в дверь почему-то напугал Лену, в этом стуке она почувствовала что-то нехорошее для себя. Подойдя к двери, она постояла, прислушиваясь к голосам. Стук повторился. Она толкнула застекленную дверь. Во дворе стояли два милиционера и двое в обычных костюмах, вернее в джинсах и тонких рубашках. Рядом, опустив голову и теребя платок в руках, молча стояла Тамара.

– Егорова Елена Дмитриевна? – открыв черную папку, прочел милиционер. – Лена кивнула. – Она не спускала глаз с Тамары. «Что произошло?» – кричал ее взгляд, но та стояла молча, так и не подняв глаз.

– Вот постановление на обыск, – он подал ей лист бумаги, Лена посмотрела на него, но ничего не увидела. Строчки плясали у нее перед глазами, точно окаменевшая, она стояла в дверях, не в силах произнести ни слова. – Если есть в доме наркотики или краденная аппаратура, советуем показать. – Милиционер убрал лист назад в папку, поняв, что она сейчас вряд ли что соображает.

– Наркотики? – до нее стало доходить, чего хотят пришедшие. – А их у меня и нет, облегченно вздохнула она, – и аппаратуры нет, прошу проходите, ищите.

Тома подняла голову, заулыбалась, Лена открыла дверь, приглашая всех войти. Милиционеры представились, но ей это было ни к чему, осмотрят и уйдут.

– Вы уверены, что в доме нет ничего?

– Если только вы подкинете, – огрызнулась Лена. – Не занимаюсь я этим, мне бы сына прокормить. – У нее отлегло от души. Она испугалась из-за того, что подумала о профессоре и своей девочке, подумала, что пришли именно за ребенком, но ошиблась, и от этого она даже запела себе под нос, чем немало удивила пришедших.

– Приступайте, – скомандовал старший, и она поняла, что такое обыск. Они переворачивали все, рылись во всех ее вещах Квартира превратилась в свалку. В комнате Данила она слышала, как разлетелся конструктор, разлетелось здание, недостроенное ее девочкой. Конструктор хрустел под подошвами, больно отдаваясь в ее душе. Данькина комната, такая маленькая, уютная, он всегда содержал ее в чистоте, стала неузнаваемой. Постель сброшена на пол, из шкафа выброшено все его белье, из письменного стола выдвинули ящики, перевернув все в них; ковер на стене висел на одном колечке, почему-то даже штора была ободрана.

– Лена вышла из комнаты, прошла на кухню, села к столу, за которым сидел капитан, давший команду на обыск. Она взяла сигареты, прикурила.

– Зачем все это? – обратилась она к капитану.

– Что это? – словно не понимая, о чем она спрашивает, переспросил он, лицо его скривилось, точно только что стрельнуло в ухо.

– Обыск зачем? – разгоняя дым рукой, спросила Лена.

– А! – обрадовался он. – Давно следил за вашим домом, давно.

– Вот! – на кухне появился один в штатском, держа в руке маленький газетный кулечек.

– Положи сюда, – приказал капитан.

Сверток развернули и у изумленной Лены округлились глаза. Из него выпал целлофановый мешочек, в котором было с чайную ложку чего-то белого. Мешочек маленький, ровно обрезанный, перевязан черной ниткой. В таких узелочках продают на рынке мумие.

– Что это? – побледнев, прошептала Лена.

– Разберемся. А теперь прошу понятую вот здесь расписаться, – он поставил галочку, где Томе следует поставить свою подпись.

– Вот еще! – возмутилась та. – И не подумаю. Я не видела, где он его взял, – заявила она.

– Ну и ладненько, – почему-то согласился капитан, прикрывая папку. – Везде проверили? Во дворе хоть бегло осмотрите. – Два человека вышли.

– И что дальше? – Лена откинулась на спинку стула, качнувшись на двух ножках, стул скрипнул, капитан строго посмотрел на нее. У Лены появилась возможность рассмотреть человека, сидевшего напротив. Крупный, плотный, с мясистым носом, мешками под холодными серыми глазами, плотно сжатые губы. Лене стало неуютно под его взглядом.

– А ничего! – обрадованно заявил он. – Пойдешь с нами, напишешь, где взяла наркотик, у кого, за сколько, кому продавала – и свободна. – Он встал, ударил себя по коленкам, точно собирался пуститься в пляс.

– Пошли, – и первым вышел на небольшие деревянные ступеньки. Глубоко вздохнув, так, что его серая рубашка плотно натянулась, обхватив грудь. – Хорошо! – выдохнул он.

Что хорошего, Лена не поняла, наверное, это ему хорошо, не ей. Один из искавших подошел к ним, держа в руке два шприца. В одном из них засохла кровь, другой чистый.

– Вот, под ступеньками нашел, – повертел он в руках находку. Лена нахмурилась, ей все не нравилось. Хорошо, что хоть одна дома, сына нет.

– Пошли, – как-то совсем по-доброму, точно приглашая ее на прогулку, произнес капитан. Лена посмотрела на притихшую соседку.

– Том, если что, Даньку покормишь.

Тамара кивнула, ее глаза наполнены слезами. Она подошла к Лене, обняла ее, шепнула на ухо:

– Скажи, кому все это принадлежит, а то я сама.

– Все будет хорошо, – Лена попробовала улыбнуться.

Она вышла вслед за милицией, села на жесткое сиденье в маленьком «Уазике» с перегородкой. «Не поймешь, от кого перегородка», – покосившись на капитана, севшего на переднее место, подумала Лена.

Машина быстро покатила вниз по знакомым с детства улочкам. Она летела, обгоняя транспорт, не придерживаясь никаких правил. «Спешат, видать», – Лена посмотрела на свои руки. «Антон изойдется сегодня. Надо будет позвонить, объяснить, может, поможет».

Ее втолкнули в небольшую комнату с кафельным полом, она, не удержавшись на ногах, упала, отъехав к кроватям, чем доставила большую радость толкнувшему ее. Лена встала, посмотрела на содранную коленку, перевела взгляд на дверь, в которой продолжал смеяться здоровый парень.

– Ну что, шлюшка, допрыгалась? – со злостью произнес он и захлопнул тяжелую железную дверь.

«Что же это такое?» – Лена оглянулась. В небольшой комнате четыре кровати, две нижние заняты, верхние заправлены красными одеялами и серыми подушками, еще пустовали. Лене совсем не хотелось взбираться туда. «Это ошибка, неужели они не поняли?» Возле небольшого, покрытого голубым пластиком, стола сидела цыганка. На ней надето штук восемь, на первый взгляд, юбок, ярко-красная кофта с глубоким вырезом показывала ее красивую смуглую кожу и не менее красивую грудь. Она смотрела с сожалением на вновь прибывшую большим черными глазами.

– Чего стоишь, как столб, – услышала Лена хрипловатый голос с кровати. Лена посмотрела на говорившую. – Если стоишь, тогда свети!

– Что? – не поняла Лена.

– Придурок! Сразу видно, впервые сюда попала.

– Это ошибка, – зачем-то начала оправдываться Лена перед этими двумя женщинами. – Они ни в чем не разобрались, я не виновата.

– Как же! – женщина села на кровати, спустив ноги. Совращала, небось, несовершеннолетних?

– Никого я не совращала! Мне надо позвонить, – она побежала к двери, начала стучать кулачками.

– Не трать энергию, подруга! – остановил ее все тот же голос. – Здесь глухо, как в подводной лодке, хочешь, я сейчас заору? – Лена покачала головой. – Зачем орать, не стоит.

– Через пару часиков в туалет выпустят, там и звякнешь, – успокоила она. – Сядь лучше, успокойся, береги нервы, они тебе еще пригодятся. – Она подсела к столу, Лена подошла к ним, цыганка пододвинула к ней табурет.

– За что взяли? – доставая пачку дешевых сигарет, спросила женщина.

– За живое, – она чувствовала, что слезы душат ее. Данька придет в их разворошенное гнездо, узнает, что мать увезли, как он будет? А если ее сегодня не отпустят? Что тогда? Нет, так не бывает. Они сейчас во всем разберутся и отпустят ее домой.

– За живое, говоришь? Интересно, что ж подставила это живое?

– Меня просто взяли, – прошептала Лена.

– Хочешь, красавица, я тебе погадаю, всю правду расскажу, чем опечалишься, чему обрадуешься.

– Во, дает! Да я и без твоих карт могу это сказать, выпустят, вот и будет рада, засудят, печалиться будет.

– Кого засудят? – подняла голову Лена.

– Да уж не меня. Я свои пятнадцать отсижу, а то и меньше. Им сейчас нахлебники не нужны, сами голодают. Сдернут штраф – и коленом под зад. И гадалку та же участь ждет. Ишь, деньги у отдыхающих выманивает, так этого мало, она, шельма, иной раз и кошелек у лопушистой публики тиснет, ну мастер!

– Каждый делает то, что умеет, – обиделась цыганка.

– Это точно, тут и гадать не надо. Тебя как звать? – обратилась говорившая к Лене. Меня Мария, а это Иза, – ткнула она сигаретой в сторону цыганки.

– Лена, – коротко представилась Лена.

– Вот и познакомились, а то, кто знает, сколько тут еще куковать придется. – Они разговорились. Оказывается, Мария попала сюда три дня назад. Выйдя из бара, она нечаянно ударила остановившего ее милиционера. Тот оказался слабым, упал в кусты. Мария от злости, что такая у нас хилая охрана, плюнула упавшему в лицо. Далеко ей уйти не удалось, она, собственно, и не спешила, шла, покачиваясь, по улице. Они подкатили сзади: двое выскочили, взяли ее под руки, потащили к машине. Ей показалось, что ее сейчас ограбят и изнасилуют, на что она в этот вечер смотрела отрицательно, вот она и разошлась! Работая кулаками и совсем небольшой сумочкой, в которой уместились две банки пива, удары сыпались на стражей порядка градом, да притом сопровождались отборным матом. Собравшаяся небольшая толпа стояла хохоча, что и насторожило Марию, почему ей никто не хочет помочь, а только смеются? Когда она осознала, кого бьет, тихо опустила руки, сама подошла к машине, крикнув толпе: «Сдаюсь! Люди, подтвердите, я сама иду с повинной» и, посмотрев на подбитый глаз молодого милиционера, повисла у него на плечах. «Прости меня, дуру, сынок, ошиблась я», – дышала она запахом водки в отворачивающееся лицо парня. «Ошиблась». Пиво она выпила уже здесь на другое утро.

Дверь открылась, в камеру заглянул уже знакомый ей милиционер.

– Ну что, в сортир идем? – расплылся он в улыбке.

– А то как же! – Мария вскочила. – Пошли, – позвала она Лену, – а то потом не дождешься. – Они втроем вышли из камеры.

– И чего это мы сегодня такие строгие? – Мария подцепила под руку провожатого. – Или зарплату тебе, милок, не дали? Так ее никому не дают, если можешь, сам бери.

– Поговори мне, – строго произнес охранник, слегка толкнув Марию.

– Мама! Мама! – послышался Данькин голос. – Мамочка! – он протянул руку через решетку железной двери. – Я боялся, что не увижу тебя. – Лена посмотрела на охранника.

– Пять минут, – ответил, отворачиваясь, тот. – У нас строго. Пока твои подруги воду с себя сливают, у тебя есть время. – Лена бросилась к двери.

– Данилка, зачем ты здесь, – она гладила сына по щекам. – Уже поздно. Это недоразумение, разберутся и выпустят.

– Мамочка, – шептал мальчик, ловя ее руки и целуя. Из-за его спины показалась мать.

– Ленка, прости меня, дуру, прости, – она кончиком платка вытерла глаза. – Это ж я шприцы тебе под крыльцо подсунула, попугать хотела. – Лена молча посмотрела на нее. – Только ты Сергея не выдавай, дочка, ему никак в тюрьму нельзя, он слабый, не выживет.

– А я, значит, выживу и Данил выживет, оставшись сиротой!

– Все обойдется, у тебя всегда все обходится, – рыдала мать.

– Данил, – не обращая внимания на старуху, прижимая сына к себе, прошептала Лена. – Ты выучись на следователя и будь всегда честным, чтобы не хватали вот так, не разобравшись. Ты обещаешь мне, сынок?

– Ты ведь хотела, чтобы я был бизнесменом? – улыбнулся мальчик.

– Я передумала. И еще знай, я люблю тебя и у меня, кроме тебя, нет никого, – за ее спиной послышался кашель. – Иди домой, я завтра приду, и мы будем всегда вместе. – Данил вдруг заплакал. – Ну вот еще, не надо, ты делаешь мне больно, – прошептала Лена, не в силах отпустить сына.

– Мамочка, – шептал Данил. – Мамочка…

Охранник взял ее за руку, сказав, что свидание окончено, и так вместо пяти минут прошло двадцать. Он повел Лену к двери туалета, она все время оглядывалась на плачущего сына.

Он обхватил руками решетку и не спускал с матери глаз.

Ее втолкнули в туалет: она думала, что увидит тут грязь, серые стены, все в темных тонах, а оказалось, наоборот, туалет был выложен голубой «пенкой», и санузел, и мойка имели тоже голубоватый оттенок. На стене висел рулон туалетной бумаги. Возле умывальника – бумажное полотенце и розовое, пахнущее травой, мыло. Закрыв лицо руками, она завыла, зажав рот рукой.

Поздно вечером принесли ужин, состоящий из пары сосисок и ложки вермишели, которая разварилась, и в нее забыли положить масло. Она лежала в оловянных мисках, с точно такой же ложкой. Лена попробовала подцепить сосиску ложкой, но та ловко вывернулась и упала в вермишель. Есть совсем не хотелось. Она отодвинула тарелку.

– На еду обижаться не стоит, – взяв рукой сосиску, Мария положила ее на хлеб, – бери ее, родимую, в руки, как я, и жуй.

– Что-то не хочется, – Лена взяла кружку, сделал глоток приторного кофе, «надо же, сахара не пожалели», поставила кружку на стол, – не хочется, – повторила она для себя.

– Иза, а мы как?

– Мы едим, – улыбнулась цыганка, поделив Ленину порцию пополам. – За это я тебе погадаю бесплатно, красавица. Мои карты только правду говорят, сама увидишь, – уплетая за обе щеки, говорила Иза.

– Да погадаешь ты ей, погадаешь! – взмолилась Мария. – Лен, пусть поболтает, ты не против? – Лена покачала головой. – Я тоже не против, люблю их слушать, и откуда только слова у них берутся? Ты вот что, кусок хлеба под подушку спрячь, ночью есть захочешь, в животе так загремит, участок по тревоге поднять можешь. – Маша сама положила хлеб под подушку над своей кроватью, Лена поняла, где ей придется ночевать. Убрав со стола, она постучала в дверь, чтобы забрали посуду. Дверь открылась, на пороге стоял пожилой мужчина, он окинул их взглядом, взял посуду.

– Э-эх! Мужика бы, – подошла к нему вплотную Мария, – да где же его в нашем захолустье сыскать? А?! – она вцепилась ему за верхнюю пуговицу рубашки, – не подскажешь, служивый?

– Руки! – строго крикнул вошедший.

– Что? Не туда положила? —удивленно произнесла Мария, скользя по его животу вниз, – и что мы тут имеем? – Охранник выскочил за дверь, с шумом захлопнув ее.

– Надо же! Обиделся, – сделала огорченное лицо Мария, она подошла к кровати и упала на нее лицом вниз.

– Садись, Лена, поближе, – Иза из складок своих юбок извлекла колоду карт. – Какая ты у нас? – Она перетасовала карты и стала раскладывать их по три, пока не попала червовая дама.

– Вот как раз и ты, такая же белая, – она показала карту Лене. – Итак! Что ждет червовую даму в скором будущем? – Голос Изы изменился, стал певучим, гипнотизирующим, Лена смотрела, как она быстро раскладывает свои карты, вновь собирает и вновь они разлетаются по столу. Насколько Лена знает, цыганки всегда говорят много, когда раскладывают карты. Иза молчала. Марии надоело ждать предсказаний, она поднялась на локти, посмотрела на стол.

– И чего ты молчишь?

– Говорить нечего, – Иза собрала карты в колоду и спрятала их в карман одной из юбок.

– То есть как нечего? – возмутилась Мария. – Нет, Лен, ты посмотри на эту ведьму! Мне она наговорила столько, что я чуть на стену не полезла, а тебе, значит, и говорить нечего? Врешь ты все. А ну говори, что тебе твои карты сказали! – она угрожающе стала подниматься с постели.

– То и сказали, дорога ее ждет дальняя и казенный дом.

– Тюрьма? – испуганно спросила Лена.

– Нет, – заверила ее Иза, отвернувшись. Лена облегченно вздохнула, хоть и не верила она цыганкам, но все же…

Лена скинула босоножки, поднялась на свою кровать.

– Иза, а у тебя дети есть? – спросила она.

– Да, четверо.

– И где же они теперь, когда ты здесь? – удивилась Лена.

– Со старшей дочерью. Ей уже восемнадцать, а младшему полгода. – Она улыбнулась, вспоминая своих близких. – Они не пропадут, на кусок хлеба всегда заработают.

– А что они в школе не учатся?

– Нет. Старшая три года училась и все, а младшие совсем не ходили в школу. Да разве они одни? Чтобы их учить, надо на одном месте жить, должно быть жилье, работа. А где сейчас такое место найти? Подскажи!

– Правильно, Иза, они и без школы заработают. Денежки считать умеют, это главное. Петь, плясать, на гитаре сыграть тоже смогут, вот тебе и заработок. Да еще всегда прихватят, где что плохо лежит.

– И ты всю свою жизнь вот так кочуешь? – не слушая Марию, спросила Лена.

– Отчего же всю? Нет. Отец конюхом в совхозе работал. Лошади – его слабость. Спал, бывало, в конюшне, мать никогда не работала, нас у нее одиннадцать, какая уж тут работа. А зарабатывала всегда больше его. Меня уже с четырех лет с собой в Москву брала. Гадала, продавала перец черный, молотый, желатин, ванилин, крышки для закатки. За лето столько зарабатывала, что отец и за три года не видит. И сидит семья дома зиму безбедно, дети учатся.

– Вот и жила бы с ней.

– Ты, я вижу, со своей матерью тоже не шибко живешь. Сейчас каждый сам по себе. Закон джунглей. Не находишь? Слабых добиваем, сильным поклоняемся. И каждый сам за себя.

– Нет, так нельзя. – Лена села. – Ты лишаешь детей знаний, они не смогут даже книгу прочесть.

– Книгу? Книгу – нет, а вывески все читают, на любом языке, – улыбнулась цыганка. – И что хорошего в книге? Чья-то жизнь? Так у меня своя. Любовь? И это у каждого свое. Ну и что, что ты прочтешь про красивую любовь, дальше что? Будешь подражать ей? Или не делать ее ошибок? Ерунда все это. У каждого своя любовь и она неповторима. Неужели ты думаешь, что человек влюбляется только раз в жизни? И на всю жизнь? Это было бы скучно. Я тебе, как цыганка, говорю, мы влюбляемся постоянно и постоянно ищем все новых и новых ощущений. И любим мы по-разному, даже детей, если вообще любим.

– Это точно, -заметила Мария, – уж как мы с матерью грызлись, как кошка с собакой. Все ей было не так, всем недовольна, вечно она с недовольной миной на лице за столом сидит, нотации мне читает, читает. Святоша, мать ее… Пока я была малая, она эти нотации мне ремнем вколачивала, но вот я подросла, и она стала обходить меня стороной. В один прекрасный день она меня так достала, что я уже было за нож схватилась. «Убью, стерву», стучало в голове. Ан нет, рука не поднялась. Тогда я ей просто сказала: «Иди ты, мать, на х…» – и получила хороший ответ: «Я там бываю чаще, чем ты на свежем воздухе». С этим ее ответом я и ушла из дома. И слава Богу, не сдохла, как она мне пророчила.

В камере потух свет. Видно выключатель был в коридоре. Теперь в тишине Лена стала различать шумы. Где-то далеко работал телевизор или радио. В коридоре хоть и редко, но слышны чьи-то шаги. Из соседней камеры донеслась песня. Ее исполнитель, судя по всему, даже не соображал, где он находится. Его пытались утихомирить. Какое-то время стояла тишина, но потом он снова запел.

Лена дотронулась до коленки, она слегка подпухла. Ей стало жалко себя. Уткнувшись в подушку, она заплакала. Сокамерницы догадывались о ее состоянии и не трогали, пусть выплачется, будет легче.

Она пролежала, уставившись в одну точку, до самого утра. Точкой этой был плафон, закрытый решеткой. Сначала он тускло белел в темноте, когда бледные лучи Луны осветили его, он стал отбрасывать причудливые тени, из которых Лена строила образы. Тени менялись по мере того, как Луна скользила за окном. Иногда на Луну наползала почти прозрачная тучка, и плафон тускнел, терял свою тень. Сначала она заметила, что в камере все стало прозрачным, даже каким-то нереальным. Лена поняла, близится рассвет, сейчас очень красиво на море.

В этот ранний час море спокойное, точно спит после жаркого дня и отдыхает от гостей. Вот над ним слегка розовеет небо и начинают меркнуть звезды. В этот предрассветный час самая тишина. Природа готовится к рождению нового дня, она ждет, замерев. Вот побежали золотистые облака по небу, точно белые кони, несут солнечную колесницу. Заря поднялась, заливая все нежно-розовым светом. Корабли, стоящие на рейде, отражаются в воде, словно в зеркале. Не слышно ни единого звука. Кажется все замерло. Но вот показался золотой горбик солнечного диска, запела первая птица, оповещая всех о новом дне, ее подхватила другая. Море вздохнуло, разбуженное пением, на поверхности показалась темная спина дельфина. Откуда-то взялась легкая волна, а солнце встает, согревая и пробуждая землю. Лена видела легкую розовую тень на стене, она окрашивалась в разные цвета и вот уже золотой поток лучей брызнул в окно. Родился новый день! Она слышала, как сладко спят в этот утренний час ее новые подруги, ей хотелось встать и стучать в дверь, кричать, чтобы ее выпустили, но она понимала, это бессмысленно, надо дождаться, что будет дальше. И опять слезы выступили на ее глазах.

– Данька! – прошептала она, – как же ты будешь?

В восемь часов дверь открылась. Женщины удивленно оторвали головы от подушек.

– Ты! – охранник ткнул в сторону Лены пальцем. – Следуй за мной! – Она соскользнула с койки, поправила задравшуюся юбку, надела босоножки, рукой пригладила волосы, посмотрела на тихо лежавших подруг. Мария подняла руку, сжатую в кулак, и, усмехнувшись, сказала: «Но пасаран!», Лена кивнув головой, вышла в коридор, охранник захлопнул дверь, задвинул засов, толкнул ее в спину, чтобы двигалась вперед.

– Неужели нельзя было сказать? – спросила Лена.

– О, прошу, мадам! – съязвил он. Она промолчала. Они поднялись по лестнице на второй этаж.

– Стой! – скомандовал охранник, она повернулась к нему.

– Ты что, языка русского не знаешь? Вперед, стоять, лежать и тому подобное. – Парень схватил ее за грудь футболки, она почувствовала, как его ноготь царапнул ее кожу от плеча, почти до самой груди, казалось, что из ранки течет кровь. Лена постаралась отступить от него, но он еще сильнее вцепился в кофточку, та жалобно потрескивала.

– Я говорить умею не хуже тебя, запомни это, – он смотрел на нее в упор.

– Интересно, что я такого сделала, что ты меня так ненавидишь? – Он оттолкнул ее от себя. – Значит, ничего, – она дотронулась до ушибленного затылка. – Значит, у тебя дома нелады и злость на нас сгоняешь. – Он посмотрел на нее сверху вниз. – Что? Хороша? Я и без тебя знаю, что хороша, только не для тебя. – Она засмеялась. Парень постучал в дверь, из-за которой раздался голос, но что он сказал, Лена не разобрала, хотя стояла рядом. Дверь открылась, и они вошли. За столом сидел не кто-нибудь, а ее первый школьный поклонник Сашка, который увивался за ней, когда она училась еще в шестом классе, а он в десятом. Сейчас это располневший, слегка облысевший мужчина. Он восседал за большим столом. Лена открыла рот, не в силах произнести ни слова. И опять сидевший что-то сказал, стоявший рядом охранник, козырнув, вышел за дверь, тихонько прикрыл ее, точно боясь разбудить кого-нибудь в это утро.

– Садись, – Александр показал на стул. Лена неуверенно подошла к столу, опустилась на стул. Он протянул ей сигареты. Закурили, долго рассматривали друг друга. Наконец, вдавив сигарету в пепельницу, Александр сказал:

– Ты вот что, Ленка, волну не поднимай, сейчас же собралась и быстренько домой. Сын, поди, заждался.

– Это что же получается, вы меня взяли, ночь держали, а выяснилось, что ошибка?

– Ничего не выяснилось. Мы тебя не брали, – он хлопнул ладонями по столу. – Не было тебя здесь!

– То есть как? – не поняла Лена. – А обыск вчера, наркотики, шприцы и здесь меня даже сосисками травили!

– Слушай! – он лег на стол. – Не было наркотиков! Ты их видела? Нет. Ты видела крахмал в мешочке. И вообще, ты сможешь его отличить от наркотиков, не пробуя? – Лена покачала головой. – И шприцы не твои. Не считай нас идиотами. Хорошо?