Время добрых дел. Рождественский рассказ

– Враки всё это, – но его глаза с жадным блеском говорили о том, что он запоминает каждое слово.

Днём, как только странник покинул своё новое жилище, старый трактирщик поднялся на второй этаж, и тщательно обыскал комнатку, не найдя ничего из тех сокровищ, о которых всю ночь рассказывали ему пьяницы. Ни стеклянного шарика, позволяющего видеть сквозь время. Ни медного колечка, дарящего богатство и власть. Ни клочка бумаги с древними, как мир заклинаниями. Ни семечка, которое даёт пищу и достаток. Ни корешка, который исцеляет мертвых и продлевает жизнь. Впрочем, в другой версии корешок был тайным ядом, который не поддавался самым дотошным экспертизам. Любая из этих вещиц могла бы стоить целое состояние, думал Луиджи, главное, найти подходящего человека, который оценит их по достоинству и купит за честную цену. Он понял, что странник держит эти вещи при себе, так что следующей ночью он прокрался к страннику и, отворив дверь без ключа, принялся искать заветные сокровища.

Сразу после полуночи Луиджи направился к аптекарю, человеку надежному и проверенному, а главное, способному оценить магические свойства его добычи. Под мышкой трактирщик держал свёрток – кусок красного шёлка, в котором находились украденные предметы. Аптекарь вышел к нему через боковую дверь и провёл сразу на второй этаж, в свою комнату.

– Что тебе надо, старый Луиджи? – аптекарь не очень уважал трактирщика, хотя тот, бывало, поставлял ему нужные сведения.

– Доброй ночи, Гильбер, – Луиджи снял шляпу. Он всё ещё крепко держал красный свёрток. – Сегодня у меня к тебе особенное дело, – затем он стал медленно разворачивать шёлк и выкладывать на стол предметы по одному, бережно, словно это были королевские драгоценности.

– В мои руки попали вот это вещи. Прошлый их хозяин, да ты верно слышал, странствующий чародей, или вроде того, и в этих вещах его сила.

Аптекарь надел очки и склонился над столом. Внимание его привлек фрагмент манускрипта.

– Это на древнеегипетском, или ассирийском, – пояснил трактирщик. – Пергамент старый, как само время.

Гильбер протянул руку, чтобы рассмотреть текст поближе.

– Сперва говори, умеешь ли ты читать эти буквы? – Луиджи отстранил руку аптекаря от манускрипта и сгрёб всё на своей половине стола.

– Я сразу прочитал всё, можешь не прятать этот клочок, – пренебрежительно ответил Гильбер. – Это написали древние этруски. Так что, говоришь исцеляет людей? – он прищурил глаза за очками.

– Именно. Так люди и говорили, я им верю. Да ты и сам, наверное, понял из текста, – Луиджи аккуратно разгладил мясистой рукой клок бумаги. – Хочешь купить? Только готовься отдать мне целое состояние, на этот раз я не продешевлю.

– Я не буду у тебя покупать эти вещи, ищи другого покупателя или пользуйся сам. Но учти, что тебе нужен человек знающий язык этрусков, чтобы соблюсти все ритуалы, иначе эти артефакты будут не лечить, а калечить, не даровать богатство, а ввергать в нищету, – Гильбер пугал своего гостя, чтобы набить цену себе.

– Ты же говоришь, что знаешь их язык. Так скажи прямо сейчас.

– А что ты мне дашь за то, что я скажу тебе, что написано в манускрипте? Учти, в Риме и Париже ты не сыщешь лучшего знатока древних языков, чем стоит перед тобой. Так что я тоже не продешевлю.

Луиджи не был готов к такому, он медлил с ответом.

– У меня нет денег заплатить тебе. Давай поделим эти предметы.

– Ладно. Этруски говорили про корень, дарующий бессмертие и нечеловеческую силу. Его нужно залить водой, настоять ровно один час и выпить залпом, не останавливаясь. Но только в одиночку и в запертой комнате. Это даст выпившему силы на сто лет жизни.

Лицо Луиджи покраснело от жадности, его вены вздулись на висках.

– Сто лет… – прошептал он. – Что ты хочешь за свою помощь, за то, что прочёл эти слова?

– Всего лишь один раз настоять воду и выпить. Корень я отдам тебе, ты сможешь жить вечно, стоит только повторять процедуру раз в сто лет.

– А корень не теряет силу оттого, что его настаивать на воде? – с подозрением спросил старый трактирщик.

– Нет. Про это тут тоже написано, – заверил его Гильбер. – Смотри, я могу передумать, и взять деньгами.

– Ладно. Будь по-твоему. Одно я не могу понять, зачем тебе жить ещё сто лет? – Луиджи расхохотался. Его лицо стало ещё краснее.

– Надо, – сухо отрезал Гильбер.

– А что, в других предметах нет никакой силы? – трактирщик стал перебирать пальцами шарик, колечко и семечко, недоверчиво поглядывая на Гильбера.

– Совершенно. В этом и хитрость, что тот, кто не умеет читать по-этрусски, не поймёт, в каком предмете скрыта сила.

– Да, я понимаю, – старый Луиджи согласился с доводами аптекаря, которые показались ему убедительными. – Что ж, я согласен, только настаивай корень при мне, я не терплю обмана, – он собрал остальные вещи странника в шелковый свёрток.

Аптекарь принёс стакан воды и песочные часы.

– Первый раз я делаю, потом повторяешь ты, – аптекарь поднёс стакан прямо к лицу Луиджи, готовясь опустить корень в него. – Смотри, без всякого обмана, всё на твоих глазах.

Внезапно старый трактирщик упал на пол со стула с изрядным грохотом. Аптекарь быстро убрал стакан с хлороформом и подменил корешок.

– Это магическая сила так действует на неподготовленного человека, – успокаивал аптекарь приходящего в себя Луиджи, который первым делом убедился, что на столе стоял стакан с водой, в котором настаивался корешок.

Старый прохвост Луиджи, как называли его в деревне, вернулся к себе в трактир, аккуратно положил остальные вещи на место, налил себе стакан воды и приготовился настаивать корешок. Он показался ему немного другим, чем был вначале, но он не придал этому значения, подумав, что он изменил цвет от воды. Его сын, молодой Луиджи пришёл на шум, посмотреть, что делает отец, но тот выгнал его за дверь и заперся на замок.

* * *

Глава 4. Время справедливости

Жозеф встретил меня суровым взглядом из-под густых седых бровей.

– Доигрался. Гляди! – он швырнул мне газету. – Что, стыдно?

Я пробежал глазами статьи и наткнулся на следующий анонс:

«В следующем номере ждите рассказ очевидца и участника событий, Шарля Д., помощника комиссара, о приключениях загадочного человека в рыбацкой деревеньке»

– У них, поди, уже всё готово, раз обещают, – продолжал Жозеф. – А ты где со своими сочинениями? Копаешься, а толку нет. Да и где тебе свинью подкладывают, в твоей же родной газете!

– Да, я знал, что он тоже пишет, но думал, что успею первым.

– А главное читай: «в рыбацкой деревеньке». Вот мы кто для них. Мне уже сейчас больно от того, что они наплетут.

– Ну что я могу сделать… – я развёл руками.

– Конечно, только отступить. Забиться в угол, а лучше сжечь всю эту напрасную писанину, – сказал Жозеф вполне серьезно, размашисто махнул рукой и кашлянул.

– То есть как отступить, как сжечь? Да вы что, не видели, сколько я исписал страниц? Я не бывал в редакции уже давным-давно, я вкалываю, как лошадь, а вы советуете сжечь? Я сейчас же пойду к этому Шарлю Д, и объясню ему… – тут я запнулся, не зная, что именно я должен ему объяснять.

– Отступить, отступить, только и остаётся, – Жозеф вздохнул и глянул в угол комнаты. Наконец, я заметил хитрую улыбку, спрятанную в его усах.

– Я понял. Вы первые посоветовали мне сдаться, чтобы я сказал, что не отступлю. Это такая тактика?

– И что, разве не сработало? – он заулыбался, уже не скрываясь.

– Мне самому нужны сведения, которые есть только у полиции, так что я иду к нему завтра же, – я попробовал изобразить решительность, хотя былой запал прошёл после шутки Жозефа.

– Завтра выйдет газета.

– Ну тогда сегодня, сейчас, – уже нехотя добавил я.

– Вот теперь дело говоришь. Только скажи ещё раз, да так, чтобы я понял, что говорю с человеком, который умеет добиваться своего, – настаивал Жозеф, который иногда, словно по старой привычке, начинал меня воспитывать. Но спорить с ним не имело смысла, так что я встал, вытянулся в струнку и отчеканил твёрдым голосом:

– Отправляюсь к помощнику комиссара за особо важными сведениями. К ужину не ждать, съем ужин на завтрак. Или на обед, смотря по обстоятельствам.

Помощник комиссара оказался славным парнем. Он родился в соседней деревне, на другой стороне залива, в пяти километрах отсюда. Но уехал в город рано, вернее его увезли родители в самом начале его романа с некой Жанетт. Ему было шесть лет, избраннице – на полгода меньше. Напоследок он выкрал для прекрасной Жанетт в чьём-то саду букет ароматных цветов, точно в цвет её платья. Но владельцы сада его выследили, и за преступлением последовало суровое наказание. Это, вероятно, определило его дальнейшую профессию.

Историей про странника он заинтересовался ещё и потому, что это было первое дело, которое он вёл сам, хотя и под ленивым присмотром комиссара. Я был настойчив, и не уходил от него даже в то время, когда приличные гости обязаны разойтись по домам. Кажется, я ему надоел, но, главное, сумел убедить его в том, что преждевременная публикация его рассказа ничего не даст читателям. Лучше, если мы объединим усилия, поскольку у меня больше собрано сведений от разных людей деревни, мой давний друг много говорил со странником, и это много ценнее, чем аккуратно собранные, но всё же краткие сведения помощника комиссара, в которых недостаёт живых эмоций. Потом мы поспорили, и решили, что тот, кто написал больше, будет публиковать своё творение, а другой – нет. Мы подсчитали страницы его рукописи, но потом у него появилась здравая мысль, что нужно считать слова, потому что разный почерк может сильно испортить точность подсчета. Глубокой ночью мы, сбиваясь и начиная заново, пересчитывали слова в его рукописи, попутно обсуждая детали. К раннему утру он был согласен отказаться от публикации и обещал, что пойдёт в редакцию и сам скажет об этом. В дальнейшем я пользовался его записями, пообещав с благодарностью сослаться на его сведения.

* * *

Сын трактирщика утром не мог достучаться до отца. Его комната была заперта изнутри на большой и надежный замок, один из тех, что поддается только грубой силе. Он часто запирался по ночам, когда считал деньги или покупал у воров награбленное, но теперь было ясно, что произошло что-то страшное. Дверь выбили. Луиджи сидел на стуле без движения, перед ним на столе стоял стакан и блюдце. На блюдце – корешок неизвестного растения. Стакан пуст.

Этот же вид предстал перед помощником комиссара, который прибыл на место. Он осмотрел тело, дотошно расспросил всех, кто находился в трактире, проверил надежность двери и замка, даже повредив руку в попытке отпереть разными предметами, выглянул в окно, изъял стакан, блюдце и корешок, описал скудную обстановку во всех деталях, скрупулезно проверил версию ограбления. В общем, сделал всё то, что делает человек, расследующий своё первое дело, когда молодой задор и азарт ещё преобладают над зрелой ленью и зашоренностью.

Младший Луиджи заметил, что корешок похож на тот, что был у странника, это убедило его в том, что странник нарочно дал ему этот корень. Он кричал на Шарля, помощника комиссара, грозился поднять людей и прессу и настаивал, чтобы странника задержали на месте, обвинив его в убийстве трактирщика.

Шарль не хотел начинать карьеру со скандала, и был вынужден согласиться с младшим Луиджи. Он приставил к комнате странника сержанта и начал задавать ему вопросы.

– У вас, говорят, есть при себе предметы… как бы сказать, особого свойства. К примеру, корень растения.

– Да, – странник улыбнулся, – есть такие. И корешок есть.

– Не откажите полюбопытствовать, покажите этот корень.

– Конечно. А ваше любопытство ботанического свойства? Или магического? А то люди придумывают всякое, что я уже и сам не знаю, на что способны мои безделицы.

– Мое любопытство скорее полицейского свойства. В доме убийство. Или самоубийство, – поспешил добавить Шарль.

– Старый Луиджи? Да, слышал. Жаль. Я почти не знаком с ним, но он приютил меня в то время, как другие отказывали. Он отравлен?

– Да. А откуда вы знаете? Вам кто-то сказал? – настороженно спросил помощник комиссара.

– Если в доме находят тело, а потом ищут корень растения, а не нож, то можно предполагать отравление.

– Действительно. Вы делаете правильные выводы, – согласился Шарль, смутившись, что не догадался сам.

– Корешок пропал, – вдруг заявил странник, вывалив на кровать содержимое свертка. – Всё есть, кроме него.

– Сержант, живо сбегайте вниз, принесите корень, – скомандовал Шарль. – Я, возможно, не так силён в логике, но могу предположить, что в этом деле появился первый подозреваемый. Я вынужден сообщить комиссару, что при вас не нашли корень, а в прошлую ночь Луиджи был отравлен некой настойкой в комнате внизу, в то время как он был один в комнате. Возможно, вы могли продать ему этот корень, обещая чудо, а старый, доверчивый человек выпил яд, сам приготовив себе настойку.

– Но зачем мне травить единственного человека, давшего мне кров в этой деревне? Какой мотив у меня?

– Мотив? Я не знаю. Деньги – отличный мотив, почему нет? Сын убитого уверяет, что в доме пропали деньги. Они хранились в очень надежном месте, никто бы не смог найти их без хозяина. А обмануть его, поманить вечной жизнью, заставить самого открыть тайник – вот хитрое преступление, на которое не способны все те воры, которые ежедневно заливают в себя бутылки вина в этом трактире.

– То есть вы ищите умного преступника?

– Да. Если бы Луиджи нашли с проломленной головой, а его тайник разорённым, я бы даже не поднимался к вам, я бы нашёл первого пьянчугу и с его помощью нашёл бы и наводчика, и исполнителя. Местные преступники – сплошные трусы, они предают других и сами не ждут, что другие будут с ними поступать честно и по-братски. Но если есть преступление, какое совершают люди не здешнего круга, то и надо искать тех, кто здесь проездом, – Шарль размашисто махнул рукой. – Впрочем, довольно тратить время на разговоры, пойдёмте вниз, вы теперь арестованы. Извините, если это не то, что вы ожидали от нашего Богом забытого места.

Наутро, когда из города пришли результаты экспертизы корешка, найденного при Луиджи, помощник комиссара вызвал странника для разговора. После ночи, проведённой в камере, странник не был подавлен или сломлен, напротив, его взгляд стал немного острее и проницательнее, как будто заглядывал ещё глубже в душу. И не просто заглядывал, а понимал, почему, по какой такой пустяковой причине люди поступают так, как не поступили бы еще вчера.

– Дела становятся хуже, ваш корень – яд, это подтвердил анализ, проведённый знающим человеком, – без вступления начал Шарль, прохаживаясь по кабинету и держа левую руку в кармане. – Ошибки быть не может, – тихо добавил он.

В словах помощника комиссара всё равно звучало сомнение, и не важно, насколько он был уверен в непогрешимости исследования. Он подошёл к своему столу и не садясь начал перебирать страницы разных дел.

– Вы знали, что это яд? – вдруг наклонился он к страннику, будто именно его ответ расставит всё по местам, укажет на виновных и оправдает невинных.

– Я получил этот корень от другого человека, – странник наконец ответил.

– От кого? – оживился помощник комиссара, вынув руки из кармана и потянувшись за письменными принадлежностями.

– Мальчика лет семи.

– Когда? Где? Укажете на него?

– Вы считаете, что я желал бы, чтобы он оказался на моем месте?

Шарль вернул руку в карман и начал новый круг по периметру кабинета.

– Вы спрашивали про мотив… – начал он, глядя в окно. – Я справлялся о вас у разных людей. Что о вас только не говорили. Одни преклоняются перед вами, готовы отдать за ваши зелья всё состояние, другие имя ваше слышать не хотят. Говорят, вы всё придумали про себя. Вы придумали про мальчика?

– Нет. Зачем?

– Преступники часто втягивают в дело других людей. Но неважно. Мотив… Я всё равно ничего на знаю о вас. Я потратил всего час, и я уже знаю всё о Луиджи, об этом бессовестном перекупщике, старом и жадном торгаше, готовом ради денег на любую подлость. Да, мы, полицейские, имеем право говорить об убитых не только хорошее. Про Луиджи все люди говорят одно и тоже. Цветочница, одноглазый пьяница, пропивающий деньги жены в трактире, священник, все говорят ровно одно и тоже, даже его подельники. Про вас все говорят разное, – Шарль отошёл от окна и стал вглядываться в стеклянную дверцу старого шкафа с бумагами.

– Кто-то говорит хорошее?

– Да. Вы удивлены? – он обернулся.

– Меня мало знают здесь.

– А где вас знают?

– Я нигде не задерживаюсь надолго.

– Почему вы не такой, как все? – резко спросил помощник комиссара, но запал его быстро угас. – Впрочем, ваши ответы ничего о вас не говорят, кроме того, что вы не хотите, чтобы вас узнали поближе.

– Я сам стараюсь узнать людей ближе. Я ищу у них хорошие стороны.

– Но чаще к вам поворачиваются плохими… Верно?

– Люди часто кажутся не такими, какие они есть на самом деле. Внешне плохие люди поступают хорошо, а хорошие – плохо.

– Какой я на самом деле? – вдруг спросил Шарль. – Нет, не отвечайте, – тут же перебил он сам себя. – Вы ответите, и опять станет больше вопросов, чем ответов.

– Задавать правильные вопросы нужно, в них уже есть ответы.

– Какой вопрос задать, чтобы получить ответ, виновны вы или нет?

– Сколько преступлений совершено в ту ночь?

Помощник комиссара остановился и наклонил голову, будто рассматривал свои туфли.

– Я не понимаю, какой должен быть ответ. Одно, два, больше? – пожал плечами Шарль. – Погодите, совершено убийство, это вроде очевидно. Ещё кража денег. Взлом? Нет, взлома не было. Получается два. Это верный ответ?

– Не спешите с ответом, подумайте ещё над вопросом.

– Деньги пропали из запертой комнаты. Это легко объяснить, деньги он мог отдать вам, за зелье, за корешок, за вечную жизнь. Странно то, что вы оставались в доме до утра, имея возможность уйти. Это не похоже на преступника.

– Каждый преступник гораздо больше похож на порядочных людей, чем на других преступников.

– Да, пожалуй, – согласился он. – Ещё один вопрос, с вашего разрешения, – торопливо и как бы между делом добавил Шарль.

– Конечно.

– Что было в других предметах? Семечко, кольцо, шар.

– Ничего.

– Но люди верят, что…

– Спросите у людей, – странник перебил его. – Люди верят потому, что им страшно не верить. Вытащите вашу правую руку из кармана, – вдруг велел он.

Шарль вытащил кулак из кармана и разжал его над столом. Маленькое медное кольцо упало из его ладони на ворох бумаг.

* * *

Жозеф со знанием дела утрамбовывал табак в трубке, причмокивая губами.

– Почитал бы мне, что там пишешь, а то сидишь, молчишь, мочи нет, – ворчливо пробубнил он по своему обыкновению и чихнул.

– Я пишу, используя записи Шарля, вот только что дописал сцену допроса, – отвечал я, не отрываясь от письма.

– Много пишешь. Небось, два слова правды, две страницы выдумки.

– Вы же сами попросили меня написать, я делаю, как умею. Попросили бы Уго, он бы написал кратко.

– Уго болван и недоумок. Он и правду напишет так, что хуже неправды, – он снова чихнул. – Глянь, какое нынче небо? Не ждать ли опять дождя? Жара – плохо, дождь тоже не в радость.

– Погоду обещали холодную, ветреную на всю неделю, – процитировал я сводку. – Временами дожди. И местами.

– Какими местами? Да чихал я на твои сводки. В городе небось и на небо не взглянут, барометры понаставили, а толку чуть. Мой хребет погоду лучше показывает, чем их барометр.

* * *

Шарль снова неспешно ходил по кабинету, напряжённо думая о том, почему деньги пропали из запертой комнаты. Луиджи мог отдать деньги страннику за корень, но при обыске у него их не нашли, а ночью сойти по лестнице со второго этажа так, чтобы тебя не заметили, нельзя. Да и вообще глупо оставаться в доме, где наутро будет полиция и не замести следы в виде корня и стакана, которые ясно укажут на яд и его владельца. Странник для Шарля, равно как и всех остальных, был человеком непонятным, всё в нём составляло загадку, всё в нём не поддавалось обычной логике. Так что, следовало признать, преступление, совершенное таким человеком, тоже должно было выходить за рамки обычных, однообразных до скукоты дел. Но преступление это должно было отличаться в сторону большего совершенства плана и реализации, чего Шарль не наблюдал.

Нужно было искать другого преступника. А, ещё этот странный вопрос – сколько преступлений совершено. В этом что-то должно быть, думал Шарль. Какая разница, сколько преступлений совершил человек, отравивший старого негодяя и опустошивший его тайник? Или эти преступления совершили разные люди? Шарль на мгновение отвлёкся, когда в коридоре громко зазвучал чей-то голос, требующий справедливости, и эта мысль почти ускользнула из его памяти. Ему потребовалось большое усилие, чтобы снова выловить эту идею среди хаоса мыслей и предположений.

– Слышишь, ты как сюда попал? – спросил голос тихо.

Странник, задремавший за минуту до этого, проснулся. После паузы он ответил:

– Сюда попадают все одной дорогой. Выходят двумя.

Собеседник снял панаму со своего лица, чтобы ещё раз взглянуть на лицо странника.

– Умно. Как ты хочешь выйти? На волю ведь?

– Я хочу, чтобы правосудие всегда оставалось правосудием.

– Правосудия нынче не дождаться. Виновных оправдывают, а безвинных приговаривают. Жестокие времена…

– Жестокие, да не самые. Хуже, когда из слова «правосудие» уберут не только «право», но и «суд».

– Это как?

– Будет время, когда приговор будет вместо обвинения, казнь вместо суда, а кляп вместо последнего слова.

Собеседник сел и задумался.

– Не хочу я до таких времён дожить, – испуганно сказал он. – Страшные времена… Простите, я не знал, кто вы. Теперь я догадываюсь. Меня зовут Джованни. Я расскажу свою историю. Вы не против? Я бы хотел рассказать именно вам.

– У нас есть время до ужина. Я с удовольствием послушаю.

– Вы знали пекарню Антонино на углу перед зданием больницы Святого Георгия?

– Нет. Я не бывал там.

– Жаль. Я был там много раз, покупал булочки для моего хозяина. Неделю назад, на следующий день после дня всех святых, в доме пекаря, что возле пекарни, произошёл пожар. Вся семья Антонино благополучно избежала огня, только вот Лукреция, глупая женщина, взялась причитать, что сгорит всякое добро. Мату, помощник Антонино, бросился тогда в дом и стал выносить вещи, а Лукреция всё подсказывала ему, где что лежит, да обещала отблагодарить. А если не послушается – кричала, что уволит.

Джованни прервался и опустил голову, сжав губы в бессилии.

– И в очередной раз он не вернулся? – спросил странник.

– Да. Я его хорошо знал. С его дядей мы когда-то работали на шахтах. Мату – безотказный парень, вчерашний мальчишка, но такой умный. Он и должен был вырасти умным, у него не было другого выхода, потому что на него была вся надежда. Вся их семья – это больная мать, крохотная сестра и сам Мату, готовый терпеть вздорных хозяев ради скупой монеты и куска вчерашнего хлеба, который он приносил в семью.

– Что было потом?

– Его мать приходила к ним, просила дать ей немного денег из тех, которые они задолжали Мату, но они её прогнали. Прогоняла Лукреция, а трус Антонино заперся в кладовке, чтобы не видеть этого. Потом мне приснился сон, будто Антонино даёт ей много денег. Я проснулся и подумал, что должен воплотить этот сон в жизнь. Справедливость – это же не пустое слово в этой стране?

– Теперь понимаю, как вы попали сюда.

– Да, здесь не ценят справедливость, если она делается с применением хоть какой-нибудь силы. А главное, меня обвиняют во взломе, когда я ничего не ломал, и в краже, хотя я ничего не взял себе. Я тихо вошёл в пекарню ночью через дверь, у них очень слабая дверь, отсчитал обещанное, а утром отдал матери Мату всё до последней монеты. Разве можно меня судить за это?

Помощник комиссара и два сержанта стояли в дверях трактира. Младший Луиджи, которого ещё пять лет назад ласково называли Луиджино, и который мечтал о военной службе, рассматривал бумагу. Казалось, он хотел найти там ошибку, помарку, хотя бы кляксу, что угодно, лишь бы отложить обыск. Тщательный обыск всего трактира с прилегающими постройками. В последнюю очередь Луиджи хотел, чтобы полиция заглядывала во все комнаты и постройки. Главное, зачем понадобился обыск, если они уже схватили виновного, этого странного человека?

– Обеспечьте выполнение предписания, – Шарль устал ждать и резко оборвал затянувшееся молчание. Нового хозяина трактира отстранили и планомерный обыск начался с комнаты старого Луиджи наверху, неумолимо перемещаясь из комнаты в комнату по всему дому.

Молодой сержант с усиками и распахнутыми глазами нерешительно выдвигал ящики, озираясь то на Луиджи, то на Шарля, будто испрашивая у них разрешения на то, чтобы копаться в чужих вещах. Было видно, что на обыск Шарлю не дали опытного сержанта, и этот обыск был для него чуть ли не так же неприятен, как и для хозяев дома.