Время добрых дел. Рождественский рассказ

– Зачем мне доктор? Я хочу поговорить с тем, кто всё решает. У кого деньги – к тому мне и надо. Что значит «нет»? Я не терплю этого.

Служанка в последний раз попыталась помешать посетителю нарушить послеобеденный покой своего хозяина, но крепкий господин Жаме всё же ворвался в комнату. Это был загорелый, но хорошо одетый человек лет сорока пяти, с недлинной чёрной бородой. По новизне его одежды, смешению манер и подчёркнутому следованию моде, можно было сделать вывод о новизне его денег. Такие люди действительно привыкали, что слова «нет» для них не существует.

– Господин д’Альтье! Доктор Дюри, которого вы поставили на такое дело, как строительство лечебницы, просто никуда не годится! Он не может решить ничего. Да и что от него ожидать? Он просто не знает, что нужно приличным людям.

– Не говорите так громко. В этом доме не говорят так громко, – поправил его д’Альтье, которому с первого мгновения не понравился визитёр.

– Я думаю, мы с вами найдём общий язык, стоит только вам выслушать меня, – Жаме не сбавлял напор, хотя стал говорить чуть тише. – Доктор Дюри не разборчив. Он не имеет собственного представления о том, что делает. Вам нужен кто-то совершенно иного круга и уровня мысли. Кто-то, кто понимает потребности и желания будущих постояльцев и пациентов. Осмелюсь предложить свою персону для этого дела.

– В каком качестве вы себя предлагаете?

– Я бы мог быть посредником между вами и теми людьми, для которых строится ваша лечебница. Я могу принять должность управляющего, если…

– Но это будет лечебница для бедных, – перебил его д’Альтье.

Глаза Жаме забегали, он судорожно пытался понять, что только что услышал. Затем он лукаво улыбнулся.

– Для бедных? Это какая-то шутка? – Жаме посмотрел на д’Альтье и вдруг громко расхохотался. – Этот анекдот стоит рассказать моим друзьям, двум банкирам и промышленнику, они оценят ваше чувство юмора, когда будут отдыхать на этом берегу, подлечивая подагру и несварение, – Жаме продолжать улыбаться и даже расстегнул пуговицу своего жилета, чтобы лучше дышалось.

– Нет никакой причины для смеха. Лечебница действительно строится для бедных, если бы у меня было больше времени, я непременно рассказал бы вам о причинах, которые побудили меня дать обещание построить лечебницу.

После этого д’Альтье сухо раскашлялся и потянулся за стаканом с водой, который тут же уронил неловким движением. Вода попала на брюки Жаме, отчего тот вскочил и выругался как лавочник.

– Бросьте эти высокие слова, – продолжил Жаме. – Все хотят построить что-нибудь в этом живописном месте, вы тоже строите. Все зарабатывают деньги, вы тоже. Я вас не осуждаю за это, мы не на проповеди. Мы с вами люди дела и давайте поговорим о деле.

– Единственное, что я могу сказать вам – вас обманули, – сдавленно произнёс д’Альтье и снова раскашлялся.

– Кто-нибудь! Подите сюда, – закричал Жаме, испуганно глядя на д’Альтье. – Воздуха, побольше воздуха и света!

Затем двумя прыжками Жаме пересёк комнату и резко отдёрнул шторы с двух окон. Яркий полуденный свет впервые за долгое время ворвался в комнату, побеждая царствующие здесь сумерки. Стало видно комод, аккуратную стопку старых писем на нём, маленький портрет жены д’Альтье, кушетку, на которой доктор Дюри обычно проводил осмотр. Стены, обитые дорогой тканью и освещённые теперь солнечными лучами, готовы были ослепить человека, давно не видевшего света.

Д’Альтье ещё раз громко кашлянул и соскочил со своего кресла, запахнув халат. Он встал напротив Жаме, немного нависая над ним, так как был заметно выше ростом, и начал неожиданно громко:

– Кто вам дал право хозяйничать в моем доме, пересказывать грубую ложь, придуманную, чтобы очернить моё имя? Кто вам вообще сказал, что я строю для разжиревших бездельников и хамоватых выскочек? Вы видите мой дом, я похож на человека, склонного к показной роскоши? Кто вам это сказал, я вас спрашиваю?

Горничная со стаканом воды на подносе и другие слуги столпились у двери, становясь свидетелями невиданного ещё в этом доме скандала.

– Ваш милейший доктор Дюри. Представьте себе такой анекдот! И я сам уже видел здание. Я смотрел, какая будет отделка. Уже заказаны мраморные ванны. Уже шьют портьеры. Вы хотите в прекрасную спальню с альковом поместить дюжину бедняков? Так что мы ещё поглядим, кто кого обманывает. Вы удивлены, что толстосумы облюбовали этот берег? Здесь много солнца и хороший воздух. Да, господин, вдохните глубоко, теперь вы можете оценить его прелесть! Вы дали доктору денег на строительство. Но денег много не бывает, появился один богач, потом другой, и у всех он брал деньги, и все они диктовали свои условия, усложняя и без того сложное дело. Почему для вас это является какой-то новостью? Вы чем-то лучше них?

– Я не лучше. Но я вправе решать, на что тратятся мои деньги, – твёрдо сказал хозяин дома.

– Ах, вы не знали?

– С первого дня я хотел построить здесь лечебницу для бедняков. Я должник этого мира и я отдаю долг так, как могу. И я намерен совершить еще много полезных людям дел, построить еще не одну лечебницу, насколько хватит сил. Я многому обязан… впрочем, кому я говорю? Вы не поймёте, у вас на уме одни деньги, а от денег, я убеждён, всё зло.

– Деньги? Вы против денег? Ха-ха. Почему же вы делаете добрые дела с их помощью? – кричал Жаме. – Вы же не вышли из этого склепа и не сделали сами ни одного доброго дела, только посылали деньги, ведь так?

– Я не отчитываюсь перед вами.

– О добрых делах отчитываются не людям.

– Что вы знаете о добрых делах? Что вы знаете обо мне?

– Я знаю ровно то, что знают другие. Что в этом доме живёт рак-отшельник, скрывающий свою уязвимую натуру даже от самого себя. И его не интересует то, что делается за стенами его дома, даже то, что делается на его деньги и от его имени. Так не только доброе, так никакое дело не сделаешь! Что ж, оставайтесь здесь. Позвольте, я занавешу окна, чтобы вернуть мрак и сырость в ваш дом и умиротворение в вашу душу.

– Ждите, – коротко сказал Жаме извозчику и начал наблюдать за домом д’Альтье. Минут через десять высокая фигура в плаще появилась в дверях. Слуга с саквояжем прошёл следом.

– Как звали доктора, о котором писал тот человек? – спрашивал д’Альтье.

– Доктор Филибер Бюллан, – ответил слуга, устраивая саквояж в коляску. – Молодой доктор, я справлялся, многие о нём отзываются весьма уважительно.

– Да, точно. Пусть приедет, как только сможет. Я напишу ему.

– В лечебницу. Потом в город, – торжественно произнёс слуга кучеру. – К Дюри, потом к поверенному. А потом, господин д’Альтье куда прикажете?

– Потом домой. На этот раз домой. К жене.

Жаме, выжидавший в стороне, улыбнулся и сказал извозчику:

– Теперь трогай!

* * *

Капитан Бартез сидел у окна и уныло, исподлобья смотрел на пасмурное небо, вытянув ноги вперёд. Его подбородок касался груди и в таком печальном положении он пробыл уже не менее часа. Он, несомненно, просидел бы так до самого обеда, но ему передали письмо, которое принёс некий старый солдат. Конверт был не надписан.

– Загадка какая-то. Поглядим, – сказал капитан. В конверте на листе дорогой бумаги был написан один только адрес. Без имени и безо всяких пояснений. – Поглядим, – ещё раз пробормотал капитан Бартез и на его щеках вспыхнул легкий румянец. Он не хотел идти по этому адресу сразу, поскольку загадка всегда интереснее отгадки, но, выйдя прогуляться, он невольно пошёл по улочкам в нужном направлении. Завернув за угол, он вдруг увидел знакомый дом. Было слышно, как Лотер ссорился со своей Агатой. Послышался женский плач и тут же успокаивающий голос Лотера. А вот дом с цветами, соседний. Дом-загадка, как магнит притягивающий взгляд капитана не один день.

– Вот так штука, – сказал себе под нос капитан, когда сверил адрес. Да, ошибки быть не может. Указан именно адрес этого чудного дома. Что ж, если само провидение велит, даже настаивает твёрдым почерком на встрече… – Только о чём же говорить? Я совсем не умею говорить, – бормотал капитан, стоя в нерешительности и разглядывая бесчисленные цветы.

– Добрый день, – сказала обитательница дома, белокурая Беатрис, одетая в скромное чёрное платье, которое так контрастировало с её молодостью.

В одно мгновение капитан вспомнил, что Габриэль, его друг, рассказывал о своей невесте, цветочнице, живущей по соседству с Лотером. Боже мой, подумал капитан, как я мог забыть зайти к ней, сказать доброе слово.

– Добрый день. Я капитан Бартез, я друг Габриэля.

* * *

Наконец наступило Рождество. После торжественной полуночной службы семьи возвращалась из деревенской Церкви.

В радостной процессии шли Эва, её муж Флоран, опиравшийся на палку и сильные руки жены, с ними шли их дети и мать Эвы. Флоран, хорошо одетый, помолодевший, с радостно-печальными глазами, но такой же загорелый и обветренный. Их сын шёл чуть впереди, с гордостью держа фонарь, освещавший дорогу. С ними шли другие жители деревни, рыбаки, плотники, торговцы, их жены и дети.

Агата и Лотер неожиданно нежно держались за руки, было видно, что Агата, никогда прежде не любившая своего мужа, начала если уж и не любить его, то дорожить им и жалеть его.

Капитан Бартез, румяный и взволнованный, искал кого-то в толпе, оглядывая других с высоты своего роста.

С края процессии шёл старый солдат, прихрамывающий на обе ноги, который то ли шептал себе под нос молитву, то ли ворчливо сетовал на погоду. Он слушал разговоры других людей, изредка улыбаясь сквозь усы.

* * *

Жозеф скрипнул креслом, будто хотел что-то сказать, но выбирал момент. Я поднял голову и вопросительно посмотрел на него.

– Ты не пиши про меня много. Так, чтобы фабулу общую обрисовать и довольно с меня.

– Но вы же тоже причастны?

– К чему ещё?

– Ну, к волшебству, можно так сказать.

– Я в волшебники не набиваюсь. Я, если хочешь, ординарцем послужил. Экое волшебство – письма разнести. Я, представь себе, сначала вовсе не соглашался. Но странник мою натуру насквозь распознал, люблю я на чужое счастье вполглаза…, радуюсь я, когда у людей всё хорошо складывается. Вот, бывает, что чужое счастье – вовсе не чужое. Только он сразу сказал мне, что те, к кому я буду приходить с письмами и свёртками, будут плакать. Но эти слёзы не от горя, а наоборот, от того, что горе их закончилось, или, по крайней мере, уменьшилось. Знаешь, не все подарки умещаются в чулок перед камином…

* * *

Эпилог

На рассвете мальчик лет девяти в суконной куртке деловито шёл по дорожке, когда его остановил невысокий человек со светло-серыми глазами, с проседью в чёрных волосах. Человек, который понимал людей лучше, чем они его.

– Мальчик, желаю тебе счастливого Рождества! – сказал человек.

– И вам счастливого Рождества, господин, – ответил мальчишка, прищурив глаза.

– Представь, парень, у меня завалялась золотая монета. И я дам её тебе в обмен на бесценные безделицы из твоего кармана. Ты ведь не против?

Мальчик нахмурился, будто рассчитывая выгоду этой случайной сделки, потом шмыгнул носом, и, наконец, стал важно выкладывать разные вещицы на скамейку. Это были: гвоздь, якорь, вырезанный из дерева, сломанный рыболовный крючок, сухарик и пуговица с гербом заморского государства.

– Отличная коллекция – восхитился странник и передал золотую монету мальчику.

– Вы волшебник? – с детской прямотой спросил мальчик, крепко сжав монету в кулаке.

– Сегодня, думаю, каждому легко стать добрым волшебником.

– Как вас зовут? – спросил мальчишка, когда странник уже собрался идти.

– У тебя в кармане есть четыре литеры. Ты можешь собрать из них моё имя.

Дома мальчишка выложил на сундук четыре литеры из своего кармана – заглавные E, N, L и O. Повертев их немного, он собрал имя Леон. Делать было нечего, так что, добыв в камине немного сажи, он сделал тут же на стене оттиск. Но надпись, к удивлению мальчика, получилась отражённая. Вместо имени странника получилось слово:

NOËL

(Рождество)