Россия на Дунае. Империя, элиты и политика реформ в Молдавии и Валахии, 1812—1834

Несмотря на глубокий кризис, охвативший Османскую империю, с момента государственного переворота, осуществленного янычарами в мае 1807 года и приведшего к замене Селима III его младшим братом Мустафой IV, Порта не уступила российскому давлению, что привело к возобновлению военных действий в марте 1809 года. Под командованием престарелого фельдмаршала А. А. Прозоровского российские войска перешли Дунай и заняли несколько второстепенных османских крепостей. Однако их попытки взять приступом Брэилу и Силистрию были безуспешны. Несмотря на то что более энергичный преемник Прозоровского П. И. Багратион разбил османский корпус под Россеватом, ему в конце концов пришлось отступить на левый берег Дуная. Преемник Багратиона Н. Ф. Каменский во главе существенно возросших сил захватил Силистрию и Рущук, разбил османскую армию в сражении под Батином и послал отряд на помощь сербским повстанцам. Однако не увенчавшаяся успехом попытка Каменского захватить Шумлу и британские субсидии позволили Порте продолжать сопротивление вплоть до осени 1811 года, когда вновь уменьшившаяся российская армия под командованием М. И. Кутузова благодаря хитрому маневру сумела нанести решающее поражение османским войскам под руководством османского визиря Ахмета-паши.

На протяжении всего этого времени присутствие российских войск в Молдавии и Валахии накладывало тяжелое бремя на местное население, еще более усугублявшееся злоупотреблениями российских военных властей и местных чиновников[149]. Попытки наладить снабжение армии из местных ресурсов выявили серьезные противоречия в элитах княжеств. Российские главнокомандующие порой вынуждены были занимать сторону одной из враждующих боярских группировок. Поддержка, которую они оказывали одним боярам, неизбежно отчуждала других, не упускавших при этом возможности наладить отношения с соперничавшими с Россией великими державами. В условиях продолжавшейся войны с Османской империей и подспудного конфликта с наполеоновской Францией такие маневры бояр представляли большую опасность, чем может показаться на первый взгляд[150]. Наконец, ситуация осложнилась и тем, что российские военные и гражданские чиновники также порой конфликтовали друг с другом, выступая в поддержку противоборствующих боярских партий.

В начале войны Александр I попробовал управлять княжествами посредством пророссийски настроенного господаря Константина Ипсиланти[151]. Однако, несмотря на свое русофильство, Ипсиланти не сумел обеспечить российскую армию продовольствием. Его стремление превратить оба княжества в наследственные владения своей семьи вызвало отчуждение со стороны многих бояр, некоторые из которых попытались установить контакты с Наполеоном[152]. С другой стороны, противники Ипсиланти и, в частности, влиятельный валашский боярин Константин Филипеску заручились поддержкой популярного в Валахии генерал-лейтенанта М. А. Милорадовича, чьи решительные действия в мае 1807 года спасли Бухарест от разорения османскими войсками. В результате часть российского командного состава стала проявлять враждебность по отношению к пророссийскому господарю и действовала при этом заодно с боярами-франкофилами в условиях войны, которую Россия вела против традиционного союзника Франции. Вот почему по прошествии некоторого времени Ипсиланти и сам попытался наладить контакты с французами в отчаянной попытке сохранить престол[153].

Смещение Ипсиланти не решило проблему продовольствия армии. Не получая достаточного провианта и фуража, российские войска начали грабить местное население, что, в свою очередь, не позволяло жителям удовлетворять официальные требования армии. Ситуация была особенно острой в уездах, прилегавших к Дунаю, где была сконцентрирована основная масса войск[154]. Проблема усугублялась и распространением бандитизма на больших дорогах. Не вполне оправившиеся еще от набега Пасван-оглу 1802 года крестьяне все чаще бежали в леса и горы, стремясь избавиться от двойного бремени российской оккупации и традиционных злоупотреблений местных чиновников[155]. Исправники уездов пользовались этим положением для самообогащения. В частности, они просто не сообщали в столицы о тех крестьянах, которых им удавалось вернуть на места проживания, продолжая взимать с них налоги[156].

Реквизиции провианта и фуража, производимые российскими солдатами и офицерами без санкции командования, были разорительны как для местного населения, так и для российской казны. Согласно свидетельству генерал-лейтенанта А. Ф. Ланжерона, его сослуживцы Б. Ф. фон Мейендорф, А. П. Засс, Н. З. Хитрово и другие отбирали у местных жителей продовольствие, сообщая при этом главнокомандующему, что они приобрели его за деньги. Провиантский чиновник утверждал такие «расходы» за долю прибыли. В результате дивизионные и полковые командиры получали огромные деньги посредством воображаемых закупок[157]. Не чурались они и других способов личного обогащения, малосовместимых с расхожими представлениями о современной войне. Так, начальник казацкого отряда, занявшего Малую Валахию, генерал-майор И. И. Исаев обогащался посредством взимания пошлины с торговли, продолжавшей осуществляться между Османской и Австрийской империями через контролируемую им территорию. Сменивший Исаева А. П. Засс продолжил делать то же самое.

Злоупотребления российских офицеров и местных чиновников были особенно прискорбны ввиду того, что Александр I в тот момент стремился включить княжества в состав Российской империи. Чтобы восстановить престиж России в глазах местного населения, а также содержать возросшую российскую армию на Дунае за счет местных ресурсов, царь решил сосредоточить всю гражданскую власть в княжествах в руках одного высокопоставленного российского чиновника, располагавшего большой канцелярией и некоторым количеством ревизоров для контроля ситуации в уездах. В апреле 1808 года Александр I назначил сенатора С. С. Кушникова председательствующим в диванах Молдавии и Валахии с тем, чтобы «при продовольствии войск моих, в том крае находящихся, жители не несли излишних тягостей, и чтобы вообще благоденствие их охранено было строгим по всем частям соблюдением правосудия со стороны земского правительства»[158].

В своих инструкциях Кушникову российский главнокомандующий фельдмаршал Прозоровский объяснял трудности со снабжением армии бегством населения, причиной которого, в свою очередь, было «неправосудное и можно сказать угнетительное для народа правительство», состоявшее из людей, стремившихся исключительно к личному обогащению[159]. Фельдмаршал признавал, что «нет ничего труднее, как исправлять нравы обывателей, особливо там, где развращение, страсть к интригам, а более всего корыстолюбие так давно вкоренились». Тем не менее Кушников должен был «тем большие употреблять усилия, дабы мало по малу истреблять сие зло и переменять их нравы, сколько строгостию, столько и кротостию, и всеми способами, какие вам лучшими представиться могут»[160]. В своих действиях Кушников должен был руководствоваться «обычаями края сего; но между тем стараться, сколько возможность позволит, приближать обычаи сии к российским, а паче коренным узаконениям»[161].

Одной из первых мер Кушникова стало предписание единообразия в ведении фискальной отчетности и в судебном делопроизводстве[162]. Чтобы сократить расходы на центральную администрацию и повысить ее эффективность, сенатор упразднил должности чиновников, находившихся в личном услужении господаря и ставших бесполезными после низложения Ипсиланти[163]. На местном уровне Кушников постарался сократить произвол исправников посредством введения стандартной процедуры проведения судебных расследований. Он также попытался ограничить судебные функции исправников стадией судебного расследования. Эти меры Кушникова свидетельствуют об искреннем желании умерить чиновничий произвол, однако трудно судить об их эффективности[164].

Возможности Кушникова были особенно ограничены на уровне уездной администрации, где у него не было постоянных представителей. Периодические ревизии, подобные той, которая была осуществлена агентом Кушникова Савицким в 1808 году, помогали скорее составить картину злоупотреблений, чем искоренить их. В своем докладе сенатору Савицкий создал поистине трагикомический образ использования местными чиновниками патриотической риторики для покрытия своих хищений: «Крокодил нашедший жертву свою прежде растерзания и поглощения, поливает ее слезами и в то самое время снедает оную; таковаго рода животным многие здесь уподобляются, которые, сострадая участи разоренного своего отечества обливаются слезами, жалуются, а между тем сами виновники онаго, наполнив мешки свои златом и серебром»[165].

Согласно Савицкому, главной причиной страданий местного населения были не реквизиции в пользу армии, а «господа молдавские [которые] самым тягчайшим способом угнетают свое отечество». Наиболее распространенной формой злоупотреблений была неконтролируемая раздача исправниками налоговых льгот, в результате которой некоторые крестьянские семьи поступали в исключительное услужение боярам-землевладельцам, в то время как их доля государственных налогов возлагалась на других крестьян. Члены Молдавского дивана использовали своих родственников среди исправников для того, чтобы исключить свои владения и проживавших в них крестьян от фуражной и подводной повинностей в пользу российской армии. Другой причиной разорительных диспропорций в раскладке налогов было систематическое недонесение исправниками истинного числа податного населения в их уездах. Согласно оценке Савицкого, реальное число податного молдавского населения вдвое превышало официальные цифры[166].

Трудности, испытываемые российскими чиновниками в Молдавии, хотя бы частично компенсировались присутствием самого Кушникова в Яссах, а также особенностями молдавского боярства. По словам французского консула Шарля Леду, молдавская знать была «бесконечно богаче и менее алчна [чем валашская]; между боярами больше согласия и они больше любят свою Родину… Если война продолжится, [Молдавия] продержится еще какое-то время»[167]. Ситуация в Валахии была куда более сложной. Местную элиту раздирали внутренние конфликты с самого начала российской оккупации. Способность Кушникова контролировать ситуацию сильно ограничивалась неэффективностью его заместителя в Валашском диване, а также вмешательством российского военного командования в дела гражданской администрации. К 1810 году военные действия на Дунае внесли в хаос в экономику и внутреннее управление Валахии, чье население было вынуждено содержать большее количество российских войск, чем население соседней Молдавии. «Если нынешнее положение вещей продолжится еще год, – писал Леду, – Валахия превратится в разоренную страну без ресурсов, которую придется заселять снова, потому что бесчисленное число селян, проживавших вблизи Дуная, от отчаянья бежали и продолжают бежать в Болгарию, в сторону Систова и Никополя, где их хорошо принимают»[168].

Кушникову не требовалось испытывать особую симпатию к молдавским и валашским крестьянам для того, чтобы осознать, что коррупция в местной администрации представляла собой серьезную политическую проблему. По мере того как официальные налоги и противозаконные поборы становились непосильными для местного населения, сенатор-председатель был вынужден использовать российские войска для сбора налогов. Сама по себе такая практика не была чем-то из ряда вон выходящим в России XVIII столетия, особенно в период, предшествовавший губернской реформе 1775 года. Однако в контексте российской оккупации княжеств применение войск в фискальных целях ставило армию в крайне неприятное положение. Тем самым, российский главнокомандующий и российский солдат оказывались соответственно на самом верху и в самом низу местной административной иерархии. В результате они по крайней мере частично несли моральную ответственность за злоупотребления, совершаемые местными чиновниками, составлявшими средний слой этой иерархии.

Осознание этой политической проблемы мотивировало попытки преемника Прозоровского на посту главнокомандующего генерал-лейтенанта П. И. Багратиона улучшить отношения между армией и населением посредством преобразования местных институтов. Багратион находил возмутительным, что российские войска начинали восприниматься как источник бед местного населения[169]. Он утверждал, что до войны Валахия поставляла в Константинополь продовольствие, достаточное для того, чтобы прокормить все полумиллионное население османской столицы. Следовательно, неспособность княжества обеспечить пятидесятитысячную российскую армию могли объяснить «либо недостаток доброй воли, либо порочное управление»[170]. Российский главнокомандующий отверг первую из возможных причин; как и большинство образованных россиян своего времени, он был уверен в принципиальной преданности молдавских и валашских крестьян православному царю. Согласно Багратиону, «сами чиновники, к управлению определенные, суть причиною доведения народа до нищеты и до отчаяния». Вместо определенного армией количества продовольствия и фуража чиновники облагали крестьян денежным налогом, а затем использовали эти деньги для закупки того самого продовольствия и фуража по искусственно заниженным ценам. В результате истинный размер экстраординарных поборов с населения вдвое или втрое превышал то, что требовала армия[171].

Багратион полагал недостаточным просто заменить проворовавшихся исправников, но стремился изменить и саму практику местного управления. Хотя исправники продолжали ведать всеми его аспектами, российский главнокомандующий настаивал на их избрании посредством баллотировки на неопределенный срок, а не на год, как то определял местный обычай[172]. Тем самым Багратион пытался искоренить основной источник злоупотреблений, а именно торговлю административными должностями. Российский главнокомандующий также прекратил назначение двух исправников в каждый уезд, как это было заведено Константином Маврокордатом в середине XVIII столетия, поскольку на практике расчет на то, что доносы исправников друг на друга помогут сократить злоупотребления, не оправдался.

Чтобы повысить компетентность и создать преемственность на уровне местной администрации, каждому исправнику было определено по два заместителя из числа бояр второго класса, которые должны были приводить указания исправника в исполнение. Багратион предполагал, что таким образом заместители со временем ознакомятся с местными условиями и будут готовы в свою очередь занять должность исправника[173]. Российский главнокомандующий также ввел некую разновидность прокурорской службы, состоящей из российских офицеров, которые должны были наблюдать за действиями исправников и сообщать о возможных злоупотреблениях сенатору-председателю диванов в Яссах и его заместителю в Бухаресте. Особый чиновник дивана в сопровождении российского офицера должен был осуществлять ревизии в уездах каждые четыре месяца и рапортовать о результатах в столицы[174].

В своих инструкциях Валашскому дивану Багратион прибегал к риторике просвещенной заботы об общественном благосостоянии. Согласно ему, «[каждый] благомыслящий и опытный чиновник, к управлению земли потребный, без сомнения знает, что благоразумная экономия составляет одну из важнейших статей, способствующих благосостоянию края и обнаруживающих хорошее правительство»[175]. Для достижения такого результата российский главнокомандующий приказал дивану равномерно распределять налоги и запретить исправникам и их заместителям вносить какие-либо изменения в квоты отдельных крестьянских семей. Точное определение размера налогов, взимаемых с каждого налогоплательщика, было, по мнению Багратиона, условием «безопасности собственности», которая «есть, после сохранения жизни и чести, первейшее право каждого гражданина под защитой благорасположенного правительства живущего»[176]. Наконец, чтобы «народ убогий и претерпевший все исторжения получил то удовлетворение, которое ему по всей справедливости следует», российский главнокомандующий сформировал особую комиссию по расследованию злоупотреблений валашских бояр[177]. Возглавляемая двумя российскими генералами комиссия состояла из двух представителей дивана, двух ревизоров, присланных Кушниковым, и двух других бояр, которые должны были расследовать жалобы на вымогательство со стороны нынешних или прошлых чиновников и назначать денежные штрафы и прочие наказания провинившимся[178].

Создание комиссии и попытка преобразования валашской администрации были предприняты в контексте самого крупного политического скандала за всю историю российской оккупации. Будучи продуктом междоусобной борьбы валашских бояр, этот скандал омрачил репутацию важных представителей российского командного состава и гражданских чиновников и продемонстрировал пределы российского контроля над княжествами в условиях продолжавшейся войны с Османской империей и ухудшавшихся российско-французских отношений. С самого начала российской оккупации часть профранцузски настроенных бояр во главе с Константином Филипеску бросила вызов господарю Константину Ипсиланти и его сторонникам, таким как Константин Варлаам, Манолаке и Константин Крецулеску, Константин Гика и Щербан Вэкэреску. Варлаам занимал пост Великого вистиерника (казначея) на протяжении года после смещения Ипсиланти в августе 1807 года, продолжая отсылать бывшему господарю, сосланному в Киев, часть валашских доходов. Однако перебои с поставками продовольствия и фуража для войск, а также открывшиеся налоговые злоупотребления подопечных Варлаама привели к потере последним своей должности в конце 1808 года.

Константин Филипеску умело воспользовался антикоррупционной риторикой российских оккупационных властей для того, чтобы добиться отставки своего политического противника и занять его должность. Несмотря на то что слухи о связях Филипеску с французами и Османами появились еще в 1807 году, этот боярин пользовался поддержкой командующего российским корпусом в Валахии Милорадовича и, в конце концов, самого сенатора Кушникова. Милорадович имел славу спасителя Бухареста от османского рейда в мае 1807 года и сильные связи при российском дворе, будучи фаворитом вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Филипеску использовал любовную связь своей дочери Анкуцы с Милорадовичем для того, чтобы нейтрализовать интриги партии Варлаама, а также тревожные донесения агента Кушникова в Бухаресте Савицкого[179]. Смерть фельдмаршала Прозоровского в августе 1809 года позволила Филипеску сохранить свое положение. На его сторону стал и сам Кушников[180]. Когда Варлаам и его сторонники подали сенатору донос на Филипеску, сенатор нашел их обращение «[исполненным] нелепых суждений», посчитал желательным «опровергнуть направленность мыслей, обнаруживающих на каждом шагу невежество, предубеждение и дерзость» и не дал им хода[181]. В конце концов связи Филипеску с Османами были подтверждены российским тайным агентом Манук-беем, что позволило Багратиону добиться от Александра I санкции на ссылку Филипеску в Россию[182].

Дело Филипеску сильно расстроило временную российскую администрацию в княжествах и подмочило репутацию Кушникова. Начали ходить слухи о том, что сенатор сам вовлечен в продажу государственных должностей[183]. Хотя подтвердить подобные обвинения не представляется возможным, настойчивость, с которой Кушников защищал Филипеску, может свидетельствовать о его личной заинтересованности в оставлении этого боярина на своем посту. Неудивительно, что в этой ситуации сенатор вступил в конфликт с главнокомандующим и в декабре 1809 года подал в отставку[184]. Милорадович был смещен с поста корпусного командира и назначен военным губернатором Киева, однако его связи при дворе привели к практически одновременной замене Багратиона Н. Ф. Каменским на посту командующего российской армией на Дунае[185].

Преемник Кушникова сенатор В. И. Красно-Милошевич сообщал Александру I об угнетенном состоянии местных жителей, обремененных поставками и подводной повинностью в пользу армии. Не обладая реформаторскими замашками Багратиона, сенатор полагал, что «совершенно прекращение злоупотреблений… зависит более от времени и перемены образа правления». Тем не менее Красно-Милошевич попытался сбалансировать валашский бюджет посредством обложения чрезвычайными налогами тех категорий населения (нямуры, мазилы, бреслаши, постельничелы), которые до сих пор пользовались определенными налоговыми льготами. Сенатор также создал комиссию для проведения фискальной переписи, которая должна была установить реальное количество налогоплательщиков и причины их сокращения в последнее время с 40 до 14 тысяч семей[186]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

См.: Манифест об объявлении войны Османской империи. 14 апреля 1828 // Полное собрание законов Российской империи. Т. 3. Сер. 2. № 1947. С. 383–384. Далее – ПСЗ. Здесь и далее все даты даются по старому стилю.

2

Более подробно эта тема разбирается в: Taki V. Moldavia and Wallachia in the Eyes of the Russian Observers // East-Central Europe / l’Europe du Centre-Est. Eine Wissenschaftliche Zeitschrift. 2005. Vol. 32. Nos. 1–2. P. 199–224; Idem. Tsar and Sultan: Russian Encounters with the Ottoman Empire. London: I. B. Tauris, 2016. Р. 191–200.

3

Фонтон Ф. Воспоминания. Лейпциг: Вангер, 1862. Т. 1. С. 37.

4

Константин Брынковяну (п. 1688–1716) был господарем Валахии, не пришедшим на помощь Петру I вопреки тайной договоренности. Решение Брынковяну остаться верным Османам объяснялось его враждой с молдавским господарем Дмитрием Кантемиром, вставшим на сторону Петра, медлительностью продвижения российских войск, а также быстрой мобилизацией османских сил.

5

Там же. С. 38.

6

Фонтон Ф. Воспоминания. Лейпциг: Вангер, 1862. Т. 1. С. 38.

7

Об этом см.: Davies B. Warfare State and Society on the Black Sea Steppe, 1500–1700. London: Routledge, 2007; Idem. Empire and Military Revolution in Eastern Europe: Russia’s Turkish Wars in the Eighteenth Century. London: Bloomsbury, 2011; Idem. The Russo-Turkish War, 1768–1774: Catherine the Great and the Ottoman Empire. London: Bloomsbury, 2016.

8

McNeill W. Europe’s Steppe Frontier, 1500–1800: A Study of the Eastward Movement in Europe. Chicago, IL: University of Chicago Press, 2011 [1964].

9

Об этой перемене в восточной политике России см.: Станиславская А. М. Русско-английские отношения и проблемы Средиземноморья, 1798–1807. М.: Академия наук СССР, 1962. С. 335–349; Достян И. С. Россия и балканский вопрос. М.: Наука, 1972. С. 43–45.

10

См.: Jelavich B. Russia’s Balkan Entanglements, 1806–1914. New York: Cambridge University Press, 1991. Российская политика в княжествах в конце 1820‐х – начале 1830‐х гг. довольно бегло рассматривается в: Jelavich B. Russia and the Formation of the Romanian Nation-State, 1821–1878. Bloomington, IN: Indiana University Press, 1984. Значительно большее внимание в англоязычной историографии уделено российской политике в Болгарии спустя полстолетия. См.: Black С. The Establishment of Constitutional Government in Bulgaria. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1943; Durman K. Lost Illusions: Russian Policies Towards Bulgaria, 1877–1878. Uppsala: Uppsala Studies on the Soviet Union and Eastern Europe, 1988; Vinkovetsky I. Strategists and Ideologues: Russians and the Making of Bulgaria’s Tarnovo Constitution, 1878–1879 // Journal of Modern History. 2018. Vol. 90. No. 4. P. 751–791; Rekun M. How Russia Lost Bulgaria, 1878–1886. Empire Unguided. Lanham: Lexington Books, 2019.

11

Prousis T. Russian Society and the Greek Revolution. DeKalb, IL: Northern Illinois University Press, 1994; Milojkovic-Djuric J. Panslavism and National Identity in Russia and the Balkans, 1830–1880: Images of the Self and Others. Boulder, Colo.: East European Monographs, 1994.

12

Kappeler A. The Russian Empire: A Multiethnic History. Harlow, UK: Pearson Education, 2001; Lieven D. Empire. The Russian Empire and Its Rivals. New Haven, Conn.: Yale University Press, 2001; Kivelson V., Suny R. Russia’s Empires. New York: Oxford University Press, 2017; Герасимов И., Могильнер М., Глебов С., при участии Семенова А. Новая имперская история северной Евразии. М.: Новое литературное обозрение, 2017. Т. 1–2.