Золотой век русского искусства – от Ивана Грозного до Петра Великого. В поисках русской идентичности

Данный трон много лет оставался непревзойденным, любимым троном московских царей. Когда на царство венчался юный Алексей Михайлович, «в центре собора соорудили высокий ступенчатый постамент, на который водрузили царский трон с драгоценными камнями, присланный иранским шахом Аббасом царю Борису Годунову. Рядом поставили стул для патриарха „с подушкой бархатною золотною“, по обеим сторонам постамента – две скамьи для духовенства, покрытые золотными персидскими коврами»255. Отметим, кстати, упоминание о восточных коврах, о коих речь впереди.

Весьма хорош также трон первого царя из династии Романовых – Михаила Федоровича – который был переделан в начале XVII века из старого восточной работы трона Ивана Грозного. В отличие от предыдущего, трон имеет форму древнерусского кресла с высокими спинкой и подлокотниками, поскольку переделывали русские мастера, но облицован также золотой басмой (ушло тринадцать килограммов золота), украшен бирюзой, рубинами, хризолитами, топазами и жемчугом.

Однако самый, наверное, богатый и красивый – это так называемый Алмазный трон, поднесенный в 1660 году царю Алексею Михайловичу армянской торговой компанией Захария Сардарова в Иране, добивавшейся таможенных льгот (в вознаграждение за него купцам было пожаловано 4000 рублей серебром и 19000 рублей медью – сумма просто заоблачная по тем временам). Трон был сделан из ароматного сандалового дерева, облицованного золотыми и серебряными пластинами с изощренным растительным орнаментом. Кованая стальная прорезная кайма с крупным узором, изображающим процессию слонов с погонщиками, пущена понизу трона. На спинке трона в картуше с жемчужной обнизью вышита специально предназначенная для царя лестная надпись: «Могущественнейшему и непобедимейшему Московии императору Алексею на земле благополучно царствующему сей трон, великая искусством сделанный, да будет предзнаменованием грядущего в небесах вечного блаженства. Лета Христова 1659». На верхней части спинки изготовлен двуглавый орел, а на столбиках по ее краям – изображения Николая-чудотворца и апостола Петра. Но главная ценность в том, что всю поверхность парадного царского кресла покрывает сложная мозаика из бирюзы, рубинов и около девятисот (!) алмазов. Видимо, именно об этом троне сказано в записке Дворцового разряда: «А как послы шли к государю… А великий государь в то время сидел в Персидских креслах, которые с олмазы и с яхонты и с иными дорогими каменьи»256. Более представительного сиденья не было, думается, ни у кого из властителей во всей Европе.

В Столовой палате реконструированного царского дворца в Коломенском также красуется прекрасной работы персидский трон XVII века, выполненный из прорезного железа. Еще один – золоченый с каменьями – в Престольной палате257.

Разумеется, оригинальные и красивые троны и царские места производились и в самой России, а также присылались и с Запада. Но все-таки равных по красоте и богатству восточным тронам не было, и место они занимали в придворной жизни особое, исключительное.

Ковры, скатерти, белье. В русском высшем обществе с XV века было принято красивое обыкновение: «Столы покрывались сукном, коврами и скатертями. Сукном, как общее правило, покрывались столы в московских приказах… В товарной книге Тайного приказа 1675 года значится: „скатерть кизылбашская из парчи, по таусинной земле полосы золотые и серебряные с каймами красными, мерою 15 аршин без чети“, „скатерть кизылбашская, шита по полотну золотом, с розными шолки, цена 2 рубли“. Эту скатерть поднесли в дарах „шаховы области армянина Захарьева прикащики“»258.

Это подтверждает и И. Е. Забелин в своей хрестоматии: «В обыкновенное время столы покрывались червчатым259, алым или зеленым сукном, а в торжественные дни – золотными коврами и аксамитными, алтабасными или бархатными подскатертниками. Иногда они обивались сукном или атласом. В 1663 г. для государя стол был обит „отласом турским золотным по зеленой земле, по нем опахалы золоты: подкладка камка червчата куфтерь“»260. И т. п.

Такое покрытие на столах всегда смотрелось и смотрится чрезвычайно красиво и престижно, создавая впечатление богатства и роскоши. Недаром на европейских картинах, особенно натюрмортах, покрытые коврами столы встречаются весьма часто: там тоже рано оценили прелесть такого убранства.

Но восточные ковры и ткани украшали не только и не столько столы, сколько, в первую очередь, полы и стены. С этим украшением не могло сравниться ничто – даже наборный паркет и керамическая плитка, выпускаемая специально для полов: недаром состоятельные люди XVI—XVII вв. все равно стремились и паркет, и плитку покрыть сверху ковром. Об этом, в частности, тоже свидетельствует Забелин:

«В важных случаях, во время посольских приемов или в торжественные дни и царские праздники, весь хоромный наряд получал совершенно иной вид. Тогда, вместо сукон, которыми убирались комнаты в обыкновенное время, стены наряжали шелковыми и золотными материями, бархатами, аксамитами, золотными атласами и т.п., а полы – персидскими и индийскими коврами. Так в Золотой палате при Лжедимитрии, когда он давал аудиенцию воеводе Сандомирскому, пол и лавки покрыты были персидскими коврами. Столовая Лжедимитрия была обита персидскою голубою тканью: занавесы у окон и дверей были парчовые…

Не менее великолепен этот наряд был и прежде, в XVI столетии, а равно и в последующее время, при царях Михаиле, Алексее, Федоре и в правление Софьи, у которой комната в 1684 г. была обита богатейшими коврами, «а над окны и над дверьми и около дверей персидскими волнистыми бархаты». В таких случаях вместо полавочников и на лавки клали золотные подушки. В 1663 г. в Передней Теремной положены в наряд три пары подушек, и в том числе две подушки бархатных золтных турских по червчатой земле, две таких же по червчатой земле с зеленым шелком и две бархатных турских золотных с серебром по червчатой земле…

Выходные царские книги 1662 г. описывают этот наряд следующим образом: «Сидел гоcударь в больших креслах, а в Золотой был наряд с Казенного двора: на столе ковер серебрян по червчатой земле; полавошники золотные, что с разводами; на кониках ковры золотные; на дву окнах ковры шитые золотные, по белому да по червчетому отласу, на третьем окне ковер кизылбаской золотной»»261.

Конечно же, без восточных тканей и ковров никак не могли обходиться в царских и вельможных опочивальнях. В частности, в кипарисных сундуках хранилось много простынь, сорочек и портов из тафты, в том числе разноцветной.

«Вот описание постели царя Михаила Федоровича, находившейся в его Постельной комнате в 1634 г.: „…Одеяло камка кизылбашская по серебряной земле травы шолк гвоздичен, зелен, празелен, червчат; в травках литье золотное с разными шолки; грива (кайма) отлас золотной по зеленой земле полосы с белым да червчатым шолком; испод и опушка горностайная. – одеяло холодное камка кизылбашская цветная по белой земле листье золото в травах; грива отлас золотной по лазоревой земле, подкладка тафта лазорева. Под государевою большою постелью ковер цветной велик… Постеля большая бумажная, наволока атлас турский двойной по серебряной земле круги золоты, в них шелк зелен, да в малых кружках шелк ал… Взголовье пуховое, наволока атлас турски двойной, по серебряной земле круги золоты, в них шелк ал да зелен… Тоеж постели два ковра цветные с золотом и серебром“»262. И т. д.

Как мы убедились, царский обиход был обильно украшен восточными коврами. В одном только 1663 году по заказу Алексея Михайловича в Персии было куплено 35 шелковых ковров263. Этот вкус отразила современная реконструкция царского дворца в Коломенском, где великолепные персидские, турецкие, индийские ковры можно видеть на полах и стенах, начиная с передних сеней и далее – в Думной палате, Престольной палате, Опочивальне, Царицыной казне, Светлице и даже в кабинете молодого царя Петра, где лежит ковер «Мамлюк»264. А аналой в моленной покрыт турецкой парчой…

Посуда и ювелирные изделия. «Остается упомянуть о фарфоровой или фаянсовой посуде… Эта посуда привозилась и с Запада, и с Востока… В России была известна „веницейская“ белая посуда – у князя В. В. Голицына среди другой ценной посуды было четыре блюда „репейчатых веницейских белых“ (?). Наряду с ней встречается и персидская. У того же лица были „чашки розных цветов персидские“… Особенно много было китайской посуды…»265.

Сегодня трудно подтвердить или опровергнуть эти свидетельства на основании фактов, поскольку хрупкий фарфор и фаянс в большинстве своем не сохранился. Одно из старейших российских собраний предметов такого рода хранится в усадьбе Останкино, где в основе – коллекция китайского и японского фарфора князей Черкасских, собиравшаяся с конца XVII века и перешедшая по наследству графам Шереметевым266. Затем престижным дальневосточным фарфором и его европейскими фаянсовыми имитациями (Дельфт и др.) украшались жилища Петра Первого и других его сподвижников. Но о турецком и персидском фаянсе – а в этом искусстве Восток, бесспорно, лидировал – в собраниях Руси почти ничего не известно (об одном экзотическом использовании изникской керамики по прихоти Бориса Годунова, которую он пустил на декорирование храма в своей вотчине, рассказано ниже, но этот пример остался без подражаний). Хотя даже если говорить об имитациях китайского фарфора, то в Персии, где пролегал шелковый путь, а искусство глазурованного фаянса развивалось с XII—XIII вв., подобные опыты были и более ранними, и более совершенными, чем в Европе.

Вообще, как известно, «иранские керамисты внесли огромный вклад в мировую культуру и искусство. Многие их технологические достижения неповторимы… Фактически можно сказать, что все богатство архитектурной керамики и изразцов других стран – испано-мавританской керамики, пиренейских азулежу, итальянских майолик, турецкого изника – имеет иранские корни. Персия является прародительницей современной керамики и майолики, которую мастерски переработали талантливые керамисты других стран, подарив ей собственное звучание и колорит»267. И вот, вопреки ожиданию, персидский фаянсовый след в нашей стране почти не виден.

То же – и о фаянсовой продукции Турции, история которой также начинается примерно с XII века, с сельджукского периода. Города Изник, Кютахьи и Чанаккале производили керамику всех типов, которыми был богат Восток – мозаику, минаи (семицветная с двойным обжигом глазурь – вначале синий, зеленый, фиолетовый и бирюзовый красители, затем желтый, красный и черный), люстр (с металлически надцветом), сграффито, подглазурную и наглазурную росписи, включая даже особый стиль «испано-мореск».

Но всего этого богатства и разнообразия мы также почти не видим в России, хотя с середины XVI и до конца XVII вв. помимо изникской плитки в Турции производилась и красивейшая посуда из белой глины с прозрачной глазурью, украшенная кобальтовым синим, бирюзовым, зеленым и коралловым красным цветами на белом фоне268.

Все это тем более странно, что стилистически восточный фаянс безусловно должен был быть близок русскому человеку, вообще уже вполне обольщенному турецким и персидским декоративно-прикладным искусством. Своего же ни фарфора, ни расписного столового фаянса у русских в то время еще не было – фаянс появится только в 1724 году, а фарфор в конце 1740-х. Знать и двор пользовались серебряной и золотой посудой. А в домах простых горожан и крестьян посуда была в основном медной, в т.ч. луженой, а также деревянной и терракотовой, но не поливной, а в лучшем случае черно-лощеной. Привозные оловянные тарелки и кружки были редки, дороги и шли больше на украшение столовых в знатных домах. Как, впрочем, и европейский фаянс.

Возможно, обилие дорогой престижной золотой и серебряной посуды в царском или вельможном доме делало неактуальным поиск фаянса и фарфора, сработанного, что ни говори, из материала попроще. Характерно, что Забелин, подробно описывая собрание дорогой посуды у царской семьи, много рассказывает о диковинках золотых дел мастеров, но ни слова не говорит о керамике. Хотя на Западе экзотический и технологически недостижимый восточный фарфор ценился куда дороже и был куда престижнее «обычных» ювелирных тарелей, блюд и кубков.

Я уверен, что последующие исследования смогут либо заставить изменить наши представления о дефиците в России восточной керамики, либо еще более правдоподобно объяснить этот «перекос».

Что касается ювелирных изделий, то здесь, как мы уже видели, в отдельных отраслях декоративно-прикладного искусства влияние Востока было чрезвычайно велико (царские инсигнии, оружие, одежда и др.). Но в отдельных же – практически незаметно (церковное искусство, посуда, личные украшения и др.). Понятно, что церковные кресты, панагии, оклады икон и книг, потиры, лжицы и тарели, дарохранительницы, кадила, раки святых и т. п. исполнялись русскими мастерами без участия мусульманских искусников – по религиозным соображениям. Что же касается золотой и серебряной посуды, личных украшений, пуговиц и т.п., то здесь ювелирное русское искусство обладало такими мощными традициями, идущими с домонгольских времен и обогащенными во времена интенсивных русско-византийских отношений, развить которые значительным образом искусство восточных мастеров вряд ли могло. Конкуренция с ними не затронула данные отрасли дела. Хотя, как уже подчеркивалось, в области вооружений, конского убранства, знаков царского достоинства и т. п. произведения Востока были востребованы и высоко ценились.

Что вообще ввозили с Востока. Восточные товары всегда, а особенно в XVII веке были в большом ходу на Руси. В столице главным центром такого рода торговли был Китай-город, где поближе к Москве-реке стояли лавки персов, армян и татар с золотыми и серебяными изделиями, драгоценными камнями, восточными винами, пряностями, благовониями и т. д. А главным восточным торговым партнером была Персия, имевшая в силу изложенных выше политических причин совершенно особые, приоритетные отношения с Россией. Был даже отдельный персидский гостиный двор с лавками. На некоторые наиболее дорогие персидские товары лучших сортов (шелк, драгоценные камни, золотые и серебряные украшения) существовала монополия казны, которая скупала все самое привлекательное и ходкое. Неудивительно, что некоторые частные купцы пытались выдавать свои товары за «шаховы» и «хановы», поднимая, таким образом, цену.

Что же составляло основной оборот русско-персидской торговли? Об этом позволяет совершенно точно судить один важный исторический документ, упомянутый Олеарием в его «Описании путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию».

В августе 1634 г. Москву с деловым визитом посетили голштинские послы Филипп Крузиус и Отто Брюггеман, чья цель состояла в получении царского дозволения для голштинского купечества ездить через Россию в Персию и Индию для торговли. Такое дозволение должно было озолотить голштинских купцов, ибо, как мы помним, вся монополия торговли с Персией была в руках у России, владевшей важной торговой артерией – рекой Волгой – в условиях полной торговой блокады Персии со стороны Турции, перекрывшей персам все остальные пути на Ближний Восток и в Европу. Через Турцию европейцам также не было возможности ездить в богатую необычайными товарами Персию, оставалось только умолять о том русского царя.

Царское правительство, взвесив все до мельчайших обстоятельств, приняло решение, главной целью которого было, во-первых, извлечь из соглашения максимальную выгоду, а во-вторых – не допустить и малейшего ущемления интересов русского купечества, занятого экспортом-импортом с персами. Из составленного ответственными царскими чиновниками документа видно, какие виды товаров попали под царскую протекцию, а следовательно, пользовались особым спросом на Руси. Вот, какие ограничения были введены для немцев.

Голштинской компании для начала дозволялось ездить через Россию в Персию в течение 10 лет, после чего договор мог быть продлен. Но компания обязалась: «А торговати нам в Персиде и покупати тех земель всякие товары, т.е. шолк сырой, каменье дорогое, краски, и иные большие товары, которыми русские торговые люди не торгуют, а в краску нам в Персиде сырова шолку не давати, и крашеными шелками нам русским торговым людем в их торговле в Персиде не мешати, а иных нам товаров, которые его царскаго величества торговые люди у персидских людей торгуют и покупают, т.е. всякие крашеные шолки, всяких цветов бархаты, отласы и камки персидские золотые и шелковые, дороги всякие, кутни всяких цветов, зендени, киндяки, сафьяны, краска крутик и мягкая, миткали, кисеи, вязи, кумачи, всякия выбойки, бумага хлопчатая, кушаки всякие, ревень и коренье чепучинное, пшено сорочинское, нашивки, пояски шолковые, сабли, полосы, ножи, тулунбасы, луки ядринские и мешецкие, наручи и доспехи, всякие ковры, попоны, шатры и полатки, миткалинные и бязинные полсти, орешки чернильные, ладан и москательные всякие товары, и селитра, которыми прежде сего торговали и меняли на свои товары русские торговые люди, и тех нам не покупати, и русским торговым людям в их торговле не мешати269…».

Как видим, в этом списке означено немало таких товаров – предметов важного бытового значения, широкого потребления, но также и роскоши – монополию на которые царское правительство считало для русских важной, ввиду высокого спроса на них: это необходимый всем для богослужения ладан, популярный лекарственный корень, крашеный шелк, многие виды тканей, элементы одежды, и такой национальный вид искуства, как ковры. А были и товары стратегического значения, торговать которыми немцам с персами прямо запрещалось. Это, в первую очередь, оружие, как смертоносное, так и оборонительное: сабли и (булатные) полосы для них, ножи, луки, наручи и доспехи, селитра, необходимая для производства пороха, и – что важно! – чернильные орешки. Запрет действовал в обе стороны: немцам было предписано «меди в Персию отнюдь не возить»; оружие для самообороны в пути немцы иметь могли, в том числе пушки и самопалы, но «не оставляя, однако, ни, того менее, продавая этих орудий в Персии». Понятное дело: ведь Москва сама тысячами экспортировала в Персию пищали, по поводу чего неоднократно протестовал Стамбул.

Конечно, этот список не исчерпывающий, особенно, когда дело касается не государственных связей Исфахана и Москвы, а личных взаимоотношений шахов и царей. К примеру, в 1662 г. царь Алексей Михайлович отправил в подарок персидскому шаху роскошную черепаховую кровать «немецкого дела», с «женой нагой резной золоченой». Дарил ему также западной работы зеркало. О некоторых личных великолепных подарках с той стороны (например, тронов, седел) рассказывалось выше.

Но зеркала дарились и нам с Востока: «особенно богаты были по украшениям зеркала турецкие, которые подносились царицам в дар от приезжих с Востока иноземцев, послов и купцов. Они были круглые, осмигранные, также четвероугольные створчатые, иногда, особенно круглые, с рукоятями, в золотом станке, осыпанном дорогими каменьями, алмазами, яхонтами, изумрудами, бирюзою и др.»270.

Или например, такой экзотический дар: «Богато украшенные золотом и каменьями опахала привозимы были царицам в дар с Востока», было и у царя «опахальце турское кругло; перье бело, червчато; черен серебрян золочен, лопастка с финифты»271, хотя имелись и своего, русского производства.

Приятные мелочи быта в обиходе царской семьи также бывали восточного производства, например, в 1630 году царевичу Алексею была подарена «чернильница кизылбаская, а в ней две черниленки медных, четыре ножичка перочинных, перышко тростяное». А то вдруг всплывут в описях царской казны какие-нибудь «ноженки булатные» или «осла (оселок) бела кизылбашская». «У царя Алексея Михайловича в числе особенных редкостей находился сосуд каменный (сосуд из нефрита от болезней), оправлен золотом, цена 6000 руб. (неимоверные деньги по тому времени)»272, конечно же, восточного происхождения.

Как ни странно, среди множества косметических средств и различных ароматических снадобий, которыми в изобилии пользовался двор, Забелин перечисляет зафиксированные в источниках произведения Запада и, особенно, России, но не называет никаких восточных благовоний или притираний, хотя это всегда была прямая специальность Востока273. Но судя по тому, что в приведенном договоре оговаривался ладан и «москательные всякие товары», подобная «бытовая химия» все-таки поступала из восточных стран в северную страну Россию.

Ну, а кроме материальных товаров, к нам импортировались и некоторые невещественные, но весьма полезные достижения Востока. К примеру, хорошо осведомленный Яков Рейтенфельс писал о русских: «В так называемые шахматы, знаменитую персидскую игру, по названию и ходу своему поистине царскую, они играют ежедневно и очень искусно, развивая ею свой ум до удивительной степени»274.

Все перечисленное говорит о том, что цивилизация Ислама тесно соприкасалась с русской культурой и активно и плодотворно воздействала на нее во многих отраслях быта, ремесла и искусства.

Архитектура

Найти восточный след в русской архитектуре – задача не из простых. Если западные зодчие и резчики по камню приглашались на Русь еще в те времена, когда здесь господствовал византийский стиль, то архитекторов с Востока сюда, насколько известно, никогда не приглашали вообще. Если, конечно, не иметь в виду территории Золотой и Большой Орды, Казанского и Астраханского ханств, где активное строительство свойственных мусульманской культуре светских и религиозных зданий началось после принятия татарами ислама в 1313 году. Но русские зодчие не ездили перенимать знания ни в Турцию, ни в Персию, ни в Орду, хотя на Ближнем Востоке могли бывать как паломники.

Поэтому воля к восточному ярко проявилась в средневековой русской архитектуре, наверное, только один раз. Зато так, что результат на многие века оказался в центре внимания зрителя, как своего, так и заезжего. И вообще стал символом Москвы не менее, а может и более, чем Кремль.

Речь, как легко догадаться, идет о соборе Покрова Богородицы на Рву (он же храм Василия Блаженного, далее ХВБ), увидев который в 1839 году, французский дипломат и наблюдательный путешественник маркиз Астольф де Кюстин был им донельзя шокирован и приговорил, не сдержав эмоций: «Страна, где подобное сооружение называется домом молитвы, – это Индия, Персия, Китай, а люди, которые приходят поклоняться Богу в эту банку с вареньем, – не христиане». Сказано со всей ясностью и определенностью, и в этих словах есть своя логика275. Быть может, для протестанта, с его доктринальной эстетической непритязательностью, такое высказывание было бы естественно, но де Кюстин был ярый католик, привычный, казалось бы, к художественной избыточности церкви. И тем не менее, броская восточная пышность и фантазийность ХВБ настолько его поразила, что он даже отказал православным русским людям в праве называться христианами.

Немногим ранее абсолютно сходным образом отозвался о главном московском храме другой весьма наблюдательный и неглупый европеец – Наполеон Бонапарт. В указе принца Нефшателя от 10 октября 1812 года, адресованном командующему артиллерией генералу Ла Рибуасьеру, со ссылкой на распоряжение самого Наполеона, пункт 6 гласит: «Снести все здания, находящиеся вокруг Кремля… и особенно мечеть со многими колокольнями». Речь, понятно, шла о Покровском соборе. Живи Наполеон в наше время, он мог бы знать афоризм гилеровского министра по делам оккупированных территорий на Востоке А. Розенберга: «Достаточно уничтожить памятники народа, чтобы он уже во втором поколении перестал существовать как нация». Инстинктом матерого завоевателя Бонапарт это понимал – и хотел нанести удар в самое сердце русского народа. К счастью, его распоряжение осталось невыполненным.

Необходимо подчеркнуть, что русские современники Наполеона и де Кюстина и сами вполне однозначно воспринимали своеобразие чудного храма как дань эстетике Востока. Анонимный автор статьи о соборе в «Путеводителе» 1827 года писал, что по своему облику храм «есть нечто отличное и удивительное: это смешение, так сказать, Азиатского с Готическим». Известный эссеист П. П. Свиньин дал в книге «Картины России» (1839) очерк, в котором утверждал: «Конечно, нет в мире другого памятника, в котором можно было бы найти подобное смешение противоположных архитектур: затейливости и пестроты Азиатской с величием и благородством Италианской, смелости и легкости Мавританской с тяжелостью и излишеством в украшениях готического вкуса и из всего этого составить нечто стройное, но фантастическое, исполненное поэзии и своенравия»276. Историк архитектуры И. М. Снегирев находил (1842) в соборе в целом соединение Индийского типа с Византийским, а в декоре – «смешение стилей мавританского, готического, ломбардского, индийского и византийского». Одна из глав книги «Руководство к истории искусства Франца Куглера» (М., 1869) прямо называлась «Мугамедданское искусство и сродственные ему группы восточнохристианского»; в ней Куглер находил полный расцвет этого стиля в «церкви Василия Блаженного». Наконец, автор первой истории московской архитектуры (1911) М. В. Красовский признавал «присутствие азиатских элементов в общем характере сооружения, а итальянских – в его деталях, поскольку к тому времени они стали составными элементами русской архитектуры»277. Оставим на совести авторов их коннотации с архитектурой разных европейских течений, но отметим, что все они на первое место выдвигают сродство ХВБ с Востоком, с Азией.