Урбанизация. Часть романа «Дым из трубы дома на улице Дачной»

Дед смачно высморкался и, плавно покачиваясь, побрел к месту своей прописки.

Стоял теплый летний вечер. Было еще не поздно, но солнце уже исчезло. Небо затянуло тучами. В воздухе ощущалось предгрозовое состояние; было душно и безветренно. Создавалось впечатление, что все замерло в предвкушении чего-то.

Эдик любил это состояние остановившегося настоящего, еще не начавшегося, но уже осязаемого грядущего. Он шел домой по пустынной аллее сквера имени XXII съезда КПСС, вдыхая полной грудью пахнущий дождем городской воздух. Его душа стонала от счастья; в животе плескалось необходимое ему для жизни количество алкоголя, туманя мозги и поражая печень.

Впереди Эдик увидел двух парней. Он сосредоточился и решил осторожно, чтобы не причинить людям неудобства и не задеть их, ровненько пройти между ними. Парни тупо смотрели на Эдика. Когда он прошел точно посередине, они, не говоря ни слова, набросились на него с кулаками.

– Вы что?! – вскричал удивленный Эдик.

Парни молча продолжали его колотить.

– Что вы де… – удар по левой щеке не позволил Эдику договорить фразу до конца.

Ничего не понимая, Эдик отмахивался от них. Он попытался пнуть одного из парней, но тот увернулся, и нога пролетела мимо. Удар в нос успокоил Эдика. Перед глазами поплыли красные круги…

Очнулся Эдик, обнимая дерево, держась за него одной рукой. Другой он прикрывал распухший нос. Жутко болела нога. Видимо, вывихнул, когда пинал парня.

Позже Эдик узнал, что эти два великовозрастных «лба» играли в «чи́ку», а он на эту «чику» наступил. По всей вероятности, парни решили вспомнить свою молодость, так как «чика» – это игра на деньги, точнее игра, в которой разыгрываются монеты различного достоинства; поскольку ставки представлены разменными монетами, не составляет особого труда предположить, что в «чику» играли, в основном, подростки.

Спустя время, в школьные годы Гены, пришедшиеся на эпоху развитого социализма, популярностью пользовалась другая игра, называемая «хватом». В отличие от «чики», «хват» намного проще в плане организации: не нужно искать ровную площадку, чтобы нарисовать линию – кон, устанавливать на нее столбиком монеты участников, решками вверх, от кона на определенном расстоянии рисовать другую линию, из-за которой участники бросали биту. Кстати говоря, еще одно обстоятельство не в пользу «чики»: необходимость иметь дополнительный реквизит – биту в виде плоского камня или свинцовой шайбы.

По правилам игры в «хват» монеты клали на внутреннюю сторону указательного и среднего пальцев. Затем подбрасывали и старались поймать на тыльную сторону руки. После монеты вновь подбрасывали и ловили сверху в одну ладонь. Перед игрой участник заявлял, каким количеством хватов он будет ловить монеты – либо все одним разом, либо несколькими. Например, если участников двое и один ставит монету достоинством в двадцать копеек, другой две монеты по пять копеек и одну десятикопеечную. В сумме получается сорок копеек четырьмя монетами. Можно поймать все за один раз, это самое простое; можно заявить два хвата, можно три или четыре – здесь все зависит от сноровки. Если поймал, то монеты твои. Существовало своего рода мошенничество, когда участник, рассчитывая на невнимательность партнера, намеревался выиграть, используя три хвата, ловил за два, а третий хват совершал в холостую.

В «хват» играли везде: на перемене в коридоре, в туалете, на крыльце школы, за школой, да где угодно. В случае какой-нибудь неблагоприятной ситуации, просто сжимаешь кулаки, опускаешь руки и притворяешься паинькой. А что я делал? Я ничего не делал. Ну, махал руками. Это мои деньги. И все в таком духе.

С «чикой», конечно, сложнее, в этом Эдик убедился на собственном горьком опыте. Играли бы те два «лба», предположим, в «хват», никаких проблем бы не возникло; прошел бы себе Эдик мимо, на них-то ведь он бы не наступил. А то разложились, нарисовали линии, установили кон, в сумерках-то на земле это хозяйство плохо видно. Они бы еще в гольф там придумали играть, лунок наделали, идиоты. К счастью, по условиям игры в «чику» лунки не требуются, участники по очереди бросали биту не в лунки, а в стопку монет. Необходимо, чтобы бита оказалась как можно ближе к монетам, в то же время за черту кона бита выходить не должна.

Тот участник, чья бита была ближе всех к лежащим на кону металлическим денежным знакам, получал право первого удара. Он бил по ним до тех пор, пока монеты переворачивались орлом кверху, занимая место в его кармане. Если они не переворачивались – ход переходил к следующему участнику. В том случае, когда на одного из игроков в «чику» снисходила «госпожа удача», то есть он умудрялся попасть битой в стопку монет, и хотя бы одна из них переворачивалась орлом вверх, – все деньги, стоящие на кону, забирал этот «баловень фортуны».

Чего не скажешь о тех двух парнях, тогда фортуна на них явно за что-то рассердилась и разбила предварительно аккуратно установленный столбик круглых денежных знаков достоинством ниже рубля ногами Эдика. Стоит заметить, фортуна Эдику также не улыбнулась, хотя и использовала его ноги – ни одна монета из кона орлом кверху не перевернулась, к тому же Эдика еще отмутузили.

* * *

Первый раз в камеру смерти Паша Хорошев попал в шестилетнем возрасте. С рождения Паша жил в двухэтажном деревянном доме на улице Подводников, которая находилась в микрорайоне Ераничи и шла параллельно улице Карпинского, по крайней мере, в той ее части, где стоял дом Паши. Микрорайон начал застраиваться на месте деревни Ераничи со второй половины тридцатых годов двадцатого века; тогда в микрорайоне начали появляться такие улицы, как Подводников, Снайперов, Танкистов, Кавалерийская, Конноармейская. В Ераничах, возле железной дороги – Транссиба, был даже лагерь НКВД, но это еще в сороковых годах, а позже, рядом с бывшим лагерем, там образовали школу садоводов и овощеводов.

На противоположной стороне улицы Подводников располагался так называемый частный сектор, то есть бревенчатые или из бруса индивидуальные одноэтажные жилые дома по типу деревенских, что вполне естественно, микрорайон-то возник на месте деревни. Дома, как принято, окружали приусадебные участки с надворными постройками; на земельных участках возделывали огороды, в основном под картошку, занимались разведением ягодных культур и фруктовых деревьев, как правило, яблонь и вишен. В одном из таких частных домов жил Пашин друг Сережа Карыпов. Недалеко от Пашиного дома, как выходишь из ограды – то справа, находилась колонка для набора воды, а Сережа проживал через два дома, только налево, если принимать во внимание колонку; кстати, колонку летом ребята использовали для утоления жажды.

В тот год, когда Паше исполнилось шесть лет, все и случилось. На водоочистительной станции, подающей воду в ту часть Дзержинского района, где совсем недавно Паша отпраздновал свой день рождения, что-то напутали или недоглядели, в общем, из-за халатности работников станции воду плохо очистили, в результате многие жители района заболели дизентерией. Пашу положили в больницу.

Что представляет собой больничная палата? Побеленный белой известью потолок, светло-зеленые стены, покрашенный светло-коричневой краской пол. Палата достаточно просторная, совместная для девочек и мальчиков разного возраста. С левой стороны от входа в палату вдоль стен расположены в ряд по четыре кровати, посередине между ними также по четыре кровати, но они в два ряда и сдвинуты вместе; у каждой кровати, мешая свободному передвижению, теснились тумбочки для личных вещей. Справа от входа, возле окна, на более меньшем пространстве, чем то, где располагались кровати, были установлены столики для приема пищи. На другом конце палаты, напротив входа, находился небольшой коридор, откуда налево можно было попасть в помещение медицинского персонала, а справа размещались туалетные комнаты, разумеется, раздельные.

Паша занимал кровать не у стены, а на ближнем к помещению медперсонала ряду сдвинутых вместе кроватей, крайней к импровизированному проходу, разделявшему спальные места пациентов и обеденные столики. На придвинутой к Пашиной кровати была койка Хафизы Каяевой, но за время нахождения в больнице они не общались; Хафиза, рослая темноликая девочка, большей частью сидела к Паше спиной, раскрашивая цветными карандашами картинки, а со временем нашла поклонниц среди некоторых девочек, у которых картинок для раскраски и цветных карандашей не было. Пашина соседка, с которой Паша, можно сказать, делил ложе, Хафиза значит, действительно выделялась не только своей выразительной внешностью, но и гардеробом – на ней было красивое ярко-желтое с черным рисунком платье, сразу видно, что новое. Непонятно, только, зачем Хафиза взяла его в больницу. Но эффект, надо признаться, имела.

Когда Хафизу выписывали, платье у нее забрали, видимо, платье понравилось кому-то из медперсонала. А что? Постирали, а потом сказали, что купили платье на барахолке, платье-то ведь хорошее. Шикарное платье. Надо признаться, Хафиза тоже оказалась не пальцем деланная, девочка устроила жуткий скандал, базлала на все отделение, прямо на глазах родителей, молча стоявших у входа в палату. Однако схватка была неравной – маленькая девочка против трех здоровых теток – и потому недолгой; Хафизу скрутили, пальцы разжали, и ее нарядное платье донашивал кто-то из детей медицинский работников.

Больница, понятное дело, не курорт и попадают туда в случае возникновения каких-либо проблем со здоровьем, а при дизентерии, хотелось бы напомнить, возникают частые позывы к посещению туалетных комнат, то есть диарея становится неотъемлемой частью жизни на период болезни. Паша, устроившись на новом месте, первым делом произвел осмотр той части больничной палаты, где, по его мнению, должны были размещаться кабинки с белоснежными унитазами; кабинки, только без дверей, в наличии имелись, белые друзья, а унитазы уже можно было назвать таковыми, также наличествовали, радовали присутствием даже приделанные к разделяющим унитазы перегородкам деревянные ящички для бумаги, выкрашенные, как и перегородки, в синий цвет. Только ящички эти оказались пустыми, причем во всех кабинках. Паша не требовал какую-нибудь дорогостоящую импортную бумагу с какими-нибудь пупырышками или запахом лаванды, ему было не до изысков, тем более, что Паша даже не знал, как пахнет эта самая лаванда. Хоть бы газету в ящички нарезали или старые больничные документы. Отсутствие туалетной бумаги ввело Пашу в ступор: а как же тогда?

На первый взгляд подобного рода ситуация с отсутствием туалетной бумаги и невозможностью из-за этого воспользоваться туалетом может показаться странной, но не для Паша, он был ребенком особенным, со своим пытливым умом и тягой к изобретательству. С самого детства. В садике, например, начал задумываться о несовершенстве организма: почему все так сложно? Сначала принимаешь пищу, потом идешь в туалет. Было бы намного проще, имея на животе дверцу. Предположим, у вас есть на животе дверца, вы ее открываете, кладете туда пакет с продуктами и закрываете, а на следующий день открываете, забираете пакет с отходами и выбрасываете его на помойку. Все просто. Зачем нужно городить всякие лабиринты хитросплетений?

Малопродуманный с точки зрения Паши процесс функционирования организма человека начинался совсем даже не с похода в туалет, а с начальной, предшествующей стадии, то есть со стадии приема пищи. А какие, собственно, еще могут быть ассоциации, если вы сидите за столом в детсадовской столовой, ведете себя прилично, никого не трогаете, никому не мешаете, молча, спокойно поглощаете приготовленную еду, а между столами вальяжно расхаживают воспитательницы и отвешивают вам подзатыльники, сопровождая подобные педагогические меры фразами: «сиди ровно», «не сутулься», «держи ложку правильно – не кулаком, а тремя пальцами ладонью вверх», «вилку надо держать ладонью книзу, мизинец должен торчать в сторону». Объясните: зачем мизинец должен торчать в сторону? Интересно, в каких Версалях они это видели? Вообще, зачем мизинец должен куда-то торчать? Вы что хотите: есть или проткнуть мизинцем сидящего рядом?

Или вот печень. Они приготовили на обед печень. Здоровые жареные куски с палец толщиной. Мало того, воспитательницы заставили эти жареные куски печени есть. Почти все дети отказались. Возникло противостояние. Детям было объявлено, что на тихий час пойдут те, кто съест печень, кто не съест – останется сидеть за столом. Постепенно сломались все, выдержал один Паша, он не ел печень. Вот что значит сила воли.

Надо признаться, в детские годы Паша много чего не ел, не только печень. Например, Паша не ел сыр; запах сыра и дыни напоминал ему запах грязных отцовских носок. Еще Паша не любил редьку с квасом, чайный гриб, окрошку и пельмени с уксусом. Кстати, о пельменях. Начиналось все в выходной день, как правило, в воскресенье с самого утра: сначала Пашин отец, Семен, прокручивает на мясорубке мясо – делает фарш; затем бабушка с Пашиной мамой на столе замешивают тесто, раскатывают его скалкой, при помощи стакана вырезают сочни; после этого все рассаживаются вокруг стола и лепят пельмени. Пашин отец через раз отправляет сырой фарш себе в рот, слышен даже лязг его зубов о ложку. Ну а что? Зачем ждать пока пельмени налепят, потом сварят, когда можно наесться сразу сырым фаршем.

Сваренные горячие пельмени раскладывают по тарелкам, наливают в плошку уксус, рассаживаются за стол, приглашают Пашу. Сейчас! Да чтобы Паша сел за стол где пахнет уксусом и вареными пельменями! Да никогда в жизни! Сам шаманский обряд с приготовлением фарша, теста и звуком папиных зубов о ложку заложил фундамент невозможности поглощения пельменей. Паша заявил, что ни за что не опустит пельмень в уксус; если так необходимо пельмень куда-то макать, тогда уж лучше в воду, лучше под водопроводным краном подержать. Выход нашел отец: «Зачем под краном. Не хочешь в уксус, макай в молоко». Паша согласился, но сидеть за одним столом с уксусом все равно не стал, сидел отдельно от всех за другим столом. Может быть, Паша инопланетянин?

Еще взрослые люди устраивают свадьбы. Вы только подумайте: СВАДЬБА. Само слово-то идиотское. Соседи в доме, где жил Паша, как-то организовали свадьбу. Сына женили. Так вот свадебное мероприятие произвело на маленького Пашу жуткое впечатление. Казалось бы, особая церемония, торжественный ритуал. В действительности обыкновенная пьянка: собравшиеся взрослые люди напились, бегали по подъезду, по двору, орали, устраивали борцовские поединки, один малоадекватный дяденька метал в дверцу стоящего во дворе соседского дровяника ножи. Дикость какая-то. Варварство.

Паша даже боялся расти. Вырастешь, станешь взрослым – придется жениться, а значит надо будет устраивать свадьбу. Однако поразмыслив некоторое время, Паша успокоился, пришел к выводу, что жениться можно и не устраивая свадьбы. В самом деле, что за событие такое, чтоб так праздновать? Ну стали люди жить вместе, и что? Люди и так вместе живут, в социуме. Раньше жили в разных домах, а потом стали жить в одном доме и в одной квартире. И что? Люди так живут. Вот если бы человек что-то создал, картину написал, например, или книгу, изваял скульптуру, изобрел что-нибудь – тогда понятно. Живут вместе все, создают семьи многие, а людей помнят по их творениям: Менделеев придумал таблицу, Ньютон – закон тяготения, Пушкин – великий русский поэт. А тут Пантелеймон женился на Ефросинье, Агафья сходила замуж за Ермолая. Это все равно что в туалет сходить; ты выходишь – а в тебя кидают зерна, монеты, хлопают в ладоши и кричат: «Ура!», «Поздравляем!», «С облегчение тебя», «Молодец!».

Стоит сказать, что детские Пашины размышления не всегда были абсурдными, иногда Паша, оказавшись в той или иной совокупности обстоятельств, все-таки приходил к правильным выводам, на основании которых принимал верные решения. В три года Паше подарили игрушечный набор альпиниста, где, безусловно, имелся небольшой ледоруб – алюминиевый с деревянной ручкой. Как известно, головка ледоруба включает в себя клюв и лопатку, либо молоточек вместо лопатки. В Пашином наборе головка ледоруба состояла из лопатки и молоточка с четырьмя пупырышками на бойке.

А что делать, раз подарили? Вот маленький Паша и ходил по квартире с ледорубом, постукивал им по всему, что попадалось под руку. Интересно же. Дедушка лежал на диване, смотрел как Паша, прохаживаясь перед ним, размахивал подаренной киркомотыгой. Дедушка в шутку предложил: «Пойди к бабушке, жахни ее по лбу». Паша обрадовался, побежал на кухню с явным намерением исполнить то, что дедушка за долгие годы жизни с бабушкой сам, наверное, хотел проделать, но боялся. Бабушка провела с внуком необходимую разъяснительную работу, после чего Паша вернулся в комнату, где на диване лежал дедушка, ходил мимо, ходил. Наконец подошел и стукнул молоточком дедушку в лоб.

Буквально накануне своего шестилетия, у Паши начали проявляться способности к нестандартному мышлению. Пашин папа решил во дворе дома, в дровянике, выкопать овощную яму. Яма и яма, взял да выкопал. Нет. Это все очень просто, это для примитивного мышления. Паша придумал целую теорию рытья ям, котлованов и всяких углублений в земле: перед тем как приступить к выемке грунта, на размеченное место надо выпустить кротов, и они выроют. А? Каково? Зацените, какая фантазия, какой полет мысли! То, что кротов сначала необходимо где-то найти, поймать, ну это ладно, данный вопрос решаем; но в то же время не факт, что кроты будут копать в установленном направлении. Как кротам объяснить поставленную перед ними задачу, чертежей-то кроты читать не умеют. Тем не менее, идея хорошая, попробуйте воплотить ее в жизнь.

В больничной палате Паша знал пока только одного Егорку Елшина, одногруппника по детскому саду, поэтому отправился выяснить животрепещущий вопрос относительно туалетной бумаги к нему:

– А где бумага?

– Там, – Егорка показал в сторону туалета.

– Там нету бумаги.

– Есть.

– Пойдем, покажешь.

Егорка молча повернулся и пошел в направлении туалетных комнат, шагал уверенно, не свойственным ему широким шагом, энергично размахивая руками в такт движению. Паша последовал за Егоркой. Глядя на уверенную походку приятеля, Паша сам уверовал в наличие бумаги в ящичках. Раз Егорка говорит – значит надо верить. Вот сейчас Егорка войдет и неведомо откуда появится бумага. Паша испытал некое облегчение в душе от мысли, что Егорка-то покажет и уйдет, а Паша останется с тремя новыми друзьями: унитазом, ящичком и бумагой. Егорка деловито вошел в туалетную комнату и засунул руки в одну из пустых емкостей для бумаги. Паша расстроился:

– А бумага-то где?

Егорка пожал плечами и так же деловито покинул помещение. Странная это штука, антропология. Голова у Егорки хоть и большая, но какая-то безмозглая. Тогда Паша решил пойти на самый верх, к самому что ни наесть главному начальству, с его точки зрения. В помещении персонала за столом сидела медсестра и что-то методично писала, по всей видимости, заполняла какие-то бумаги. Вот она. На данный момент для Паши медсестра являлась начальством, а поскольку она оказалась первой на его пути, то главным начальством. Паша, само собой, обратился к ней. А к кому еще? Где еще правду-то искать?

– Зачем тебе бумага? У тебя дизентерия.

Нет вы видели? Просто ведь спросил вопрос. Удивительно! Люди думают, раз они сидят за столом, морщат лоб и что-то там пишут, значит, создают о себе представление работающего человека. Больше Паша ничего не спрашивал. Не потому что потерял веру в начальство, просто иногда обстоятельства бывают сильнее нас, а дизентерия выступает в качестве усилителя. Паша подошел к столу, за которым сидела медсестра, спустил штаны, присел на корточки и прямо здесь перед ней опорожнил кишечник.

– Ах ты паршивец! Ты что сделал?! Засранец ты маленький!

Паша встал, натянул штаны; после облегчения во всем теле его лицо посветлело:

– Бумагу не надо. У меня дизентерия.

Как же медсестра хотела ударить по этой маленькой наглой рыжей физиономии! Но нельзя. Ребенок. А дети – цветы жизни. Цветы цветами, только убирать Пашины экскременты в виде кала все же пришлось. Во время тихого часа, когда все нормальные дети отдыхали, лежа в кроватях, Паша сидел в цинковом тазике с теплой водой. Нянечка посадила, чтобы мыл свою… В общем то место, которым Паша испортил медперсоналу настроение. Кстати, трусы нянечка постирала, при выписке из больницы их передали Пашиной маме; мама заслуг медиков не оценила, трусы выбросила. Что интересно, платье Хафизе Каяевой не отдали, а постиранные в хлорке трусы бережно вернули, даже в бумажный пакетик положили. Определенно платье себе забрали.

Надо заметить, что в палате в качестве пациентов находились не только дети младшего возраста, но и половозрелые подростки, заигрывающие с молоденькими медсестрами. Те, соответственно, принимали ухаживания. Несложно предположить, кто занимал в палате лидирующие позиции. «Шишку держал» высокий для своего возраста, физически развитый, достаточно симпатичный, светловолосый, сероглазый Илья Щелконогов, это как раз тот, который глядя на сидящего в тазу Пашу заявил, что давно чувствовал исходящий от Паши запах. Что ты чувствовал, что ты чувствовал! На грудь медсестер ты смотрел. Чувствовал он. Ага. Они халат специально на верхние пуговицы не застегивали.

Через какое-то время Паша в палате освоился. Оказывается, в стационаре бывают и приятные моменты, например, можно не лежать в кровати во время тихого часа, если проснулся раньше. Однажды в один из таких моментов, когда несколько пациентов встали, оделись, заправили койки и мирно прохаживались среди спящих товарищей, медсестра принесла трехлитровую банку сиропа шиповника и по доброте душевной, наливая сироп в столовую ложку, угощала тех, кто не спал; сказала, что каждый день будут давать строго столовую ложку приготовленного из шиповника густого напитка. Правда, медсестра тут же свое обещание нарушила, Паша заметил, как те, кто понаглее просили добавки, и медсестра им не отказывала. Паша, несмотря на то, что сироп ему понравился, просить дополнительную порцию не стал, хотел продлить удовольствие, чтоб каждый день вкушать понемногу и не надоедало.

После тихого часа сироп давали всем пациентам. Егорка Елшин думал, что микстура горькая и не вкусная, зажмурился и сразу запил водой. Глупый, что с него взять. Когда подтянулась после дневного сна банда во главе с Ильей Щелконоговым, они, распробовав сироп, до конца дня банку опустошили. Паше пожалел, что не попросил еще хотя бы одну ложку. Пришлось усвоить новый урок: если с Небес падает манна – бери, а то Небеса могут закрыться. А потому что не надо мухов ротом ловить.

Парням, естественно, торчать в замкнутом пространстве без дела быстро наскучило. Если младшие могли рисовать, раскрашивать картинки или строить домики из кубиков, то большие мальчишки придумали занятие поинтеллектуальнее, как им казалось: брали полотенца, а белые вафельные полотенца полагались каждому пациенту, на одном конце завязывали узел, таким образом получалось нечто вроде кистеня. Парни ходили по палате с импровизированными кистенями и колотили по всему, что попадалось под руку. Илья Щелконогов разбил даже выключатель освещения в палате. Само собой, никакого нагоняя со стороны персонала Илья не понес, его всего лишь пожурили. Конечно же, метросексуал!

Когда мысль работает в одном направлении, на сей раз осуществляя поиск объекта для применения кистеня, она неизбежно должна к чему-то привести. И она привела. В конечном итоге парни додумались до создания камеры смерти. Для этой цели использовали туалетную комнату: заводили по очереди мальчиков младшего возраста и дубасили полотенцами с завязанными узлами на конце, при этом еще открывали окно. Делалось подобное вовсе не для понижения температуры окружающей среды с целью придания камере смерти наиболее реалистичного характера, а для зрителей. Дело в том, что снаружи к окну приходили друзья находящихся в палате подростков, смотрели как лупили малышню и смеялись. Все прошли через камеру смерти. Паша тоже прошел. Конечно, было обидно. Не больно, а именно обидно. Полотенца, хоть и с завязанными узлами на конце, особой боли не причиняли. Но вот когда тебя несколько человек колошматят, а другие смотрят, да к тому же смеются, это Паша запомнил. Осмыслил и запомнил. И в будущем постарался в такого рода ситуациях не оказываться.

На следующий год Паша пошел в школу. Трехэтажное здание оранжево-розового цвета школы номер три находилось неподалеку, на улице Карпинского. Здание выглядело помпезно: на широком крыльце парадного входа по бокам установлены два больших шара, на фронтоне красовался прямоугольный с вертикально-горизонтальными скосами по углам и полукругом в нижней части щит, в котором столбиком написаны слова: «УЧИТЬСЯ УЧИТЬСЯ И УЧИТЬСЯ ЛЕНИН». Архитектурно школа сочеталась с двухэтажными жилыми домами, расположенными ниже по улице напротив дома, где жил Паша.

Обычное утро, необычный день, серый новенький костюм, за спиной ранец, в руках цветы, сбоку Сережа Карыпов в таком же облачении и с цветами, радостные родители, куда без них. Интересно, кто больше ощущал праздник – родители или Сережа с Пашей? Впрочем, Сереже процедура перехода из детского сада в школу явно нравилась – улыбка на лице, сам аж светится весь; Паша относился к происходящему как-то скептически: торжественное построение, напутственные речи, бряцание колокольчика его не очень впечатляли. В садике-то, по крайней мере, все было привычно, а здесь еще неизвестно, что там впереди.