Урбанизация. Часть романа «Дым из трубы дома на улице Дачной»

Только после шестой попытки стишок про ласточку дочитывался до конца, минуя всяческие заминки. Полдела сделано: стихотворение запомнилось. Теперь следовало добиться свободного его декларирования уже без опаски на сбивчивость, или, как говорила Пузикова, прочитать наизусть с выражением.

– Дам тебе я зерен, а ты песню спой, что из стран далеких принесла с собой… Ну как? – спрашивал Паша, прыгая на диван, ложась на спину и подскакивая, отталкиваясь ногами.

– Да чё-то как-то не так, – не унимался Сережа.

Паша шел на еще один заход, еще на один, а Сережа продолжал изображать театрального режиссера. Терпение все же не безгранично, все когда-нибудь заканчивается; Паша совместил функции актера и директора в их импровизированном театре, урезонив друга: «Хватит. И так сойдет».

На уроке, как только Пузикова объявила о проверке домашнего задания, то есть чтения выученных наизусть стихов, Паша резко вытянул вверх руку. Не поднял, держа локоть на парте, а именно вытянул руку вверх, Пузикова даже вздрогнула от неожиданности.

– Чего тебе?

Паша смутился. Какая-то глупая – чего тебе. Не знаю, чего. А чего ты хочешь? Своим бестолковым вопросом Пузикова изначально сбила весь настрой, но раз сделал шаг, надо идти вперед:

– Стихи читать.

Лидия Игнатьевна оторопела, как будто Паша вмешался и грубо нарушил некие планы учителя.

– Ну хорошо, иди.

Если сразу не заладилось, считай все, можно сливать воду. Стихи-то Паша прочитал. Два раза споткнулся – забыл слова, расстроился. Главное, дома-то тараторил без заминки. Вместо ожидаемой похвалы Пузикова выплеснула на Пашу море критики: неспособен запомнить слова небольшого текста, в голосе не звучали нотки радости, которые должны ощущаться при чтении излучающего позитив знаменитого стихотворения, повествующего о первых днях наступившей весны.

Ну и зачем нужны эти стихи? Нормально нельзя сказать: наступила весна, трава зазеленела, прилетели ласточки. Напридумывают бог знает что, а ты потом сиди и заучивай. Ладно если бы просто заучивать, так тебе еще и попадает, оказывается у тебя в голосе не звучат нотки радости. Ах извините пожалуйста! Или еще спрашивают: «А что автор этим хотел сказать? Наверное, он хотел сделать революцию». Да ничего он не хотел сказать, кроме того, что сказал; шел себе, настроение хорошее, на ум ему навеяло, он записал, чтоб людей порадовать, а всякие Пузиковы начинают фантазировать. Автор, скорее всего, сам бы очень удивился, узнай он о том, что хотел сказать своим произведением. Вот оказывается, что я хотел сказать! А я-то не знал. Кстати, а чего это ласточки разлетались? Переловить их всех, как китайцы воробьев3, чтоб не летали.

Испытывающий неловкость Паша стоял перед классом, пока Пузикова его отчитывала. Похоже, она еще больше заводилась пока читала мораль о недостойном поведении человека, неспособного правильно воспроизвести три четверостишья, содержащих в себе восемь строф по четыре строки в каждой. Не с той ноги встала, должно быть, или, как говорит папа, «мужик ее не отодрал». Теперь Паша понял значение папиных слов. Лучше бы отодрал. С другой стороны, не будешь ведь спрашивать перед тем как выйти к доске, отодрал тебя мужик ночью или нет. Пузикова, овца, влепила Паше тройку, по ее словам, это еще она проявила снисхождение. Сережа Карыпов сидел и ехидно улыбался.

В другой раз задали учить басню Крылова «Слон и моська». Паша, само собой, первым выходить не захотел, что он дурак, что ли, вдруг мужик у Пузиковой дома не ночевал, опять она на Паше зло срывать будет. Басню читал Максим Шилоносов, читал медленно, чтоб не сбиться и было время вспомнить последующие слова, при этом выдавая свою тягомотину, яко бы, за чтение с выражением.

– По… улицам… слона… водили, … как видно… напоказ…

Пузикова повелась на хитрость Максима, просто млела от его нудятины, сверкая овечьими зубами; надо полагать, в голове Лидии Игнатьевны ямб с хореем слились в каком-то невероятном экстазе, и от их союза рождались звуки изумительной какофонии. Пузиковой так понравилась декламация басни в исполнении Максима Шилоносова, что на уроке рисования, когда ученикам было предложено изобразить на бумаге какой-либо сюжет из аполога4 Ивана Андреевича Крылова про слона и моську, то эта дочь овечьего сына, Пузикова, попросила Дырокола вначале еще раз прочитать байку о непростых взаимоотношениях великана саванны и маленькой дворняги. Максим вышел к доске и затянул свою длинную песню:

– Известно, … что… слоны… в диковинку… у нас – … так за… слоном… толпы… зевак… ходили.

Ребятам быстро наскучило слушать бесконечную нудь Максима Шилоносова, им хотелось быстрей приступить к выполнению задания, на Максима никто давно не обращал никакого внимания, все переговаривались между собой, подсматривали друг у друга, в общем, были погружены в творческий процесс. Максиму и самому уже надоело, но ускоряться он почему-то не хотел, еле-еле дотерпел до конца:

– «Ай, … моська! … знать… она сильна, … что лает… на слона!», – одновременно со словом «слона» Дырокол сорвался с места и побежал к своей парте.

Какой новый интересный предмет появился во втором классе? Природоведение. Иногда занятия проводились на свежем воздухе, иногда после уроков организовывали походы в лесопарковые полосы: в микрорайон Авиагородок за улицей Дорожной и в микрорайон Балатово. В Балатовском парке много белок, ребята брали с собой орехи, угощали симпатичных зверьков с длинным пушистым хвостом, длинными, торчащими вверх ушами, заканчивающимися пушистыми кисточками. Белки людей не боялись, забирались прямо на ладонь вытянутой руки, где находилось приготовленное для них угощение. Один раз Ленка Останина даже заплакала – белка грызла орех у нее на руке, а держать вытянутую руку Ленка устала.

На одном из первых уроков по природоведению, когда занятия проходили не на свежем воздухе, а в классе, Лидия Игнатьевна поинтересовалась:

– Вы любите природу?

Паша возьми, да и выкрикни громче всех:

– Да-а-а.

А что? Паша действительно любил природу, она ему всегда нравилась. Пузикова обрадовалась, расплылась в улыбке, обнажив зубы:

– Паша, а ты хочешь вести журнал природы?

– Нет.

Губы Пузиковой сомкнулись, улыбка пропала, учительница с сочувствием, даже с жалостью посмотрела на Пашу, как на какого-то калеку или морального урода. Вести журнал вызвалась Надька Подковыркина.

Лидия Игнатьевна продолжила урок, на сей раз она решила выяснить, как ученики второго «Г» класса подкармливают птиц: ставят кормушки или выносят корм на улицу? Искра Каменских первая сказала, что у нее кормушка, Пузикова оскалила в улыбке зубы; вслед за Искрой еще несколько ребят заявили о наличии у них кормушек; Самсон и Фарит к великому разочарованию Лидии Игнатьевны, оказывается, выносят корм на улицу. Неувязочка получается, чтобы Самсон что-то куда-то выносил – это вряд ли, а Фарит точно ничего никуда не выносил.

У Паши кормушки не было и хлебными мякишами в птичек он не бросался, но настроение учителя оценил правильно и решил восстановить упавшую из-за вопроса о журнале природы репутацию. Паша так расхвалил свою порожденную фантазией кормушку, что Лидии Игнатьевне в голову залетела шальная мысль: в следующий раз организовать поход всего класса к Паше во двор, посмотреть замечательное творение рук человеческих.

Оп-па. Перебор. Сережа Карыпов, усмехаясь, посмотрел на Пашу – интересно же, как приятель будет выкручиваться. Пришлось врать в обратном направлении, на ходу придумывая, как папа повез кормушку в гараж, к себе на работу, чтобы вот тут приделать жердочки, сверху прикрепить конек, по бокам закрыть и проделать окошечки, а Паша хотел потом раскрасить, чтоб красиво было. В общем, наговорил прилично, Пузикова поход отменила, на Пашу посмотрела, как на конченного дауна. Позже папа кормушку в конце концов Паше изготовил, принес с работы; не такая, конечно, как в Пашиных мечтах, но все равно необычная: стойки из металлического прутка, двускатная крыша, жердочки по периметру. Только Паша про кормушку в школе помалкивал, не хватало ему еще делегаций во двор.

Все-таки зря Пузикова рассердилась на Пашу из-за того, что он не захотел вести журнал природы и не показал замечательную кормушку. Любовь к природе журналом не огранивается, а птичью столовую Паша ведь сделал, папиными руками, правда, но все равно. Вообще Паша старался соответствовать заявленным требованиям: если сказал, то подтверждение словам должно быть; если вступаешь с кем-то в полемику – не уступай возражателю ни в чем. Паше был свойственен дух соперничества, он считал, если оппонент знает, значит и ты выучи, оппонент подтягивается пятнадцать раз – и ты делай; поэтому с наступлением весны Пашино решение охранять природу являлось вполне закономерным.

Компания ребят ходила по близлежащим улицам в поисках негативных воздействий, наносящих вред окружающей среде. Начали со сбора сухих веток и переносом их на новое место, полагая, что перемещение веток с одного места в другое на десять метров каким-то образом обезопасит природу. Затем перекатили бревно, только не на десять метров, а на немного меньшее расстояние. На пригорке среди молодой зеленой травы увидели вылезшего из земли червяка. Паша обратился к ребятам:

– Еще холодно, земля холодная, червяк может замерзнуть.

Было бы объявлено. Детвора приступила к оказанию экстренной помощи дождевой козявке. Червяка пытались затолкать обратно в толщу земли, каждый хотел принять в этом участие, несколько ребячьих рук на одного беззащитного червяка. Смог ли червяк выжить после спасения неизвестно, прощупать пульс и проверить наличие дыхания у червяка возможности не было.

Вскоре охранять природу в роли дружинников надоело, появилась идея получше – найти подбитого голубя и вылечить. Голубь ведь символ мира, вылечить его – двойной зачет. Поиски попавшей в беду птицы ни в этот день, ни на следующий к ожидаемому результату не привели. Подбитые голуби не попадались, а желание помочь пернатому другу возрастало. Надо думать.

Придумали. Если подбитого голубя найти не удается, значит голубя следует подбить самим, а потом вылечить. Развернулась работа в этом направлении. Сначала изготовили самострелы: выпилили, затем обстругали из доски подобие ружья, включающим в себя приклад, рукоятку и цевье. К цевью вместо ствола, в передней его части, крепилась резинка. На первом этапе попробовали авиационную резинку с круглым сечением, используемую в моделях самолетов, такая нашлась у Данилки Худякова, его брат занимался авиамоделированием; авиационка не подошла – слишком слабая, она годилась лишь для проволочных рогаток. Тогда воспользовались продаваемым в аптеке медицинским жгутом такого же светло-коричневого цвета, как и авиационная резинка; жгут разрезали вдоль длины лезвием для безопасной бритвы на более тонкие ленты. Сверху самострела возле рукоятки приделали металлическую прищепку с достаточно жесткой пружиной.

Пульки для стрельбы смастерили из алюминиевой проволоки – нарезали кусачками на сегменты и загнули; Данилка Худяков в месте сгиба пулек нанес зарубки, внеся таким образом конструктивные изменения в поражающие элементы для своего самострела. Все. Оружие готово. Оставалось всего лишь завести пульку за резинку, натянуть и зажать. Для производства выстрела требовалось навести самострел на цель, затем большим пальцем руки нажать на прищепку.

Чтобы привлечь голубей набрали хлеба, крошили и бросали на землю. Долго ждать не пришлось, пернатые друзья слетелись, привлекаемые дармовым угощением. Последовали выстрелы. Надо признаться, ожидаемого эффекта изготовленные с таким старание пульки не производили, голуби лишь подпрыгивали, взмахнув крыльями, и продолжали поглощать разбросанные хлебные мякиши, курлыкая от удовольствия. Постепенно борьба за право выходить подбитого самими же голубя переросла в состязание по стрельбе из самострелов по мишеням – верх взял соревновательный азарт. Больше всего подходили мишени, сделанные из тетрадных листов, хотя бы было видно попадание в них пулек; поставленные бутылки, например, не разбивались и не падали, можно было только услышать звук пулек о стекло, это если еще попадешь в бутылку. Быстро закончившиеся пульки – не все удавалось найти после выстрела – заменили обычными камушками.

За ребятами всюду таскался Давид Садвокасов, мальчишка лет пяти. С умом ребенка, но не по годам физически развитый, Давка стойко переносил все проблемы, связанные с разницей в возрасте; он никогда не плакал, старался не отставать и делал все, что ему говорили. Когда Давка падал, например, катаясь на самокате, то морщась от боли, потирал ушибленное место и спрашивал:

– Здорово я упал?

Ребята, само собой, пользовались этим стремлением Давки соответствовать им во всем и всячески над Давкой по-дружески измывались: выворачивали наизнанку шапку, застегивали пальто не на те пуговицы, чтоб напоминал ребенка подземелья; подвешивали на турник и просили подтягиваться, и Давка подтягивался, причем, больше раз чем некоторые из превосходящих его по возрасту приятелей. Как-то дворовая компания нарезала вицы из молодых веток деревьев, каждый обзавелся собственной вицей; Паша, заботясь об эстетике, у своего прутка удалил кору, размахивать белоснежной вицей оказалось намного приятнее. Друзья последовали его примеру.

– А мне? Сделайте мне так же, – обратился Давка к ребятам.

– Она белая, потому что мы ее молоком облили.

– Облейте мне тоже молоком, – Давка протянул вицу старшим товарищам.

– У нас нет больше молока, мы его на свои вицы вылили. Ты иди домой, попроси молока и облей.

Давка понесся в сторону подъезда. С вицей в руках, в вывернутых наизнанку пальто и шапке, облепленный репейником, Давка напоминал пьяного пастуха. Вернулся он минут через пятнадцать без вицы, опрятно одетый, застегнутый правильно на все пуговицы, очищенный от плодов лопуха в виде круглых коробочек с семенами, имеющих небольшие колючки; Давка подошел, ребята молчали, ждали какой-нибудь реакции от Давки, что-то ведь дома произошло, но тот молчал. Ребята не выдержали:

– Ну чё, облил?

– Нет, – грустно ответил Давка, глядя куда-то в сторону.

Приятели, не проронив ни слова, переглянулись. Немного погодя Давка продолжил:

– Вы нехорошие.

Популярностью у ребят во дворе пользовалась игра в догонялки, в которой главную роль исполнял Давид Садвокасов. Паша, Сережа Карыпов и Данилка Худяков совали в руки Давке часть спиленного ствола дерева сантиметров десять в диаметре и длиной около полутора метра, объясняя правила: «На. Бей нас». Давке сказали, и Давка делал. Один конец ствола Давка упирал в живот, обнимал ствол руками и, бегая за ребятами, пытался нанести улар либо сверху, либо сбоку. Вы представляете, как это здорово, когда за вами гоняется пятилетний малыш с дрыном в руках. Садануть-то жердиной Давка собирался по-настоящему, он ведь не понимает, с другой стороны шансы не равны, догнать ребенку более взрослых оболтусов сложно, отсюда у них, у оболтусов, и появляется удаль молодецкая. Однако у игры имелся один недостаток – человеческие возможности оказались не безграничны, несмотря на то, что ты Давид Садвокасов, поэтому Давка быстро уставал.

– Давка давай! Чё встал? – кричали ребята опустившему на землю противоположный конец дубины, переводящему дух Давке. – Хватит стоять. Давай, лови нас.

– Сейчас, – отвечал Давка, подымал дубину и пускался в погоню.

Сережа, увертываясь от Давки, спрятался за скамейку. Давка его маневр заметил, встал напротив с поднятым дрыном, изготовился. Сидя за скамейкой, Сережа оказался лишен способности в полной мере осматривать окрестности, оперативный простор для него был потерян; появилась необходимость оценить обстановку, и Сережа осторожно поднял голову над спинкой скамейки, попытался окинуть взором появившееся перед глазами пространство. Сначала увидел стоявшего перед собой Давку, после заметил опускавшуюся на голову дубину; желание жить оказалось сильнее, Сережа мгновенно скрылся за спинкой скамейки, вовремя убрав из-под удара содержащую мозг часть тела.

Все же иногда Давка брал верх над старшими приятелями, подчиняя их своей воле, и ничего нельзя было с этим поделать. Возникала данная ситуация в установленные природой сроки, когда срабатывал биологический будильник, и Давка ощущал устойчивую потребность опустошить заполненный мочевой пузырь. О намерении избавиться от вырабатываемой почками жидкости Давка, разумеется, никого в известность не ставил, просто спускал штаны, направлял детородный орган в сторону ребят и с криком: «Оболью!» гонялся за приятелями.

Приходилось убегать, потому что неизвестно, на какое расстояние полетит струя из Давкиного брандспойта, а быть облитыми жидким продуктом метаболизма, выделяемым Давкиными почками, не очень-то хотелось. Между прочим, Давкин брандспойт вызывал искреннее уважение, его развитие явно опережало возраст хозяина – Давка обхватывал свое достоинство двумя кулаками, держа кулаки вдоль длины члена.

– Давка прекрати! Не смей, дурак! – орали ребята, разбегаясь в разные стороны.

Давка успокаивался только тогда, когда выгонял компанию друзей со двора, орошал землю, натягивал штаны и отправлялся на поиски недавно преследуемых товарищей.

Табун мчащихся по степи лошадей, скачущие всадники, пущенные из лука стрелы. Паша решил бежать. Вот было бы здорово угнать куда-нибудь далеко на лошадях и жить там свободно, как кочевники. Ребятам Пашина затея не понравилась. А что вы хотите? Класс «Г». Поддержал только Самсон Пятибратов, ему было все равно куда, лишь бы отсюда. Понравилось – не понравилось, а в голове осталось. Летом в разгар каникул ватага пацанов отправилась в поход на озеро за кинотеатром «Мир». Там ловилась рыбка большая и маленькая. Нет. Подождите. Это, вроде бы, откуда-то не отсюда, из сказки из какой-то, что ли. Впрочем, Лёвка Евсюков полагал: раз есть вода, значит и рыба в ней должна быть.

Лёвка взял в поход рыболовные снасти – стащил у отца намотанную на каркас леску с крючком, грузилом и поплавком; каркас сделан из пластмассы серого цвета в виде рыбы, посередине совпадающее по форме с поплавком отверстие. Удилище Лёвка не тронул – отца побоялся, взятую без спроса леску тот еще переживет, а за удилище может влететь не по-детски. Да и зачем оно? Палку можно и на месте найти. Егорка Красноперов прихватил буханку хлеба, Данилка Худяков – самострел на всякий пожарный, Самсон Пятибратов – одолженный без спроса у братьев перочинный нож и спички, Сережа Карыпов – банку тушенки, Паша – куски вареной курицы из супа, Толик Студебеккер – воду в плоской стеклянной бутылке с металлической закручивающейся пробкой.

– А чё там раньше было? Вода провоняется, – поинтересовался сомневающийся насчет воды Паша.

– Стекло запахов не сохраняет, – успокоил Толик. – Пластмасса сохраняет, а стекло нет.

Давку Садвокасова с собой брать не стали – маленький еще. По дороге встретили шестилетнего Зосика, Зосиму Бизина, вышедшего на улицу с трехколесным велосипедом. Данилка попросил:

– Прокати меня.

– Д-д-давай.

Данилка встал на задние полуоси велосипеда, уставился в даль по ходу движения. Зосик покряхтел, подергал телом из стороны в сторону, посмотрел вниз, под велосипед:

– С-с-слезь-ка.

– А? Чё? – Данилка перевел взгляд на Зосика. – Какая слеська?

– С-с-слезь-ка! – Зосик сопроводил слова жестом, показывая Данилке, что нужно сойти с велосипеда. – Ре-ре-ремонтировать надо.

– А-а-а. Ну давай, ремонтируй.

К озеру подошли с восточной стороны, берег оказался несколько пологий, но у воды узкая песчаная полоска была ровной. Вокруг озера прохаживались немногочисленные группки праздношатающихся подростков, как-никак самый разгар трудового дня, встречались также пенсионеры с внуками, но не в таком количестве. Ребята потрогали воду, ощущения понравились, вода хорошо прогрелась. Лёвка сразу принялся разматывать леску, без всякой удочки закинул снасть в воду и уставился на поплавок. Паша так не понял, насаживал Лёвка что-то на крючок или нет; крючок и грузило, кстати, хорошо виднелись в прозрачной воде, на поплавок можно было и не смотреть. Лёвка еще хлеба накрошил в воду, видимо, рыбу хотел прикормить. Возле Лёвки остановился заинтересовавшийся рыбной ловлей седоусый мужчина, гулявший с двумя мальчиками равного или чуть младшего по сравнению с пришедшей компании возрасту.

Лёвку Евсюкова называли Задом. Не Зад, а Задом, то есть Лёва Задом. Прозвище закрепилось за ним после выхода на экраны страны кинотрилогии «Хождение по мукам», в которой всем запомнилась фраза Льва Николаевича Задова, одного из представителей анархистской организации: «Я Лёва Задов, со мной шутить не надо!» Просто в фамилии знаменитого анархиста поменяли последнюю букву «в» на «м»; здесь сработал принцип «как слышится, так и произносится».

– Чё, пацаны, купаться будем? – спросил Данилка.

– Ребята, здесь купаться не надо, – предупредил седоусый мужчина. – Здесь вода грязная. Вон сколько хлама всякого на дне валяется, – мужчина показал рукой в сторону Лёвкиного поплавка. – Там даже дохлые кошки есть.

На дне действительно сквозь ил проступали какие-то помятые ведра, старые чайники, бидоны, барахло в общем. Мужчина не долго стоял возле Лёвки, осознал сказанное им же самим про валяющийся на дне хлам, понял, что в такой воде пойманную рыбу ждать придется до тех пор, пока Василиса Премудрая не махнет рукавом и из него рыба не вылетит.

– Все равно купаться будем, – настаивал Паша. – Зря что ли сюда пёрлись. Я точно буду.

– Тогда вон туда пойдем, – предложил Егорка, – там глубина досюда, – Егорка поднял правую руку, приставил ребро ладони к груди.

– Пацаны! Давайте тут. Тут баще5, – Толик нашел хорошее место подальше от Лёвки, слева от него.

Ребята разделись и залезли в воду. Как же здорово! Вода теплая. Сначала бултыхались и ныряли без спортивного интереса, потом устроили соревнования: кто дольше просидит под водой, и кто дальше проплывет, правда, плавать никто не умел, но все равно, хотя бы метр, два или даже три. Первым сошел с дистанции Данилка, вскрикнул, выскочил на берег, разглядывая порезанную кровоточащую рану на ступне правой ноги. За Данилкой «сдулся» Толик, а дальше Паша не запомнил, потом все вышли с порезанными ногами. «Слабаки!» – подумал Паша, глядя на приятелей.

После того как израненная братия развела костер, Паша тоже выбрался на берег. Какая все-таки вкусная эта тушенка с пожаренным на костре хлебом! Самсон хотел запихнуть в рот вареную курицу, ее так же дополнительно обжарили на огне, но вдруг замер, глядя на берег озера, расположенный с южной стороны, пологий, что и восточный, который облюбовали ребята:

– Пацаны, там Потя!

Ребята посмотрели на Самсона, затем перевели взгляд в направлении южного склона, куда показывал рукой Самсон. Там к воде действительно спускался некий долговязый парень в красных трусах.

– Какой Потя?

– Потя – он бандит, – вполголоса пояснил Самсон, брызгая слюной. – Он нас утопит.

Когда Самсон говорил, у него всегда изо рта слюна летела. Если Самсон ел, а молча он не ел никогда, то изо рта у него вместе со слюной летели еще и кусочки пережеванной пищи. Без салфетки или полотенца перед Самсоном вообще лучше не находиться, а лучше всего перед Самсоном не находиться совсем, потому что рот у Самсона закрывался редко.

– Сомик, ты чё канишь6?

– Да я вам говорю. Он бандит, он нас утопит.

– А чё, пацаны, помните весной нашли человеческую голову? – вспомнил Егорка.

– Ага, – подтвердил Толик. – Потом выяснилось, что это студенты медики взяли голову из анатомички, хотели перед девчонками повыпендриваться. А потом потеряли. Они ее искать стали, но не нашли. Весной снег растаял и тогда нашли голову.

Ребята завелись, принялись вспоминать слышимые ранее всякие страшилки и слухи о жутких происшествиях в городе. Паша единственный из всех, кто не поранился во время купания, рассудил это в свою пользу – значит он самый закаленный, поэтому опять пошел купаться. Егорка, глядя на барахтающегося в воде Пашу, поинтересовался:

– Ты еще не порезался?

– Не-а.

Приятели, сидя на берегу, продолжали нагнетать страхи.

– А еще говорили, на Разгуляе, возле кладбища, женщин молодых выслеживали и на кладбище утаскивали. А если с ней парень был, то его убивали и в могилу закапывали.

– А я слышал, в Балатовском парке женщина с дочерью шла, а им на встречу трое бандитов вышли. Они хотели дочь с собой забрать, а женщина сказала: «Меня возьмите, а ее отпустите». Они согласились, дочь убежала, а женщину больше никогда не видели.

– Точно. Вспомнил про парк. Дядька захотел водки выпить, пошел в парк, разложился там на пенечке, газетку постелил, селедочку порезал, а его сзади по голове тюкнули. Все золотые зубы ему плоскогубцами повыдергали. Евонные зубы тоже повыдергали, которые рядом с золотыми были.

– Пацаны! – заорал Самсон. – Потя на нас посмотрел! Он нас заметил! Все, пацаны, щас он нас утопит.