Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

Потом Папа выписался из Госпиталя, и мы стали жить дальше…

~ ~ ~

В школе, наш шестой класс перевели обратно на второй этаж в главном здании. Из-за беспрерывного чтения книг, вперемешку с телевизором, времени на домашние задания у меня, практически, не оставалось, учителя меня стыдили, но продолжали ставить хорошие оценки, просто по привычке…

В общественной жизни школы я сыграл роль Коня в инсценировке силами пионерской дружины школы. Эта роль досталась мне потому, что Папа сделал большую лошадиную голову из картона, и на сцене я представлял собой конскую голову и передние ноги.

Мои руки и плечи скрывала большая шаль, и она же, заодно, прятала ещё одного мальчика, который в согнутом положении держался за мой пояс, исполняя роль задней части четвероногого. На сцене лошадь не говорила никаких слов, потому что просто приснилась лентяю в виде ужасного кошмара, чтобы он от испуга начал хорошо учиться.

Постановку мы представили в школьном спортзале, и в Клубе Части, и даже ездили на гастроли за Зону – в клуб деревни Пистово. Повсюду выход коня на сцену вызывал оживление в зале.

~ ~ ~

Кроме кино в Клубе Части, я иногда ходил в Дом Офицеров, попросив у родителей деньги на билет. Там я впервые посмотрел Французскую экранизацию «Трёх Мушкетёров».

Перед сеансом, в толпе, заполнившей просторное фойе, ходили нехорошие слухи, что фильм не привезли. Вместо него покажут другое кино, и не придётся возвращать деньги за проданные билеты.

Чтобы не вслушиваться в такую жуткую весть, я безотрывно разглядывал парадный портрет Маршала Малиновского. Он своей рамой занимал полстены фойе, иначе бы не поместились все его ордена и медали.

(…моё «я» из того периода ещё и слыхом не слыхивало про Эдди Мёрфи, и не сомневалось, что Германию во второй Мировой войне мы победили один на один, потому что Советский народ в любую минуту готов умереть за нашу Советскую Родину, бросившись под танк или на амбразуру дзота, ну, а к тому же у нас имелось непревзойдённое вооружение – «катюши» (то моё «я» не знало, что каждая «катюша» монтировалась на Американский «студебеккер»)…)

Коллекция разноцветно блестящих кружков, крестов, звёзд – пришпиленных, привинченных, приколотых для экспозиции на Маршале, не оставляла ни одного живого или свободного места на его парадном кителе, а медали меньшего достоинства болтались ниже пояса, – на чреслах, словно полы кованой кольчуги.

И я дал слово окольчюженной Модели, что не пойду смотреть ничего другого, пусть хоть и не вернут мне деньги за билет.

Однако тревога оказалась ложной, и счастье, щедро сдобренное звоном шпаг, длилось целых две серии, к тому же в цвете!

~ ~ ~

Освоение Библиотеки Части достигло своего апогея. Дальше или больше, или выше – некуда. Меня давным-давно перестали пугать картинки в просторной пустой прихожей, а кроме того я стал заправским полколазом.

Полки книжного лабиринта настолько тесно толпились одна к другой, что я наловчился восходить до самого потолка, упираясь ногами в полки по обе стороны узких проходов.

Не скажу, что на недосягаемых прежде высотах нашлись какие-то особые книги, однако приобретённые навыки альпинизма повышали моё самоуважение. Как и тот случай, когда Наташа оторвала меня от диванного чтения известием про сову в подвале углового здания.

Конечно же, я сразу выбежал вслед за сестрой.

Коридор подвала освещался одинокой лампочкой, чудом уцелевшей в эпоху «шпоночных» войн. В конце коридора, под проёмом в приямок, на полу сидела большая птица, куда крупнее совы. Это был настоящий филин, который сердито вертел своей ушастой головой и щёлкал крючком носа. Не диво, что детишки не решались подойти.

Мои дальнейшие действия развивались буквально сами по себе, и оставляли впечатление, будто мне каждый день приходится общаться с приблудными филинами.

Сняв клетчатую рубашку, я набросил её на голову птицы. Потом ухватил за когтистые ноги и поднял над полом.

Филин не сопротивлялся под покровом из моей одежды. Куда теперь? Домой, конечно, тем более что я в таком полураздетом виде.

Мама не согласилась держать у нас такого великана, хотя в квартире соседей Савкиных жила здоровенная ворона.

Но Мама возразила, что бабушка Савкиных день-деньской подтирает вороний помёт по всей квартире, а кто у нас будет, если все на работе и в школе?

Скрепя сердце, я пообещал наутро отнести филина в школьный Уголок Живой Природы, потому что там уже жили белка и ёж, в отдельных клетках. Только пусть до тех пор посидит пока в ванной.

Чтобы филин подкрепился, я отнёс туда краюху хлеба и блюдце молока. Он грустно сидел в углу, и даже не взглянул на пищу, опущенную на плитки пола. Уходя, я выключил свет, в надежде, что будучи ночным хищником, он и по тёмному найдёт.

Утром, самым первым делом, я включил свет в ванной, но увидел, что филин к еде и не притрагивался даже. И он ничего не съел, пока я завтракал на кухне, хотя на этот раз свет в ванной оставался включенным, специально. Нет, это не добавило ему аппетита.

Потом я оделся, схватил его за голые ноги и понёс в школу.

Наверное, филинам неудобно висеть головой вниз, потому что этот постоянно подворачивал свою кверху. Насколько пускала шея. Иногда я отдавал свой портфель брату и нёс птицу обеими руками, в привычном ему положении, головой вверх.

Когда со взгорка открылся далёкий вид на школу, голова филина уронилась, и я понял, что он мёртв. Я даже несколько обрадовался, что ему не придётся жить в неволе Живого Уголка, где так плохо пахнет.

Покинув тропу, я спрятал его в кустах, потому что однажды видел ястреба, повешенного на суку старого дерева на Бугорке. Я не хотел, чтобы из моего филина выдирали перья и всячески увечили, пусть даже и после его смерти…

Впоследствии Мама говорила, что птица умерла, скорее всего, от старости и пряталась в подвале, чтобы сдохнуть.

(…но я думаю, всё так случилось затем, чтоб мы с ним встретились. Он явно был посланником ко мне, просто я ещё не разгадал послание… Птицы они ведь не только птицы, об этом ещё и авгуры знали…

Мой дом в Степанакерте стоит на склоне глубокого оврага, позади Роддома. Самый крайний дом в тупике, воистину тихое место.

Однажды, приближаясь к дому, я увидел птицу, не больше воробья, в сухой траве поздней осени, чуть в стороне от тропинки.

Неверными путающимися шагами, она брела через ломкую траву, будто тяжко раненная, волоча за собой свои крылья. Я взглянул мимоходом и пошёл дальше, под грузом собственных проблем…

На следующий день мне стало известно, что именно в тот момент, чуть глубже в овраге, зарезали молодого человека – наркушные разборки.

Та птичка была душой убитого, и в этом никто меня не переубедит…)

~ ~ ~

Осенью после лета в раздельных отпусках, старшая часть нашей семьи ударилась в грибничество.

Конечно, грибов на Объекте хватало, два шага в сторону от торной тропы дом—школа—дом, и вот тебе – опята, моховики, подосиновики, не говоря уж о сыроежках и волчьем табаке (который абсолютно несъедобен, однако тоже гриб), просто у прохожих нет времени отвлекаться на грибное изобилие…

Но когда получаешь бумажку с разрешением покинуть Зону на весь воскресный день, а сверх того предоставлен грузовик для вывоза группы грибников за Зону, «тихая охота» начинает выглядеть привлекательней. Наверное, все эти удобства и раньше скрашивали жизнь обитателям Объекта, только родители не пользовались ими, пока не грянула необходимость покрепче помириться, после раскольного лета.

(…естественно, в ту осень я ничего такого и не думал даже, а просто радовался, что еду с родителями в лес, что будем собирать грибы… Нет, не искать, а именно собирать те, которые соизволят найтись. Сколько бы ни искал, толку не будет – даже если они под самым носом – пока сами тебя не окликнут. Без зова – проходишь мимо, они другого дожидаются кого-то.

Понадобилась жизнь, чтобы понять – это касается не только грибов, но и любой другой неживой (Ха!), неодушевлённой (да, ну?) вещи…)

Специально для грибных воскресений, Папа сделал три ведра из крепкого картона, лёгкие и вместительные. В лесу Зонные грибники расходились почти по одиночке, изредка обмениваясь далёкими «Ау!», по которым не угадать кто это кричал и откуда.

Мне нравилось настороженно бродить по тихому осеннему лесу, влажному от тумана и измороси. Конечно, мы не собирали слишком хрупкие сыроежки, но подосиновики, маслята. моховики были хорошим сбором.

Папа сделал маленький нож каждому, чтобы не портить грибниц, и грибы снова бы росли в своём грибном месте, к тому же, на срезе сразу видно червив гриб или нет.

Самым лучшим грибом считался «белый», только он меня ни разу не окликнул. Незнакомцев я относил Папе, и он объяснял: этот рыжик, это волнушка, а этого выбросить – поганка.

Дома грибы высыпались в большой эмалированный таз, чтобы замочить на ночь вместе с луковицей. Если до утра луковица не посинела, значит в тазу нет ядовитых, и Мама их готовила или мариновала.

Всё было очень вкусно, но ходить за ними по лесу – намного вкуснее.

. .. .

Однажды в воскресенье, когда родители ушли куда-то в гости, мы втроём затеяли беготню по квартире. Пятнашки на троих. Резкий стук в дверь прервал потеху.

На площадке стоял новый сосед с первого этажа, который сказал, что если родители не дома, это ещё не значит, будто можно на головах ходить, а когда они вернуться, им будет сказано, что мы не можем себя вести.

Совсем вечером Наташа прибежала с площадки объявить тревогу – родители шли уже домой, но на первом этаже их задержал своими жалобами сосед из квартиры под нами. Ой, что будет!

Как ей удалось оказаться в нужном месте в нужное время?

Очень просто. Площадка служила как бы продолжением квартиры, и там хватало места играть в волейбол воздушным шариком. Мама стала даже превращать её в спортзал и, когда не на работе, прыгала там со скакалкой.

Мы наперебой последовали её примеру, но у меня не получалось так же хорошо, как у Наташи, которая чуть что и – на площадку, вот и услышала соседский перехват…

Когда они вошли, лицо у Папы было очень злое. Не снимая пальто, он прошёл на кухню и принёс табурет в комнату родителей. Там он сдвинул дорожку в сторону и хлобыстнул табуретом об пол.

– Потише, да? – прокричал он доскам пола, и ещё раз шарахнул по ним сиденьем табурета. – Так хорошо, а?

Я понял, что нас не станут наказывать, но всё равно как-то это было не совсем правильно…

. .. .

Для подкрепления в школе, мы брали туда бутерброды, завёрнутые Мамой в газету, чтобы на большой перемене вынул из портфеля, и – съел.

Для Саши с Наташей оба бутерброда она заворачивала в одну газету, потому что они учились в одном классе. Ну и перед выходом в школу мы, конечно же, ещё и завтракали на кухне…

Однако в ту субботу я вышел из дому один и без портфеля, потому что в тот день проводилась военная игра для старшеклассников, а остальным учащимся занятия отменили.

Поделенным на два отряда – «Зелёные» и «Синие» – участникам предстояло уйти в лес в разных направлениях. Цель игры – выследить противника и захватить их знамя.

Цвет бумажных погон на плечах участников показывал их отрядную принадлежность. Кому отрывали один погон, тот становился военнопленным, сорваны оба – ты убит…

В то утро я пришёл на кухню позже обычного, когда меня будило одевания двойняшек. Однако в этот день военная игра устроила им выходной.

К тому же, весь вечер накануне я кропотливо пришивал на плечи моей курточки бумажные погоны. Поперечные стежки вдоль края бумаги не блистали аккуратностью, но были старательно часты, чтоб затруднить срыв погона…

И из-за этих военных приготовлений, спать я пошёл ближе к полуночи.

Мама уже отправлялась на свою работу и сказала, что есть вчерашние макароны или, если захочу, могу сварить яйцо себе на завтрак.

Пришлось напомнить ей, что я не умею варить яйца. Но она возразила, что это проще простого – за полторы минуты получается яйцо всмятку, а если захочу вкрутую, то варить надо три минуты.

Она даже принесла будильник из своей комнаты, и поставила на подоконник кухонного окна, рядом с грибной банкой…

Такие трёхлитровые банки стояли почти на каждом кухонном подоконнике Объекта. Однако этот не из тех грибов, которые собирают в лесу, он доморощенный. Похожий на зелёную тину, покрывшую поверхность баночной воды, он, несмотря на гадкий вид, превращал её в приятный напиток наподобие кваса. Однако сам гриб назывался «чайным», почему то.

Когда содержимое исчерпывалось, и прядки гриба начинали цепляться за дно банки, в неё по новой наливали воду, давали настояться и через пару дней (максимум неделю) можно снова пить.

Хозяйки охотно делились кусками гриба одна с другой, а то разрастётся так, что для воды и места в банке не оставит…

Поэтому я наполнил маленькую кастрюлю, как сказала Мама перед выходом, загрузил туда яйцо, зажёг упруго-голубое пламя газовой плиты под кастрюлькой, и засёк время по будильнику.

Прошла ровно минута с половиной. Вода вокруг яйца ничуть не выглядела горячей, и я решил, ладно, пусть будет вкрутую.

Дополнительные полторы минуты тоже дотикались. От воды начал подыматься редкий парок, а на покрытых ею стенках внутри кастрюльки стали появляться мелкие пузырёчки.

И я выключил газ, потому что чётко усвоил инструкцию по варке яиц.

(…поговорку насчёт «первый блин комом» можно смело дополнить, что первое варёное яйцо лучше просто выпить…)

Участники военной игры в большинстве своём пришли в спортивной форме, и никому не хотелось заходить в здание школы. Поэтому все бездельно кучковались во дворе небольшими возрастными группами. В моей, всех удивило до чего плотно сидят на мне погоны.

Я гордо похлопал себя по левому плечу – ни капли не оттопыривается, правда? Не то, что у некоторых – пристёбнуты парой стежков, топорщатся как спина перепуганной кошки, хоть мизинцем срывай.

И тут незнакомый мальчик, наверное, из параллельного класса – ни с того, ни с сего – напал на меня, завалил на землю и подрал мои погоны в клочья.

(…драться я никогда не умел, да и теперь не умею. Скорее всего, обозвал его «дураком» и убежал в лес – домой…)

В лесу я снял свою курточку… Вместо погон осталась только узенькая полоска бумаги по их контуру, обвитая частыми стежками чёрной нитки, сложенной вдвое. Я выщипал бумажные обрывки и рассеял их по опавшей осенней листве.

Возможно, всплакнул даже, что меня так преждевременно убили, и совсем не по правилам, ещё до начала военных действий… А ведь я так мечтал захватить в плен штаб противника…

. .. .

Какое-то время моим излюбленным способом коротать уроки в школе стало составление чертежей моего тайного убежища – пещеры в недрах неприступной скалы, как у героев «Таинственного Острова» Жюля Верна.

Только в отличие от ихней, в мою можно попасть лишь по подземному ходу, который начинался далеко от скалы, в чаще окружающего леса, ну, а в самой пещере имелся ещё дополнительный ход наверх, в пещеру поменьше, с узкими расселинами бойниц, чтобы следить оттуда, что там вокруг творится.

Конец карандаша, которым я рисовал чертежи, украшала угрюмая резная маска, наподобие длиннолицых идолов с острова Пасхи…

Искусством резчика карандашных концов я тоже овладел в школе. Проще простого, если есть лезвие для бритья.

Отступив от конца полтора-два сантиметра, делаешь поперечный надрез, глубиной до двух-трёх миллиметров. От надреза и до карандашного торца, добавь ещё два надреза, но уже продольных. Начатые из разных точек посередине поперечного, они идут параллельно, на расстоянии в три миллиметра друг от друга. Это – переносица и, для полной ясности, по бокам от неё, используя продольные надрезы, выскрёбываешь 2 углубления до карандашного торца. Их ширина тоже миллиметра три.

Теперь, начав на 1 см ниже носа, ведёшь постепенно углубляющийся и расширяющийся пологий срез к первоначальному надрезу, пока срез не совпадёт с надрезом по глубине и ширине.

В результате нос начинает торчать, а срез становится нижней частью идольского лица. Засечка поперёк него представит узкогубый рот. Краткие прорези поперёк продольных углублений вдоль носа – по одной на каждое – глаза идола.

Только поосторожней с лезвием, оно страшно острое, и невнимательность может привести к порезу пальцев…

Инструментарий резчика по дереву легко найти на полке в ванной. Синяя бумажная коробочка, на ней – рисунок чёрного парусника и надпись «Нева». Внутри – конвертики, тоже синие, с таким же парусником и надпись та же…

~ ~ ~

С приходом зимы у меня на руках начала меняться кожа. В каком-нибудь месте взбугриться сухой клочок. Потрёшь его, потянешь, и – снимается целая кожная полоска.

Я никому не говорил об этом, и за неделю снял всю кожу, как изношенные перчатки, до запястий. Но на ладонях так и не облезла. А из-под снятых полосок обнажалась новая.

(…понятия не имею, найдётся ли научное объяснение подобному явлению, но скромно позволю себе предположить, что причиной ему стала книга, попавшаяся мне на полках Библиотеки Части.

Название, «Человек Меняет Кожу», чем-то оттолкнуло, но вместе с тем, и запомнилось, чтоб впечатлительный ребёнок на собственной шкуре проверил возможность такой смены…)

Меня всегда отличали две врождённые Ахиллесовы пятки: наивность и впечатлительность…

Впечатлившись песней на пластинке в 33 об/мин, я наивно возжелал переписать слова, хоть пелась она на иностранном языке.

Моя попытка списывания не продвинулась дальше первой строчки, но даже столь минималистский результат сеял серьёзные сомнения. Один раз явно слышится «аза лацмадери», а ставишь пластинку по второму кругу – тут уже звучит «эсо дазмадери».

Сколько я ни бился, эти два варианта упорно сменяли друг друга. Но невозможно ведь, чтобы пластинка сама собой менялась, без фабрики грамзаписи!

Проект остался незавершённым…

(…много лет спустя я вновь услышал и сразу же опознал, когда Луи пропел с лазерного диска:

“ Yes, sir, that’s my lady…)

. .. .

Каток за дорогой изначально предполагался для хоккея. Со временем его окружили плотным дощатым бортиком, а в противоположных концах поля поставили хоккейные ворота.

После обильных снегопадов, мальчики чистили поле парой широких металлических щитов, наподобие ножа бульдозера. По верху каждого такого щита протянута длинная горизонтальная ручка для хватания, а толкали его не меньше двух-трёх мальчиков.

Снег переталкивали к бортику напротив раздевалки, и выбрасывали с поля широкими фанерными лопатами. Поэтому позади дальнего бортика образовалась снежная гряда вдвое выше дощатого ограждения.

В искусственных холмах слежавшегося снега, мальчики прокапывали тесные туннели, с развилками и закоулками, как на моих схемах секретного убежища.

Тёмными вечерами мы играли в прятки в тех туннелях, переполненных чёрной, как чернила каракатицы, тьмой, потому что столбы с фонарями стояли только на раздевалочной стороне катка.

Но стоило включить в туннеле фонарик, и – из чернильно-чёрной тесноты – появлялись гладкие, отполированные одеждой ползунов, стены с бессчётными искорками в их льдисто мутной глубине.

~ ~ ~

Год заканчивался. Под чёрным блестящим корешком отрывного календаря на стене, рядом с обледенелым окном кухни, остались считанные листочки размером с ладонь.

Сначала такой календарь содержит столько же страниц, сколько дней в году на его обложке. Плотная масса из сотен листиков, охваченных блестяще-чёрной жестью спинки-корешка, смотрится важной и солидной.

Каждый листок жирным шрифтом предъявлял свою неповторимую дату, а более умеренной печатью сообщал точное время восхода и захода солнца в этот день, добавляя (в отдельном столбце символов и цифр) отчёт о текущей фазе луны.

И всю эту компактно напечатанную уйму информации ты должен был оторвать и выбросить, чтобы шагать в ногу со временем.

Усугубляя горечь потери, вместе с информацией, выбрасывался (также безвозвратно) дизайн художественного оформления, в котором данным о движении небесных тел уделялся самый нижний край листка.

По центру стоял тот или иной Член Политбюро Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза (от его макушки до верхнего края плеч пиджака), который родился в этот самый день. Если же какому-то дню не досталось Члена, на выручку приходил портрет того или иного героя Гражданской или Великой Отечественной войны. Оборотная сторона представляла их биографии, но вкратце, из-за маломерности листка.

Раз в два месяца выныривал кроссворд (да, подсказки на обороте), а пятеро из дат печатались жирно красным, потому что они – всенародные праздники: Новый год, Первомай, День Победы, День Великой Октябрьской Революции, и День Конституции.

Но позднее Мама начала покупать отрывной Календарь для Женщин, где с лица, вместо Членов, грустили картинки задумчивых Берёзок, а сзади, вместо биографий, – выкройки для шитья, кулинарные рецепты или другие полезные советы.

У одного из таких советов я научился, как отучить мужа от склонности к спиртному:

“Насыпьте порцию измельчённой жжёной пробки в стакан с вином и угостите своего мужа незадолго до прихода гостей. Когда все соберутся, пробка начнёт оказывать своё действие и выпивоха не сможет сдерживать давление газов в своём желудке, он распукается, ему станет стыдно перед гостями, что и заставит его расстаться с постыдной привычкой”.

Я пересказал этот способ Маме, потому что она часто упрекала Папу за такую же склонность. Однако Мама полезным советом не воспользовалась.

(..тогдашний я не смог её понять – зачем жалуешься, если не хочешь снять причину дискомфорта? Повзрослев, я понял мою Маму, но теперь уже не могу понять способных к печатанию такого идиотизма.

Похоже, с пониманием у меня та же незадача, что и у журавля в известной притче – насилу шею вытащит из топкого болота, глядь, – крыло увязло, крыло вызволит, ан нога застряла…

А или это у меня только с пониманием так?..)

За неделю до зимних каникул классная руководительница объявила, что на школьном Новогоднем вечере будет проведён конкурс на лучший маскарадный костюм, в котором наш класс просто обязан победить.

Меня настолько воодушевила поставленная задача, что не сходя с места я был осенён идеей бесподобного карнавального костюма – никаких медведей с роботами! Я наряжусь… Цыганкой!

Мама расхохоталась, когда я поделился с ней конкурсным планом, но обещала помочь, потому что у неё оставались давние связи в Танцевальной Самодеятельности.

На мои осторожные расспросы в классе: кто какой костюм задумал для конкурса? – мальчики одинаково отвечали, что никто и не собирался что-то готовить, а придут в своём обычном виде.

Меня гнобила будничность подобной перспективы, потому что на Новогоднем вечере всё должно быть как в кинофильме «Карнавальная Ночь», – чтобы оттуда и отсюда серпантин, и конфетти кружились, словно вьюга…

Наверняка, всё это лишняя паника, как перед демонстрацией «Трёх Мушкетёров», которая всё же состоялась. А если мальчики не явятся в карнавальном, то есть же и другие ребята, особенно в старших классах, для которых Новый год – весёлый праздник…

Мама сделала мне маску как у Мистера Х в кинофильме «Мистер Х», только из чёрного бархата и с дополнительной чёрной сеточкой до середины подбородка. Теперь меня никто не распознает, потому что из Танцевальной Самодеятельности Мама принесла настоящий парик с длинной чёрной косой до пояса, красную юбку, белую блузку с рюшечками и чёрную шаль с большими красными цветами.

Когда я одел всё конкурсное, Мама и её новая подруга, которая въехала в комнаты Зиминых, так и покатились со смеху. Потом они сказали, а что если кто-то меня пригласит на танец? Надо заранее потренироваться.

По их совету, я взял стул и покружил его немного под пластинку с вальсом. Тут они вообще хохотали до упаду и сказали, что мне нужны женские туфли, а чёрные ботинки со шнурками никак не идут под красную юбку.

Туфли тоже нашлись, но они оказались на каблуках, потому что зимой босоножки не носят. Ходить на каблуках – трудно до невозможности, но Мама сказала: «Терпи казак, тренируйся, пока есть время».

. .. .

За час до Новогоднего вечера, мой карнавальный костюм сложили в большую сумку, и я пошёл в школу через тёмный зимний лес.

В школе я пробрался на второй этаж, где свет вообще не включали, и, в одной из тёмных классных комнат, переоделся в свой конкурсный костюм. Я спустился на первый этаж, хватаясь за перила, потому что ходить на каблуках не легче, чем с коньками на ногах.