Ночные бдения

Значит, Император решил отойти от дел? Или это Тобакку решил его отстранить? Что может сделать Владыка, заточенный в золотую клетку? Теперь его власти пришел закономерный конец, а Тобакку провозгласил себя единственным повелителем.

О да! умный ход. Произнеся свою речь, подкрепив ее указаниями самого Императора, он фактически наложил лапу на его добро, на огромные запасы золота и драгоценных камней, на лучшие земли, на его войска. А войска в сложившейся ситуации имели для Тобакку наипервейшую ценность.

– Я знал, что вы поддержите своего господина, – довольно продолжил он. – Да будет навек Император, да продлятся дни жизни его! Он один спасает нас от страшнейшей угрозы – разрушения Мира. Но, – Тобакку сделал паузу, – но не только темные силы зла посягают на Империю, есть и другие, осмелившиеся поднять руку на небом данную власть. Я говорю о повстанцах и предводительнице их – изменнице Шанкор, проклятой Императором и небом женщине, потерявшей, срезавшей корни свои, забывшей в гордыне, кто она есть. Наше право и наша обязанность – отправить ее на суд Светлоокому. Все вы наверняка слышали, что приспешник ее – каро, изгнанный демон, отвернулся от предательницы и встал на правильный путь поклонения мне и всемудрейшему Императору. Теперь она слаба. Но я знаю, что ведьма эта готовит наступление на Город Семи Сосен в целях захвата Императора, Сына Небес, каро посвятил меня в ее планы и дату наступления. Я намерен усилить охрану Города императорским войском.

Зал заволновался: это было неслыханно, чтобы набожник распоряжался отборнейшими войсками Императора, созданными для его защиты и удержания хотов в их владениях. Никогда еще не были они под властью наместника, и не должны быть. Это фактически явилось посягательством, нет, – отнятием у Императора его последней защиты, его власти.

– Это временная мера, – продолжал Тобакку, сразу оборвав гул, – но она необходима. По сведениям демона орда врагов велика, и если мы не подкрепим наши войска и ополчение императорскими, кто знает, где мы проведем весну? Кто не согласен с решением, пусть честно скажет об этом мне в лицо, я выслушаю его и приму наимудрейшее решение.

Зал молчал. Единственный человек, который хотел бы выразить несогласие, молчал: ведь его лишили речи.

– Прекрасно, – бесцветно сказал он. – Я попрошу после окончания совета остаться у меня артаков Саррок, Кин-Ато и Мачен. Мы должны будем обсудить план подготовки к обороне. А теперь, если возражений не возникло, я хотел бы перейти к менее важным делам моего государства…

«Его государства!» – как быстро он присвоил чужое. Свершилось, наконец, то, чего ждали и что предсказывали, случилось то, чего боялась Шанкор, против чего боролась, а я – жертва этой борьбы, стал немым свидетелем того, как рухнули теперь ее надежды. Подкрепленная императорским войском, стража набожника стала практически непобедимой силой, лишь безумная отвага и гениальный ум полководцев был в силах сокрушить ее. Но нет среди повстанцев достойного предводителя, способного возглавить наступление, нет второго Тобакку, а одной отвагой не победить во много раз превосходящие силы. Несмотря на предательство Шанкор, мне было грустно, что все сделанное мною даром пропадет, что борьба оказалась напрасной, и что, в конце концов, невзирая на то, что я был оскорблен в своих лучших чувствах, эти лучшие чувства не умерли во мне, но лишь окрепли от страдания. Не в этом ли смысл истинной любви: преодолении себя?

Тобакку с довольным видом решал мелкие дела «его государства». Он судил, выдавал деньги, собирал подати, одним росчерком решал вопросы жизни и смерти, бедности и богатства, правды и неправды. Каждое решение сопровождалось бурной радостью подданных и потоком славословия.

Я стоял хмурый и, естественно, неразговорчивый, Тобакку теперь мало занимал меня, я волновался за свою судьбу. Что будет теперь? Меня выведут из дворца в Замок Роз и, наконец, казнят? Ведь я выполнил свою миссию, постоял, помолчал, подкрепил слова набожника, я не нужен ему теперь. Он обладает силой, способной сломить Шанкор, какой бы дьявольский план она не выдумала, он сам себе господин, и нет никого выше его, а я просто соринка на рукаве его расшитого золотом кафтана. Я не нужен Шанкор, она бросила меня в беде, сыграв мною, подставив под сруб. Я не нужен никому. Хотя нет, я нужен, да еще как, хотеру Деклесу, который просто помрет без меня, но не в его власти что-нибудь изменить.

Поток моих грустных мыслей был прерван волнением в зале, придворные начали расступаться, двери распахнулись, и в залу вошла женщина, закутанная с ног до головы во все белое. Огромный полупрозрачный шлейф ее воздушного платья, утканного мелкими белыми цветочками за нею через весь тронный зал, черты лица скрывала плотное покрывало. Единственным разноцветьем в ее наряде был алый широкий пояс, подпоясывающий ее тонюсенький стан. Впереди женщины шли слуги, сыпавшие перед нею белые лепестки, две огромные белые собаки бежали следом, замыкала процессию еще пара слуг, тоже в белых одеждах. Вместе с женщиной в густую потную атмосферу ворвался запах цветочного благоухания и чистоты. Приложив к груди холеные усыпанные кольцами руки, женщина подошла к трону. Тобакку встал и поцеловал краешек ее пояса.

– Славьте Великую Кику! – раздался вопль глашатая.

– Да будет благословенна Великая Кика! – вторил ему стройный отклик придворных.

Вот она какая, роковая женщина Империи! Коварная, кровожадная колдунья, вырядившаяся в белое, цвет невинности и добродетели. Даже на расстоянии, даже не видя ее лица, я чувствовал невероятное женственное обаяние, исходившее от нее, будто волшебное излучение освещало тщательно укутанное тело.

Кика, ничуть не смущаясь, встала по правую руку от набожника, за его золотым столиком. Невиданная привилегия! Слуги быстро скатали ее шлейф, и прием продолжился. Но теперь он был лишен государственной строгости, все придворные мужики с нескрываемым восхищением следили за каждым движением царственной любовницы. Прием был испорчен.

Я знал по слухам о жестокости Кики и не разделял всеобщего восхищения, я терпеливо ждал, когда же закончится эта позорная пытка, продолжающаяся уже несколько часов подряд. Я устал, проголодался и надеялся, что мне позволят поспать и поесть, прежде чем отправят обратно в тюрьму, но перед этим я хоть кого-нибудь придушу. А что если броситься сейчас на набожника или на Кику, взять ее в заложницы, эта идея очень понравилась мне, но для этого нужно было обойти Алеаса, хотя попытаться можно… Я уже, было, напрягся, но тут ощутил тяжелую руку на плече.

– Вы не устали? – шепнул мне на ухо Алеас.

Посмотрев в его честные глаза, я кивнул.

– Ничего, осталось немного…

К вечеру прием был окончен.

5.

После того, как подданные Тобакку рачьим ходом выползли из тронного зала, набожник жестом велел Алеасу вывести меня. Сопротивляться я не собирался, и даже обрадовался: теперь у меня появилась возможность бежать, пусть просто возможность, но я слышал, храбрость вершит чудеса, а мне нечего терять, свою роль я исполнил и был всего лишь объектом палача.

Мы вышли в боковую дверь и оказались в объятиях большого отряда стражи.

– Мы должны сопроводить его по приказу набожника, – сказал стражник.

Два бугая взяли меня под руки и повели по коридору, Алеас за нами не пошел, и я подумал, что меня ведут в какое-нибудь подземелье, где и прикончат. Стальные пальцы стражников до боли сжимали мои руки, я попытался вырваться, но бесполезно, получил лишь болезненный толчок в спину.

– Не дергайся, демон, а то хуже будет, – прозвучал позади грубый голос.

Мы с невероятной скоростью двигались по затемненному коридору, я только теперь заметил и содрогнулся: лица стражей были закрыты масками, значит, точно палачи, но одеты они были странно: из-под характерных серых хламид выбивались яркие лоскуты дорогих материй. Мы спустились по лестнице в небольшую и грязную залу и остановились.

Идущий сзади встал передо мной и снял маску: незнакомый, заплывший жиром, вспотевший.

– Ты достоин смерти, и сейчас ты ее получишь, – сказал он, вынимая меч.

Стражники скрутили меня, несмотря на то, что я вырывался, как одержимый, и поставили на колени.

– Ты предал все клятвы свои, – сказал жирняк, – ты предал Шанкор, предал наше великое дело, ты стал пособником набожника, и за это поплатишься жизнью, демон. Видит бог, я не побоюсь прикончить демона, что бы мне за это не грозило!

Я отчаянно рвался из крепких тисков, я мог все объяснить этому человеку, но у меня не было голоса! Я даже мыкнуть не мог, и лишь упрямо мотал головой.

Вдалеке послышался топот ног.

– Руби его, Сахет, не разговаривай, – зло прошипел один из палачей.

– Во имя Императора, волей набожника, Сахет, остановись! – прозвучал надменный и грозный голос.

Раздалось бряцанье оружия, крики, но в своем колено-согбенном положении я не мог ничего увидеть. На шею мне брызнула горячая кровь, и я с ужасом подумал, уж не отрубили ли мне голову. Чтобы убедиться в обратном, я начал вращать ею, но не успел понять, жив я или нет, что-то тяжелое обрушилось на мой затылок, и я отключился.

Очнулся я в комнате, на своем золотом ложе, коптил факел, и от дыма слезились глаза. Подле двери сидело двое стражников, а в кресле развалился Тобакку.

– Наконец-то, – насмешливо произнес он, – я уже грешным делом подумал, не убили ли тебя. Но ты жив.

Он встал и подошел к кровати.

– Знаешь, кто приказал тебя убить? – шепотом спросил он, наклоняясь к моему лицу, так что дыхание его отравляло мне жизнь.

– Знаю, – так же тихо ответил я, чувствуя себя невероятно разбитым.

– Да, ты угадал, – ухмыльнулся он. – Это Шанкор подослала своих приспешников, чтобы они снесли тебе башку, и если бы не мои молодцы, быть бы тебе мертвым. Видишь, друг, как оно бывает в жизни: враги зачастую спасают нас.

Мне не хотелось разговаривать с Тобакку, не хотелось слушать его слова, разъедающие язву на моем сердце.

– Где Алеас? – спросил я, ибо он был единственным человеком, которого я хотел бы видеть.

– Алеас? – насмешливо переспросил набожник. – Алеас отвечал за тебя головой, не сумев тебя уберечь, он лишился головы.

Холодный пот прошиб меня.

– Что?!

– Что слышал, – Тобакку стал безразличным и поднялся. – Я бы уже сегодня велел казнить тебя, но моя прекрасная советчица уверяет, что ты еще можешь пригодиться. Благодари ее в своих молитвах: она подарила тебе еще несколько часов жизни.

Тобакку развернулся и вышел из комнаты, оставив меня наедине с охраной.

Мне было тошно, дурно и противно. Казалось, что кровавый кошмар не кончится никогда. Во всем этом долбаном Мире я остался один. Не скрою, я хотел умереть, хотел покоя.

Я встал и подошел к окну, стражники насторожились и встали тоже.

– Успокойтесь, ребята, – сказал я. – Я не собираюсь бежать. Некуда.

За окном была ночь, непроглядная, темная, как моя жизнь. Величавая Митта тихо плескалась где-то вдалеке, возвращая меня в детство, когда я голышом нырял в реку, гоняя пескарей. Как все просто было в детстве!

Я был один, друзья отказались от меня, пытались убить. Винил ли я их за это? Нет, скорее презирал. Я не ожидал, что Нао, Шанкор смогут так низко поступить, предательство и унижение сильно жгло меня. Все мои мечты о любви и новой жизни были недоступны, как солнце. Так есть ли смысл жить? Ответ напрашивался сам собой.

В дверь тихонько постучали, и, отворив ее, вошла стройная, красивая девушка с огромными наивными глазами.

Оба стражника почтительно склонились пред нею, но я, чувствуя озлобление против всех, этого делать не стал, хотя видно было, что она ждала, когда я поклонюсь или хотя бы поприветствую ее.

– Этот демон даже не знает, как положено приветствовать высокородную даму, – капризным голосом сказала она.

Один из стражников подскочил ко мне и со всего размаху ударил в живот, я охнул и сложился пополам.

– Так-то лучше, – довольно сказала девушка.

Я с ненавистью посмотрел на нее. Хотелось оскорбить, надерзить, вызвать драку, и погибнуть, как воину, по выражению моего двойника, да только мысль о том, что у меня есть еще несколько часов жизни, и в эти часы хотер ищет Пике, ищет способ возвращения домой, остановила меня.

Стражники схватили меня и поволокли вслед за куда более демонической дамочкой, чем я. Башка раскалывалась, болела грудь, кажется, было сломано ребро, а тут еще это незапланированное путешествие по замку. Что еще задумал Тобакку, зачем подослал ко мне эту ведьму, куда меня ведут?

Мы шли в сторону, противоположную тронному залу, в этом не было сомнения, и мы поднимались наверх, сначала переходами, а затем по винтовой лестнице, это должно было означать, что я нахожусь в башне.

Мы остановились у плотного дерюжного занавеса, стражники уткнули меня лицом в стену, а девушка вошла в комнату. Я попытался вырваться, но слабость и боль не давали мне возможности справиться с двумя здоровыми мужиками, хотя ярость утроила мои силы. За свои попытки я пребольно получил по спине и успокоился.

Девушка вернулась, что-то тихо сказала, и меня заволокли в пышно убранную комнату, скрытую за занавеской. В ней царил полумрак и чем-то сладко воняло.

Стражники поставили меня на колени и заставили согнуть голову так, что я видел только пол, раздалось шуршание юбок, и глаза мои узрели край белого платья и ножки в изящных серебристых туфельках.

– Целуй ноги повелительнице! – прорычал один из псов.

Видя, что делать я этого не собираюсь, он ткнул меня головой в ноги женщине, что вероятно, должно было символизировать поцелуй.

– Отпустите его, – раздался холодный и сладостный женский голос, от которого мурашки побежали по моему телу.

– Он может быть опасен, повелительница, – попытался возразить один из стражников.

– Да, – подтвердил я, подстрекаемый бесом, – я могу, и буду очень опасен.

Женщина рассмеялась.

– Вы благородный человек, и не захотите причинить мне вреда, если только я сама этого не позволю.

– Вы меня недооцениваете, – усмехнулся я.

– О нет, я прекрасно вас оценила. Отпустите его.

Стражники разжали руки, и я в ту же секунду поднялся с колен.

Я смотрел на нее, как завороженный. Высокая, стройная, с изумительными формами, черные волосы длинными прядями спадают на белое платье, правильные и невероятно красивые черты лица, вся воплощение женственности и неземной красоты, – Кика.

Она тоже, не отрываясь, изучала меня, ее цепкий взгляд не упустил ни малейшей детали моего вида.

– Уходите, – резко сказала она, обращаясь к стражникам.

Повинуясь приказному тону, псы вышли из комнаты. Я мог бежать, взяв в заложницы эту высокородную даму, я мог обеспечить себе, если не свободу, то хотя бы достойную смерть, но я не мог, почему-то я не мог сдвинуться с места.

Она первая оторвала от меня взгляд и жестом велела идти за нею. Всей душой повиновался я.

Мы шли сквозь полумрак, но теперь уже спускаясь, она впереди, я вслед за ее белым платьем, резко выделявшимся на фоне сумрачных стен.

Кика впустила меня в белоснежные покои, а сама замерла на пороге, внимательно следя за моей реакцией. Я стоял, не двигаясь, не зная, куда деть себя в мире белоснежной невинности и цветов. Видя мое замешательство и наслаждаясь им, Кика села на небольшой, обтянутый белой шерстью диванчик.

– Сядь у моих ног, Андрэ, – ласково приказала она.

Я сел и, подняв голову, с восхищением смотрел на ее безупречное лицо.

– Я не видела мужчин, подобных тебе, – нежно сказала она, касаясь ледяными кончиками пальцев моей щеки. Это было неприятное прикосновение, но в то же время пробуждающее. Я отвел взгляд от ее лица и постарался сосредоточиться на мысли, что эта женщина – враг.

– Я никогда не видела таких мужчин, – повторила она чуть слышно, – но я уверена, что ты полюбишь меня.

Это заявление повергло меня в смятение, томные нотки явственно звучали в ее голосе, откровенной сексуальностью веяло от склоненной ко мне фигуры. Я растерялся, не зная, как вести себя и что говорить.

– Если ты будешь молчать, как же я узнаю твое мнение обо мне? – нетерпеливо спросила она.

– Ты красивая, но… – начал, было, я.

– Что но? – встревожено спросила она.

– Но я поклялся в вечной верности другой, – мягко ответил я, не желая усугубить свое положение.

– Я могу освободить тебя от этой клятвы. Мои предки – великий народ Хотии знали множество обрядов и были магами, теперь таких людей почти не осталось, но я происхожу из древнейшего рода и сама колдунья, я могу освободить человека от любой данной им клятвы.

– А что ты еще умеешь? Ты знаешь, кто я? – осторожно спросил я.

– Ты демон, – просто ответила она.

Я поник головой, нет, она ничего не может, остается надеяться, что Деклес отыщет Пике, а я пока всеми силами буду продлевать нам жизнь.

– Ты ничего не сможешь сделать, – сдержанно сказал я, – скоро меня казнят, сегодня, завтра, через неделю, месяц. Я не хочу давать лишних клятв, у меня нет времени исполнять их.

– Глупый, – рассмеялась она, – но ведь только от меня зависит, сколько ты будешь жить. Набожник слушается меня во всем, если я скажу, что ты необходим нам, он оставит тебе жизнь так долго, как я пожелаю. Если я захочу, чтобы он сделал тебя моим слугой, он сделает. Разве не знаешь ты, что не Тобакку, а я являюсь правительницей Империи?

– Чего ты хочешь? – хриплым от волнения голосом спросил я.

– Твоей любви.

– Если я соглашусь, – продолжил я, еле сдерживая презрение и негодование, – то пока я буду твоим любовником, буду жить, а как наскучу тебе – умру.

– Нет, конечно, – насмешливо ответила она, еще ближе наклоняясь ко мне. – Ты никогда не наскучишь мне, я же говорю, что не встречала таких мужчин.

– Ты говоришь так сейчас, но потом передумаешь, – спокойно возразил я, возобладав, наконец, над чувствами.

Кика сползла на пол и села рядом со мной. Странный сладкий аромат окутал меня, а сердце застучало громко и часто, мне даже показалось, что Кика слышит его удары и властвует над ним. Она нежно коснулась моих волос, щек, шеи, сладострастная волна прокатилась по моему телу, я захотел ее так, как не желал никого уже давно. Чувствуя невыносимое желание, я сгреб Кику в объятия и, навалившись на нее всем телом, прижав к ласкающему ворсу ковра, начал покрывать ее лицо и шею короткими жалящими поцелуями. Она застонала и выгнулась навстречу мне.

– Ты должен помнить… всегда… – прерывистым шепотом сказала она, стягивая с меня рубашку.

– О чем? – мало чего соображая, спросил я, разрывая на груди ее платье.

– Я всегда… буду любить тебя, – шумно дыша и извиваясь от прикосновений моих рук и губ, низким голосом сказала он, – я жизнь готова… честь и власть… отдать ради тебя, все ради любви…

Я накрыл ее рот поцелуем: мне незачем было слушать ее страстную болтовню, я хотел ее, а не признания. Тело Кики было сладким, мягким, женственным, у меня голова кружилась от вожделения, я забыл, что я пленник, приговоренный к смерти, что я изгнанник, что я демон, чувствуя себя только мужчиной, имеющим женщину. Тело ее вновь и вновь выгибалось навстречу мне, всю ночь мы любили друг друга, пока рассвет не заглянул в белоснежные покои.

Я приподнялся и взглянул на раскинувшуюся у моих ног царицу, даже после ночи любви я желал ее, на ее лице не было следов усталости, глаза светились внутренним огнем, пухлые губки чувственно приоткрылись, а тело еще содрогалось в конвульсиях удовлетворения.

Я встал, поборов желание, и начал собирать свою одежду, разбросанную по комнате. Кика повернулась на бок, и, подперев голову рукой, нежно смотрела, как я одеваюсь.

– Я хочу, чтобы ты помнил то, что я сказала тебе сегодня, – тихо проговорила она.

Не сводя глаз с ее обнаженного тела, я только кивнул.

– Я буду ждать тебя и завтра, и всегда, пока сердце бьется в моей груди.

– А что скажет на это твой царственный любовник? Что он сделает с тобой, если узнает об измене?

– Разве ты не слышал, что он снисходителен к моим маленьким капризам? – спросила она, лаская рукой ворс ковра. Прозрачный намек!

– Я прекрасно осведомлен о твоих кровожадных фантазиях, – резко ответил я, вспомнив, кто эта женщина.

– Это все ложь! – возмущенно воскликнула она, покраснев, – просто они все ненавидят меня за ту власть, которой я пользуюсь при дворе…

– Не надо считать меня дураком, – грубо оборвал ее я.

– Как ты можешь так говорить, любя меня сегодня ночью? – воскликнула она.

– Между нами не было любви сегодня ночью, – язвительно сказал я, затягивая последний шнурок на рубашке, – в моем мире это называют сексом – потребности тела и не более того.

– Ты не можешь так считать, – крикнула он. – Ты просто хочешь побольнее уколоть меня. Но что плохого я сделала тебе?

Я подошел к ней и сел рядом.

– Я не хотел оскорбить тебя, – ласково сказал я, гладя ее, – просто пойми, я не люблю тебя.

– Значит, полюбишь или умрешь, – резко ответила она, отпихивая мою руку. – Подумай, Андрэ, и выбери между моими объятьями и объятьями смерти.

Она вскочила и, не сказав больше ни слова, выбежала из комнаты.

Я чувствовал себя так, словно получил пощечину, а когда до меня дошел ужасный смысл ее слов, я вознегодовал и со всего размаху бросил в стену первым попавшимся под руку предметом – большой глиняной вазой с цветам. На грохот разбившейся посудины в комнату вбежала все та же демоническая девушка. Зло глянув на меня (удивляюсь, как это я ее тогда не прибил), она хлопнула в ладоши, и два стражника вбежали в покои.

– Уведите его, – приказала она и язвительно добавила, обращаясь ко мне, – кланяться не надо.

Я бросился на ведьму, но стражники расторопно схватили меня, я заехал одному по морде, и кровь из носа ручьем хлынула у него, схватив какую-то статуэтку, я звезданул ею по голове второму – он без чувств рухнул на ковер, и красное пятно расползлось по белоснежному полю. Страж со сломанным носом не стал дожидаться, когда я его добью, и с воплем вылетел из комнаты. Чувствуя, что кровавая ярость застилает глаза, я начал подкрадываться к ведьмочке.

Она отчаянно завизжала и бросилась вон, я за ней. Но поздно, сбежалась стража, призванная беглецом. Получив ощутимый удар по спине, я не стал сопротивляться и сдался на немилость восьмерых человек.

Это происшествие не дошло до слуха набожника, видимо, Кика умело замяла дело. Что бы она ни говорила, ей нечего было ждать милости, если бы набожник узнал, что демона схватили в спальне его любовницы. Мертвеца убрали, вычистили ковер, подкупили, припугнули стражу, словно и не было ничего. Вот только в моей памяти остался весь этот эпизод. Я не мог забыть того условия, что поставила мне распутная Великая Кика, великая любовница. Чего она хотела – удовлетворить каприз? Или насладиться необычным мужчиной? Разве она не получила желаемое? Или она влюбилась в меня?

А Шанкор! И она клялась мне в вечной любви! Она, которая бросила на произвол судьбы в Замке Роз, не попытавшись даже помочь, она, которая отдала меня на растерзание Тобакку, отреклась! Она, которая приказала убить меня, не испытав ни малейшего угрызения совести? Чего теперь стоили все ее клятвы? Если раньше я сомневался, было ли это письмо, то после поступка Сахета все сомнения были отброшены. Если она нарушила все свои клятвы, то должен ли я хранить верность своим? Должен ли я был терпеть пытки и унижения ради того, чтобы она подослала ко мне убийц?!

Ее поступки были просто зверством по сравнению с просьбами Кики. Что нужно ей? Любовь? Разве я могу не любить столь прекрасную женщину, пусть и ее клятвы так же легко нарушимы, как и изменницы Шанкор. Но ведь она не просит, чтобы я отрекся от себя во имя ее, нет, это она желает отречься от себя ради моей любви, она хочет даровать мне жизнь, а что за высшую награду определила Шанкор? – смерть.

Так должен ли я был хранить ей верность? Должен ли я был исполнить клятву?

Нет.

6.

Дни в замке летели, как птицы. После своего рокового решения я получил все. Меня перевели в огромные покои в несколько комнат, обставленные с невероятной роскошью: ковры, вышитые золотом, чудные ткани, цветы, изумительной работы статуи, диваны, мягчайшая кровать, но решетки на окнах и запор на двери – я все еще оставался пленником. Теперь у меня была отличная охрана, состоящая из верных псов набожника, и я мог ходить куда угодно по замку в их сопровождении, но ко мне никого не подпускали.

Не знаю, что наболтала Кика Тобакку, но теперь он относился ко мне ровно, хотя и с подозрением. В дни приемов я стоял по левую руку от его трона, иногда он даже обращался ко мне за советом по мелким государственным делам, когда был в хорошем настроении. Тобакку как-то обмолвился, что с тех пор, как я принадлежу ему, люди поуспокоились и больше не рвутся бунтовать. Я мало этому верил, скорее всего, Кика напела ему в уши, чтобы упрочить мое шаткое положение. Впрочем, я не возражал, все это мало занимало меня, я жил в каком-то одурении страстью.