Дочери Лота и бездарный подмастерье. Часть 2

V

Занятия за утро продвинулись настолько, что к моменту прощания с Сухрабом, который задержался для него необычайно долго, оставалось просидеть примерно час, чтобы выполнить весь дневной план. Подмастерье старался не задерживаться ни на секунду сверх необходимого вне своей комнаты, чтобы не встретиться с Аколазией, и, по всей видимости, Аколазия со своей стороны тоже не хотела этого.

Услышав, что вся семейка пошла к выходу, собираясь в город, он все же вышел к ним, чтобы не оставить их без напутствия. Аколазия могла пойти на свидание и сегодня вечером, но жизнь продолжалась, как продолжались и их работа и борьба. “Будьте осторожны”, без особого воодушевления, но совершенно ясно осознавая необходимость сказать то, что сказал, произнес Подмастерье и прикрыл за ними дверь.

Чудо свершилось, и до выхода в город, правда чуть запоздалого, Мохтерион разделался со своими рассчитанными на день стараниями за письменным столом. Казалось, навсегда миновали времена, когда дни, в которые завершение трудов праведных затягивалось до вечера, были исключением и воспринимались как непредвиденный срыв, сам обусловливающий свою случайность и неуместность. Теперь же бывшее некогда обычным представлялось исключением, и только Подмастерье знал, какую дорогую цену он платил за летние опыты с Аколазией.

Когда перед выходом он взглянул на холодильник, листков там не было.

Давно уже прогулка по городу не доставляла ему такого удовольствия, как в этот день. Он на себе почувствовал справедливость простой истины, что отдых становится возможным и приобретает смысл только с завершением предшествующей ему работы.

Каждая минута отдыха, после которого его не ждало никакое умственное усилие, казалось, возвращала и восстанавливала больше сил, чем час при условии, что что-то осталось незавершенным, недоделанным, какой бы ни была причина этого. Он подумал о возможности разок вытащить Детериму на прогулку. В конце концов, достопримечательности родного города он знал лучше Лколазии, а этажи всех близлежащих магазинов со дня на день должны были быть освоены.

Он задумался над тем, почему “завоевание” Детеримы не волновало его, во всяком случае, никак не составляло его цели. Ответ скоро был найден. Он боялся, что сближение с Детеримой помешало бы ее раскрепощению или в лучшем случае отодвинуло его на неопределенное время. Да, она могла понравиться ему, и на самом деле нравилась, но на роман с ней его не хватило бы, по крайней мере, пока он был по-настоящему занят Аколазией и пока он не придумает для нее такое занятие, в котором ее тело будет играть лишь роль средства. Он не был сильным мужчиной ни в том смысле, что мог уделять женщинам много времени, ни в том, что мог содержать их, как им того хотелось, с относительным разнообразием, поэтому ум ему не мешал, как не был и лишним, и, несмотря на всю невинность многих своих начинаний, отдававших глупостью, он значил для него очень много, если не все.

Детериме и по природе не полагалось быть сильной; смазливость в корне погубила ее бойцовские качества еще в детстве. У нее было тело, и она вполне могла обойтись без всего остального, но переоценка себя ее не миновала, и поэтому она не могла представлять большого интереса. Соображение, что с возрастом и даже очень скоро она образумится, мало утешало Мохтериона, ибо его, да и ее тоже головы бились о “сейчас”, которое они не могли заполнить ни душой, ни плотью. “Сейчас” обходило их, на смешливо бросая в будущее, в котором их еще не было и которого, скорее всего, и не будет для них обоих.

Его настроение не омрачили некоторые, связанные с Детеримой затруднения, и, возвращаясь домой, он настраивался на праздничное обслуживание кого-либо из тех, кто с добрыми намерениями посягнет на его готовность.

VI

Еще издали он заметил незнакомую машину у своего подъезда. Когда он подошел ближе, то увидел и другую, стоявшую напротив. Завидев его, один из людей, сидевших в машине, вышел из нее и поднялся по ступенькам, ведущим к дому. Это оказался Менестор.

– Где ты пропадаешь? Небольшое удовольствие, прямо тебе скажу, жариться на солнце, – скороговоркой сообщил он, пока Подмастерье искал ключ.

Когда они зашли в дом, Мохтерион спросил:

– Я вижу, ты не один. Сколько вас?

– Внизу еще одна машина. Нас семеро. Весь цвет инженерии.

– Подожди минуту, – сказал Мохтерион и взглянул на дверь в комнату Аколазии.

Она была открыта настежь; Аколазия еще не вернулась.

– Придется подождать, – сказал Мохтерион Менестору. – Если хотите, зайдите ко мне.

– Картишки у тебя есть?

– Найдутся.

– Ладно. Пойду позову ребят."

Двоих из команды, подобранной Менестором, звать не понадобилось, они уже стояли у подъезда и, видно, только и ждали, когда откроется дверь.

Галерея и рабочая комната Подмастерья заполнились строителями, может, и не настоящими, но хотя бы номинальными; один из них, оглядевшись, и, видимо, ухитрившись заглянуть в залу, с профессиональной уверенностью сказал:

– Фронт работ тут таков, что без дела никто из нас не остался бы.

Менестор сделал сообщение, мало опечалившее его друзей:

– Венефик уехал по делам и будет через полчаса.

– Может вообще не приезжать. Мы и за него как-нибудь отработаем, – сказал один из посетителей.

– Молест, вечно ты лезешь выполнять чужие дела, а свои передоверяешь соседям.

– Номей, дорогой, когда-нибудь у тебя были из-за меня убытки?

– Хватит. Помогите мне подвинуть стол на середину комнаты и усаживайтесь, если хотите поиграть, – вмешался Менестор.

– На что играем, Менестор?

– На очередь к… Да что там! На право подергаться первым, Фрин.

– Идет, – ответил тот, которого назвали Фрином. – Но как разобраться, если нас шестеро? У нас Венафр специалист по головоломкам."

Венафр уже имел наготове ответ:

– Я думаю, быстрее всего будет, если мы образуем две тройки и сыграем в дурака. Победители и побежденные также играют между собой втроем, и те, кто первыми завершат игру, будут первым и четвертым номером, вторые – вторым и пятым, а оставшиеся в дураках во втором коне – третьим и шестым. Идет?

– Нам понадобятся две колоды,– сказал один, открыв кожаный футляр с картами и проведя пальцем по его внутренней стороне.

– Я принесу вторую, – сказал Мохтерион.

– Как видишь, Вакк, проблем нет, заявил Менестор. – Ты, я и Венафр составим первую тройку…

– И окажетесь вторыми, – отрезал Молест.

К двум стульям, стоявшим в галерее, пришлось добавить еще два из залы. Остальные расселись на тахте, к которой придвинули освобожденный и наспех вытертый стол.

Когда Мохтерион принес вторую колоду, карты были уже розданы, и инженеры уже бросили свои аналитические способности на достижение победы. Несмотря на открытые окна, комната и галерея быстро наполнились табачным дымом, и Подмастерье счел необходимым добавить еще пару самодельных пепельниц к двум, уже стоявшим на столе.

VII

Из-за галдежа, стоявшего в галерее, Подмастерье не расслышал прихода Аколазии, хотя несколько раз ему вроде слышался стук, и он выглядывал на улицу.

Когда он хотел выглянуть в очередной раз, то заметил, что дверь в комнату Аколазии прикрыта. Он поспешил туда. Дверь не была заперта на засов.

Не обращая внимания на Детериму, он повелительно сказал Аколазии:

– Приготовься побыстрее. Тебя ждет большая работа.

– Я поняла это, увидев две тачки у подъезда.

– На недогадливость ты не можешь пожаловаться, но я хочу тебе сообщить, что подъедет еще одна. Всех приволок Менестор.

– Откуда?

– С карьера.

– У них что, зарплата была      сегодня?

– Не думаю. Инженеры – народ не бедный. Сейчас самый сезон      строительства. Может, подбросили стройматериалы на парочку дач, но из этих денег нам вряд ли что-нибудь перепадет. Мы же берем копейки.

– А почему?

– Вопрос понял. С двенадцатого сентября удваиваем ставки.

– А почему с двенадцатого? Это же еще не скоро.

– С двенадцатого начнется новый рабочий месяц. Аколазия,      не увлекайся. Я не против увлечений, но они отвлекают, – попытался пошутить Подмастерье.

Он поспешил к строителям с радостной вестью. Азарта игры, судя по шуму, производимому игроками, и дыму, ничуть не поубавилось. Подмастерье не мог нарадоваться в виду такого изобилия живого материала нужной пробы. “Вот здорово!”, подумал он, “прямо с карьера, и высший состав, дипломированные специалисты!” Правда, ему тут же пришлось поубавить свой пыл.

В стране, где он жил, инженеров было столько, что они превосходили числом рабочих, но с учетом того весьма существенного обстоятельства, что чуть ли не единственной их отличительной чертой от рабочих была методически развитая и закрепленная неспособность работать, можно было диву даваться, как же все-таки ухитрялись что-то строить в этих широтах.

Войдя в комнату, Подмастерье решил подождать с объявлением, чтобы не отвлекать участников от игры, и принялся расхаживать взад и вперед в ожидании первого результата. По изданному реву он догадался, что победа одержана. Победила тройка Молеста.

Не дожидаясь пока утихнет шум, Мохтерион громко объявил:

– Победителя уже ждут. Не теряйте время и разыгрывайте следующую пульку.

– Я играть не буду, – заявил Молест. – Пусть Номей и Фрин выясняют отношения между собой.

– Мы так не договаривались, – сказал один из названных.

– Без меня вам бы ни за что не выиграть, – смело пошел в наступление Молест.

– Оставь его, Фрин, разве ты не знаешь, с кем имеешь дело, – махнул рукой Номей. Фрин повторил жест товарища.

Молест спросил Подмастерья:

– Мне куда?

– Прямо и налево, – пояснил Подмастерье,      не выходя      из комнаты.

Он подумал, что Молест моложе других, и судьба на      его стороне, готовая избавить его от тех мук, которые строителям постарше были уже, по всей вероятности, неведомы.

VIII

– Я уступаю свою очередь вам, – сказал Менестор. – Не будем тратить время на эту дурацкую игру. Снимите с колоды по карте. Чья будет выше, тот пойдет раньше. Поиграем во что-нибудь для души. Я за “Джокер”.

– Входить четвертым или пятым, какая разница,      – сказал Вакк. – “Джокер” так “Джокер”. Ты как считаешь, Венафр?

– Я не хочу играть. Можно, я съем сливу? – спросил он у Мохтериона, видимо давно уже приметивший тарелку с фруктами на стойке буфета. – У меня что-то во рту пересохло."

В знак согласия Мохтерион отодвинул тарелку от других предметов, снятых со стола, и поставил ее в стороне. Венафр взял сразу две сливы, протер рукой одну и откусил.

– Не дают, подлецы, фруктам дозреть, – недовольно проворчал он, кладя вторую косточку на тарелку.

Тем временем Номей последовал совету Менестора и присоединился к нему и Вакку для игры в “Джокер”. Фрин перешел в комнату, поближе к основному месту действия. Он остановился у пианино.

– Вы играете? – спросил его Мохтерион.

– Да, немножко."

Подмастерье придвинул к нему стул. Фрин открыл инструмент, взял несколько аккордов, обнаружив неполное семилетнее музыкальное образование, и запел довольно приятным голосом на мотив известного романса куплет скорее всего собственного сочинения.

“Под-ни-му я нож-ки ми-лой,

По-це- лу-ем, а не си-лой,

Пог-ру-же-ни-ем в звез-ду

Об-лег-чу сво-ю судь-бу.

Эх, раз, еще раз,

Еще мно-го, мно-го раз!

Эх, раз, еще раз,

Еще мно-го, мно-го раз!”

Продолжения куплета не последовало. Фрин перешел на демонстрацию своей фортепианной техники, доставившей и ему и слушателям гораздо меньшее удовольствие. С галереи посыпались заказы, и культурная вылазка технической интеллигенции стала на глазах наполняться внутренним содержанием, дробящимся на части и сливающимся в одно целое во всех трех отсеках.

В одну из редких пауз Подмастерье услышал шум, явно не походивший на аккомпанемент к импровизированному концерту. Конечно, кто-то давно уже пытался достучаться до разошедшейся компании.

– Вам кого? – спросил Подмастерье незнакомца, представшего перед ним.

– Я с Менестором. Он не говорил?

– Да, да. Извините. Проходите, пожалуйста."

Венефик замкнул семерку.

– Что ты так рано? – спросил его Фрин.

– Сегодня у меня ничего уже не получится, – ответил Венефик.

– Ну так присоединяйся к нам. Седьмым будешь.

– Какой номер на “линии”?

– Первый.

– Кто?

– Молест.

– Так я и знал. Давно уже он там готовит раствор?

– Минут двадцать.

– Ребята, если мы не примемся за дело по резвее, то проторчим здесь до утра. Пора уже постучать ему.

– Да ну его. Не хочу с ним связываться. Хочешь стучать – стучи, только он назло может еще час оттуда не выйти.

– Где он?

– В комнате рядом, – сказал Фрин и указал на залу.

Венефик тут же вышел из комнаты и постучал ключом, видимо, от машины в дверь. Стук повторился, и через несколько секунд Венефик вернулся в комнату.

– Ну что? – спросил Вакк.

– Следующий – готовсь! – тоном победителя произнес Венефик.

IX

Действительно, Молест вошел в комнату почти вслед за Венефиком. Фрин перестал бренчать и вышел из комнаты.

– Ну, какова красотка? – спросил Вакк Молеста.

Молест поморщился и, не скрывая гордости от обладания доставшейся ему информацией, ответил:

– На вид совсем дитя, а лоханка, брат, такая, какую и у сорокапятилетних старух не сыщешь.

Подмастерье подумал, что ответ предназначался не столько Вакку, сколько ему и не ошибся. Молест оказался, ко всему прочему, и стратегом. Он обратился прямо к Мохтериону, изменив тон на покровительственный и дружеский одновременно.

– Молодой человек! Вы думаете низкой ценой задобрить клиентов? Мой вам совет: это не выход. Надо неустанно бороться за качество товара. Дело не в цене, а именно в качестве. Вы не обижайтесь, но она и того не стоит, что вы берете. Могу даже поспорить, что вы палец о палец не ударили, чтобы поискать что-то получше, а действуете по правилу, точнее вовсе без правила – что залетит, то и залетит. Так вы долго не просуществуете."

У Мохтериона не было желания вступать в дебаты, тем более что “ряд” был только что открыт, и надо было еще благополучно довести его до конца.

– Вы правы, но на большее мы не претендуем. Я исповедую правило, согласно которому потребитель всегда прав, как бы он ни ошибался, – виновато оправдывался Подмастерье.

– Хорошее правило, – подтвердил Молест, – но все же лучше заниматься делом по- настоящему, если уж заниматься вообще.

– Золотые слова!"

Молест заглянул в галерею и окинул взглядом победителя собрание.

– Ребята, увидимся на объекте, – видимо попрощался он.

– Молест, куда ты спешишь. Пойдем вместе, – не глядя на Молеста, сказал один из них.

– Нет, ребята. Сегодня у меня свидание. Я еще не так захирел, чтобы довольствоваться этой рыбешкой.

– Знаю я твоих рыб! С ними лучше в воду, чем в постель, – иронически заметил Менестор, и, как стало ясно, протест назревал не только в душе хозяина дома.

– Не тебе подавать голос. Я подкидывал таких русалочек, что тебе и не снилось.

– Это ты лучше своим чернорабочим расскажи, – не собирался отступать Менестор.

– Может, ты еще скажешь, что у тебя в жизни было больше женщин, чем у меня? – взъелся Молест.

– Послушай, Молест, – не отрывая глаз от карт, спокойно сказал Менестор. – Что ты зря горячишься? Ты хоть раз устраивал нам выезд к твоим счастливицам? А сам,      небось, ни      разу не отказался от предложенных вылазок. Что тебя, в лоб поцеловать перед уходом?      Если идешь – иди, нам еще тут надо надергаться.

– Нашел чем попрекать. Ты кроме таких дешевок      ничего и не достоин.

– Молест, ты неисправим, – рассмеялся Вакк.

– Да провалиться вам всем в ее яму! – так и не приняв шутливого тона, сказал разгневанный Молест и захлопнул за собой дверь.

– Головокружение от успеха! – спокойно заключил Вакк.

– Тошнота от поражения, – уточнил Менестор.

X

Фрин обошелся четвертью часа. Быть может, на него благотворно подействовало “правило” Венефика “выстукивать” задержи вающихся.

– Следующий – минут через пять. Просьба нашей красотки.

– Вакк, уступи, пожалуйста, мне очередь, – попросил Венефик.

– С удовольствием. За мешок цемента с доставкой на дом, – мгновенно отреагировал Вакк.

– Ты, что, сам не можешь сбросить с объекта? – удивился Венефик.

– Ты не дослушал, Венефик. У тебя тачка, а у меня ее нет.

– Вот времена наступили! Ладно, погрузишь в багажник цемент с твоего объекта.

– Как ты любишь торговаться, Венефик! Проще ведь поберечь покрышки и не ездить на мой объект.

– Проще, ты прав. Приходи и бери цемент сам. Вместе с доставкой очень уж жирно будет.

– Что я, полцентнера в сеточку закину?

– Как! Разве у твоей тещи нет базарной сумки-каталки?

– Ладно! Помоги подбросить до дома. Пусть будет с моего объекта.

– Ты еще и дуешься! Какой же ты инженер, если до сих пор на один гробик на колесах не наскреб?

– Наскребу, наскребу с Божьей помощью, – смягчился Вакк.

– Слава Богу, разобрались, – сказал Венефик и вышел из комнаты.

– Фрин, ну, какова наша Эсмеральда? – пристал Вакк.

– Пальчики оближешь, если слюнки потекут, – ответил Фрин."

Мохтерион почувствовал желание по-своему продолжить разговор между ними и, хотя предчувствовал, что ничего путного из этого не получится, смотрел на них невидящими глазами и слушал неслышащими ушами.

– “Как это понимать? – поинтересовался Вакк.

– Вакк, милый, запомни: если тебе чего-то хочется, то этого должно хватить на то, чтобы ты получил именно то, что хо чешь.

– Так в жизни не бывает, – отмахнулся Вакк.

– Именно так оно и бывает, – возразил Фрин. – Меньше смотри на других и еще меньше прислушивайся к ним. Человек не может захотеть чего-то такого, что он не может сполна получить, даже если он на деле ничего не получает.

– Фрин! Что ты несешь? В жизни бывает прямо наоборот – хочешь потому, что не имеешь, и часто получаешь меньше, чем хочешь, или вовсе не то, на что рассчитывал.

– Заладил одно и то же! В жизни не бывает, в жизни все наоборот! А голова у тебя для чего? А то,      что      ты вообще можешь      хотеть,      а      значит,      кое-что      и различать,      не      достаточно само

по себе?

– Ничего не понимаю !

– Конечно! Куда тебе! Слишком большая честь – иметь способность хотеть. Человеку этого должно хватать.

– Это ты заладил, а не я. Ведь человек хочет лишь тогда, когда ему чего-то не хватает.

– Правильно, Вакк! Как ты думаешь, может ли человеку хватать чего-либо вообще, сколько бы он ни имел?

– Наверно, нет.

– Значит, если или когда ему чего-то недостает, это естественно, и по-другому и быть не должно. Весь фокус в том, что когда человеку чего-то недостает, это не его недостаток, или по меньшей мере, не только недостаток. Это признак его жизнеспособности. Понятно?

– Да, вроде.

– Хотение – реакция на недостаточность и в некоторой мере ее определение.

– Как это ?

– Очень просто. По тому, что ты хочешь, можно определить то, чего тебе недостает.

– Ну и что же?

– Хотение как нечто положительное в себе также является признаком жизни.

– Но чего оно стоит без удовлетворения?

– Во всяком случае, оно одно стоит больше, чем вместе с удовлетворением.

– Но тогда зачем же вообще хотеть ?

– Браво, Вакк! Не хотеть – выше наших сил, но хотеть и довольствоваться лишь хотением, как это ни трудно, возможно. И тогда ты ближе подойдешь к пониманию того, что ты не можешь хотеть чего-либо такого, достижение чего выше твоих сил”.

– Ну, брат, ты меня обнадежил, а то после Молеста, думаю, не только у меня, желания поразмяться с красоткой поубавилось, – поблагодарил Вакк Фрина, пытающегося вникнуть, как складывается игра, и быть может, услышавшего слова, обращенные к нему.

XI

По прошествии нескольких минут оказалось, что Венефик имел полное право быть строгим к другим; он уместился в рекордно короткое время.

Вакк был наготове.

– Ребята, до завтра! – сказал Венефик и собрался выходить. Вместе с ним из комнаты вышел Вакк.

– Смотри, не тяни с услугой, – предупредил он Венефика.

– Не напоминай, а то я останусь и вытрясу тебя вовремя от Аколазии, так кажется зовут девочку, – рассмеялся Венефик.

– Иди, иди своей дорогой! – выпроводил его Вакк и, захлопнув за ним дверь, вернулся в комнату.

– Ребята, смотрите, чтобы никто не стучал! – пригрозил он.

– Вакк, не теряй времени и не засни там, – ответил, видимо, за всех Менестор.

Вакк удовлетворился сказанным и исчез. Мохтериона не было пока повода быть недовольным. Строители, по его представлениям, не должны были быть медлительными в любви, ибо всеми гранями медлительности они могли наслаждаться у себя на работе. И Молест, и Венефик, и Менестор по его воспоминаниям подтверждали это наблюдение. А вот с Вакком дело шло к тому, чтобы как-то причислить его к исключениям, подтверждающим правило.

Об Аколазии Подмастерье не думал. Перед возможным вечерним свиданием ей не помешало бы изрядно потрудиться, чтобы повысить притягательность отдыха. Мысли об отдыхе Аколазии повлекли за собой мысли о его собственном отдыхе, и Подмастерье, сделав усилие, обнаружил, что направление клиентов к Аколазии, их выжидание и выпроваживание сделалось, видимо, уже давно, наиболее приятным для него видом отдыха.

Но наслаждение отдыхом во время ожидающегося затяжного любовного порыва Вакка было вскоре омрачено открытием, что Вакк имеет наименее привлекательную, или, говоря более точно, наиболее отталкивающую внешность из всех претендентов. А этот факт прямо указывал на малодушие героя-распорядителя торжества. В более смягченном варианте самокритики неизбежность мести признавалась, и, таким образом, сохранялась, но приспособиться к ней опосредствованным образом, через инородные силы, оказалось невозможным.

Неужели у него настолько иссякла фантазия и он настолько дорожит происходящим? Нет, кое-что из начатого было для него не просто дорого, но жизненно необходимо. Изложение истории Лота, к примеру. Ему сразу становились не по себе при мысли, что без Аколазии эта история не стала бы его историей. Тут он сам себя загнал в ловушку, и с этим ничего нельзя было поделать.

Хорошо еще, что Аколазия его не интересовала как женщина. Но Детерима? Детерима в их деле не участвовала, она напрашивалась на то, чтобы занять ее функционально. Какова же была перспектива? Уложить ее в постель было, может, и трудно, но возможно. Но накатать для нее историю Лота было бы легко и невозможно одновременно. История не состоялась бы или же выродилась бы в другую.

Единственная загвоздка с Детеримой, состоящая в ее поневоле иждивенческом положении, могла быть устранена сравнительно безболезненно в силу кратковременности ее нахождения у него в гостях. Аколазия не могла бы сковать свободу действий сестры при изменении отношения к ней, а на полный разрыв с Мохтерионом она не пошла бы.

Может, Аколазию следовало пожалеть? крип двери, донесшийся до Подмастерья и оповестивший о наступлении очереди следующего строителя, вынудил вынести категорическое заключение: Аколазию жалеть не за что.

XII

Вакк действительно не превысил предполагаемого промежутка времени, установленного для среднежеланного клиента. Он приблизился к играющим и включился в коллектив, вытирая руки носовым платком.

– Кого мне заменить? – спросил он.

– Номей, ты безнадежно отстал от нас, – весело сказал Менестор. – Иди, утешься любовью.

– Я вам еще показал бы, – не сдался Номей, но лишь на словах, ибо в следующее мгновение он встал и передал свои карты Вакку.

– Она еще дышит? – спросил он Вакка.

– Скажу тебе по секрету, только не выдавай меня: мне то и дело приходилось ее сдерживать, такая она прыткая! Ей надо юнцов подкидывать, – присовокупил Вакк.

– Посмотрим, – поостерегся делать преждевременное заключение Номей и вышел.

Признание Вакка не огорчило Мохтериона. В конце концов, он не мог не оценить пособности Аколазии, на которых держалось их общее дело. Отделяя душу от тела, она тем самым способствовала ему, ибо расход тела, как было очевидно, намного уменьшался, когда душа устремлялась в другое место.

И тут, конечно, тщетно было бы жаловаться, что ее душа ищет убежища вне дома, вне его хозяина. Видимо, Аколазия благодарила Бога за предоставленную ей возможность быстро пополнить свой кошелек и как-то возместить траты, связанные с приездом сестры.