Всадник

– Что ж, это нам даже на руку, – потирая подбородок и смотря куда-то под ноги Партатуи, произнес Мазсе.

Старый наставник, пытаясь узнать, что на уме у его вождя, все высматривал что-то у себя под ногами. Заметив реакцию Партатуи, Мазсе резко перевел взгляд на него, потом на разведчика.

– Что по местности? – задал вопрос Мазсе.

Разведчик достал из колчана за спиной свернутый в трубочку лист пожелтевшей бумаги. Стряхнув с него капли воды, он принялся его разворачивать прямо на полу, под ногами у мальчика.

– Это Антерол, – ткнув пальцем в черную точку на карте, сказал разведчик.

– На севере горный хребет, на востоке до реки преимущественно леса, через реку, по словам рыбаков, можно перебраться в двух местах и пересечь границу с Оберолом. Граница с Гардарией не имеет природных препятствий, но крупных вымощенных дорог всего три, и, вероятнее всего, если войска и выдвинуться в нашу сторону, то они пойдут по одной из них.

– От Лоферола мы защищены небольшими горными вершинами. Если они и решат на нас напасть, то войска им придется вести, либо через территорию Гардарии, либо через Вардарию.

– Весь юг королевства – одна сплошная граница с Вардарией. В степи они не пойдут, побоятся навлечь гнев Акиннаеза. Вардарийцы вряд ли отошли после последней войны, и угроза нападения с их стороны незначительна.

– Но, даже если они и отважатся напасть, на юге холмистая местность и много мест, пригодных для засад.

– Распорядись вести постоянное наблюдение за границами и сообщай мне незамедлительно, если восточные короли выдвинут свои войска, – приказал Мазсе.

Разведчик свернул карту и склонил голову в знак согласия. Как только Иданфирс вышел, слово взял Партатуя.

– Мне показалось, или ты действительно что-то задумал?

– Отец однажды мне сказал, что легче поймать ветер, чем догнать сератая в поле. Это наше преимущество, и я собираюсь его использовать.

– Значит, в замке мы сидеть не будем? – с хитрой улыбкой произнес Партатуя.

– Нет.

– И на кого мы пойдем?

– На того, кто первым решится захватить мои земли, – Мазсе ухватился за рукоять сломанного меча, который теперь всегда висел у него на поясе.

– Пусть он теперь будет у тебя, – сказал ему перед отъездом Араме, вручая меч, погубивший их отца.

– Может быть, ты найдешь того, кто сделал это и отомстишь за нашего отца.

Тогда Мазсе ничего не ответил, он даже не думал ни о мести, ни об отце. Но сейчас воспоминания о бледном теле с перевязанным горлом и о рыдающей матери посещали его всё чаще и чаще.

Мазсе оглядел внимательно весь тронный зал.

– Прикажи своим людям, здесь навести порядок. Нужно поставить пару столов и заменить свечи на светильниках. Убрать все отходы и цепи тоже нужно убрать. Только не вздумай привлечь бывших рабов.

– Кстати, о рабах, – перебил его Партатуя.

– Что с ними?

– Многие воины недовольны твоим решением. Своих то я присмирил, но вот воины Марсагета. Мне пришлось убить одного, чтобы другие потеряли на время охоту оспаривать твои решения, но это ненадолго.

– Нам придется здесь провести не одну зиму, и без людей мы не обойдемся. Хотят они того или нет, теперь эти жители такие же сератаи, как ты и я.

– Как скажешь, – с недовольством в голосе произнес Партатуя.

Мазсе не стал обращать на ворчание старого всадника слишком много внимания и отпустил его. А сам ещё раз осмотрел мрачный тронный зал и отправился назад в храм. Сегодня ему предстояло начать читать про Великого Всадника.

Войдя в храм, он увидел людей, одетых в серые одежды, и бегающих в разные стороны, кто-то отмывал полы, кто-то расставлял книги, кто-то просто слонялся без дела. Мазсе подошел к одному из новопосвященных послушников.

– Где Эдвин? – произнес он на сератайском языке и повторил для понимания, – Эдвин!

– Епископ! – радостно воскликнул монах, поняв, что от него хочет Мазсе.

Он указал на восточный павильон, и мальчик молча побрел на поиски своего учителя. Восточный павильон был расписан лазурными тонами, в центре располагались несколько столиков с подушками из красного и синего бархата, на которые Эдвин раскладывал книги.

– Это самые редкие и ценные книги, которые удалось собрать и сохранить служителям этого храма, – не дожидаясь вопроса, произнес Эдвин.

– Ты выполнил, все, что я тебе приказал? – повелительным тоном спросил Мазсе.

– Да, милорд. Мои послушники переписывают людей и назначают их на работы. Завтра же мы начнем квартал за кварталом, район за районом разбирать завалы, убирать пожарища и восстанавливать этот некогда великий город.

– Тогда, может, вернемся к моему обучению? – осторожно спросил Мазсе.

Он и не предполагал, что обучение грамоте так увлечет его. Ему уже не терпелось самому прочесть книгу, а не слушать пересказы от монаха.

– Конечно, – сказал Эдвин, поправляя последнюю книгу.

Они отправились в северный павильон, где старик достал единственную в храме книгу, написанную на сератайском языке. Усевшись за вытесанный из камня стол, Мазсе начал читать с того места, где остановился в прошлый раз.

– И направил Забытый на людей мирных, живших в степи отшельниками, войско конное. Убили они людей числом не считанным и ещё большим взяли в плен. Прошли всю степь на запад до Бескрайнего моря, на север до Непроходимого леса и на юг до выжженных солнцем земель.

– Не осталось людей… – остановился Мазсе.

– Свободных. Не осталось людей свободных, – подсказал ему Монах.

Послушники принесли поднос с едой и два кубка с белым вином. Монах протянул один Мазсе. Тот отмахнулся и вернулся к книге, он жадно вчитывался в каждую строчку. Не отводя глаз от текста, он лишь ел принесенные сушеные фрукты.

– Когда отказался Сератай убивать детей невинных, запретил он и воинам своим делать этого, тогда Забытый гнев свой обрушил на него. Приказав братьям Сератая погубить его. Но, подойдя к крепости, где были заточены люди, и которую занял Сератай с воинами своими, они сложили оружие и присоединились к брату своему.

– Так восстал военачальник конницы Забытого Сератай, а воинов его за предательство стали поругать сератаями.

– Одну за другой захватывал Сератай тюрьмы Забытого, освобождая людей племен иноязычных. Кто-то пополнял войско сератаево, кто-то шел своим путем, ведя собственную войну с Забытым. Но было то начало мятежа великого. И когда числом армия Сератая сравнялась с числом воинов бога – захватчика, вступил Забытый в бой с Сератаем и разбил всю армию его, братьев его убил. А самому Сератаю ноги оторвав, смеялся и гнушался над ним.

– И тогда взмолился Сератай о помощи богам древним, прося сестер и братьев Забытого о помощи. И отозвались боги на молитвы его, увидев волю к жизни его, и страдания за людей своих им понесенные. Наделили его силой… – вновь запнулся Мазсе.

– Богоподобной. Силой богоподобной, – четко проговорил старик.

– И разверзлась земля под ногами у людей, да так, что Сератай с воинами своими остался по одну сторону от бездны, а Забытый по другую.

– Это правда? Что тут написано? – остановившись, спросил Мазсе, – у нас рассказывают другую легенду.

Эдвин пожал плечами. Солнце уже садилось, а глаза его слипались.

– У северян встречается упоминание о вашем «Великом Всаднике» и оно в корне отличается от того, что написано тут. Ну а, правда, что тут написано или нет, мы вряд ли когда-нибудь узнаем наверняка. Может быть, только встретившись с древними богами, можно узнать истину.

Мазсе и сам уже начал зевать. Он закрыл книгу и, попрощавшись с Эдвином, отправился спать в уже полюбившеюся ему келью в западном павильоне. Он уснул практически моментально.

Во сне он крался по лесу, держа в руках свой лук со стрелой наготове.

– Ступай осторожно, смотри под ноги, любая сломанная тобой ветка спугнет зверя, – говорил идущий за спиной отец.

Мазсе хорошо помнил тот день, когда отец взял его на охоту. Тогда он был ростом ещё меньше, чем сейчас. Худенький, даже костлявый мальчик. Это теперь он возмужал, и мышцы на его теле начали делаться рельефными.

– Смотри, – сказал отец, положив свои сильные руки на тощие плечи мальчика.

Впереди в пятидесяти метрах от них дикий вепрь рылом подковыривал корни у дерева.

– Натяни тетиву, – прозвучал холодный и спокойный голос отца.

Мазсе повиновался.

– Теперь задержи дыхание и прицелься, – продолжил отец.

– Запомни, бей туда, где будет твоя цель, а не туда, где она находится сейчас.

Мазсе кивнул.

– А теперь стреляй, – скомандовал отец.

Тетива издала глухой звук, а стрела со свистом пролетела сквозь деревья и вонзилась прямо в ляжку жирному животному. Зверь завизжал, развернулся и побежал в сторону мальчика. В глазах его была смесь страха и ярости. Из-под копыт вырывалась земля, зверь приближался.

– Ну же, доставай ещё стрелу! – приказал отец.

Мазсе запустил руку в колчан на поясе, но он был пуст. Он растерянным взглядом посмотрел на отца, не зная, что ему делать. Принять неминуемую смерть от клыков вепря или же пытаться спастись, взобравшись на дерево.

– Ты что, не взял с собой стрел?! – гневно спросил отец.

Мазсе проснулся, в комнате было душно, вся его спина обливалась потом, на лица тоже выступила испарина. А в голове все звучал голос отца.

– Ты что, не взял с собой стрел?!

Глава 7

Он двигался, не торопясь, держа в руках одну из своих стрел с черным оперением из перьев тетерева. По правую руку от него шел Эдвин. Периодически он нарушал молчание, показывая Мазсе, как ведутся работы по расчищению города, говорил о том, что люди уже вывезли все оставшиеся трупы за стены, где сожгли их.

Всякий раз, когда Эдвин просил его обратить внимание на очередной пустырь, где раньше стоял сгоревший дом, Мазсе нехотя прерывал свои размышления, поворачивал голову и кивал в знак одобрения.

Завидев монаха и Мазсе, люди останавливались и кланялись им, кто-то даже припадал к их ногам, моля о прощении и благословении. Эдвин возносил свою ладонь над головами просящих и говорил, что благословляет их на честный труд.

– Я никогда не видел, что хотя бы один сератай так поклонялся Акиннаезу, как эти крестьяне кланяются тебе, – не без удивления в голосе заметил Мазсе.

– Что же ты им такого сказал тогда на площади?

– Не мне они колени приклоняют, а силе, что древнее и могущественнее, чем все цари, когда-либо существовавшие, – благословив очередного просителя, ответил Эдвин.

– А сила эта верой называется, – произнес мальчик.

– А Вы быстро учитесь, милорд.

Мазсе на секунду призадумался, но ничего не ответил на это. Наконец-то, они достигли городского квартала, где располагались кузни и литейные. Здесь бегало два десятка людей, расставляя инвентарь, отмывая утварь. Кто-то привез в деревянной тележке пробитые и сломанные доспехи, порванные кольчуги, по-видимому, снятые с трупов убитых антерольцев.

Люди, работающие в этом квартале, все как один, были мужами крепкими, на телах некоторых из них ещё виднелись следы побоев и издевательств, оставленных сератаями.

– Отче! – воскликнул один из кузнецов, первым заметивший приближение старика.

Люди кинулись к монаху, оставив все свои дела. Они принялись целовать руки старика и Мазсе, прикладывая их ко лбам своим.

– Полно вам, встаньте дети мои, – мягким, родительским голосом произнес старик.

Не понимая, о чем с ними говорит монах, Мазсе лишь смотрел на них, сощурившись, пытаясь разгадать смысл разговора по их лицам и жестам.

– Говорите, – успокоив толпу, обратился к Мазсе Эдвин.

– Кто у вас главный? – спросил Мазсе.

После того как монах перевел его речь, из толпы вышел не бритый, круглолицый мужчина, он был почти на голову выше Мазсе, но весьма тучный. Двигался неторопливо, в глазах его было недоверие, но посмотрев на старика, кузнец прекратил хмурить брови и произнес:

– Брэди, Ваше Величество.

Мазсе протянул ему свою стрелу с узким, массивным, шиловидным наконечником.

– Мне нужно как можно больше таких стрел. Я хочу, чтобы вы целыми днями делали только их.

После перевода его слов Брэди ещё раз посмотрел на стрелу, покрутил её своими массивными пальцами.

– Отче мы выкуем столько, сколько сможем, но передайте, что ещё нужно изготовить подковы, инвентарь, плуги. Нужно собрать урожай, а у крестьян даже кос не будет. Почти все забрали сератаи. Да и металла осталось не так много, сератаи разграбили склады и все увезли в степь. Вот доспехи переплавим, на инструмент хватит, а вот на наконечники не знаю.

Старик перевел все сказанное кузнецом для Мазсе. Мальчик нахмурил лоб, и к числу его обременительных дум добавилась ещё одна.

– Пусть кует только наконечники. Для инвентаря я добуду ему металл позже.

Кузнец не стал спорить, а только пожал плечами и согласился.

– Спроси у него, где они раньше брали металл для кузни? – обратился к Эдвину Мазсе.

– В горах, – ответил кузнец и показал рукой на север.

– Всю руду привозили с севера, там трудилось больше тысячи горняков, возможно, сератаи не добрались до них. Стоит отправить отряд, и выяснить, кто остался в живых, и восстановить добычу, – посоветовал Эдвин.

– Так и сделаем. Отправь туда кого-нибудь из горожан.

Мазсе не торопился, внимательно осматривая свой город. Величественные стены, красивые здания, местами уцелевшие статуи. По обеим сторонам центральной улицы города росли различные деревья. Но опустевший Антерол уже не производил того великолепия, которым блистал для Мазсе, когда он смотрел на него с вершины холма.

Он мог пройти целую улицу и не встретить ни одной души. Лишь в ремесленных и жилых кварталах теплилась жизнь. Люди отмывали от крови брусчатку, меняли разбитые стекла. Женщины и дети разносили еду.

Маленький мальчик в сандалиях подбежал к Мазсе со спины и начал дергать его за рукав. Мазсе удивленно обернулся и уставился на мальчугана, тот не менее удивленно смотрел на него, потом протянул ему ломоть белого хлеба.

Только Мазсе взял протянутую ему еду, как подбежала женщина, лицом молодая, но с седыми прядями в волосах. Она схватила сына, накричала на него, а потом обернулась к Мазсе что-то лепеча, делая раскаивающейся вид.

– По-видимому, она просит извинения за своего сына, – догадался он.

Мазсе спокойно кивнул, улыбнулся им обоим и продолжил идти в сторону храма.

Добравшись до места, мальчик сам достал книгу о сератайских племенах и принялся её читать, он остановился на описании жизни и быта древних сератаев, и обнаружил, что за тысячу лет, в большинстве своем, ничего и не поменялось.

Кочевой образ жизни, палатки и шатры в качестве жилья. Глиняная либо деревянная посуда. Мастеров по железу не было, поэтому доспехи и оружие были лишь трофейными.

Уже практически все слова в книги для него были понятны, а те, что он не знал, выписывал на листок, чтобы потом показать Эдвину. Ему уже хотелось дочитать эту книгу и приступить к другим, о которых ему все уши прожужжал монах.

– «Монетное дело» – научит Вас делать золото из воздуха. «Приказ» – поможет привить выучку и дисциплину вашим воинам. И ещё много других книг, названия которых Мазсе не запомнил.

– Как ваши успехи, милорд? – подкравшись сзади, спросил Эдвин.

– Я почти дочитал эту книгу, на этот раз всего двадцать три слова, – с улыбкой, показывая старику бумажку, сказал Мазсе.

– Вы очень быстро учитесь, я приятно удивлен, – взяв листок, произнес Эдвин.

– Если каждый сератай такой же одаренный, как и Вы, то я даже рад, что они грамоте не обучены, иначе бы весь мир был бы под их пятой, – серьезным голосом произнес Эдвин.

Мазсе поерзал на неудобном деревянном стуле, откинулся на спинку и, прищурив глаза, произнес:

– Я хочу изучить ваш язык. Ты обещал, что научишь меня.

– Но вы ещё свой-то плохо знаете, даже переписываете с ошибками, – Эдвин ткнул морщинистым пальцем в бумажку.

– Я хочу знать, о чем ты разговариваешь с горожанами, о чем они сами ведут речь. Я хочу понимать их.

Эдвин молча улыбнулся, недолго постояв у книжной полки, достал большую книгу толщиной с кулак. Он с грохотом уронил её на стол перед Мазсе.

– Это история Восточных королевств со дня разлома и до правления Теобальта Третьего в Живом городе.

Мазсе очень заинтересовала эта книга, но размеры её несколько пугали, а буквы имели какие-то прямые строгие очертания, в отличие от наклонных сератайских.

Эдвин вздохнул, присел на стул рядом и принялся рассказывать мальчику о правилах писания, о буквах, о произношении, указывая на слова в книге. Мазсе внимал каждому слову монаха, старательно выводя символы на бумаге. Мальчик сильно увлекся историей своих врагов, описанной таким ярким языком. Эта книга заинтересовала его больше той, что была написана на его родном сератайском языке.

Сидя за книгой, он провел весь обед, а теперь и отужинал с ней в руках. Язык Восточных королевств давался ему гораздо проще сератайского. Он был более плавным, более мелодичным и приятным на слух, а букв было раза в два меньше.

Сегодня он узнал, что самым древним и великим городом является Живой город. Город – королевство, основанный богами задолго до разлома. Прочитав про него, Мазсе сразу захотел его посетить. Он считал, что нет ничего более величественного, чем Антерол, но одно только предложение про семь стен, окружающих город, и что каждая последующая выше предыдущей, внушили в Мазсе некий детский трепет.

Но везде, какую бы главу ни открыл Мазсе, все упиралось сначала в богов, а потом в одного-единственного всевидящего и всезнающего, вездесущего бога. Во всем был его замысел, была его воля.

– Эдвин, – отодвинув книгу, обратился к сидящему рядом монаху Мазсе.

– Кто вами правит? Короли или боги?

– Правят короли, но с позволения божьего, – не раздумывая, произнес монах.

– Но волю вашего бога, до людей доносишь ты, правильно?

– Начал размышлять Мазсе. Он уставился на монаха, как маленький ребенок, ожидая похвалы за правильный ответ.

– В каждом королевстве есть свой епископ, а всеми епископами руководит архиепископ. Он, подобно сератайскому царю, правит епископами, его вождями.

– Хах, понял, – ответил Мазсе, порадовавшись такому емкому сравнению.

– Но, что я никак не пойму, у кого больше власти? У царя или архиепископа? Здесь пишется, что такой-то архиепископ возложил на голову такого-то корону, и с того момента правил он двадцать лет. А уже через год идет запись, что этот король избрал архиепископом кого-то другого.

Эдвин нахмурил брови, думая, как лучше объяснить пытливому уму мальчика, о законах коронации в Восточных королевствах.

– Ни один король не имеет права надеть корону, пока не получит благословения божьего, то есть пока архиепископ или епископ собственноручно не возложит на него венец. А когда умирает архиепископ, то совет из двенадцати епископов выбирает нового духовного лидера. И если король Живого города его утверждает, то он занимает полагаемую ему должность.

Теперь Мазсе нахмурил лоб.

– Зачем вашим царям делиться властью с этими духовниками?

– Затем же, зачем вы просите моего совета и помощи, милорд, – учтиво сказал монах.

– Имея в своих руках такое оружие, как вера, каждый монарх получает безоговорочную поддержку своего народа.

Мазсе вспомнил то утро, когда люди, которых ещё вчера истязал его народ, падали на колени и возносили к нему руки, а сейчас они смотрели на него, будто бы видели в нем своего заступника и защитника. Такая вера людей в Мазсе, невольно заставляло его самого верить в себя.

– У нас тоже есть вера, – наконец-то, после долгих раздумий сказал Мазсе.

– Но она не превращает нас в рабов.

Эдвин сжал губы, ему явно не понравилось сравнение его паствы с рабами.

– В том, чтобы быть рабом божьим, нет ничего постыдного. Когда приклоняете колено перед богом, вы прикасаетесь к его величаю. Сила его безгранична, она внушает трепет и благоговейный страх, – начал жадно произносить монах.

– А есть что-нибудь, что может предложить твой бог кроме трепета и страха? – надменно произнес Мазсе.

– Да, спасение души и вечное блаженство, – холодно произнес Эдвин.

– Отче! Отче! – спотыкаясь, вбежал в северный павильон тощий горожанин.

Он упал в ноги старику, поднял голову и хотел было что-то сказать, но, увидев Мазсе, запнулся.

– Говори, сын мой, что случилось? – взяв за руки, стоявшего на коленях лысеющего мужчину, спросил епископ.

– Там, там, сератаи, – он сглотнул и ещё раз посмотрел на Мазсе.

– Они убили Рилана, а теперь насилуют его жену и дочку, – набравшись смелости, быстро проговорил, как скороговорку, запыхавшийся горожанин.

Эдвин молча перевел взгляд на Мазсе, собрался открыть рот и перевести, как мальчик сам положил руку на плечо горожанина и на ломаном восточном языке сказал:

– Отведи меня туда.

Мазсе прискакал на своей белой лошади к указанной, горожанином улице. На подступах к дому лежали шесть мертвых сератайских тел. Четверо из них были со знаком племени Мазсе на щитах, лучник с натянутой тетивой.

– Воины Партатуи, – догадался Мазсе.

Двое других были людьми присланными Марсагетом. У ворот дома стояли двое стражников, на щитах у них красовался красный конь – знак Марсагета.

Мазсе подошел вплотную к двум сератаям, превосходящим его в росте, всем видом показывая, что его необходимо пропустить.

– Жди своей очереди, мальчик, – смеясь, сказал стражник. Его хохот подхватил другой.

Мазсе разозлившись, ударил по уху наглецу своей рукой, одетой в кольчужную перчатку. Он видел, как жестко отец расправлялся с теми, кто осмеливался не повиноваться его воле.

Стражник отшатнулся, чуть не упав. Держась за кровоточащее ухо, он начал стонать. Затем разъяренный он потянулся к своему мечу, привязанному к поясу. Не успело лезвие покинуть ножен, как Мазсе быстрым движением рассек лица неприятелю.

Второй стражник встал в оцепенении, но как только взгляд Мазсе обратился на него, тоже схватился за меч. Приставленное к его горлу лезвие меча Мазсе заставило отступить стражника от двери с поднятыми руками. За дверью раздавались истошные крики, и Мазсе немедленно вошел в дом. Двое сератаев со спущенными штанами, силой удерживали двух полуголых женщин, ещё двое, смеясь, наблюдали за их кривляньями.

Мазсе полоснул по спине, ближе всего стоявшего к нему сератая. Под болезненный крик тот упал на пол, заливая все своей кровью. Второй бездействующий воин, проглотив улыбку, вытащил изогнутый меч и рубанул в голову Мазсе. Мальчик отошел в сторону, и меч с треском вошел в сосновый стол. Резким ударом Мазсе отсек руку сератая, державшую рукоять меча.

Двое других начали подниматься, не понимая, что происходит, они натягивали штаны. Мазсе не дожидаясь от них каких-либо действий, рубанул по лицу одного, и когда тот упал, крича и держась за свой глаз, замахнулся на другого. Тот, пятясь назад, запутался в собственных штанах и упал. Он поднял руки, прося пощады. Мазсе опустил клинок. В дверь ворвался рослый сератай, которого пощадил Мазсе. В руке у него сверкнуло лезвие меча. Мазсе перевел свой гневный взгляд на него, ожидая его действий. Стражник, оглядев корчащихся и вопящих своих соплеменников, ринулся назад к двери. Споткнувшись об порог, он начал ползти, загребая руками песок, которым была выложена тропа, ведущая к дому, пока не наткнулся на чьи-то ноги. Он поднял голову вверх, над ним возвышался Партатуя.

– Это мое право, это мои рабы! – брызжа слюной, надрывался забившийся в угол комнаты сератай.

Мазсе снял с кровати шерстяное одеяло и накрыл жавшихся друг к другу девушек, не обращая внимания на разъяренные вопли сератая.

– Ты не перестаешь меня удивлять, мальчик, – осматривая усеянную трупами комнату, произнес Партатуя.

– Выведи выживших в цепях на центральную площадь. И проследи, чтобы все горожане пришли, – скомандовал Мазсе.

Партатуя ничего не сказал, а лишь ещё раз осмотрел тела, смерил взглядом невысокого мальчугана, на лице которого даже щетины не было, и вышел.

Приблизительно через час, большая центральная площадь, на которой все время толпились люди, была очищена. А в центре, на небольшом помосте, где обычно глашатае читали последние дворцовые новости или озвучивали законы, на коленях, закованные в цепи по рукам и ногам, истекая кровью, стояли изувеченные гневом своего нового вождя четверо сератай.

Мазсе говорил на восточном языке, но периодически позволял поправлять себя Эдвину.

– Эти воины нарушили мой приказ и будут, согласно сератайскому обычаю, казнены.

Мальчик повернулся к стоящим на коленях преступникам.

– За убийство горожанина и своих собратьев, за насилие над свободными женщинами, за нарушение моего приказа приговариваю вас к смерти.

Мазсе кивнул, и четверо воинов, удерживающих в цепях приговоренных, вынули свои мечи и вонзили их в тела закованных предателей. Воины, захлебываясь кровью, падали на каменные плиты, издавая предсмертные вопли. Матери закрывали детям глаза, а мужи радостно кричали, выкрикивали ругань в сторону пленников и восхваляли своего вождя за восстановленную справедливость.