Всадник

– Посмотри на них, ты видел, как они трудятся, как заново отстраивают город, для нас. Хотя только недавно проклинали, – обратился к Партатуе Мазсе.

– Под страхом смерти и не такое сделаешь, – перебил его Партатуя.

– Не страх это, а вера, которая дает им надежду.

– А посмотри на нас, – продолжил Мазсе.

– Если так и пойдет, мы поубиваем друг друга ещё до того, как сюда придут королевские войска.

– Мы уже здесь все трупы, – оскалился Партатуя, – смирись уже.

– А что есть у нас? Лишь жажда крови, насилия и золота, – не заметив выпада старика, продолжил свои рассуждения Мазсе.

Глава 8

Прошло уже чуть больше недели с момента казни, тела подвешенных воинов сильно смердели. Стаи мух поднялись в воздух, когда Мазсе проскакал мимо тел на своей лошади. Он повесил их на выходе из квартала, где расположились воины Марсагета, как предупреждение каждому.

– Снимите и сожгите. Думаю, они усвоили, что бывает с теми, кто нарушает мои законы, – распорядился Мазсе.

Он, Партатуя и Эдвин, который стал самым доверенным для Мазсе человеком, поднявшись рано утром, объезжали город, дом за домом, квартал за кварталом, осматривая, что ещё требуется восстановить. Партатуя зевал, ему было скучно, и он просто мотал головой и поддакивал на все решения Мазсе. Эдвин же, напротив, показывал, какие дома следует снести, а какие отстроить, говорил о том, что после зимы необходимо будет расширить дороги, по которым конница Мазсе передвигалась лишь по пять коней в ширину.

В город прибывали люди, поначалу единицы, потом целые семьи, а теперь каждый день в Антерол приходило не меньше сотни человек. Два дня назад Эдвин распорядился собрать урожай с немногих уцелевших полей на севере и юге страны. И теперь в город приходили повозки с зерном, что весьма обнадеживало Партатую, который поначалу хотел закрыть город. Он кричал на Мазсе, говоря, что, если они и дальше будут пускать людей в город, еды им не хватит и до конца зимы.

Часть продовольствия приходилось постоянно отправлять в горы на севере, где уцелел целый шахтерский городок. Поначалу они отказались присягать Мазсе, и даже к речам Эдвина они были глухи, но, когда Мазсе пришел к стенам городка со своими воинами, признали его своим вождем. А вчера пришла первая партия железной руды из шахт.

Мазсе проезжал мимо квартала кузнецов и остановился посмотреть на их работу. Уже издалека веяло жаром, а шум, крики и звон металла становились все сильнее, пока Мазсе подъезжал к литейной. Расплавленное железо переливалось из одного чана в другой, затем им наполняли заготовленные формы мечей, топоров, ножей, с которыми уже вручную работали кузнецы, придавая им надлежащий вид.

В кузницах уже трудилось больше сотни мастеров, половина из них впервые стояли за наковальней, но Мазсе нужно было как можно быстрее получить свои стрелы. Он без труда узнал тучную фигуру Брэди. Кузнец, весь в копоти и грязи, руководил процессом. Мазсе на восточном языке с грубым сератайским акцентом окрикнул его. Но из-за шума, стоявшего в плавильне, он докричался до кузнеца лишь с третьего раза.

Весь погруженный в работу, он был явно недоволен, что его отрывают. В нем не было того раболепия, которое Мазсе наблюдал в простых горожанах, но Брэди всегда был учтив к нему и другим сератаям, которых присылал Мазсе. Казалось, ему все равно, кто правит городом, лишь бы у него была его мастерская, а в ней кипела работа. Однажды в разговоре с Эдвином Мазсе услышал, как кузнец признался, что звук молота, падающего на раскаленное железо для него гораздо милее любой музыки.

– Пошли, – махнул рукой кузнец, призывая Мазсе следовать за ним.

Звон металла понемногу начал стихать, как и крики кузнецов. Брэди вывел Мазсе к складам, где сидело с десяток ребятишек, которые мастерили стрелы. Брэди, молча открыв замок и сняв цепи, распахнул двери склада. Все помещение было заполнено стрелами, связанными в небольшие пучки по пятьдесят стрел в каждом, в точности, как приказал Мазсе.

Мазсе подошел к мальчику и взял у него одну из стрел. Стрела была выполнена весьма неплохо, а оперение повязано так умело, что он решил, будто сами сератаи сделали эти стрелы.

Мазсе положил её на тетиву своего изогнутого лука. Прицелился и выстрелил. Стрела с треском вонзилась в дверь склада. Брэди нахмурив брови, смотрел на него сверху вниз, ожидая каких-либо слов или действий. Мазсе похвалил его работу и велел продолжать в таком же духе.

Он со своей свитой направился дальше осматривать город, но его невольно настигли мысли о братьях.

– Они уже наверняка добрались до степей, – подумал Мазсе и положил руку на рукоять обломка меча.

Он взглянул на Партатую, желая поделиться с ним своей тоской, но, увидев его суровое выражение лица, передумал. Почти целыми днями Мазсе пропадал в храме, сидя за книгами. Лишь изредка он решал споры горожан, либо успокаивал своих воинов, жаждущих сражений и богатой добычи. В отличие от Партатуи, который почти все время проводил со своими воинами, устраивал состязания, кулачные бои, в которых и сам принимал участие. Не было ни дня без тренировок для его всадников, кто-то оттачивал стрельбу из лука, кто-то улучшал свои навыки ближнего боя. Старый воин делал все от него зависящее, чтобы сплотить их, чтобы в случае неминуемого сражения они не погибли сразу.

На подступах к дворцу их догнал Иданфирс.

– Вождь, всадники, разведчики прибыли, три тысячи тяжеловооруженных всадников скачут из Оберола в нашу сторону, – сумбурно произнес он.

После слов разведчика в воздухе повисло молчание, Партатуя поерзал в седле, будто желая высказаться, отдать приказ, но ждал, смотря на Мазсе.

– Значит, время пришло, – пересекшись взглядом со стариком, произнес Мазсе.

Все они разместились в тронном зале, где Мазсе уже привык решать все важные дела. Он по привычке развалился на троне. Партатуя и Иданфирс стояли над развернутой картой по разные стороны от кедрового стола. В зал вошел Эдвин, и Мазсе скомандовал разведчику начинать доклад.

– Мы перехватили группу торговцев на территории Оберола, после допроса они рассказали, что сам принц Оберола – Симеон выехал с тремя тысячами элитных всадников, чтобы занять Антерол. Через два дня он перейдет реку, а ещё через день, два уже будет в Антероле. В Обероле никто о нас не знает, они думают, что все сератаи давно вернулись в степи. А Антеролом с выжившими людьми управляет некий епископ, – сказал Иданфирс, посмотрев при этом на Эдвина.

– Если они о нас не знают, значит, и к нападению нашему готовы не будут, – улыбнувшись, сказал Партатуя.

– Лучше стоит укрыться в замке и вести оборону отсюда, – возразил Эдвин.

– И что, умереть с голоду? Пока Симеон возьмет нас в кольцо и будет дожидаться подкрепления, – гневно высказался Партатуя.

– Я знаю молодого принца, он амбициозен и тщеславен, он не будет ждать, а сразу бросится на штурм, – отстаивал свою позицию Эдвин.

– Может, ещё скажешь вооружить две тысячи рабов, что укрываются в стенах города? – не выдержал разведчик, – почему этого монаха допустили до совета? – возмущенно обратился он к Мазсе.

– Никто не знает Восточные королевства лучше него, – успокоил разгневанного разведчика Мазсе, – я согласен с Партатуей, внезапность – это наше единственное преимущество, – добавил Мазсе.

– Нужно выбрать, где принять бой, – уставившись в карту, произнес Партатуя.

– Возможно, стоит переговорить с Симеоном, – вновь подал голос Эдвин.

– Что?! – одновременно произнесли Иданфирс и Партатуя.

– Если вы допустите меня к переговорам, я смогу убедить его, что Вы друг и ценный союзник Восточным королевствам, – обратился к Мазсе Эдвин.

– Вы сможете удержать город, и никто не погибнет в этой бессмысленной резне.

Мазсе призадумался, он облокотился на спинку своего трона, и, потирая подбородок, начал тщательно обдумывать эту мысль. Он уже и сам не раз убеждался в силе слова этого щуплого монаха с пепельными волосами.

– Ещё одно такое нелепое предложение и я решу, что ты специально хочешь погубить нас, монах, – спокойно произнес Партатуя, сверля Эдвина взглядом, – Мазсе, с ними не о чем говорить. Мы с самого начала знали, на что идем, и чем это все закончится. Я шел за тобой сюда, чтобы славную смерть найти, чтобы именем моим молоденькие девицы детей своих называли, чтобы рассказы о нас ещё сто лет слагали, да из уст в уста передавали.

Мазсе не могла не радовать такая самоотверженность старого всадника. Он перевел взгляд на разведчика, в нем не было столько же решимости и готовности умереть за него, сколько в Партатуе, но тот молча стоял и внимал речам своего командира.

– И не будут с нами считаться восточные короли. Ты не царской крови, нас всего несколько сотен против десятков тысяч рыцарей Восточных королевств. Им нужны земли и ресурсы этого царства, а ты лишь помеха. И что ты им скажешь, монах? Что за этим мальчуганом стоит вся сератайская орда? – не унимался Партатуя.

– Как только узнают, что у тебя под командованием лишь небольшой табун всадников, и что Акиннаез отвернулся от тебя, нас тут же в порошок сотрут, – не дождавшись ответа, продолжил говорить Партатуя.

Иданфирс кивал головой, поддерживая старика, и предложил приступить к выбору места для засады.

– Что ты посоветуешь? – обратился к разведчику Мазсе.

– Есть неплохое место, сразу за переправой, – Иданфирс вычертил пальцем небольшой круг рядом с рекой.

– Перейдя реку, Симеон наверняка остановится лагерем здесь, чтобы дать лошадям отдохнуть. Сразу за рекой, километров на двенадцать-четырнадцать растянулся луг. Питьевая вода, чтобы напоить лошадей, на севере и юге обширные лесные чащи. Можно укрыть воинов там, а когда они встанут лагерем, с наступлением темноты напасть и разбить.

– Эдвин, расскажи мне о военных навыках Симеона, – обратился к поникшему монаху Мазсе.

Эдвин наморщил лоб и сложил у груди пальцы домиком, подбирая слова.

– Симеон молод, хотя и старше Вас, милорд. Он статен и горяч, прирожденный лидер, и не будет прятаться от схватки, но и недооценивать его не стоит. Дед его и дяди погибли в многочисленных кровавых распрях за право на корону Живого города. И отец его, король Грир, научил сына, ни в коем случае не терять бдительность и всегда ждать нападения. Поэтому не ждите, что сможете застать его врасплох, – подытожил старик.

Партатуя настороженно смерил взглядом монаха.

– Как бы то ни было, я соглашусь с ним. Нужно готовиться к худшему.

– Что скажешь насчет этого плана с нападением на лагерь ночью, – обратился к Партатуе Мазсе.

– Звучит неплохо, мы лишим их численного и конного преимущества. Но если лагерь будет обнесен хотя бы простым частоколом, то нам придется биться пешими против трех тысяч закованных в латы рыцарей. Без конного преимущества на нашей стороне дело проигранное. С другой стороны, если выйдем в открытый бой, нас сомнут как детей с первого же натиска. У них прочнее доспехи, лучше оружие, даже копья и те длиннее, – немного подумав, сказал Партатуя.

– Нет, мальчик, в одной схватке нам не победить, будем нападать неожиданно, быстро, тут же скрываясь в лесах. Я, думаю, за нами не погонятся, побоятся засады. И тогда будет хоть какой-то шанс.

– Партатуя, сколько всадников в твоей армии могут управляться с луком? – спросил Мазсе.

– Да, все могут, – призадумавшись, ответил старик, – вот только я сам-то лук в руках держал последний раз на охоте. У меня тяжелые всадники, они хороши в ближнем бою. Ты что-то задумал?

– Да, – Мазсе поднялся с трона и подошел к карте, – если Иданфирс прав, и они остановятся лагерем у реки, мы не будем дожидаться темноты, а сразу нападем на них, как только они слезут с коней.

– Мы расположимся в лесу, здесь, здесь и здесь, – Мазсе указал на три разные точки в лесах на севере и юге от долины.

– Я с твоими всадниками выйду из леса, осыпая позицию Симеона градом стрел, – Мазсе провел пальцем круг, где он ожидал найти лагерь Симеона.

– Если он растеряется, то прикажет воинам сплотить ряды, прикрываясь щитами от наших стрел, и тут ты с двух сторон зажмешь его натиском Марсагетской конницы. Как только сила твоего натиска пропадет и между вами завяжется бой, тут своими отрядами ударю я. Если Всадник будет на нашей стороне, противник бросится бежать к реке, где мы его и добьём.

– Ты сказал, если растеряется. А если нет? – поинтересовался разведчик, – что тогда?

– Тогда они оседлают коней и начнут меня преследовать.

– Пхах, – возмутился Партатуя.

– И что? Ты и километра не проскачешь, как они тебя нагонят. А после тебя разделаются и со мной.

– Не догонят, – не согласился Мазсе.

– Кони их уставшие будут от долгой дороги. Мы не наденем доспехов, поедем налегке.

– Хорошо, а что делать будешь, когда стрелы закончатся?

– Стрел у нас в избытке, кузнецы всю эту неделю делали наши стрелы и теперь ими заполнен целый склад.

– Ты рассчитываешь их одними стрелами уморить? – усмехнулся разведчик.

– Я рассчитываю не потерять ни одного своего воина в этой битве, Иданфирс, – уверенным голосом произнес Мазсе.

Образ его был настолько непоколебим, что он всем видом показывал уверенность в своей победе. У Партатуи сложилось чувство, что мальчик всю неделю размышлял над предстоящей битвой.

– Если ни у кого нет идей лучше, то предлагаю вам, разобрать стрелы на складе и немедленно выдвигаться к реке.

Партатуя хотел возразить мальчику:

– Хоть ты и вождь, но люди мои, а ты хочешь их в кожаных рубашках бросить на копья противника.

Но подумав ещё раз, молча мотнул головой в знак согласия.

– Тогда все свободны, совет закончен. Ах да, Эдвин, – произнес Мазсе, уже уходя.

– Я надеюсь, когда мы вернемся, ворота города будут открыты, и люди встречать нас будут как героев, спасших их от гнета восточных королей.

– Конечно, милорд, – скупо произнес монах.

И вот уже меньше чем через час шеренга за шеренгой из восточных ворот выезжали сератайские всадники, вооруженные лишь мечами и луками, на спине у каждого красовался деревянный щит со знаком племени Мазсе. Они скакали без отдыха до самого вечера и, наконец-то, достигли долины реки, через которую было перекинуто три моста. Не успели они скрыться в лесах, как с границы Оберола, через реку, уже переправлялась группа воинов, двадцать легковооруженных всадников.

– Разведчики, – понял Мазсе.

Он приказал дать им проскакать пару километров от моста, а потом схватить и допросить. Мазсе выставил дозорных, чтобы они постоянно наблюдали за переправой. Через долину на севере Партатуя ждал его указаний. Все затаились в ожидании, скрываемые ночной тьмой и густой листвой деревьев.

Через некоторое время к нему прискакал Иданфирс, с собой он привез перекинутого через седло, связанного пленника. Разведчик стащил его с лошади, стянул повязку со рта. На грубом восточном языке с примесью сератайских слов Иданфирс приказал пленнику рассказать Мазсе тоже, что он рассказал ему. Мазсе протянул ему воды, воин схватил окровавленными ладонями мех с водой и жадно впился в него губами. Мальчик внимательнее присмотрелся к его рукам и увидел, что на его пальцах не было ногтей.

– Принц Симеон с конным войском своим уже в полудне пути от переправы и к утру будет здесь. Он идет без отдыха от самого Оберола.

– Это хорошо. Кони будут измождены. Это облегчит нам задачу, – произнес Мазсе.

– Дальше рассказывай, – прикрикнул Иданфирс.

– Он не переправится через реку без нашего сигнала. Чтобы знать наверняка, что здесь нет засады, – стоявший на коленях воин посмотрел на Мазсе и начал усмехаться.

Мазсе закусил губу. Весь его план шел насмарку.

– Мы взяли их одежды, коней. Издалека он не заметит разницы. И второпях решится переправиться, а потом будет уже поздно, мы нападем на него и заставим преследовать, – сказал разведчик.

– Вы уже трупы, – пленник продолжал ухмыляться.

– Я узнал, что хотел, – сказал Мазсе холодным металлическим голосом.

И Иданфирс без промедления провел лезвием ножа по горлу своего пленника.

– Как только войска Симеона появятся у реки, отправь своих переодетых разведчиков на ту возвышенность, – Мазсе указал на небольшой холм на севере, – и маши флагом, призывая их скорее переправляться.

Сам Мазсе не смыкал глаз всю ночь. Эта была его первая самостоятельная битва, первое сражение в качестве вождя, в котором он обязан был победить.

На рассвете к нему прискакал разведчик и сообщил, что Симеон со своим войском подошел к реке. Он отдал приказ Иданфирсу занять холм и подать знак Симеону. А сам спустился ниже своей позиции по холму на восток, чтобы лично увидеть армию Оберола. Всадники, приближаясь к реке, останавливались и перестраивались для прохода по мосту. Ярко-синие знамена украшали копья и пики всадников. Сами воины были закованы в причудливые доспехи, у одних на шлемах были рога, у других подобия крыльев летучих мышей. Были и те, у кого на лицевой стороне шлемов были выкованы изображения львов, волков и медведей. Издалека Мазсе не видел всего разнообразия и пестроты армии Симеона, перед его взором они сливались в одну сплошную массу, окрашенную в синие и черные цвета.

Мазсе перевел взгляд на холм, где вовсю размахивал флагом Иданфирс, затем вновь посмотрел на конное войско, толпившееся по ту сторону реки.

– Помоги нам Всадник, ведь нам, как никогда, сейчас нужна твоя помощь, – произнес Мазсе, сжав в кулак рукоять сломанного меча.

Войско Симеона прекратило перестраиваться и замерло в ожидании, замер и Мазсе. Раздался еле слышный крик кого-то из рыцарей, и войско сплошным потоком направилось к переправе.

Глава 9

– Где они были, когда ваши дома грабили, мужей убивали, а жен насиловали? Где они были, когда детей ваших в рабство уводили? – надрывался монах.

Толпа, выстроившаяся полукругом перед Эдвином, внимала каждому его слову.

– А что они хотят теперь? Прийти и забрать ваши дома, отнять то немногое, что вам удалось сохранить! Разве ели вы досыта при короле Хитклиффе? Не вы ли трудились на фермах Его Величества каждый день, принося к его столу молочных поросят? А позвольте спросить, сколько таких поросят побывало на столах у вас?

– Ни одно! – раздались гневные восклицания толпы.

– Голодали мы, – кричали одни.

– Пока мы объедки подбирали, – вторили им другие.

Эдвин взмахнул руками, призывая свой народ к молчанию.

– А что теперь? Где вы живете? И что едите сейчас?

– Не в господских ли домах вы ночуете? Не на перинных ли постелях вы спите?

– А едите вы что? – вновь обратился к народу монах.

– Курицу, уток, хлеб, фрукты, – раздавались отовсюду восторженные крики.

Вновь Эдвин взмахнул руками, и толпа замолчала.

– Только теперь через страдание и горе, через боль и муки, пройдя через очистительное пламя, вы стали по-настоящему свободны, дети мои! Теперь вы трудитесь для себя, ради себя. Едите то, что вырастили, живете в тех домах, которые сами и построили. А теперь там, с востока идет войско, чтобы отобрать у вас то, что уцелело, чтобы прогнать вас из ваших домов, отнять землю, забрать еду! – Эдвин сделал паузу, осматривая испуганные лица в толпе, – лишь он, наш новый покровитель, выступил на защиту нашу. Молитесь за него, дети мои, молитесь за его победу.

Мазсе выпускал одну стрелу за другой, лишь одна из пяти попадала в цель, не отскочив от доспехов, каким-то чудом угодив в глаз или небольшую щель на стыке лат. Но и этого было достаточно, чтобы войска неприятеля, не преставая, редели. Три сотни всадников под его командованием выскочили наперерез конной процессии Симеона, только что перебравшейся через реку. Пройдя по всему фронту неприятеля с юга на север, Мазсе осыпал врага ливнем стрел.

Затем он начал отступать всё дальше на запад, преследуемый рыцарской конницей, углубляясь всё дальше в долину. Когда последний рыцарь оказался далеко впереди оставленных засадных отрядов, расположившихся в лесах, Мазсе протрубил в рог и тут же выпустил ещё три стрелы, одна попала в лошадь, которая, упав, опрокинула своего наездника.

С севера и с юга выехали, взрывая копытами землю, всадники, возглавляемые Партатуей. Они без труда догнали уставших лошадей Симеона и принялись преследовать его войско, построившись полукругом. Практически поравнявшись с неприятелем, Партатуя отдал приказ, обстреливать тыл и фланги вражеской конницы.

До ушей Партатуи доносилась сладкая музыка людских стонов и ржания умирающих лошадей. Теперь ситуация получилась такая, что Симеон со своими превосходящими силами отступал от отрядов Партатуи. К сожалению, это продолжалось недолго, и Симеон скомандовал развернуться с целью наступления на всадников старика. Процессия остановилась, начала разворачиваться. Остановился и отряд Партатуи, оставаясь на месте, им было гораздо проще прицеливаться и обстреливать войско Симеона. Подоспели и воины Мазсе, и на мгновение Симеон оказался окружен немногочисленными сератайскими войсками.

Симеон пытался пробиться то к реке, то к лесу. Затем вновь начал наступать на Мазсе, но все было бесполезно, теперь уже обессиленные лошади Симеона сами падали от усталости, руша боевой порядок его армии.

Раздался чей-то крик, и изрядно поредевшая армия вновь остановилась. Под ливнем стрел она разделилась на две части. Одна под предводительством Симеона погналась за Мазсе, другая начала загонять Партатую к лесу, ниже по течению реки.

Лишь чудо могло помочь тяжелой, закованной в стальную броню, коннице Симеона догнать легких всадников Мазсе, на которых лишь изредка встречалась кольчуга. Возможно, надеясь вот на это чудо, Симеон и продолжал преследовать его. Мазсе, играючи, петлял, ходил вокруг него кругами, то приближался к нему так близко, что слышал проклятия, выкрикиваемые Симеоном, то уходил так далеко, что даже его собственные стрелы не могли достичь цели, давая своим коням временную передышку.

Солнце было в зените, и лошадям Симеона, облаченным в кольчужную сбрую, было всю труднее преследовать сератаев. А тут уже подоспели воины Партатуи.

Он прогнал преследовавших его воинов вдоль леса, потом на север по побережью, вновь перевел преследование в долину, где смог окружить оставшиеся войска противника. Когда они бросились к переправе в надежде убежать от битвы, Партатуя догнал их и навязал сражение в ближнем бою, лишенные преимущества мощного натиска, восточные рыцари были легкой добычей для изголодавшихся по кровопролитию сератайских воинов. Партатуя преследовал отступающую конницу, пока не перебил всех до последнего рыцаря.

Сератайские конные лучники как осы летали кругами и жалили беспомощных, неповоротливых воинов Симеона. А он подобно неуклюжему человеку кричал, стонал, махал руками, кидался из стороны в сторону, останавливался, прикрываясь щитами, но все было бесполезно. Его силы таили на глазах, воины умирали от каждого залпа.

Принц посмотрел на палящее солнце в надежде найти спасения у своего бога, но его шлем, увенчанный черными вороньими перьями, пронзила стрела. Лишившись чувств, он повалился из седла, нога запуталась в стремени, и лошадь потащила его прочь из-под ливня из сератайских стрел.

Мазсе сделал ещё два залпа и увидел, что не осталось ни одного вражеского конного воина, лишь лошади, беспорядочно скачущие в разные стороны.

– Арргха-а-а, – взревели воины, поднимая вверх луки.

Они скакали, кружились, поздравляли друг друга, кричали какие-то бранные слова и показывали неприличные жесты в сторону Оберола. Кто-то уже вовсю стаскивал с умерших драгоценности, кольца, ожерелья, ничто не могло скрыться от жаждущих добычи сератаев.

А Мазсе все стоял как вкопанный и не мог отдышаться. Сердце его бешено колотилось.

– Победа! – доносилось вокруг.

Но он не верил, ему казалось, что вот-вот из леса вырвутся ещё войска и бой снова закипит.

– Эх, мальчик, славная битва. А ты хитер как змей, – Партатуя прищурил глаза и пригрозил ему пальцем.

Мазсе почти не слышал его слов. Но в голове его что-то щелкнуло, и он пришел в себя. Осмотрев поле битвы, над которым уже кружили вороны, он приказал Партатуе:

– Пошли отряд в город, пусть пришлют людей, нужно собрать доспехи, одежду, оружие, все. Ещё нужно найти уцелевших лошадей, нам понадобится каждая из них.

– Вождь, вождь, Мазсе! – скача галопом, выкрикивал Иданфирс.

Мазсе перевел взгляд на светловолосого разведчика.

– Тебе будет интересно взглянуть на этого пленника, – сказал он остановившись.

И вот они уже оба прискакали к месту, где держали пленника, рядом с ним было ещё два десятка выжавших.

– Говори, – приказал ему Иданфирс, потянув за оперение стрелы, торчащей у него в плече.

– А-а-а-а, – взревел молодой воин.

– Я, Альберт – сын Валентайна, короля Винсгрира. За меня дадут хороший выкуп. Тысячи золотых монет, – надрывался криками пленник.

– Вот, – улыбнувшись, сказал Иданфирс и указал рукой на Альберта.