Наследники Белого слона

Он опустился на землю, прислонившись спиной к стене. Пустые глазницы черепов, подвешенных над входом, – предки и после смерти несли службу, отгоняя злых духов, – равнодушно взирали на белого. Его тёмные, давно не стриженные волосы слиплись от пота, а въевшийся в кожу загар не мог скрыть болезненной бледности… Так он просидел до полудня. Возвращались с рифов рыбаки, женщины несли в корзинах рыбу. Голоса становились тише, постепенно затихая вовсе, – зной набирал силу, и жизнь замирала до вечера. Все живое искало убежища в тени, и он тоже решился подняться и уйти внутрь, когда на дороге показался бегущий мальчишка. Физиономия мальца была преисполнена осознанием собственной значимости, а в руке он сжимал клочок бумаги.

Измятая, захватанная множеством потных ладоней, бумажка оказалась телеграммой на имя Джема Александера. На его имя… Он несколько раз перечитал текст в прохладной полутьме тростниковой хижины, вот уже два месяца служившей ему домом. "Дядя умер…" – понял он, когда закорючки сложились в буквы, буквы – в слова, и слова эти обрели смысл.

Из-за москитной сетки нетерпеливо заглядывал юный гонец. Он протянул мальчишке пару сигарет в качестве комиссионных, но тот всё не уходил, сгорая от любопытства. Не обращая на него внимания, белый опустился на складной парусиновый стул, – рука сама собой привычно нашарила бутылку. Жадный глоток не принес облегчения: паршиво пить в такую жару… Неожиданное известие не опечалило, скорее, принесло некоторую растерянность: хотя умерший и был единственным родным ему человеком, особой привязанности к друг другу они не испытывали. Но всё же, чужая смерть – не бог весть какая приятная новость… Рассеянно ковыряя большими пальцами ног гальку на полу, он ещё раз перечитал телеграмму. Вдруг всплыла мысль совершенно неприличная, но вполне уместная: а ведь покойничек был богат… Но даже это соображение не смогло вывести его из состояния оцепенения.

***

Вечер принес прохладу и некоторое облегчение. Александер прикинул дальнейшую цепочку действий: собрать и упаковать аппаратуру и нехитрые пожитки, добраться до парома, потом – пароходом до большой земли, затем – самолёт, и дней через пять он будет дома. На погребальную церемонию он не успеет – штамп телеграммы был недельной давности, но дела свои здесь он почти закончил, а что осталось… Хватит с него экзотики, к черту!.. Устал.

Весть об его отъезде мгновенно распространилась по селению, и вместе с первыми большими звёздами в проеме входа появился матаи. Немногочисленная свита его осталась снаружи, усевшись на корточках у входа.

– Твоя уехать? – осведомился вождь, нестарый еще мужчина; его шею и оттянутые мочки ушей украшали сложные сооружения из раковин, палочек и собачьих зубов. Получив утвердительный ответ вместе со стаканчиком виски, он с достоинством кивнул, и, оглядев гору чемоданов и коробок, добавил:

– Моя прислать утром сильный люди… – он растопырил четыре пальца жилистой корявой руки. – Хватит? – и помахал пальцами перед носом белого.

– Хватит, – заверил тот, отчего-то вдруг успокаиваясь.

Они посидели, помолчали.

– Твой дядя – большой человек?

– Да, пожалуй…

– Много свиней? – живо заинтересовался матаи.

– Много! – невольно улыбнулся собеседник.

На песчаной площадке перед входом поднялся лёгкий шум. Он выглянул наружу: опять эта старуха! Высохшая, словно тень,– безобразные рыхлые складки кожи на шее, вислые морщинистые груди, бритая голова, – она казалась живым воплощением зла, как это может представить себе европеец. Она присела на корточки у костра, и что-то забормотала, неодобрительно поглядывая на белого.

– Что она говорит? – поморщился он.

– Нгасу говорить: ты болеть от ветер. Ветер нести злые чары – человек болеть…

Старуха продолжала бормотать, водя сухой, точно ветка, рукой по песку. Присутствующие с уважением поглядывали на неё, бросая украдкой любопытствующие взгляды на белого.

Он знал, что в деревне Нгасу слыла медиумом. Она могла рассчитывать на подобную репутацию, поскольку несколько её сыновей умерли в младенчестве, а местные жители свято верили, что женщины, подобные ей, обретают возможность общаться с духами своих умерших детей, и с их помощью проникать за завесу, отделяющую простых смертных от тайн мироздания. Но он знал также, что Нгасу была здесь чужой, хотя и прожила в деревне уже лет тридцать, – но родом-то она была из других мест; так что, скорее всего, как и другие "пророчицы", старуха просто использовала укоренившееся суеверие, чтобы иметь вес в местном обществе и возможность влиять на ход дел в семействе мужа.

Впрочем, он действительно простыл на ветру, рыбача с местными парнями, так что бабка в чём-то была права, хотя и подразумевала, видимо, совсем иное. Поэтому он дружелюбно улыбнулся и протянул старой женщине сигарету, она взяла предложенное, дернула по-птичьи головой и, уткнувшись глазами себе под ноги, забубнила ещё быстрей и упрямей.

– Что она говорит? – снова переспросил Джем.

– Она говорить – тебе не надо уезжать, – услужливо пояснил высокий молодой парень в полуистлевшей армейской рубахе на мускулистых плечах. Судя по одеянию, он успел побывать в мире белых и вещей придуманных ими, поэтому и переводил вполне сносно. – Она говорить: ты терять свою грязь, кто-то подбирать и отдавать колдунам… Враги готовить твои беды.

Парень терпеливо вслушивался в неразборчивые свистящие звуки, срывающиеся с изъеденных временем старческих губ, но он уже потерял интерес к разговору и поднялся, разминая затекшие ноги.

Под дальними пальмами бродили огоньки, такие же огоньки мерцали на чёрной поверхности моря, обозначая лодки ночных рыбаков. Молочно белела полоса прибоя. Над острыми крышами поднимался дымок, а еще выше висела великолепная огромная луна.

Он почувствовал, как в нем зарождается лёгкое волнение при мысли о предстоящей дороге – перемена обстановки, забытое течение привычной жизни. К этому ощущению примешивалась мягкая печаль – он уже успел свыкнуться с этим небом, шумом прибоя, пальмами… Старухе вот тоже просто не хочется, чтобы он уезжал, ведь он всегда был щедр с нею… Он шагнул через порог туда, где ждали алые искры в тлеющем очаге и постель, когда в спину ему ткнулись слова того парня в армейской рубахе. Он выговаривал их монотонно и старательно, точно прилежный ученик, повторяющий за учителем:

– Нгасу говорить: ты уезжать – тогда ты умереть…

Но он лишь улыбнулся: лукавит старая, набивает себе цену в глазах окружающих. И через четверть часа уже спал крепким глубоким сном. Мысли его были далеко – за морями. И голоса, доносящиеся с холмов, больше не тревожили его покой…

***

Утром снова подскочила температура, и Александер отправился в путь, оглушённый чудовищной дозой аспирина. На всем протяжении тряской вонючей дороги на стареньком джипе, нанятом за бешеные деньги, он был как в тумане. Пот заливал глаза, пару раз он едва не перевернулся. Переправа встретила разноязыким шумом толпы, мешаниной, где в один пёстрый ком слепились люди, животные, лодки, тюки, ящики, горы фруктов, тканей… Тут же расположился огромный базар и зычные крики торговцев заглушали мерные удары барабанов и вопли нечаянно придавленных толпой. По счастью, провожатые, которых дал ему матаи, оказались толковыми, расторопными ребятами, и меньше, чем за полчаса, погрузили, вернее, впихнули его на паром, непостижимым образом ухитрившись свалить туда же его багаж – всё, до последней коробочки.

И вот уже ширится полоса грязно-бурой воды, стихает шум переправы, и он чувствует, как вместе с берегом зримо удаляются и становятся сном дни, проведённые в ярком, фантастическом мире, совсем не похожем на тот, в который он возвращается.

На пароходе, следовавшем к берегам Австралии, с ним произошел необъяснимый и неприятный случай.

Джем сразу обратил внимание на ту рыжеволосую девушку, да её и невозможно было не заметить. Она бродила по палубе, очевидно, умирая от скуки, и приковывала к себе восхищённые взгляды. В другое время он непременно попытался бы завладеть её вниманием, но сейчас у него хватило сил лишь на то, чтобы отыскать свободный шезлонг на верхней палубе. Он рухнул в кресло, ощущая противную слабость во всем теле. Свежий ветер немного привел его в себя, он окликнул пробегавшего мимо стюарда, собираясь заказать что-нибудь укрепляющее, как вдруг буквально напоролся на взгляд женщины, сидевшей против него у бассейна.

Настырная зрительница явно прожила лучшие три четверти своего века. Он со смешком представил себе рядом с этой холёной мадам старую Нгасу: неизвестно ещё, кто из них покажется приятнее.

Мадам, между тем, не сводила с него откровенного взгляда. Её, яркие, крашеные губы вдруг дрогнули, и в просвет между рядами искусственных зубов вылез кончик дряблого лилово-красного языка. От внезапного приступа тошноты его спас запотевший бокал, принесенный расторопным стюардом. "Неужели я похож на жиголо?" – с раздражением подумал он, разворачивая шезлонг так, чтобы перед глазами было только море. Вид бескрайней морской глади отвлёк, успокоил, и он задремал…

Очнувшись, он увидел перед собой ту самую девушку с рыжими волосами. Она стояла к нему спиной, облокотившись на поручни, одетая во что-то длинное, изящное, пастельных тонов. Складки её одежд искусно подчеркивали прелесть фигуры. Он невольно залюбовался ею… В облике её было что-то тревожное, напряжённое, будто она вот-вот сорвётся и улетит, и ветер, игравший её длинными волосами и бесцеремонно трепавший концы одежд, лишь усиливал это впечатление.

Ощутив его пристальный взгляд, она обернулась, улыбнулась вежливо, как улыбаются незнакомому, безразличному человеку, и вдруг в глазах её промелькнуло выражение мгновенного испуга, точно она почувствовала нечто странное и непонятное внутри себя. Но вслед за этим всплеском её взгляд потух, стал до некрасивого тупым и бездушным. Она на миг сомкнула веки и поднесла к лицу руки, словно желая защититься или унять боль. Подумав, что ей плохо, он поднялся, желая предложить свою помощь, но она уже справилась с собой. Повернувшись спиной к поручням, она слегка откинулась назад, и он был поражён: перед ним стоял словно совершенно другой человек! В её взгляде он вдруг прочел то же, что незадолго перед этим в глазах престарелой бесстыдницы…

…Они не сказали друг другу ни слова. Она двинулась вперёд, он – за ней. Качающаяся палуба и солёный ветер сменились узкими коридорами корабельных внутренностей. Он думал, она ведёт его к себе в каюту, но в одном из таких коридоров она вдруг скинула одежду и прижалась к нему всем телом…

Вспоминая позже эту странную ураганную близость, он не мог отделаться от ощущения, что в её страсти было что-то искусственное, почти насильственное.

Потом она выскользнула из его объятий и скрылась, забрав свою одежду, а он, прислонившись спиной к переборке, никак не мог отдышаться, жадно хватая воздух искусанным ртом. Он почти тут же устремился вслед за ней, но отыскал лишь час спустя – там же на верхней палубе. Она взглянула на него так холодно, точно не узнавая, что он, обиженный, ничего не понимающий, не посмел подойти, решив подождать.

Наблюдая за ней издали, он увидел, как она спустя время увела вниз какого-то смазливого юнца. В нем шевельнулась ревность: "Нимфоманка?.." Он ринулся вслед, но вдруг заметил давешнюю мадам: неудачливая совратительница сидела на том же месте. Он невольно остановился: было что-то неестественное в её позе, и его слух уловил слабый стон… Но он тут же забыл про неё, потому что снова увидел ту, которую искал.

Рыжеволосая с бесцельным видом бродила по палубе, юнца не было видно. "Ищешь новую жертву?" – зло подумал он, и решительно направился к ней, но она вдруг сорвалась с места и с разбегу бросилась за борт. На корабле вспыхнула паника, кто-то швырял в воду спасательные круги, спешно спускали шлюпку… Суматоха, жадные любопытные лица…

***

Он был подавлен случившимся, как и остальные очевидцы трагического происшествия. В порт прибыли с опозданием. У трапа возникла небольшая давка: люди торопились покинуть злополучное судно, грубо обманувшее их ожидания – вместо приятного морского путешествия им подсунули отвратительный несчастный случай! Впрочем, для большинства случившееся – лишь повод посудачить в гостиных, дармовая пища для голодного, лишенного эмоций, воображения.

Спускаясь по трапу, он заметил на причале у трапа полицейскую машину и людей в форме. У него не было ни малейшего желания обременять себя общением с представителями закона. Скажи он им о своем "знакомстве" с погибшей, кто знает какие домыслы возникнут под казёнными кепи? Поэтому, ответив кратко на ряд формальных вопросов, он поспешил прочь, чувствуя себя трусом.

Ему недолго пришлось заниматься самобичеванием – он увидел того юнца. Того самого, которого она склеила перед тем, как покончить с собой. Стараясь не привлекать внимания, он последовал за ним, нагнал и, поравнявшись, неожиданно преградил ему путь. Маневр оказался таким резким, что юнец вспылил:

– Что такое?!

Джем в ответ крепко взял его за воротник, нагнулся поближе, – со стороны могло показаться, что встретились два приятеля, – и прошипел прямо в безусое прыщеватое лицо:

– Что ты ей сделал, подонок?..

Парень побледнел, глаза его забегали по сторонам, он безуспешно попытался вырваться, а потом изобразил крайнее удивление:

– Что это значит? Пусти… О чём это ты? Я ничего не знаю!..

Тогда человек, удерживавший его, незаметным движением переместил руку чуть вверх, и ловким приёмом защемил ему кожу на шее:

– Ты прекрасно знаешь, о чём речь! – и дружелюбно предложил: – Хочешь, сдам тебя легавым?..

Едва сдерживаясь, чтобы не закричать, смазливчик выплюнул:

– Она – сама! – сама меня трахнула… Я знать её не знаю! Я с ней даже не разговаривал… – Нападавший ослабил хватку, и юнец решил перейти в наступление: – А ты кто такой?! Её папаша? Может, полисменам будет интереснее пообщаться с тобой?..

Железные пальцы снова впились в его шею:

– Ну-ка, постарайся припомнить хорошенько всё, что было!..

– Да ничего больше и не было, кретин! Девка, похоже, тронулась, а я-то причем?..

Он подумал, что слова юнца не лишены смысла: в самом деле, это всё объясняло. А сопляк тем временем вдруг посерел, выпучил глаза и, чуть не подавившись слюной, прохрипел:

– А если… если она была – больная?! Заразная… А?..

***

В самолете он продолжал думать об этой трагедии. Лицо рыжеволосой не выходило у него из головы. Ему казалось теперь, она чем-то напоминала ту, что он любил когда-то… Хотя нет. Не было между ними никакого сходства. Разве что возраст и – загадочная гибель. Столько лет прошло, а он так ничего не смог узнать. И доказать ничего не смог.

Застарелая душевная боль тисками сжала грудь, и он малодушно пытался прогнать воспоминания прочь, возвращаясь мыслями к недавнему трагическому случаю. Словно нарочно перед этим в аэропорту он опять столкнулся с той размалёванной старухой с корабля – многие из тех, кого он приметил на судне, воспользовались этим же рейсом. Она стояла впереди у стойки регистрации. И пока прекрасное создание в униформе компании "Australian Lines" оформляло её на рейс, и он успел не только разглядеть старуху во всех подробностях, вплоть до маленького синеватого треугольничка шрама за ухом, и даже ухитрился заглянуть в её паспорт.

Потом во время долгого перелета, он мучился тем, что не мог припомнить имя старухи – оно было чересчур вычурным, аристократическим. Было и ещё что-то, беспокоившее его, но он никак не мог ухватить – что же именно?.. И уже в такси, мчащем его по ночному шоссе в город, он сообразил: такое же синее приметное пятнышко-шрам в форме треугольника – или это была тату? – он видел на шее Рыжеволосой.

***

Звонок все не умолкал, и до меня наконец дошло, что звонят в дверь. После своих "провалов" я с трудом обретаю ощущение реальности: пока сообразила, что надо встать и открыть, пока вспоминала, где же вообще в моей квартире входная дверь?.. Да ещё сколько звонившему пришлось прождать, пока я открыла. Видимо, прошло достаточно времени, потому что у представшего передо мной человека был вид закипевшего чайника, только что пар из ушей не свистел.

– А… Это вы, детектив…

В ушах у меня всё ещё звучал стук копыт и шум разбивающихся о скалы штормовых волн.

– Вы куда-то собрались? – сердито поинтересовался Шедлинг.

– С чего вы взяли? – но взглянув на себя в зеркало прихожей, я обнаружила, что одета в плащ и шляпу, причем они были влажными… От дождя? От дождя, который шел там?! Здесь-то осадков не было с неделю!

Он уставился на меня с крайним удивлением.

– Я принимала ванну! – ничтоже сумняшеся объяснила я.

В конце концов! Мало того, что не дали погрузиться в сладкие воспоминания о моих снах – в самом деле, почему я мокрая? – так ещё и позволяют себе косые взгляды!

Шедлинг не очень удивился ответу – наверняка был в курсе, что у меня порой не все дома. Отодвинувшись на всякий случай подальше, он сказал:

– Мне следовало бы вызвать вас в участок, – при этом глаза его внимательно обшаривали всё вокруг. – Но, принимая во внимание состояние вашего здоровья… – тут он скорчил соответствующую мину, а я воспользовалась паузой и грубо перебила:

– Так в чём, собственно, дело?

– Ваш босс куда-то запропастился, – ответил он. И это было неожиданно – я предполагала совсем другие вопросы.

– И что?

– Он исчез в тот вечер, когда вы, по вашему утверждению, были с ним в кафе. Когда убили вашего любовника. С тех пор его никто не видел.

– Что значит – по вашему утверждению? Нас видели вместе, по меньшей мере, дюжина человек, в том числе и те, кто, как я, бывает там почти каждый день! – я действительно частенько заходила туда на чашечку кофе. Большего, к сожалению, не позволяли финансы.

– Да, – с некоторым сожалением согласился детектив Шедлинг, – ваше алиби подтвердило несколько свидетелей, в том числе и хозяин заведения.

– Так какого черта?..

Но он предостерегающе поднял руку:

– Не кипятитесь! Да, вас действительно видели в кафе в тот вечер, более того – есть запись камеры, но точное время прихода убитого в вашу квартиру неизвестно. Все решают минуты: может вы сначала убили его, а потом спустились в кафе? – и он заговорщически подмигнул.

Я опешила – вот это разворот! – а он довольно ухмылялся, точно уже прижал меня к ногтю. У меня возникло жгучее желание стукнуть его чем-нибудь тяжёлым – раз уж числюсь в полоумных, должен быть с того какой-то прок! – но, на своё счастье, он перестал улыбаться, и тем самым избавил меня от лихорадочных размышлений, куда потом спрятать труп.

– Было бы лучше, если бы ваш шеф отыскался, – заговорил он сухо и деловито.

Но судьба Б.Б. меня сейчас интересовала куда меньше, чем моя собственная. Да и что с ним сделается? И я снова перебила полицейского:

– Получается, я всё равно подозреваемая?!. – это открытие ужасало. А ведь меня допрашивали, и не один раз, и ничего подобного не возникало во время допросов, только велено было не покидать город.

Он пожал плечами, дескать, понимай как хочешь. А потом опять стал расспрашивать про Б.Б., про дела компании и прочие вещи, не имеющие, по моему разумению, никакого отношения к смерти Сержа. Я сначала повелась, но у меня дико заломило виски – просто от звука его голоса. Этот человек почему-то крайне был мне неприятен, хотя ничего отталкивающего в нём не было, и мне очень захотелось, чтобы он ушёл. Поэтому на полуслове я резко заартачилась:

– Слушайте, давайте-ка закончим на этом! С какой стати все эти вопросы? Уходите, я устала!

– Я уйду, – проскрипел он. – Последний вопрос: вы были когда-нибудь в гостях у вашего шефа?

– Э-э… Я как-то подвозила его после работы пару раз до дома.

– До нового дома? – уточнил Шедлинг. Я задумалась.

– Нет. Точно нет… Он говорил о покупке, и по-моему, даже показывал фото. Но я сейчас не могу даже припомнить адреса.

– Адресок оказался фальшивым. Вы-мыш-лен-ным!.. – сообщил детектив, и многозначительно поднял брови, глядя на меня. Но эта информация оставила меня равнодушной. Я даже не удивилась.

Наконец, Шедлинг ушёл.

Откуда-то вылез Дрипс, включил телек, посмотрел минут пять, вздохнул неодобрительно:

– Срамота! – выключил. – Пивка хочешь? Мы с женушкой приволокли целый ящик…

Я рассеянно кивнула. Вот уж если меня когда за что и посадят, так это за их непосредственность!..

***

Дрипсы дули пиво бочками, то бишь банками, им стало весело, и они принялись танцевать на столе. Пустые жестянки шли на закуску. Я же в задумчивости еле выцедила одну, и вдруг мне пришло в голову, что я ведь всё-таки была у Б.Б. дома! В его новом доме!.. Примерно с полгода назад по каким-то служебным делам. Я тогда только-только пришла в себя, но ещё плотно сидела на обезболивающих, и это сильно влияло на моё отношение к окружающему. Тогда Б.Б. оплатил мне такси, чтобы я заехала к нему подписать кое-какие бумаги – потому что это нужно было срочно, и посещение не оставило в моей памяти никаких впечатлений. Я даже не смогла бы описать обстановку… И вообще, что значит "вымышленный"? Голова моя ещё была занята размышлениями, а руки уже шарили по ящикам стола в поисках записной книжки. Она отыскалась довольно быстро – и как это не нашлось желающих ею пообедать?.. После продолжительного изучения собственных каракулей – кому бы голову оторвать за такой почерк! – всплыл и нужный адрес. Всё-таки хорошая привычка вести записи по старинке.

Окрыленная маленьким успехом, я кинулась к выходу, благо и одеваться-то было не нужно – я до сих пор не сняла шляпу и плащ – хи-хи! Пришлось спуститься довольно далеко вниз по улице, прежде, чем удалось отловить такси. И не спрашивайте, почему я не вызвала тачку по телефону. Погрузив в машину себя и свои подпорки, назвала адрес; таксист – усталый, небритый, – потребовал деньги вперед.

Ехали минут сорок.

– Вот, – сказал водитель, сворачивая с основной дороги в переулок, – где-то здесь. Какой номер дома, вы говорили?

Я повторила. Он медленно поехал по улице.

– Нет такого! – сказал он раздраженно. – Повернём назад, поглядим, может, пропустили…

Мы проехались ещё раз по улочке.

– А это здесь вообще? – спросила я, чувствуя себя глупо. Зачем я вообще попёрлась куда-то? Чтобы доказать, что Шедлинг врёт?

Таксист внимательно посмотрел на меня в зеркало заднего вида, но ничего не сказал. Указатели на домах гласили, что улица как раз та, что значилась в записной книжке, если только я ещё раньше ничего не перепутала.

– Ну, так что, отвезти вас обратно? – спросил он.

Умная бы согласилась, но я умею всё усложнять: велела остановиться и вылезла из машины, да ещё демонстративно хлопнула дверцей, чтобы показать, как я уверена в себе.

Такси развернулось и умчалось в ночь, испустив облако бензиновой гари, – Дрипс был бы в восторге. Посмотрев вслед удалявшимся огонькам машины, я заковыляла по тротуару. Ночная улица, как назло, была пуста – и спросить-то не у кого. Вот дом номер десять… пятнадцать… Так вот же он, этот дом! И как мы его не заметили?!

Это был такой же двухэтажный особнячок с лужайкой, как и остальные дома вокруг. Дотащившись до парадного по узкой мощеной дорожке, я позвонила в дверь. Раз, другой… В нетерпении я давила и давила на кнопку звонка, слыша, как внутри разливается мелодичная трель. Никакой реакции.

Я огляделась: окна были темны. Второй этаж тоже не подавал признаков жизни.

И вдруг возникло неприятное ощущение, что за мной наблюдают. Изнутри. Стало как-то очень неуютно… Тут только мне бросилась в глаза молчаливость и отрешённость этого дома по сравнению с соседями. Здесь было неестественно тихо – просто жуть! Звуки с улицы почему-то не долетали сюда. Безжизненные окна глядели мёртво и враждебно. По спине вдруг пробежал холодок…

– Глупости! – сказала я себе, пытаясь собраться с мыслями. – Раз уж притащилась в такую даль, надо что-то предпринять…

Оставить записку? Переложив костыли в одну руку, пошарила по карманам в поисках чего-нибудь подходящего. В это время ветер донес звуки радио: веселый ди-джей как раз объявил полночь. И тут я услышала щелчок… Входная дверь!.. От неожиданности я попятилась, не сводя с неё глаз, а дверь начала открываться. Медленно и бесшумно…

Я застыла на месте… Это длилось целую вечность, но когда прямоугольник входа обозначился полностью, там, за порогом, была только чёрная вязкая темнота.

Вскрикнув, я бросилась прочь. Выскочив за калитку, прибавила ходу – посмотрел бы кто со стороны, помер бы со смеху! – и мне понадобилось куда меньше времени, чем здоровому человеку, чтобы оказаться на приличном расстоянии от странного места. Серж бы сказал: "Это просто нервы!.."

Послышался шум мотора: меня нагонял автомобиль. Я прижалась к ограде в тени, стараясь остаться незамеченной. Но напрасно: проехав вперёд, машина остановилась, оттуда вылез человек и быстрым шагом направился прямо ко мне. Я замерла, ноги стали ватными.