Сказки Освии. Подвиг на троих

Слуги Хрома по его указу убрали укрепительные балки, на которых держались сразу два королевства. Они оба исчезли в один час. Все, что уцелело – эта пещера, предположительно – тронный зал подземного короля. Ее оставили в назидание, чтобы эта история не превратилась в легенду, и никто не забыл, чем порой заканчивается предательство.

Об этой пещере знают все мальчишки города. У них есть обязательная проверка на храбрость – пробыть здесь пять минут и в доказательство принести камень. Место считается проклятым, только дети сюда и лазят. Вернее, не лазят, а отправляют друг друга.

– Откуда ты все это знаешь? – удивилась я.

– Как мне не знать? Меня, как девчонку, проверяли на прочность не один, а целых три раза. Мальчишки те еще гаденыши. Мне пришлось постараться, чтобы они взяли меня в свою компанию. А если ты присмотришься повнимательней, то поймешь, что камень отсюда принести очень не просто – все стены гладкие, а пол будто отполирован.

– Как же ты целых три раза выходила отсюда с камнями?

Василика зло улыбнулась.

– В первый раз попыталась отколоть. Провозилась часа два, вышла ни с чем. Снаружи уже никого не было – мальчишки вспомнили о проклятье и испугались, решив, что меня сожрало что-то большое и волосатое. Они придались истинно мужскому занятию – бегству. Я подобрала камень с дороги и пошла их искать. Ох и орали они, когда меня увидели.

Спустя пару дней они забыли о произошедшем, как это часто случается с мужчинами, и отправили меня в пещеру опять. На этот раз я подготовилась и прихватила камень с собой заранее. Придумала такое место, которое мальчишкам проверять нельзя, и пронесла. А потом достала и вынесла торжественно. Они сами, похоже, ни разу не были в пещере, и о том, что камней в ней нет не знали.

До сих пор приятно думать, какие они глупые. Я потом хорошо им отомстила за эту проверку. Нет, ничего такого. Просто их самолюбию было очень трудно справиться с тем, что девчонка может им навалять по первое число, даже когда она одна, а их три с половиной. А когда я стала у них главной, они совсем погрустнели.

В моей голове детали не сходились воедино. Воображение рисовало дикую картину, как взрослая Василика пытается попасть в компанию освийской шпаны.

– Мы не в Освии? – очень осторожно спросила я. Было трудно даже допустить такую мысль, хоть ответ и казался очевидным.

– Открой глаза, Лиса, мы в Аскаре.

– Невозможно! – не поверила я. – Телепортация через море?

– Хочешь, давай поспорим, – усмехнулась наемница. – Ты мне в случае проигрыша будешь тапочки месяц по утрам подносить.

– Ага, сейчас. Только если ты станешь настоятельницей храма Великой Богини.

– Согласна, – легко сказала Василика.

– А я нет. У меня другие планы на будущее. Меня ждет болото и червячки.

– Правильно, мать, если она проспорит, ее все равно в храм никто не примет, – поддержал меня Коля.

Василика опасно нахмурилась и потянулась к поясу.

– Спокойно, тетка! Я опять нашел следы. Или ты сама нас дальше поведешь?

Василика скрипнула зубами, но решила, что убьет колобка позже, когда он перестанет быть ей полезным. Колобок покатился вперед, напевая что-то вроде: «О, как она страшна, страшнее не сыскать, страшнее, чем лиса, чем грязная кровать…»

Я шла из пещеры последней и видела, что Василика едва удержалась от искушения пнуть колобка. Мне хотелось сказать что-то едкое по этому поводу, но в этот момент мы вышли на поверхность, и я моментально забыла обо всем. С вершины холма, поросшего с одной стороны деревьями, открывался вид на большой город, казавшийся отсюда совершенно белым.

– Что это за город? – в восхищении спросила я.

– Белые крыши, – равнодушно ответила аскарка и подняла на руки Дэми. – Или, по-аскарски, Вераильм. Столица.

– Как красиво!

– Да. Как правило, ее красоту может оценить только женщина. Мужчинам в ней не хватает логики, как они говорят. На самом деле они просто слишком ленивы, чтобы как следует запомнить карту улиц. Она, видишь ли, не самая простая. Если научишься ориентироваться в Вераильме, то сможешь найти дорогу где угодно. Но нет, мужчины не хотят учиться. Вместо этого они утверждает, что город проектировала женщина. Причем не просто женщина, а очень пьяная женщина.

Я наклонила голову и посмотрела на город теперь с другой стороны. Василика сделала примерно то же самое, ее примеру последовала Дэми. Потом я перевела взгляд на Колю, который был, скорее, мужского пола, если у мучных изделий таковой вообще имеется. Коля смотрел на город с полнейшим равнодушием.

– Похоже, правда, – решила я, – и все равно красиво.

– Ну что, готовы уже идти? Или мы тут до первых лис стоять будем? – поторопил нас колобок.

Мне стало страшно. Появилось ощущение, что неприятности только начинаются. Впереди был город с другим языком, чужими традициями и укладом жизни. Впереди был неизвестный враг, которому не составило труда справиться с Рональдом и Альбертом, а их до этого не смог победить никто. В Освии, где я родилась и выросла, мне было проще верить, что я найду братьев и помогу им. Здесь уверенность таяла, как утренняя дымка от солнечных лучей.

– Ну вот, концы веревочек и сошлись. Теперь сомнений в том, что и Освальда, и Рональда с Альбертом похитил один и тот же человек, – никаких, – подытожила Василика и зашагала по склону уверенно и широко. Колобок пел очередную песенку, ее подпевала Дэми на своем детском языке и в такт хлопала пятками по бокам матери.

Аскара

Внутри город тоже был красив, хоть белым уже не казался. Дэми наконец-то заснула, колобок перестал петь и сосредоточенно уворачивался от ног горожан.

Улицы то расширялись, то сужались, то неожиданно заканчивались тупиком, то упирались в парк. Они резко уходили вниз, и так же внезапно поднимались вверх. Это было непривычно. Освия, которую я до сегодняшнего дня никогда не покидала, расположилась на равнине, и я никогда не задумывалась, что так бывает не везде.

Аскара была совершенно другой, здесь горки были в изобилии, но дома каким-то чудом умудрялись расти из них строго вертикально. Это было достойно восхищения. Глядя на такой архитектурный беспорядок, стало проще верить, что его создатель был пьян, но стоек.

Мы приближались к центру города. Здесь стали появляться небольшие площади, заполненные торговками, которые громко зазывали на свой товар, хозяйками, спешащими прикупить себе что-нибудь новенькое, важными неспешными мужчинами, пришедшими посмотреть на женщин, товар и других мужчин.

– Дальше следов нет, – колобок остановился посреди большой площади, которая, судя по всему, была центральной. Его можно было понять, здесь ходило так много людей, что след потеряла бы и лучшая ищейка королевства.

Посреди площади стояло прямое доказательство того, что город проектировал все-таки мужчина. Этим доказательством был скульптурный ансамбль, украшавший центр глубокого фонтана, и представлявший из себя толстого пирата, на каждом плече которого сидело по попугаю. Из глаз обеих птиц струями лились слезы. Сам пират выглядел довольным и хитро щурил правый глаз. Левый глаз был спрятан под повязкой. Обнимая пирата за колени, у его ног сидели две ослепительные каменные красотки. Лица у них были такие восхищенные, будто они прикасались к богу.

– Что это? – не поняла я.

– Это памятник мужской наглости, самоуверенности и сластолюбию. Главная достопримечательность нашего города. Терпеть его не могу.

– А почему в центре композиции пират?

– Все вам, приезжим, объяснять надо. Это пират Мурат. Он был самым везучим пиратом в мире и прославился на всех континентах.

– Не так уж и прославился. У нас о нем никто ничего не знает.

– Ты не знаешь, потому что книжек мало читаешь.

Я обиделась за себя. Не так уж и мало. Я вообще всю свою сознательную жизнь читала и училась.

– Пират Мурат был так успешен, благодаря своим попугаям. У него их было, как ты и сама видишь, – два. Один сидел на левом плече и давал пирату добрые советы, второй сидел на правом и давал плохие. Пират иногда слушал одного из них, иногда другого. Но чаще все-таки того, который давал плохие советы, он же был пират.

Так, по совету своего правого попугая, Мурат дал обет не ложиться спать, не совершив кражи. Потом он сам пожалел об этом, иногда ему просто хотелось отдохнуть, но не украв, сделать это было нельзя. А что красть у матросов, прогулявших все в первом же порту? Воровать постиранные портки было совсем не по-пиратски, а приходилось. И все-таки благодаря этому обету Мурат награбил за жизнь намного больше золота, шелка, и лисьих шкур, чем кто-либо другой.

Добрый попугай говорил Мурату, что если тот будет слушать только злого – то кончит свои дни на виселице. Мурат не слушал и в итоге, как и предрекал второй попугай, кончил жизнь на виселице.

Говорят, на казнь Мурат вышел всего с одним попугаем на плече. Никто не запомнил, с каким именно, мнения разделились. Про это сочинили байку, будто Мурат так глубоко вздохнул, когда узнал приговор, что случайно проглотил одного из попугаев. Второй попугай был повешен рядом с хозяином. Но это, конечно, сказка для детей.

«Какой бред!» – подумала я, а вслух спросила:

– А зачем пирату ставить памятник?

– Вот! Мы и подошли к самому главному. Говорят, что женщины лишены логики, но этот памятник – прямое доказательство отсутствия здравого смысла у мужчин. Его сделал скульптор по заказу богача. Оба были мужчинами.

Богач решил заработать оригинальным образом. Он придумал распустить слух, что если бросить в фонтан монетку и загадать желание – оно обязательно исполнится. В итоге в его сказку никто не поверил, и люди бросать монеты в фонтан не стали. А король, который, в отличие от богача, был не дурак, оштрафовал его на кругленькую сумму за то, что богач выбрал такой недостойный образ для украшения главной площади.

Фонтан, тем не менее, хитрый король оставил, якобы в назидание. Но я более чем уверена, что ему просто нравились красотки, которые сидят у ног пирата. Король был большой ходок. Мужчины, одним словом!

– Ты их так презираешь?

– Не больше, чем они того заслуживают.

– А я ужасно скучаю по Рональду и беспокоюсь о нем, – погрустнела я.

– А я что, по-твоему, Освальда ищу, чтобы отчитать? Предъявить претензии за то, что он меня бросил одну в такой момент? Честно признаться, так и было сначала, пока я не поняла, что он действительно влип в серьезные неприятности. Скорее всего, он уже мертв. Его нет слишком давно.

Она сказала это ледяным тоном. Обида, отчаяние и тоска, которые в ней поднялись при этом, были надежно спрятаны, наемница не могла позволить себе дать слабину опять.

***

Поиски решено было прекратить на ближайшие два часа. Мотаться по городу в надежде случайно наткнуться на след было глупо, учитывая, что Василика на это занятие потратила до своего отъезда в Освию больше месяца. Этот метод не работал, действовать следовало иначе. Кроме того, мы устали, проголодались и очень хотели переодеться.

Василика уверенно повела нас по пьяным улицам, которые петляли туда-сюда непредсказуемым образом. Долго идти не пришлось, Освальд был верховным магом королевства, дом его был недалеко от главной площади.

Над ним, конечно же, был купол. Освальд легко мог сделать его абсолютно невидимым, но не стал. В Аскаре, так же, как и в Освии, магам было выгодно делать свои дома заметными. Купол Освальда уходил ветвистым деревом вверх и менял цвета каждые пару секунд. Мне стало понятно, что мы пришли еще до того, как об этом объявила Василика. Подобных куполов здесь больше не было, все другие выглядели просто убого по сравнению с ним.

Дом был в два этажа с прилегающим садом и прудом. В саду росли плодовые деревья, стояли аккуратные скамеечки, висела качель. Идеальную картину разрушали детские пеленки, которые сушились уже не первую неделю на протянутой между яблонями веревке.

На первом этаже дома располагалась большая светлая гостиная. В ней было безупречно чисто. Пожалуй, такого педантизма я не ожидала бы даже от Рональда, а уж тем более от Василики, которая вообще мне не казалась хозяйственной. Строгая комната была красивой, но неуютной. В ней я чувствовала себя, как в тронном зале королевского дворца.

– Постарайся здесь ничего не трогать, – обратилась ко мне наемница, скидывая сапоги у входа и проходя босыми ногами по безупречному полу. – В этой комнате мы не живем. Она для приема клиентов, поэтому я в нее вообще стараюсь лишний раз не заходить. В ней, правда, почти жил Освальд. Клиенты шли толпами и днем, и ночью, а он их принимал, несмотря ни на время, ни на усталость, ни на мои угрозы, – с некоторой досадой добавила она.

Василика подошла к двери в противоположном конце комнаты и открыла ее, пропуская меня вперед. То, что оказалось за дверью, вероятно, когда-то было кухней. По крайней мере, такой вывод я сделала, когда рассмотрела среди горы наваленного хлама край плиты. Скомканные листы бумаги, книги, веники сушеных трав, пустые и полные бутыли, тряпки и посуда, перья, корзины и кастрюли покрывали мебель и пол. Царивший здесь хаос достоин был восхищения, он был образцовым, идеальным, самым совершенным хаосом в мире.

На относительно пустом участке пола посреди комнаты сиротливо валялся сапог. Его товарищ испуганно высовывал нос из-под плаща, небрежно брошенного на стол. Прямо поверх плаща стояла тарелка с недоеденным чем-то, и, если присмотреться, под слоем плесени можно было разобрать остатки овсяной каши.

– Вот так и живем! – сказала Василика, скинула на пол с ближайшего стула грязные детские пеленки и уселась, блаженно вытянув ноги.

– Мило, – соврала я.

– Я последний месяц жизни ничем не занималась кроме поисков мужа. Даже времени нанять полотера не было, – оправдалась Василика. – Не до уборки.

Контрастируя с чудовищным бардаком, царящим вокруг, стена, прилегающая к двери, была в идеальном порядке. На ней, красиво и правильно, создавая сложный узор, было развешано оружие. Эту стену украшал человек с художественным вкусом, который с любовью полировал каждый сантиметр стали перед тем, как найти для него место. Копья, булавы, сабли, мечи, палаши, топоры, шестоперы, коллекция арбалетов, и в самом углу изогнутая деревяшка, немного похожая на птицу, – все это сплеталось в единую убийственную картину.

Я присмотрелась повнимательней к деревяшке, которая выглядела здесь неуместно.

– А это что, тоже оружие? – не поверила я.

– Да. Это бумеранг.

– И что, работает?

– Если ты хочешь до смерти насмешить врага. Ничего здесь не трогай, а то заставлю все начищать по новой.

Я отдернула уже протянутую к одному из ножей руку. Прямо сейчас мне почему-то не хотелось посвящать время чистке оружия.

Дэми проснулась и закопошилась. Василика отвязала ее и спустила на пол. Малышка тут же поймала колобка, который не успел вовремя распознать опасность и спрятаться.

– Пой, – требовала маленькая Дэми, держа Колю двумя руками и шлепая им по полу.

– Птицы в неволе не поют! – прерывающимся голосом вопил колобок. – Плохая жилибыли!

Дэми перестала бить колобка об пол и выжидающе посмотрела на него.

– Жилибыли, – повторил удивленно колобок.

– Она хочет, чтобы ты ей рассказал сказку, – поняла я.

– Я? Сказку? Я сам еще ребенок, мать, давай ты!

– Дэми явно ждет этого от тебя, – возразила я.

Дэми снова принялась трясти колобка.

– Жили-были… – снова сказал он. Дэми замерла. – Мать и батя, – неуверенно продолжил колобок. – И не было у них никого… И тогда мать замесила это…эээ…что там обычно месят… добавила … как оно там называется… сделала такое вязкое и тягучее, а оно еще от рук не хотело отлипать! И засунула в печь. А там горячооо так было, огонь ревет! Жуть, в общем, аж все свернулось. И… тут и сказочки конец.

Дэми засмеялась и захлопала в ладоши.

Мы с Василикой переглянулись, не сговариваясь, решили не мешать их детским забавам и потихоньку пошли вверх по лестнице. Хотелось умыться и переодеться в чистое.

– Спать будешь здесь, – толкнула Василика одну из дверей. То, что это спальня, можно было понять только по торчащим из-под наваленного тряпья кроватным ножкам.

– Мои вещи без разрешения не трогай, – добавила наемница и ушла, оставив меня саму разбираться, как в этой комнате вообще можно хоть что-то делать, не трогая ее вещи. Но даже такого уюта у меня не было уже давно, и я блаженно вытянулась в кровати поверх наваленных платьев и корсетов, дав наконец-то отдых своим ногам. Бессонная ночь и усталость, накопленная в последние дни, заставили меня уснуть против воли.

Рональд стоял передо мной, как всегда, высокий, строгий и красивый, как бог Солнце. Только взгляд его был пустым и холодным, превращая его в чужого, незнакомого мне человека. Это было так неправильно. Я стала его звать, чтобы разбудить, чтобы снова увидеть, как он смотрит на меня добрыми, любящими глазами. Я звала его по имени, но он не шевелился, будто меня не было, будто между нами была невидимая стена.

– Я люблю тебя! Прости меня! – кричала я сквозь слезы.

Слова пробили невидимую преграду, Рональд медленно перевел на меня взгляд, мертвым голосом сказал:

– Глупость не прощают! – и растаял, как таят мечты повзрослевших детей.

Я проснулась вся в слезах с ужасным гнетущим ощущением непоправимости ситуации. Я так любила Рональда, что готова была простить ему что угодно, пойти за ним хоть на край света, хоть в тюрьму, хоть на смерть. Я бы умерла за него не задумываясь, потому что центром моей вселенной был он.

Я еще долго лежала в кровати, борясь с отвратительным ощущением тоски, пока Василика сама не пришла проверить, как я обустроилась в ее гостевой спальне. Ее волосы были мокрыми, лицо – свежим и румяным, она уютно завернулась в мягкий халатик, который делал ее довольно привлекательной, превращая из грубой наемницы в обычную женщину, любящую комфорт.

– Ты что, ревешь? – без особого сочувствия поинтересовалась она. К моим переживаниям она испытывала, скорее, презрение.

– Василика, я отказала ему. Я больше не невеста Рональда.

Василика фыркнула.

– И всего-то! Тоже мне, нашла причину плакать. Я пару раз Освальда вообще чуть не убила во время ссоры. А он один раз меня в лягушку превратил и уже нес на болото, чтобы отпустить и оставить в таком виде навечно.

– А почему передумал? – задала я опасный для жизни вопрос.

Василика строго посмотрела на меня и ответила:

– Он и не передумал. Только по привычке чмокнул на прощанье, а это заклинание снималось поцелуем. Я после этого еще долго ему в завтрак толченых тараканов подсыпала, из его же запасов. Он, к сожалению, так и не заметил.

Василика встала, чтобы уйти, и уже у двери, обернувшись, добавила:

– Любовь иногда бывает настолько сильной, что мы способны отказаться ради нее от своей жизни. Запомни только, что даже ради такой любви нельзя разрушать свою душу и забывать гордость.

Она вышла. Как ни странно, ее слова дали мне силы встать и продолжить жить. Я снова спустилась в кухню, но, услышав голос Коли, остановилась на ступеньках. Коля за время нашего отсутствия, похоже, укрепился в роли няньки и сейчас уверенно рассказывал Дэми новую сказку:

– …и тогда Коля решил завести армию куриц, чтобы они занесли яйцами всю землю, и он смог победить своих этих… врагов! – вещал он. – Кроме того – яйца полезны, из них могут появляться новые курицы, и они входят в состав других колобков. Так что, имея армию куриц, можно запросто создать армию колобков! – заключил он.

Дэми снова захлопала в ладоши. Ей нравились глупые сказки колобка. Интересно, что больше повлияло на творческую жилку колобка – допущенная мною ошибка в заклинании поиска или перо Рональда, легшее в его основу? Размышляя об этом, я спустилась и, перешагивая валяющиеся на полу вещи, пошла к тому месту, где предположительно была плита. Надо было что-нибудь приготовить или хотя бы сделать чай.

– Наивная, – сказала за моей спиной Василика, она сидела все на том же стуле в своем мягком халате. – Меня месяц не было дома, думаешь, тут осталась хоть какая-нибудь еда? Ну разве что овсянка, – она указала на колеблющиеся заросли плесени.

– Если не хочешь овсянку – одевайся в городское платье, мы идем на рынок за припасами и новостями. Даю тебе десять минут на сборы. Дэми, не трогай! – внезапно заорала наемница, полыхнув испугом. Дэми стояла на носочках у стенки с оружием и уже снимала длинный боевой нож. Василика подскочила в тот самый момент, когда нож готов был сорваться со своего гвоздя и упасть лезвием вниз.

– Ах ты… непослушный ребенок! – Василика подхватила Дэми одной рукой, а второй принялась шлепать. – Я же говорила уже! Это мамино, не трогай!

Дэми впервые за то время, что я ее видела, очень обиженно заплакала. Непонятно, что ее больше расстроило, – то, что мама наказывала ее, или то, что ей так и не удалось поиграть с блестящей штучкой.

– Эй, злая тетка, отпусти ребенка, будь человеком, – неожиданно заступился колобок. – Это непедагогично.

Василика так и замерла, с поднятой для очередного шлепка рукой уставившись на колобка.

– Гично! – запищала сквозь слезы Дэми, вывернулась, шлепнулась на пол, отползла в сторону и обиженно посмотрела на мать.

– В следующий раз сам будешь ее от падающих ножей спасать, приманка для голубей! У тебя словарный запас, как у кота, ты откуда такие слова вообще знаешь.

– Родовая память! – Коля заговорил непривычно правильно, не делая никаких ошибок и не сбиваясь, будто тот колобок, которого мы все это время знали, пропал, а на его месте появился совершенно другой, который за жизнь прочитал не меньше пяти книг. – У каждого колобка есть родовая память. Мы помним прожитые жизни каждого из нас. Из-за этого я как будто всего один. Каждый раз, когда меня лепят, я рождаюсь заново. Как правило, живу пару часов, а потом со мной что-нибудь случается. Вы бы знали, как это утомительно, каждый раз быть съеденным голубями, лисами или бродягами, как обидно быть уничтоженным магом-создателем. Но хуже всего – попасться в руки к детям, у них воображение богатое, они меня применяют по-разному. Чаще всего, правда, все-таки в качестве мяча. Вас когда-нибудь пинали ногой в голову?

Раз пятьдесят за жизнь мне удавалось сбежать и спрятаться, но и тогда ничего хорошего не получалось, я жил не больше суток, а потом остывал, черствел, а иногда даже плесневел. Так что, мать, ты, можно сказать, совершила спасительную для меня ошибку, за что я тебе очень благодарен. Сегодня пошел третий день моего нового воплощения, и это самая долгая жизнь из всех, что у меня были. Благодаря тебе у меня появилась возможность повзрослеть. А ты, – снова обратился он к Василике, – дите больше не трогай, если не хочешь, чтобы я тебя называл злой теткой!

– Ладно, умник! – зло сказала Василика. – Раз ты у нас педагог – отвечаешь за Дэми своей жизнью. Будешь присматривать за ней, когда нам придется ее оставить, и если с ней что-нибудь случится – я тебя съем, потом снова испеку и опять съем. Потом еще раз испеку, но из печки не достану, и ты там так и останешься навсегда со своей родовой памятью.

Колобок и Дэми посмотрели друг на друга. Сильный запах распространился по комнате, указывая на то, что на ребенка эта затея произвела впечатление.

Остаток дня мы проболтались на рынке. Василика, в длинном платье и шляпке с лентами, вполне успешно притворялась обычной горожанкой. Дэми она посадила к себе за спину, по ее словам, никто не заподозрит в плохом женщину с ребенком на руках. Она и вправду выглядела безобидно, вот только я знала, что под кружевом ее платья прячется не меньше, чем три ножа, а возможно, в его складках уместился меч или даже любимый арбалет.

Наемница выспрашивала у торговок новости, слушала, о чем сплетничают старушки-покупательницы, попутно запасаясь картошкой, морковкой, луком, рыбой и прочей едой, без зазрения совести передавая это все мне.

По-аскарски я говорила плохо, зато почти все понимала, дали о себе знать годы обучения в институте. Я носила за Василикой покупки и внимательно вслушивалась в ненавязчивую болтовню торговок. К моему сожалению, большинство разговоров начинались обсуждением погоды, а заканчивались ничего не значащими для меня сплетнями. Горожане не знали о пропаже людей и купались в своих повседневных переживаниях.

Через час я утратила надежду услышать что-нибудь полезное, и все рассеянней стала следить за бесконечной пустой болтовней. Теперь мое внимание больше оттягивали сумки, ставшие слишком тяжелыми. В одной из них устроился колобок, и существенно добавлял ей вес. Он был вполне жизнерадостным и беззаботно мурлыкал себе что-то под нос, нисколько не заботясь о том, что мне приходится таскать еще и его. Внезапно песня колобка оборвалась.

– Мать, – обратился он ко мне, – здесь есть след, похожий на тот, который был у кареты.

– Та же женщина? – завертела я головой. Стоящие рядом представительницы прекрасного пола, все без исключения, стали казаться мне подозрительными.