Сказки Освии. Подвиг на троих

Амель лучезарно улыбнулась, поприветствовав нас едва заметным кивком.

– Какая приятная встреча, – пропела она сладким голоском. – Омрачает ее только мысль, что тебя, верная моя подданная Василика, привела ко мне нужда, и что вопреки правилам дворцового этикета, ты взяла с собой служанку. Будь добра, в следующий раз, удостоившись нашей аудиенции, не омрачай радость встречи присутствием недостойной двора девки.

Теперь уже никакая защита не могла скрыть отвращения принцессы ко мне. Я проглотила оскорбление, глядя, как хорошо вооруженные и закованные в латы стражи, без приказа подтягиваются к нам ближе и смыкаются в плотное кольцо. Принцесса будто этого не замечала и насмешливо продолжала:

– Расскажи, наемница Василика, что заставило тебя просить срочной аудиенции?

Василика лучше меня понимала, что происходит.

– Вам известно о моем несчастье, ваше высочество, – начала она несколько удивленно, но бесстрашно. – Последние четыре месяца я трачу все усилия, чтобы отыскать своего пропавшего мужа и вашего верховного мага, но все тщетно. Я пришла просить ваше высочество о помощи, без которой нет смысла продолжать мои поиски, потому что единственное место, где я еще не искала, это задница ежа и ваш проклятый дворец!

Мне не хотелось осуждать Василику, смысла сдерживаться все равно уже не было.

– Не отбиваемся, – шепнула я. – Нам надо увидеть королевскую тюрьму изнутри до смерти.

– Еще чего! Они не знают, на кого напали! – возмутилась она и сорвала так долго копившуюся в ней злость на том из стражей, что оказался ближе. Потом на следующем, стоявшем на расстоянии ее вытянутой ноги, а потом еще на паре подошедших вояк, которых чужой опыт ничему не научил и которые стремились непременно получить свой.

– А собственно, почему нет? – риторически спросила я и пнула между ног одного из солдат. Звук получился, как от удара в колокол, и я упала поверженной, обнимая ушибленную ногу. Проклятые вояки догадались запаять в железо и это место.

***

– Василика, у тебя кровь! – испугалась я за наемницу, когда моя собственная боль отступила и появилось возможность отвлечься на что-то еще. В темнице времени у нас было предостаточно.

– Так и надо, – спокойно и зло ответила она. – Главное, что не моя. Правда, жаль, что и не принцессина, – немного мечтательно добавила она. – Я бы эту Амель с удовольствием за волосы потягала и поучила, как себя надо вести с женами верховных магов.

По тому количеству воды, которое оказалось в нашей камере, стало ясно, что Василика сильно разозлила стражу. Она знала слабые места в их броне и моих ошибок не допустила. По итогам поединка получалось четыре два в нашу пользу, троих повалила Василика до того, как ее связали, и одного – я, повергнув его в нездоровый истерический смех своей атакой. Он согнулся пополам и повредил себе спину тяжелой броней.

Воды с недавних пор мы не боялись и коротали остаток дня, завывая песни. Судя по жалобным воплям из соседних камер, у нас получалось плохо, что было хорошо. Мы бы пропели до вечера, но жалобные вопли сменились глухими ударами о стену, мольбами о пощаде и просьбами о смертной казни для нас или хотя бы для самих просителей, лишь бы только не терпеть это испытание искусством. Я замолчала, сжалившись над бедолагами, Василика еще повыла какое-то время в одиночестве, но это было не так душевно, и скоро ей надоело.

В крошечное окошко было видно, как на площади ставят виселицу. Я потерла шею и решила уточнить:

– Для нас стараются?

– Вряд ли. Скорее всего, нас захотят прирезать по-тихому, ночью. Не принцесса, так кто-нибудь из тех, для кого мы провели сегодня воспитательные работы.

Василика не учла еще один вариант опасности – со стороны других заключенных. Прямо сейчас они с энтузиазмом скидывались припрятанной мелочью, чтобы подкупить охранника, который уже и без вознаграждения готов был отправить нас на тот свет, на чистом энтузиазме.

Пару раз стражник подходил к нашей двери, прислушивался, и поняв, что мы все еще не спим, разочарованно уходил на свою скамеечку у входа. Между нами и им началось состязание, кто первым уснет. Только мы рисковали в случае проигрыша потерять свои жизни, а для стражника поражение обернулось бы простым выговором.

***

Легкое зеленоватое свечение, исходившее от зеркала, позволяло принцессе видеть все, что происходит в просторной круглой комнате центральной башни. Такие башни, только маленькие, пристраивали обычно для укрепления углов замков, но эта возвышаясь над скатной крышей дворца добавочным куполом и служила только для красоты. Из ее окон были видны все улицы города, горы и краешек Бирюзового моря, проступающий между склонами. Принцесса любила эту башню и давно выбрала ее для себя. Именно здесь была ее спальня, и здесь же она хранила свой главный секрет, надежно спрятанный от посторонних глаз.

В башню вела узкая винтовая лестница, сделанная так, чтобы в ширину на ее ступеньках не умещалось больше одного человека. Этой лестницей не дозволялось пользоваться никому из обитателей замка. Лишь ножки принцессы топтали ее узкие известняковые плиты. Никто другой не осмеливался проделать этот короткий, всего в пятьдесят шагов путь.

Правда был один человек, которому Амель позволяла входить в башню. Он приходил к ней другим, потайным ходом, секрет которого они оба хранили от всех. Это был единственный человек, которому разрешалось нарушать строжайший запрет принцессы. Он все равно никогда не выдал бы ее секрет, потому что был связан куда более крепкими узами, чем простая преданность. Сейчас Амель ждала его прихода и злилась, что его до сих пор нет. Он должен был помочь ей с платьем, прибрать комнату и подготовить постель, но его все не было.

Ожидание наскучило принцессе. Амель раздраженно дернула тесемки, сама стянула платье из стрекозиных крыльев и небрежно бросила его на пол. Теперь ее молодое упругое тело обтягивала лишь тонкая рубашка из полупрозрачного шелка, блестящего перламутром. Раньше такой шелк видели только на болотницах, но принцесса раздобыла себе и его секрет. Для этого она велела поймать трех болотниц, хотя хватило бы и одной. Каждая сломалась, не продержавшись и двадцати минут, и ползала по полу, моля о пощаде. А обманщики-маги пытались убедить Амель, что с болотницами трудно иметь дело. Принцесса усмехнулась, вспомнив, как самая молоденькая из них молила отпустить ее. Тогда Амель приказала вывезти измученную пытками и перепачканную кровью болотницу в пустыню на границе с Фермесом и бросить там, не оставив ей даже призрачного шанса на спасение.

Принцесса подняла зеркало и любовно провела по нему тонким нежным пальчиком. Она внимательно рассмотрела крохотные сколы в оправе, проверила звенья цепи, соединяющей зеркало и ее запястье. Цепь была безупречна, ее не повредили бы никакой инструмент, даже из прочнейшей стали, даже закаленный лучшими мастерами Фермеса. Цепочка стала одним целым с принцессой. В ней не было застежки или ненадежного звена, ее нельзя было отстегнуть, и Амель пришлось привыкать переодеваться и умываться с ним. По ее приказу портные шили платья с широкими рукавами. Амель уже привыкла к такому укладу. Оставлять зеркало она не хотела ни на секунду. Еще бы! Оно обошлось принцессе слишком дорого, чтобы рисковать им даже на мгновение. Ценой зеркала была жизнь ее отца! Поэтому, местным красавицам пришлось перенять у Амель моду на широкие рукава.

Надменно улыбаясь, Амель подошла мимо ряда статуй, украшавших ее комнату. Всего их было четыре. Ни один мастер не сумел бы так точно передать черты человека, настолько они казались живыми, но та неподвижность, с которой они смотрели в пустоту, была доступна только камню. Будь это люди, их бы выдало легкое движение, биение пульса или дыхание, но статуям это было недоступно.

Принцесса остановилась у одной из них, посмотрела на нее долгим взглядом, лишенным дружелюбия, которое она с таким отвращением вынуждена была каждый раз изображать в тронном зале.

В стене открылась потайная дверь. Хоть вошедший появился в комнате совершенно бесшумно, Амель знала, что она уже не одна.

– Наконец-то! – сердито выдохнула принцесса. Не оборачиваясь, она протянула руку для поцелуя мужчине в платье фермесца. Аштасар упал перед ней на колени и благодарно приник к протянутой руке, завороженно, не отрываясь глядя принцессе в лицо.

Амель это было неприятно, но она скрыла отвращение, пробежавшее мурашками по спине и готовое исказить лицо. Такова была ее плата за полный контроль над этим человеком. Нужно было подпитывать его любовь, давая иногда надежду, чтобы не обернуть это нестабильное оружие против себя. Принцесса потрепала фермесца, как ребенка за волосы, потянула пряди так, чтобы его лицо смотрело вверх, и тихим голосом приказала, глядя прямо в его черные глаза:

– Они в тюрьме. Не разочаровывай меня больше. Не дай осечки на этот раз.

Послушно и безропотно слуга принцессы исчез, не проронив ни звука за весь свой визит. Принцесса улыбнулась, все так же глядя на окаменевшего мужчину.

– Вот и пришел конец твоей подружке. Рад ли ты, дорогой?

– Рад, моя госпожа, – неживым голосом ответил ей Рональд.

***

На свободу мы выбрались далеко за полночь. Стражник хотел нас придушить с упорством, доступным только очень молодым и пылким юношам. Возможно, его рвение усугубила последняя песня, которую мы тянули с Василикой. Она относилась к категории очень обидных и порочила честь и достоинство мужчин как вида. В ней переплетались такие слова, как дураки, слабаки, тюфяки, сопляки и слизняки, которые многократно повторялись в разных сочетаниях. Я взгляды Василики на счет мужчин не разделяла, но песню, которую знали все девочки с детства, честно подпевала, в отместку за огромный синяк на ноге, приведший днем к моей полной капитуляции.

Василика терла ребро корсета о стену, чтобы разорвать ткань и достать вожделенную спицу. Наемница была в одной рубашке, когда наш страж не выдержал и заглянул через маленькое окошечко в камеру в очередной раз. Вид полуголой Василики в сумраке камеры его так порадовал, что он отвлекся от своих прямых обязанностей, потерял бдительность и забыл о моем существовании. Это напрасно. Окошко в двери камеры было узким, но моя рука туда вполне пролазила.

– Ой! – завопил охранник, хватаясь за наказанный глаз. Ему не понравилось. Он решил отомстить обидчику, то есть мне, и сам стал открывать тяжелую дверь темницы. Конечно, спица из корсета Василики тоже открыла бы замок, но пришлось бы долго возиться, а тут такая удача!

– Ой, дурак! – протянула Василика. Пока страж с длинным копьем пытался развернуться в нашей тесной камере. Она оббежала его и легким быстрым пинком выбила оружие из рук.

– Кто вообще вам копья додумался выдать? – возмущенно спросила она.

Охранник обиженно хлюпнул носом. Похоже, его не предупредили, что Василика опаснее, чем кажется. Уже через минуту и второй глаз незадачливого охранника был наказан, а Василика без смущения переодевалась в его одежду. Напоследок она натянула на стражника свой корсет, плотно прижав его руки к туловищу.

– В другой раз не подглядывай, – посоветовала она, потрепала его по щеке и закрыла в камере его же ключом. – И вообще он должен быть благодарен. Корсетное платье стоит куда дороже, чем его обноски, – сказала она уже мне.

Осмотр всего подземелья было провести не сложно. Заключенные с удовольствием подходили к своим окошечкам, чтобы покричать на нас проклятья за то, что мы им испортили послеобеденный сон.

– Какая завидная твердость характера! Лучше сдохнуть в тюрьме, чем признать, что были не правы! – заметила Василика. – У нас ключи от всех камер, а они так сквернословят.

Мы прошли к массивной входной двери, утыканной ромбиками железных шипов. Эта дверь должна была сдерживать таких, как мы, заключенных в случае прорыва из камер. Однако, сейчас она была распахнута настежь и подперта камнем, чтобы тяжелый доводчик не заставил ее вновь затвориться.

– Твою же бабушку через колено! – выругалась наемница. – Они тут с ума посходили, что ли?

Ее возмущение было так велико, что стало пробиваться наружу, опасно пульсируя зеленым.

– Ему только спиц для вязания не хватало! Кого они набрали, чтобы охранять преступников и политически вредных лиц? Безмозглых сопляков, которые ни на что не способны? И вооружили их копьями, чтобы до колющей части было как можно дальше, а то с этих идиотов станется нанизать самих себя на что-то более острое или короткое!

Будто в подтверждение ее слов на скамеечке стража у самого выхода лежала потертая книжонка с похабным рисунком на обложке. «Как добиться внимания женщин. Пятнадцать секретов настоящего мужчины», – гласило ее название.

– Хорошо, хоть не схемы для вязания! – прокомментировала Василика, накидывая мне веревку на запястья.

– Это что, такое новое проявление доверия? – поинтересовалась я.

Василика презрительно посмотрела на меня.

– Попробуй наняться в аскарскую стражу, туда таких как ты и отбирают. Добьешься успеха! – съязвила она. – Нет, это такой очень старый способ не привлекать к себе слишком уж много внимания, выходя из тюрьмы. – Она натянула на глаза форменный берет ночного стража, украшенный большим синим помпоном, и, цокнув языком, взяла запасное копье, стоявшее у входа, брезгливо сбросив с него сушившуюся тряпку.

Василика грубо вытолкала меня из тюрьмы, уперев копье в спину. Эта предосторожность оказалась напрасной – кругом было безлюдно и тихо, будто другой стражи не было. Только пройдя немного в сторону дворца, мы услышали тихий разговор и смех. Собравшись в кучку, королевская ночная стража, призванная охранять покой горожан и самой принцессы, сидела под навесом из ветвей раскидистого краснолиста и играла в карты в «забулдыгу» на желание.

– Нет, ты погляди на них! – Василике стоило огромных усилий сдерживаться и притворяться, что так и должно быть. Она такую расхлябанность ночной стражи сносила как личное оскорбление, как плевок в душу. Если дневная стража еще как-то старалась держать форму, потому что была на виду, ночная распустилась окончательно. Это привело к тому, что мы, двое беглецов, сейчас шли прямо ко дворцу совершенно беспрепятственно и не вызывали никакого интереса.

Василика ушла из стражи три года назад, так и не дослужившись до звания капитана. И сейчас, глядя на то, во что превратились ее потенциальные подчиненные, она негодовала.

– Эта не стража, а детский сад! – не могла успокоиться она.

Сейчас в ней боролись желание проучить их за такое поведение и необходимость попасть во дворец. Не замечая ее тяжелого взгляда, проигравший стражник потянулся к бутылке, стоявшей в центре круга, и глотнул из нее. Его коллеги глушили нездоровый смех, зажимая рты синими помпонами. Все это выдавало наличие в них большого количества вина.

Они чуть не катались по земле от смеха, глядя, как от действия сомнительного зелья их проигравший товарищ превращается в тряпичное чучелко в форме ночного стража. Чучелко обмякло, прислонясь к древу, пылая от досады и смущения ярко-оранжевым, ему не понравилось проигрывать.

– Они б еще на раздевание сыграли! – шипела Василика, проводя меня мимо них. Я испуганно посмотрела на душевную компанию, но никто не обратил на нас внимания.

Мы опять вышли ко дворцу. Статуя пирата Мурата самодовольно возвышалась над пустой площадью. Попугаи на его плечах обрели временный покой и больше не плакали – фонтан был выключен.

Ночь была ясной и тихой. Темные окна дворца казались холодными и неживыми, только окна башни светились знакомым зеленоватым светом.

– Ведьма, я до тебя доберусь, хоть ты и принцесса, – зло пообещала Василика. – Доберусь и оставлю без рыжих кудрей. Ищи лестницу, будем брать штурмом, – обратилась она ко мне. – Все равно защищать дворец некому. Вот разберусь с принцессой, а потом займусь и этими лоботрясами.

Лестница, как ни странно, действительно нашлась. Правда, пришлось прогуляться до конюшен. По ней мы долезли до окон второго этажа, где в самом низком месте строения начиналась скатная крыша.

– А теперь представь, что ты кошка, – посоветовала Василика. – Это древняя утерянная методика: представляешь себя каким-то животным, наделенным той способностью, которая тебе нужна.

– И что?

– И разбиваешься с мыслью, что у тебя осталось еще восемь жизней.

Стараясь не шуметь, мы пробирались по крыше дворца. Хорошей новостью было то, что скат оказался не очень крутым. Плохой – что нужные окна были выше и пришлось использовать веревку, чтобы забраться на башню.

– Ты топаешь как слон, – возмущалась Василика.

– Ничего подобного. У меня по походкам в институте всегда были пятерки! – не менее возмущенно возражала я.

Подобравшись к водостоку над окнами, мы долго спорили, кто кого будет держать за ноги, а кто заглядывать в королевские окна. Спорили минут пять ожесточенным шепотом, пока наконец не решили выкинуть на пальцах, сыграв в кулачки. Василика выкинула Северную Башню, а я Генерала. К сожалению, Башня побеждала Генерала, удача покинула меня в этом поединке с Василикой, мне следовало использовать несокрушимый Таран. Я вздохнула и ухватила ее за ноги, наемница ловко перегнулась через край и повисла вниз головой. Упершись пятками в водосточный желоб, я откинулась назад и сжала икры Василики изо всех сил. Руки быстро затекали, наемница была выше и тяжелее. В то время как Василика говорила злым шепотом что-то вроде «твою же…», «чтоб тебя…» и «вот дрянь», я почувствовала, как ее ноги постепенно выскальзывают из моего захвата, а сама я сползаю.

– Василика, давай быстрее! – прохрипела я, из-под моих пяток на плитку дворцовой площади упало несколько черепиц и разлетелось на кусочки, продемонстрировав, что станет с нами, если мы последуем их примеру. Звук падения привел в чувства ночную стражу, которая разбредалась, в поисках укрытия, где можно было вздремнуть, не привлекая внимания.

Возможно, все бы обошлось, и нас не заметили, если бы эта самая черепица не разбилась прямо под ногами стража, полчаса назад проигравшего в карты. Он уже почти обрел прежние формы, когда черепица пролетела мимо его уха. Страж поднял голову, увидел меня, упирающуюся пятками в водосток, Василику, свисающую вниз головой, и отчаянно растерялся. Губы его задрожали, будто он собирался расплакаться. Меньше всего страж ожидал, что когда-нибудь ему придется выполнять свои прямые обязанности.

– Помогите! – неубедительно пискнул он, бросил копье и побежал прочь. Надеяться, что он не вернется, не приходилось – вдалеке слышался уже более уверенный крик о помощи. Ночная стража собиралась под окнами, мелькая синими помпонами и создавая вид готовности атаковать врага. Ее не боялась даже я, но где-то в глубинах дворцовых пристроек уже тяжело бряцала железяками проснувшаяся на крик дневная стража, которая, не в пример ночной, была неплоха.

– Прячься, – скомандовала наемница, а сама качнулась сильнее; раздался звук бьющегося стекла, и Василика исчезла в образовавшейся дыре, едва не сбросив меня с крыши.

Я поспешно отползла за каминные трубы. Стражников внизу становилось все больше. Кто-то, судя по звукам, обнаружил нашу лестницу и сейчас активно ею пользовался. Это значило, что мне осталось жить около двух минут, примерно столько, по моим приблизительным подсчетам, понадобится страже, чтобы подобраться ко мне на расстояние вытянутого копья.

Выход был только один. Я стала медленно подползать к краю крыши, решив рискнуть и пойти по стопам Василики. Из-под меня выскользнула еще пара черепиц. Сзади уже звучали тяжелые шаги, гулом и дрожью прокатываясь по кровле. Боясь оглянуться, я зацепилась за желобок водостока, повисла на нем, неуклюже качнулась, пальцы соскользнули, и я сорвалась вниз. Пролетая мимо окна принцессы, я успела увидеть непроглядную, пугающую темноту ее комнаты. Зеленоватого свечения больше не было.

Лелель

– Мать Хранительница! Я кошка! Даруй мне еще восемь жизней! – успела сказать я в полете прежде, чем чья-то очень крепкая рука ухватила меня за ворот платья. Платье хрустнуло, но выдержало. Мне повезло, что корсет был плотно затянут, при таком захвате мой спаситель просто мог раздеть меня на лету, и дальше на дворцовую плитку полетело бы уже мое почти голое тело. Рывком меня втянуло в комнату и поставило на пол. Лелель торопливо закрывал окно и задергивал шторы.

Стало понятно, почему Лелель просил меня не есть. Зато вслед за этим появилось много других вопросов. Как он узнал, оказался здесь, подоспел в нужный момент, прошел через стражу, открыл все замки, точно рассчитал окно, мимо которого я буду пролетать, и время моего падения, и как ему, такому щуплому, хватило сил поймать меня на лету и втянуть в комнату? Это не могло быть правдой.

– Лелель, ты же не человек? – спросила его я, глядя ему прямо в глаза, и вспоминая наш разговор с Василикой.

– Спешу тебя заверить, и не животное, – хохотнул он и отхлебнул из своей чашки с розочкой, которая заняла его руки, едва он задернул шторы.

– Расспросы потом, юная леди. Сейчас есть дела поважнее. Стража будет здесь ровно через сорок восемь секунд.

Он поставил чашку на столик у окна, потянул вниз раскидистые рога на стене, которые скорее портили вид комнаты, чем улучшали его. Рога послушно поддались и открыли хорошо замаскированный тайный проход. Мы поспешно забежали в сумрачный коридор, открывавший изнанку дворца, серевшую необработанными камнями. Едва дверь закрылась за нами, как в комнату ввалились стражи.

Под командованием усатого капитана они долго топали и шарили по углам. Стражи перевернули в комнате все, что можно было перевернуть. Стараясь дышать потише, я наблюдала за ними через узкую щель в стене, оставленную здесь явно не случайно. Кто-то предусмотрительный даже поставил под ней стульчик, чтобы не надо было сильно вытягивать шею подсматривая. Капитан дневной стражи, широкий, как бабушкин буфет, прямо-таки посинел от злости, не найдя меня.

– Она же не птица, чтобы улететь! – орал он на своих подчиненных, шевеля густыми усами.

Послушные команде и напуганные гневом, стражи и впрямь старались. Только где им было искать, если в комнате ничего, кроме пары стульев и столика, не было. Особо усердный стражник даже заглянул под ковер.

Мы простояли так с четверть часа, пока наконец поиски меня не переместились в другое место и лязганье железяк не стихло вдали. Я вопросительно посмотрела на Лелеля. Надо было идти спасать Василику. Он приложил палец к губам, давая понять, что дышать уже можно, а вот говорить все еще пока не стоит, и сделал жест рукой, чтобы я следовала за ним.

Мы пошли по узкому коридору с низким потолком. В нем было убрано, будто фея чистоты посещала его регулярно и любовно натирала каждую плитку. Коридор петлял, сужался и расширялся, а в конце упирался в винтовую лестницу. Лелель жестом пригласил меня подняться по ней первой. Я послушно стала отсчитывать ступеньки. В душе назревало плохое предчувствие. Я знала – то, что я увижу, мне не понравится.

Комната, к которой привел меня Лелель, как я и ожидала, принадлежала принцессе. Полчаса назад я мечтала сюда попасть, а теперь хотела закрыть глаза и не смотреть на картину, которая мне открывалась. Если бы Василика хоть раз видела принцессу такой, она не торопились бы ее повидать, и подготовилась бы лучше.

Перед принцессой на коленях стоял Аштасар, выглядевший непривычно маленьким и жалким. Амель била его плетью с острыми железными крючьями на концах, и делала это с удовольствием, вкладывая в каждый удар всю силу и душу.

Аштасар не защищался, он покорно опустил голову, и лишь прикрывал ладонями глаза. Он был в отчаянии. Сейчас в его спектре ярче всего светилась вина, расходясь от коленей цветом плавленого янтаря. Он верил, что принцесса карает его справедливо, и сносил ее побои безропотно, даже желая их. Глаза он прикрывал только для того, чтобы послужить ей опять, исправить чудовищную ошибку, которую совершил. Этого он желал больше всего на свете. Крючья рвали его одежду, пару раз полоснули по лицу, оставив глубокие борозды, из которых немедленно струями потекла кровь. Вид крови удовлетворил Амель, и она опустила руку с плетью.

– Найди мне эту дрянь до завтра. Не найдешь – лучше тебе бежать в свою страну так быстро, как только позволят ноги. Хотя это вряд ли поможет.

Аштасар побледнел, коснулся лбом пола в поклоне и прошептал оттуда с фермесским акцентом:

– Моя госпожа, к обеду девчонка будет мертва. Либо буду мертв я.

Принцесса кивнула. Ее это устраивало. Аштасар поднялся и пошел прочь из комнаты, оставляя за собой на полу дорожку из пятен крови. И только когда за ним закрылась дверь, я увидела в тени дальнего угла то, что стоило заметить сразу.

Мои поиски закончились. Рональд, Альберт и Освальд неподвижно стояли в комнате принцессы. Они пугали серым цветом кожи и отсутствующим выражением на лицах. Даже в моих кошмарах Рональд не казался таким чужим и равнодушным.