Голос моего сердца

Повторяю: я знаю, о чем говорю.

Ведь и у меня в окружении имелись такие люди.

Геката-ребенок была совершенно другим человеком, кардинально отличалась от меня нынешней.

Время от времени мама любит предаваться воспоминаниям, мечтательно расхваливая мои «горящие светом глаза» и «по-детски лучистую улыбку», оставшиеся со мной до настоящего времени.

На минуту я отложила дневник и включила камеру телефона. Всмотрелась.

Глаза. Голубые, с глубоким синим отливом.

Улыбка?

Улыбнулась.

И не увидела ничего лучистого.

Вернувшись к дневнику, продолжила запись:

…Сейчас, смотря на свое отражение, я не вижу того, что замечает мама. Иногда мне кажется, словно она застряла в далеких временах, привыкнув к детскому образу своего чада и неспособная сепарироваться от него. Порой становится действительно жаль ее.

Будучи ребенком, я водила дружбу без разбора. В пятилетнем возрасте играла с девочкой и мальчиком, детьми наших бывших соседей. В те времена мы жили на много кварталов дальше нынешнего дома и несмотря на то, что прошло уже около двенадцати лет, пересекать то место во время поездки на дачу или к родственникам мне отвратительно.

Не сказать, что в этом виноваты ребята или их плохие игровые навыки. Как я выразилась ранее, дети – исключение в порочной закономерности мира. Виноваты скорее их родители.

Мне нравилось играть с девочкой и мальчиком. В моей памяти до сих пор хранятся их имена: Зофия и Уве. Наверное, я даже любила их, как любит выражаться общество. Хотя, вполне очевидно, что любви как таковой в детском возрасте тем более не существует. Будет более точным назвать это привязанностью.

Порой мне кажется, будто частичка души все еще привязана к ним. Может быть, именно поэтому я так не люблю пересекать местность нашего старого дома?

Мы играли каждый день. В песочнице, в гостях друг у друга. Зофие очень нравилось заниматься выпечкой вместе с ее тетушкой.

«Геката, у меня для тебя сюрприз!» – с этой фразой она вбегала к нам домой, словно была неотъемлемым членом семьи. В руках у нее находился яблочный пирог и каждый раз, когда я угощалась им, меня посещало истинное блаженство. «Ты просто гений, Зофия» – бормотали мы с Уве, чавкающие и глубоко увлеченные поеданием шедевра нашей маленькой мастерицы.

Девочке очень льстила подобная похвала, она стеснительно улыбалась и краснела, смотря на наши счастливые лица.

Уве был младше нас на полгода, поэтому часто мы с Зофией дразнили его фразами по типу: «Малышня!», «Детям пора спать!» и подобное, отчего он буквально вспыхивал, а иногда даже плакал, спрашивая маму, как стать старше. В ответ на это мы смеялись, и его слезы всегда считались высшим достижением наших провокаций.

Две жестокие напарницы.

Летом мы с ребятами любили ходить к реке, заранее набрав корзинку с наливными яблоками и бутылки со сладким компотом. Разместившись у берега, сперва основательно грелись на солнышке по указу взрослых, а затем с нетерпением бежали в воду, брызгаясь и соревнуясь в скорости плавания.

Стоит отметить, что младший Уве плавать не умел вовсе, так что конкуренция всегда была между двоими: мной и Зофией. И так как те малышки обе ненавидели проигрывать, в ход каждый раз шли жульнические приемы, такие как: хватание за ногу или руку, намеренные брызги и даже драки.

Однако даже с подобными махинациями чаще всего побеждала дружба. А спустя пять минут после гонок все трое уже набрасывались на яблоки, вновь впитывая солнечные лучи.

Славные деньки беспечного детства.

Родители наши тоже общались, а по выходным мы целыми семьями ходили друг к другу в гости. В тот период жизни винное дело только зарождалось, и никаких решительных действий в его сторону пока не было принято.

Изначально мама работала учителем в небольшой школе на окраине местности, отец – простым водителем. Сказать, что наша семья страдала, было бы неправильно, но и лишнего позволить мы не могли.

По этой причине все наши застолья выглядели довольно скромно. Как правило, готовились рис с рыбой, и это в лучшем случае. Или же картошка. Много картошки. В общем, обычная пища для элементарного утоления голода.

Однако одно блюдо всегда стояло на столе, независимо от оставшихся денег – яблочный пирог от Зофии и ее тетушки. Он делал всех нас счастливыми и переполненными чем-то светлым. Именно пирог напоминал нам, что мы все вместе, мы – одно целое, мы едим замечательную выпечку, которая была изготовлена с душой, а это – самое главное.

Подобные вечера – единственное, в чем нуждалась маленькая Геката и ее друзья.

Кто знает, возможно, я бы все еще была с ними, ни случись последующих событий.

Постепенно мои родители стали совсем загружены бюрократией и прочими формальностями только зарождающегося бизнеса. Будучи амбициозными личностями, им не хотелось застаиваться на одном месте, они хотели двигаться дальше.

Вполне очевидно, свободного времени на беспечное общение и отдых стало в обрез, а иногда даже вечерние посиделки не представлялись возможными. Контакт с еще недавно столь близкими людьми сократился, но меня это не касалось, ведь то были взрослые вопросы.

Я же, в свою очередь, проводила с друзьями столько времени, сколько желала. Однако внезапное напряжение между семьями было сложно не заметить. Даже неразумный ребенок понимал сложившуюся обстановку.

В один из вечеров я случайно подслушала разговор родителей, возвращаясь от Зофии домой.

– Думаю, пора сказать им, – шептала мама. – Это ведь так здорово, они должны за нас обрадоваться! Теперь мы снова сможем собираться по выходным. Какая разница, кто где живет?

– Не спеши, Кая, – отвечал отец. – Это не те люди. Они не оценят твоего восторга.

– Да что ты…

Дальше я слушать не стала.

Было ясно, что речь шла о покупке нового дома, и это меня не удивило. Родители давно обсуждали этот вопрос, но каждый раз подобная возможность представлялась мне как нечто нереальное, что-то, о чем только мечтают, а не осуществляют. Но вот планы воплощаются в реальность и…

Что станет с нами?

С тремя сплоченными сердцами, что так крепко сошлись за столь короткий промежуток времени?

По щеке покатилась слеза.

«Зофия… Уве», – хныкала маленькая Геката.

На следующий день родители попросили меня посидеть в своей комнате. Интуиция подсказывала, что нечто жуткое надвигается.

И я не ошиблась.

Желая утолить любопытство, пришлось тихо открыть дверь, прокрасться в сторону кухни и спрятаться за углом. Слышались голоса. Возмущенные. Я слегка выглянула и сразу заметила, что на этот раз на столе нет яблочного пирога. «Дурной знак», – испугалась малышка из прошлого.

– …Так что теперь мы будем жить чуть дальше от нынешнего дома, – виновато лепетала мама, – но все равно сможем собираться по выходным!

Минута тишины.

– А этот дом? – решительно поинтересовался мистер Робинсон, отец моих друзей.

– Продадим, – подал голос мой.

Казалось, в тот момент я услышала, как у тетушки Зофии заскрипели зубы. Мне стало по-детски страшно.

И все же меня волновало одно: что станет с нами? С нашими детскими узами? С яблочным пирогом?

Набравшись смелости, я заставила себя остаться. Забавно, но уже тогда малышка Геката руководствовалась фразой: «Лучше горькая правда, чем сладкая ложь».

– А мы? – голос тетушки вывел меня из рассуждений, – Что будет с нами?

– Я же сказала, мы будем видеться! – мама нервно хихикнула, судорожно заламывая пальцы.

– Я не об этом.

– Тогда я тебя не понимаю.

– Переезжаете в новый дом, – в ее голосе слышался открытый упрек, – а нам, значит, жить в развалюхе? И давиться очередным яблочным пирогом?

Мои глаза наполнились слезами. Они ручьем потекли по круглым щекам и заливались в рот. Я почувствовала привкус соли на языке. И огромную боль в сердце.

Опомнившись, заткнула рот руками, чтобы предательски не всхлипнуть. И все же…

Пирог…

«Как она могла… Как она могла сказать такое?» – только и мог спрашивать ребенок, невольно ставший свидетелем разоблачения истинной сущности людей.

В это же время на кухне разразился скандал. Обстановка не сулила ничего хорошего.

По большей части кричали мужчины и тетушка. Я не слышала голос мамы, но представляла, что и по ее нежной щеке сейчас бежит одинокий ручеек разочарования.

«Она тоже расстроилась из-за слов о пироге? Или из-за чего-то другого?» – гадала малышка.

В общих криках можно было услышать ярый бас рассвирепевшего отца: «Я всегда знал, какие вы на самом деле»; срывающийся визг тетушки: «Жадные бараны, вы все это время уплетали за наш счет, а на сэкономленные деньги купили дом! Это наш дом!» и одобрительные возгласы кого-то из семьи Робинсонов.

Я будто застыла на месте. Услышав ссору взрослых впервые, меня окутало полное оцепенение и безысходность.

Более того, я не могла поверить, что то была семья Робинсонов, где каждый член неустанно заботился о другом, где каждый был настоящим лучом солнца.

«Так вот какой он, мир больших?» – бессильно рассуждала девочка из прошлого.

Тем временем тетушка набросилась на маму.

– Кая! – ее голос оглушал меня. – Ты-то как могла так поступить с нами! Вы не можете просто так уехать!

– Отпусти ее!

Дальше все происходило как в тумане.

Я вновь ушла в себя и думала только о Зофии. О ее светлых блестящих волосах, заплетенных в две тугие косички; о ее розовом платье, которое она просто ненавидела, но все равно носила; о ее загорелом личике с веснушками, что было похоже на солнце, особенно когда она угощала меня своей выпечкой.

И какой же невероятной подружка была, когда смущалась.

Мимо меня пролетела тучная фигура тетушки. Она схватила свою красную сумочку и, что-то крикнув маме, поспешно вышла из дома. За ней семенили ноги остальных Робинсонов, и мне невольно представилась картина, как гусыня ведет за собой своих ребятишек. Было в этом что-то милое.

Последним вышел мистер Робинсон. Я ожидала хлопка двери, но он не раздался.

Заметив меня, мужчина лишь бросил многозначительный, как бы сочувствующий взгляд, а после этого бесшумно ушел.

Отец подошел к порогу, чтобы поднять зонтик и рюкзак, которые тетушка скинула, пока пролетала к выходу.

Его взгляд упал на меня.

– Геката? А ты что тут делаешь? – спросил он в недоумении.

И, заметив следы слезы на моем лице, сразу обо всем догадался.

– Слышала, да?

Больше мы с Зофией и Уве не виделись.

Я не знаю, что с ними сейчас.

Увы, трагедия жизни в том, что дети, эти нетронутые бутончики, ни в чем не виноваты. Им чужды пороки по типу зависти, похоти и гнева. Старшие вмешивают их в бесчестные взрослые игры, тем самым ставя кровавый крест на детской беззаботности.

Я считала детей глупыми за привычку быстро сближаться с другими, но теперь жалею об этом. Глупы скорее взрослые, что позволяют эгоизму затмить настоящую дружбу.

Если б я сказала, что столь жестокое с точки зрения ребенка происшествие вовсе не сказалось на моем мировосприятии, то бессовестно соврала бы.

Это была первая и единственная ситуация, когда мое сердце из чего-то цельного превратилось в нечто разбитое, в голодающего котенка без жизненных сил. После нашей с ребятами разлуки мне потребовалось много времени для реабилитации.

То был день, когда реальность, бесцеремонно схватив за шкирку, окунула маленькую Гекату в свой пылающий омут, не давая ни единого шанса выскользнуть и убежать.

Не быть реалистом.

И она сделала это не только со мной.

Возможно, именно тот день нарисовал перманентный узор печали на лице мамы, что вцепился в мягкую кожу бедной женщины и не желал отпускать.

Невероятно больно при мысли, что невинные сердца гробятся натиском обстоятельств, которых вовсе не заслужили.

Ставя точку на белоснежной странице и втягивая носом сладкий аромат высококачественной бумаги, я закрыла глаза. Этот запах в моем сознании ассоциировался с поэзией, кофе и сигаретами. Каждая из этих составляющих обладала особым шармом. Однако только совмещенные воедино они воплощали образ чего-то поистине культурного. «Точно, театра!» – всплыло в голове.

Полночь.

«Интересно, спит ли Карла? А родители? А Зофия?»

Что?

Поймав себя на нежеланных мыслях, я потерла глаза и снова села за итоговую работу.

Думаю, никому не хотелось бы зацикливаться на прошлом, которое не вернуть, и на вещах, что не имеют никакой ценности ныне.

Теплый апрельский воздух. Совсем скоро каникулы, экзамены и поступление.

Лето планировалось провести среди Канадских скалистых гор, где я достигла бы так называемого единения с природой. Хотя на самом деле, по большей части решение приняли родители, так как наша Карла была уверена, что растущему организму будет полезен горный воздух и временная смена климата. К тому же меня довольно часто посещали головные боли, так что я тоже возлагала большие надежды на эту поездку.

А в целом предпочтение всегда отдавалось менее диковатой альтернативе: южным странам и пляжному отдыху.

Честно сказать, сейчас я не горю желанием путешествовать в одиночестве. Но так как Лу не переносит условий, отличающихся от тепличных, думаю, задумка родителей и Карлы все-таки не удастся.

Канада подождет, ну а мы с Лукрецией отправимся в Испанию, будем распивать коктейли, арендовать дорогие автомобили и плавать под луной.

«Как же не терпится!» – под натиском эмоций воскликнула я.

В комнату залетел мотылек. Направляясь к ярко горящей прикроватной лампе, он, казалось, не был озабочен перспективой сгореть живьем.

«Как неразумно», – пролетела мысль.

Но сейчас нужно было вернуться к теории «Сверхчеловека».

В очередной раз сев за компьютер, глаза вновь уставились в экран, а руки, автоматически открыв файл, продолжили печатать:

Признаться, я не совсем уверена, что кто-то способен отбросить абсолютно все чувства в погоне за желаемым. Более того, не прогнозирую появление нового, так называемого властелина, героя осознанности, в ближайшем будущем.

Почему?

Фридрих Ницше глубоко критиковал религии, в частности – христианство. Он считал, что они порождают стадное чувство, подавляют и ограничивают людей в возможности свершения великих дел.

Он говорил, что «сверхчеловек» – новый Бог, появившийся в результате эволюции человека как вида.

Перенося осмысления философа на нынешние реалии, можно сравнить религию в восемнадцатом веке с совокупностью моральных ценностей и общественными стандартами в двадцать первом веке.

Ницше считал, что религия – то, что сдерживает наш вид перед истинной эволюцией. Однако даже в современности людские порывы, желания и наслаждения остаются в тени, под гнетом навязанной морали, что была бесстыдно привита теми, кто боится перемен и любых проявлений силы.

Исходя из вышеописанного, можно заключить, что мораль – своеобразный механизм управления.

А справиться с целой системой способен не каждый.

«Уже и пишу как сверхчеловек», – закралась в голову абсурдная мысль.

Я хихикнула собственной нелепости, но тут же поймала себя на другом.

Дело в том, что практически всегда, вспоминая о Фридрихе Ницше, сердце начинило слегка покалывать, а мышцы невольно напрягались. Меня постигало своеобразное чувство дискомфорта.

И внезапно я нашла корни этой мучительной тесноты в груди.

Оказывается, причина в том, что первая стойкая ассоциация с новым «властелином» – вовсе не я, а Лукреция – соседка, одноклассница и подруга, без чьего присутствуя не обходится ни единый полноценный день.

По какой причине? Что такое особенное подсознание увидело в личности Лу?

Неужели подвох? Способность обмануть?

Определить корни пугающего предчувствия не представлялось возможным. В то же время, тревога от ожидания предательства лишь усиливалась.

Я не была способна отделаться от мысли, что Лу пренебрежет мной в пользу личных успехов и наград.

Дело вовсе не в эгоистичном желании отгородить девушку от достижений и стремлений.

Правда заключалась в том, что я боялась потерять близкого человека.

Снова.

Глава 4

Подобно мотыльку, что бесшумно впорхнул в комнату со стремлением достичь испепеляющего ядра ночника, люди тянутся к чему-то столь же деструктивному, но манящему.

В качестве примера можно взять что угодно: поездки на высокой скорости, избыток шоколада, курение, даже так называемую любовь.

Поедая любимую печеньку, не замечаешь, как заканчивается одна пачка. Потом другая. Через пару месяцев обнаруживается кариес или же проблемы с желудком. Разъезжая по дорогам как вздумается, человек рискует разбиться. От курения уничтожается печень. Любовь растаптывает самооценку и ментальную целостность. Человек как бы приносит себя в жертву, заботясь и стараясь всецело угодить другому. Но, к сожалению, великое большинство неблагодарно, и неспособно оценить подобное жертвоприношение. Результат – разочарование и боль.

И все-таки любой человек стремится к внутреннему разрушению.

Быть может, каждый из нас немного мазохист, поэтому, даже понимая все риски, мы идем навстречу собственной погибели с единственной целью: вкусить сладкий плод страдания.

В голове прозвучала фраза из некогда любимой песни: «Я чувствую боль – значит, я жив».

Точно. Мы пытаемся убедиться, что все происходит наяву с помощью боли, как если бы внезапно проснувшийся ребенок щипал собственную кожу, желая успокоиться и понять, что то – лишь кошмар.

Хотя, возможно, неизбежное саморазрушение – неотделимая составляющая человеческой эволюции, ее главная деталь. Ведь как говорится, невозможно достичь, не жертвуя. Таким образом, природа забрала частичку жизни, наделяя разумом взамен.

Говоря о духовном, также возможен вариант, что стремление к губительным вещам – смысл всего существования и не подлежит изменению. Именно поэтому это заложено на бессознательном уровне. Если не задумываться, то и не поймешь никогда, что полностью разрушаешься изнутри.

И, честно говоря, это весьма символично.

Люди уничтожают себя сами.

– Мисс Ли! Не могли бы вы перевести последние строки прочитанного?

– Конечно, – я переключила внимание на текст. – «Человек навсегда прикован к прошлому: как бы далеко и быстро он ни бежал – цепь бежит вместе с ним».

Казалось, миссис Джонсон, преподавательница немецкого, была слегка удивлена моим ответом. Она словно хотела произнести что-то еще, однако сказала только:

– Как всегда идеально, мисс.

Школьные обеды в нашей школе были похожи на мини-сборы из типичного голливудского фильма о подростках. Перерыв между занятиями длился около получаса, десять минут из которых посвящались непосредственному приему пищи, а остальные двадцать – пустой болтовне и сплетням.

Лично я никогда не имела расположенности «копаться в чужом белье». Но, признаться, некоторые новости, полученные от болтливой одноклассницы, являются более надежными, нежели те, что текут из официальных источников.

– Говорят, в этом году администрация школы занимается спонсорством поездок за границу для ботаников, – хихикала Миранда, девушка из параллельного класса и в прошлом приятельница Лу.

– Ты просто завидуешь ботаникам, – вмешался другой парень по имени Крис. Он поправил очки на переносице и самонадеянно задрал подбородок. – Не ты едешь в Данию, вот и бесишься.

Миранда показала язык.

– Не угадал! После школы я уезжаю во Францию. Отец открывает сеть отелей в Париже, так что жду в гости, господин ботаник!

Допив кофе и подхватив сумочку, девушка побежала в сторону другой компании.

Переведя взгляд на Криса, Лу приподняла бровь.

– Что вы имели ввиду? Какая Дания?

Парень был явно рад блеснуть осведомленностью. Он устроился поудобнее и любезно улыбнулся.

– Это еще не официальная информация, но источники достоверные, можете поверить на слово, – произнес Крис чуть приглушенным голосом, переполненным самоудовлетворением.

Меня это изрядно раздражало, так что я вмешалась в разговор:

– Черт возьми, хватит говорить загадками. Скажи уже прямо.

– Полегче, нетерпеливая.

Моя реакция его позабавила. И, будто получив, чего желал, он продолжил уже в обычной манере:

– Да ничего особенного лично для вас. Вы ведь уже решили, куда пойдете после школы, верно?

Мы с Лу переглянулись.

Крис продолжал:

– Проще говоря, награда за лучшие учебные результаты в этом году – возможность обучения в Копенгагенском университете Дании. Я полагаю, сама Дания и была инициатором. Дружелюбность государства, все дела. Как-никак, разнообразность нации делает все сферы более разносторонними. Вот только одного понять не могу: зачем Дании еще расти? Конечно, предела совершенству нет и прочее, но она и так в мировом топе! Куда дальше? В космос?

Хоть я внимательно слушала, эта новость меня не тронула. По большей части мне было безразлично, как и большинству других. Я была уверена, как только слухи о гранте на обучение в Дании расползутся, ажиотажа среди учеников не будет.

Очевидно, администрация отчаянно постарается внушить нам, что это – великая возможность и шанс, выпадающий немногим. Они будут хвалить и лелеять тех нескольких счастливчиков, что закончат старшую школу с отличием; будут настойчиво вдалбливать в наши головы необходимость благодарного отношения.

Быть может, все бы получилось, если бы не наличие решающего фактора, кардинально меняющего исход дела –эта школа не для бедных.

Из этого вытекает следующее: ни один из здешних учеников не имеет острой необходимости в интригующей, на первый взгляд, возможности.

Здесь практически каждый может позволить себе рвануться в Данию в любой момент, так для чего устраивать вокруг этого бессмысленную суматоху?

Внезапно я заметила нечто странное в лице Лу.

Оно не выражало ничего. Каждая его мускула расслабилась.

Вот только в глазах отражалось кое-что необычное.

Девушка будто ушла вглубь себя, не слышала и не понимала, что происходит. «Никогда не видела ее такой, – пронеслось в голове. – И что это за эмоция? Надежда? Или она расстроена?»

– Крис, скажи, – внезапно обратилась Лу, – сколько людей сможет стать победителями?

Значит, она все-таки была здесь, а не внутри себя.

Тем не менее интонация ее звучала не так, как обычно.

– Хм, прости, я не знаю, – ответил он с ноткой сожаления. – Но думаю, что два свободных места точно будет, хоть и не уверен в этом. В любом случае не расстраивайся, ладно? У всех есть шанс на победу.

Он ободряюще похлопал собеседницу по плечу, но вдруг спохватился:

– Лу, а зачем тебе это, собственно, знать? Ты разве не с Гекатой в Имперский колледж после выпуска собралась?

На секунду она растерялась.

– Ах да, простой интерес! Мне-то самой Дания зачем? Ты правда подумал, что я уеду из Британии? Нет уж, подобные перемены вызывают стресс, а он – преждевременное старение. Фи.

– Так бы сразу и сказала, Лу, – он вновь мило улыбнулся.

Она вернулась в обычное состояние и отвечала в привычной игривой манере, а от прежней тоски не осталось ни следа.

И все же, даже если Крис не заметил резкую перемену в поведении Лу – меня не провести. Зная подругу около десяти лет, мне достаточно легко замечать ее невербальные сигналы.

Однако в этот раз я решила не беспокоить подругу глупыми расспросами. Плохое настроение бывает у всех, а она в любом случае довольно сильна, чтобы разобраться с этим без помощи.

Впрочем, и сама я не горела желанием разгребать чьи бы то ни было загоны.

– Да как он смеет вот так заявляться сюда? – внезапное возмущение Лу заставило меня повернуться в ту же сторону, что и она.

В направлении нашего столика шел Майкл, бывший парень Лу, осклабившийся и прищурившийся. Обладая неплохими внешними данными, он считался самым популярным парнем старшей школы, хоть был не в моем вкусе.

Признаться честно, я терпеть не могла его самонадеянное лицо и вседозволенность. Даже когда Лу состояла в отношениях с этим нарциссом, мне каждый раз хотелось плюнуть в его ехидные глаза.