
Полная версия
Планета Крампус. Роман
– Да посидите еще, – предложил один из бойцов.
– Верно, посидите, – поддержал лейтенант. – Чайку попьем. Скоро чай принесут…
– Да не… – вежливо отказался осмотрщик. – Дела, – заключил он важно. – Да и вечереет, гляди.
И уходя уже, взглянул на два прицепленные к поезду вагона, покачал головой:
– Шо ж, поновее-то не сыскалось? Эвон чо шшели-то каки. Сквозит небось?
И, не дожидаясь ответа, начал привычно колдовать над колесными парами.
Когда допивали чай, Одареев, как бы советуясь с Алексеем, произнес:
– Верно, видимо, говорят – береженого Бог бережет.
– Раз говорят, значит верно, – скаламбурил Алексей. Но пока не понял, к чему клонит лейтенант.
– Что ж, значит, будем оберегаться, – решительным тоном объявил тот.
– От кого? От чего? Как?
– Пришло время нашему боевому пополнению вооружаться.
– Вы считаете? – сказал Алексей.
– Да, я считаю. И откладывать на потом, ожидая какого-то чрезвычайного случая, считаю нелепостью. Надо это сделать сейчас и безотлагательно.
– Ну что ж. Я в принципе – за, если требуется мое мнение, – согласился Алексей.
Построенный в две шеренги, как и прежде, личный состав боевого пополнения стоял перед вагоном. Лейтенант, пройдя вдоль строя, пришел к неутешительному выводу: вид у бойцов был далеко не боевой.
– Товарищи бойцы! – обратился, наконец, лейтенант, – мы с вами – боевое подразделение. Будем считать его взводом, находящимся в походном состоянии. Но вид у нас с вами не боевой, хотя мы приблизились к фронту и должны считаться с фронтовыми условиями. Потому перед вами ставятся задачи, – лейтенант окинул взглядом шеренги, – Первая: привести в порядок и содержать внешний вид на должном уровне; вторая: получить табельное стрелковое оружие и содержать его в порядке и боевой готовности; третья: вся наша жизнь с этой минуты регламентируется только положениями Устава. А потому, мы будем подчиняться в нашей внутренней жизни, пока находимся в пути, уставным отношениям. С этой минуты я и мой помощник не просто сопровождающие вас до места вашей дальнейшей службы. Я, как старший по званию, лейтенант Одареев, являюсь командиром нашего взвода, а мой помощник, младший сержант Боровых – замкомвзвода. Потому требуется к нам обращаться соответственно. Мы все теперь не просто пассажиры, двигающиеся вместе в одном направлении до места нашей службы, а боевая единица, боевой взвод, готовый в любой момент организованно вступить в схватку с врагом.
Вдруг из шеренги послышался голос:
– А вопрос можно?
Лейтенант кинул взгляд туда, откуда донесся голос:
– Можно.
– А откуда возьмется стрелковое оружие? Разве оно у нас есть?
– Раз я о нем сказал, значит, есть. Может, только на всех не хватит, но владеть им должен уметь каждый. Надеюсь, больше серьезных вопросов нет. Не будем терять времени…. Сержант Боровых, возьмите с собой четверых бойцов и обеспечьте личный состав оружием.
– Есть, товарищ лейтенант, – бодро ответил Алексей, лихо козырнув. – Афанасьев, Бабаян, Карташов, Устинов, за мной!
И, прихрамывая и опираясь на палку, двинулся в сторону последнего вагона.
Четверо бойцов легко догнали своего сержанта. Впередистоящий эшелон с танками и артиллерийским вооружением двинулся вперед в сторону станции Ключевской полчаса назад. Машинисты санитарного поезда, по рассуждению и по догадкам лейтенанта Одареева, пережидают какое-то время, чтобы не ползти на задах у эшелона, и для удобства, и для собственной безопасности. «Слишком хорошая мишень получилась бы для немцев, если бы наши поезда выстроились в одну непрерывную линию», – подумал лейтенант. Санитарный поезд тронулся только минут через сорок после того, как покинул место стоянки эшелон.
Над поездом сгущались сумерки. Далеко над горизонтом забрезжили первые звездочки. Тишину вокруг нарушал размеренный перестук вагонных колес. Еще засветло поезд миновал станцию Ключевскую – небольшое железнодорожное поселение, состоящее из двух, но не более, десятков деревянных покосившихся домиков с низкими палисадниками, калитками, воротцами и прочими незатейливыми архитектурными деревенскими пристройками. Некоторые окошки уже проливали подслеповатый теплый свет. В поселке шла своя жизнь. В этих неказистых, но теплых и уютных домишках готовились ко сну немногочисленные жители. И среди них Лука Феофаныч с внучком Саньком.
После Ключевской минут через пятнадцать-двадцать поезд прогремел и по мосту через речушку Чухонку, как назвал ее железнодорожник Лука Феофаныч. Поезд шел вперед, поезд шел ближе и ближе к фронту.
Вот и ночь осталась позади. Сквозь щели вагона едва проникал робкий, нежный свет нарождающегося дня. У плотно сдвинутых дверей сидели, дремотно покачивая головами двое часовых. Они не разговаривали, но и не спали. Они отважно боролись с утренним сном. Остальной личный состав дружно досматривал последние в эту ночь будничные сны.
13
Пробуждение бойцов вышло быстрым, шумным и внезапным. Их разбудили рев моторов, трескотня пулеметов и взрывы бомб. Солдаты повскакивали с нар, ничего не соображая спросонья.
Трое навалились на дверь, чтобы отодвинуть ее в сторону. И скоро им это удалось сделать. В вагон хлынул свежий утренний воздух вперемежку с пороховыми запахами и гарью.
От очередного взрыва вагон вздрогнул. Его качнуло, будто под ним приподнялась и тут же опустилась земля. Но движение поезда не прекращалось. Поезд шел вперед, только заметно медленнее обычного, словно тяжело преодолевал крутой подъем.
Гул ревущих моторов то нарастал, то затихал. И вот поезд словно выдохся. Встал. Откуда-то несло едким дымом.
– Всем покинуть вагон! – скомандовал лейтенант. – С оружием! – добавил он.
Взводу потребовалось менее десяти минут, чтобы покинуть вагон и рассредоточиться поодаль от него.
Головные вагоны поезда вместе с паровозом находились в лесной зоне, а задние вагоны сейчас стояли в редком перелеске, переходящем в просторную луговину, похожую на болото.
Последняя атака немецких самолетов закончилась, и они временно покинули это место, чтобы сделать разворот и появиться над поездом снова.
Алексей окинул взглядом состав, чтобы оценить степень повреждений, нанесенных вражескими самолетами, и увидел, что серьезно пострадал третий с головы поезда вагон. Горели его передняя часть, передний тамбур и пара купейных отделений. Снаружи, с видимой стороны, были разбиты два окна. Из них валил черный дым. Лейтенант скомандовал:
– Шелепов, Бабаян, Карпухин… За мной!
И на ходу поставил задачу бегущим с ним бойцам:
– Первое и самое главное – надо вывести весь персонал из вагонов в безопасное место. Второе – потушить пожар в вагоне, если он, конечно, имеется. А сейчас надо найти открытую дверь или достучаться, чтоб открыли любую, и – в разные концы поезда: я и Бабаян – в передние вагоны, а вы, Шелепов и Карпухин, – в задние.
Незапертой дверь оказалась в административном вагоне. В купе начальника поезда было пусто. «Значит, он где-то в поезде, его надо найти», – решил для себя лейтенант. Проникшие в поезд бойцы разделились по парам. Уже в следующем вагоне в одном из купейных отделений лейтенант увидел двух молоденьких медсестер, тесно прижавшихся друг к другу и дрожащих от страха.
– Девочки, живо подняться и на выход. И подальше от вагонов, – приказал им лейтенант. – Бегом марш! Бабаян, проводи.
Над поездом вновь послышался гул приближающихся самолетов. Надо было спешить.
– Людмила Александровна! – крикнул лейтенант. Никто не отозвался. Одареев двинулся дальше, в следующий вагон. Гул нарастал.
Алексей, оставшись с частью взвода в перелеске, с тревогой наблюдал и за поездом, и за немецкими самолетами. Вот из вагона, из тех же дверей, куда чуть раньше вошли в поезд лейтенант с бойцами, вышли и начали спускаться две девушки в ладной, по их фигурам, военной форме. Им помогал смуглый и черноволосый рядовой Бабаян.
Самолеты приближались. Они летели настолько низко, что, казалось, хотели сесть на крыши вагонов. Видимо, совершенно не опасались, что им что-то может тут угрожать. Санитарный поезд был для немецких летчиков чрезвычайно легкой добычей.
Алексею показалось, что девушки слишком медлительны, и он, не выдержав, крикнул:
– Быстрее, что ж вы… И в лес. И в лес… Подальше!
Девушки с визгом и с криками «Ой, мамочки…» рванули от вагона прочь. Самолеты неумолимо приближались. Уже раздалась знакомая трескотня пулеметов.
– По самолетам противника… Огонь! – вырвалось у Алексея. Он уже держал в руках старенькую трехлинейку и прицеливался в передний приближающийся самолет. Их было два. Они летели друг за другом.
– Огонь! – снова скомандовал Алексей. И раздались выстрелы. Они звучали вразнобой, но безостановочно. И вдруг за передним самолетом потянулся шлейф черного дыма. Как только появилась первая полоска дыма, как только показался этот первый признак того, что самолет противника получил попадание чьей-то пулей в жизненно важный узел, над перелеском всплеснулось и взвилось до самого неба громогласное «Ура!». И этот возглас продолжался греметь до тех пор, пока самолет не уткнулся, не зарылся носом в болотину, и, наконец, не взорвался.
Второй самолет с ревом пролетел над поездом и взмыл в небо, поняв, что кружить здесь небезопасно. Он поспешил покинуть это гиблое для него место как можно скорее.
– Людмила Александровна! – еще раз на всякий случай крикнул лейтенант, уже понимая, что в этом вагоне нет никого. Он побежал вперед, толкая перед собой очередные двери, не заботясь об их закрытии. В следующем вагоне он вынужден был остановиться от увиденной им картины. Такого он ну никак не мог ожидать. Здесь находилось несколько человек. Вагон пропах гарью. Впереди что-то не унимаясь тлело, а может, даже и горело невидимым пока пламенем, и дым разносило и по вагону. Его тянуло в разбитые окна. Дышать было трудно.
Людмила Александровна, а это была она, хоть узнать ее было непросто, присев на полу, прижимала к своей груди голову лежащей девушки и причитала уже осипшим от горя голосом:
– Анечка… Милая моя! Да что же это… Что я скажу твоей мамочке? Анюточка… О-о-о-й…
Лицо, халат, руки Людмилы Александровны были перепачканы пятнами сажи и крови.
Начальник поезда майор Гаврилов стоял рядом с ней и не знал, что же делать. Не знал, как утешить Людмилу Санну. Он, прикасался к ее голове, слегка поглаживая ее по растрепанным прядям волос, приговариваяя, путаясь, какие-то слова.
Лейтенант, воспользовавшись паузой в причитаниях Людмилы Александровны, произнес:
– Товарищи, товарищ майор, Людмила Александровна, следует немедленно покинуть вагон. Здесь оставаться небезопасно. Я прошу…
В вагон вошел Бабаян:
– Товариш лейтнант, какой мой помощ нада? Я готов…
– Помоги женщине выйти из вагона, рядовой Бабаян. Она себя плохо чувствует, – сказал Одареев.
– Есть, товариш лейтнант.
И Бабаян направился к Людмиле Александровне. Подойдя и увидев на ее коленях смертельно раненую девушку, Бабаян издал гортанные звуки:
– Ах, ах-ах! Какой бальшой горе. Какой бальшой беда! Будь проклят трижды этот война… Ах-ах-ах!
Людмила Александровна, выплакав все слезы, безвольная и душевно опустошенная, бессмысленно водила глазами, оглядывая окружающих, и не издавала более никаких вразумительных звуков.
С трудом поставив женщину на ноги, ей помогли дойти до тамбура, до дверей. Внизу Людмилу Александровну принимали подбежавшие солдаты.
14
Авиационная атака прекратилась. Сотрудники санитарного поезда и пассажиры прицепленных вагонов все еще были рассеяны по поляне и мелкому подлеску. Без команды в вагоны подниматься никто не решался. Алексей без команды лейтенанта тоже пока бездействовал. Вскоре из поврежденного вагона показались, спустились на землю лейтенант Одареев, майор Гаврилов и трое бойцов.
Две подружки, две медсестры Татьяна Лисицина и Ирина Игнатьева, покинувшие поезд по приказу лейтенанта, находились в кругу бойцов, пережидавших налет самолетов вдали от поезда, в перелеске.
– Ах, красавицы! – восклицали те, кто посмелее. – Идите к нам поближе. Мы вас надежно прикроем…
Девушки, оправившись от испуга, который они только что испытали в вагоне, ответно улыбались молодым бойцам. И даже начали кокетничать.
– Да ну вас! – расплываясь в довольной улыбке, игриво отмахивалась от самых приставучих Татьяна. Ирина тоже заметно повеселела. И вдруг…
– Ира! Ирина! – услышала Ирина восклицание рядом с собой.
Она никак не ожидала встретить тут, среди этих бойцов, каких -либо знакомых. Ирина оглянулась на голос, произносивший ее имя, и обмерла, отчаянно закричала и бросилась прочь.
– Ирка, Ирина, стой! – крикнул кинувшийся вдогонку Рябов. – Стоять, дура! Куда ты? Погоди…
Ирина бежала без оглядки к шедшим навстречу мужчинам, только что спустившимся из вагонов.
– Ой, спасите! Помогите! Он убьет меня! – кричала она на бегу. – Это убийца, бандит! Задержите его…
Она подбежала к лейтенанту Одарееву и спряталась за его спину. Рядом с ней оказались Шелепов, Карпухин, Бабаян… Да и майор Гаврилов готов был защитить свою подопечную.
– В чем дело? – потребовал ответа он громким строгим голосом у не добежавшего до них, остановившегося на полпути Рябова.
Рябов замялся, хотел было повернуть назад, но вопрос майора пригвоздил его к месту. Надо было отвечать. И Рябов заговорил:
– Да вот, встретил свою старую знакомую… Хотел было с ней переговорить, вспомнить кое-что о нашем прошлом… А она…
– Врет он. Никакая я ему не старая знакомая, – подала голос, выглядывая из-за спины Одареева, Ирина. – Он отъявленный бандит. Он убийца. Он столько убил людей…
И закричала:
– Он убил моего отца, мать, братика Олежку… Он! Он! – Ирина захлебывалась от слез и отчаяния.
– Ну чего ты плетешь! – возмутился Рябов. – Я знать не знал и не знаю ничего о твоей семье. Мы с тобой знакомы-то были всего лишь один вечер… В ресторане. И все! И все! И никого я никогда не убивал. Никого я пальцем не трогал. Поняла, дура? Скажите ей, чтобы она не сочиняла всякую ерунду на невинных людей, – обратился он ко всем присутствующим, сделав недоуменное и обиженное лицо.
– Рябов, помолчи. Скажешь, когда тебя спросят, – приказал лейтенант.
– Рябов? – удивленно воскликнула Ирина. – Р я б о в!? Да это же никакой не Рябов. Это Жаблин, кровожадный преступник, бандит, убийца…
– А вот погодите! – воскликнула она, – я вам сейчас покажу… – и кинулась к раскрытой двери административного вагона.
– Игнатьева! Ирина! Куда ты? В вагонах находиться небезопасно. Вернись, – закричал вслед майор Гаврилов. Но Ирина легко взлетела по крутым ступенькам и скрылась в потемках тамбура. В окошках мелькнула ее стройная фигура.
– Так, Рябов, – строго обратился к бойцу лейтенант Одареев, – попрошу предъявить вашу красноармейскую книжку.
– Да пожалуйста, – развязно ответил Рябов, шаря одной рукой у себя в нагрудном кармане замызганной гимнастерки. Из другой он не выпускал винтовку. Вынув книжку, он подошел и протянул ее лейтенанту.
Одареев взял в руку эту книжку и, не заглянув в нее, сунул ее себе в карман.
– Товарищ лейтенант! – с возмущением воскликнул Рябов, – Как же так? Вы не имеете права…
– Как только установим вашу личность окончательно, – терпеливо объяснил лейтенант Одареев, – непременно верну эту книжку вам. С извинениями.
– Да нужны мне… – начал возмущаться Рябов, но осекся. – Ну, как знаете. Вам виднее.
– Вот так-то лучше, – примирительно произнес Одареев.
Из вагона живо спустилась вниз Ирина, держа в руках сложенный вчетверо листок бумаги. Она торопливо подошла к лейтенанту Одарееву и протянула листок ему.
– Вот, полюбуйтесь, – сказала она. – Убедитесь, что я не вру.
Лейтенант развернул листок. Окружающие из любопытства вытянули шеи, чтобы заглянуть в него. Лейтенант перевел пристальный взгляд с листка на находящегося перед ним Рябова. А затем обернулся к стоящим рядом бойцам – Шелепову, Карпухину и Бабаяну – и сказал спокойно:
– Арестовать.
Рябов не раздумывая, бросив под ноги винтовку, кинулся прочь в сторону леса. Но далеко убежать ему не удалось. Наперерез, навстречу ему бросилось двое бойцов из группы, стоявшей вместе с Алексеем. Они, как и все прочие, хоть и издалека, но с интересом наблюдали за происходящим у вагона. Рябова остановили. Дергающегося, брыкающегося, матерно ругающегося, его, с заломленными назад руками вернули туда, откуда он бросился в побег.
– Связать и запереть в складской вагон, – распорядился Одареев.
– Да, судя по напечатанным здесь фотографиям, его фамилия Жаблин. Но и второе лицо мне знакомо. Лейтенант показал листок стоящим поблизости людям.
– Здесь подписано, что это некий Гриднев, Николай Васильевич. У нас нет такого? – спросил окружающих лейтенант.
– Да это же Кусков. Кажется, Федя, – всмотревшись во вторую фотографию, воскликнул Шелепов. – Точно он. Да, да, это они вместе вчера балаганили в углу. И этот Жаблин, и Кусков, то есть, выходит, Гриднев, и еще один… Да вон они оба, красавцы, сидят и на нас глаза пялят, – указал он рукой в сторону небольшой группы бойцов, расположившихся в мелколесье.
– И этих двух арестовать, – снова скомандовал лейтенант Одареев, – до полного выяснения обстоятельств. Их всех туда – в складской. И охрану.
Эти команды он давал уже подошедшему к ним младшему сержанту Боровых.
– Вот, сержант, полюбуйся, какое пополнение мы везем на фронт, – лейтенант поднес к глазам Алексея листовку с портретами двух опасных преступников, которых разыскивает милиция.
Когда арестовывали Кускова, то есть Гриднева, и Шкабару, они оба возмущались и отнекивались от причастности к чему-либо преступному.
– Куда? За что? Я ни в чем… Вы не имеете права, – разорялся Кусков-Гриднев.
– Да я, честное слово… Я знать ничего не знаю… Ни сном, ни духом… Не виноват я ни в чем, ни в чем… Меня-то за что? – плакался и Шкабара, когда ему вязали руки.
Всех троих их разместили в складском вагоне, где хранилось оружие и обмундирование. Приставили охрану – рядового Карташова, вооруженного автоматом ППШ.
Позднее, в купе майора Гаврилова, Ирина подробнее расскажет и майору, и лейтенанту Одарееву, и присутствовавшим там Розе Карповне и Людмиле Санне о том, что за беда случилась с ее семьей. И об участии в этой беде этого самого Жаблина и его подельников.
Несколько лет назад, вспоминала Ирина Игнатьева, они жили, как и многие нижнеруднинцы, в двухэтажном бараке на Первомайке. И однажды в соседнем подъезде этого барака, на первом этаже у жилички Клавки Бузихи, известной пьяницы, халды и воровки, поселился взявшийся ниоткуда этот самый Жаблин. И где-то через год, в начале лета не только в Первомайке, но и во всем городе, стало известно о разбойном нападении, совершенном неизвестными на квартиру директора промтоварного магазина №2 Елистратова. Сам Елистратов был зверски убит, а его квартира разграблена. Не более чем через месяц был ограблен и сам промтоварный магазин №2, где были убиты три человека – сторож и два подсобных рабочих. Случилось так, что сторож принял дежурство при закрытии магазина, а подсобные рабочие не спешили уйти домой. Они все втроем устроились в подсобке у сторожа, где их и застала разбойная банда. Убиты они были зверски – зарублены топором.
Вся милиция была поставлена на ноги. Убийц искали и днем, и ночью. А папа Ирины, Геннадий Иванович Игнатьев, служил в уголовном розыске нижнеруднинской милиции в звании капитана. И по долгу службы ему досталось в то время заниматься раскрытием этих громких и беспримерных по своей жестокости преступлений.
Двое из банды налетчиков были задержаны. Это и были Жаблин и Гриднев. Третьего тогда задержать не удалось. И личность установить не удалось тоже.
Раскрытие этих тяжких преступлений пришлось на самое начало войны. Но Жаблину и Гридневу удалось тогда совершить дерзкий побег и скрыться. Их объявили во всесоюзный розыск. Были напечатаны и всюду расклеены фотографии этих преступников. Милиция их снова искала, сбившись с ног. Но, как оказалось, бандиты и не собирались прятаться далеко. Они решили жестоко отомстить за раскрытие их преступлений капитану Игнатьеву. Жаблину не составляло труда подкараулить капитана, так как в прошлом он, Жаблин, проживал с ним по соседству в одном бараке.
И вот однажды осенним вечером, когда на город спустились густые сумерки, после рабочего дня, в квартиру, где собралась вся семья Игнатьевых, за исключением Ирины, ворвались эти самые бандюганы, вооруженные, как и прежде, топором, и никого не пощадили. Зарубили отца Ирины и ее мать, а младшего братика Олежку задушили.
Ирина встретилась лицом к лицу с Жаблиным и его подельниками сразу после убийства своих родных на пороге барака. Жаблин и его пособники торопливо выбегали из подъезда, когда Ирина с друзьями только-только возвратились из клуба после киносеанса. Они стояли у подъезда, решая, то ли им попрощаться, то ли еще постоять и обсудить фильм. Ирина очень была удивлена, вдруг увидев неприятного и недружелюбного бывшего соседа. Что он здесь делает? Ведь он осужден!
И только войдя в квартиру, Ирина сразу поняла, чьих это рук дело.
Она в слезах рассказывала об этих событиях.
– А вот как Жаблин и Гриднев поменяли фамилии, где они раздобыли фальшивые документы, об этом я ничего сказать не могу, – заключила она извиняющимся тоном.
– Ну, надеемся, что эти гады от правосудия теперь уж точно не уйдут. Постигнет их заслуженная кара, можешь, Ирина, не сомневаться, – обнадежил девушку лейтенант Одареев.
Майор Гаврилов молчал. Его огорчало, что он раньше не знал о трагедии, которую пережила его сотрудница. И он, искренне жалея ее, думал теперь, как она трудится с этим грузом на сердце. «Хотя война – она для всех война. Мы все испытываем и переживаем утраты близких… Но все же… Ну не так же… – сокрушался он. – Ах, ты, бедная девочка».
Роза Карповна и Людмила Санна прикладывали платки к глазам.
– Если б я знала, что они здесь, – говорила Ирина уже отвердевшим, жестким голосом, – я бы убила их сама. Всех. Я еще там, дома, поклялась это сделать. И сделаю. Теперь уж я их, этих гадов, живыми не оставлю…
– Да успокойся, Ирина. Не стоит и думать об этом. Они обязательно предстанут перед судом, и их настигнет справедливая кара, – убеждал девушку лейтенант Одареев. – Не стоят они того, чтобы об это дерьмо ты марала свои руки.
Но Ирина стояла на своем и решительно подтвердила свое намерение:
– Я их убью.
15
Лейтенант Одареев и младший сержант Боровых были озабочены результатами нападения немецких самолетов на их санитарный поезд. Он не трогался с места уже долго. И сколько это могло продолжаться, никому неведомо.
– Надо срочно, что возможно – все приводить в порядок. И двигаться дальше. Стоять мы не можем. Не имеем права, – рассуждал Одареев.
Алексей ждал конкретных распоряжений. Подошедший к ним майор Гаврилов был в отчаянии:
– Что же делать-то, друзья? Что делать?
Алексей предложил:
– Надо дойти до паровоза. Узнать там, что и как. Если требуется помощь – организовать ремонтную бригаду. Наверняка и знающие, и умеющие найдутся.
– И привести в порядок вагон, обязательно, – вставил свое слово лейтенант. – Его, кстати, можно ремонтировать и на ходу.
– И Анечку, Анечку… О боже! – воскликнул майор Гаврилов. – Как? Что? Куда? – он чувствовал сейчас себя совершенно беспомощным. – Мы ведь не оставим ее здесь? Это невозможно!
– Все решим, – успокоил майора лейтенант.
– Младший сержант, в первую очередь – паровоз, – приказал он Алексею.
– Есть! – козырнул Алексей и побежал, насколько позволяла больная нога, организовывать ремонтную команду.
Для начала он решил взять с собой двоих, определить степень повреждения, если оно вообще было, ну а потом…
– Махота, Артюхов! – позвал он, – Ко мне!
Машинист с помощником чинили поврежденный тендер. Из пробитого резервуара вытекло немало воды. Они уже заканчивали заделывать пробоину, устанавливали заглушку, но требовалось тендерный бак пополнить водой. Оставшейся воды хватало лишь на двадцать-тридцать километров. Но ее не хватит, пожалуй, чтобы добраться до ближайшей большой станции, где можно нормально заправиться водой.
Алексей раздал команды Артюхову и Махоте: одному найти в поезде свободные ведра, чем больше, тем лучше; другому – найти источник воды. И указал примерное направление – туда, где в болото упал немецкий самолет. А сам направился к лейтенанту, доложить о своих действиях по восстановлению паровоза. И мобилизовать людей на подачу воды, если будет найден источник, к тендеру локомотива. К поиску ведер активно подключились Роза Карповна и майор Гаврилов. Майор будто ждал активных действий. То там, то тут слышались его распоряжения.
– Танюша, я вас прошу, – уговаривал он молоденькую медсестру, – окажите помощь Людмиле Санне. Не оставляйте ее одну. Она, видите, в каком состоянии…