Письма к незнакомцу. Книга 4. Любовь

Ну тут делать нечего, идут ангелы-хранители на доклад к Самому. Так, мол, и так, исполнения – ноль, износ тела – 75%.

«Ёксель-моксель, – хватается за голову Вседержитель. – Ах ты, обманщица! А ну-ка покажите мне, что там она с телом вытворяет… О-о-о!.. А-а-а!..У-у-у!.. Нет, крылатые мои, никуда это не годится, надо что-то срочно делать. Давайте-ка этому телу окаянный отросток обездвижим».

«Да неужто так сразу, – бьют крылами ангелы-хранители. – Может быть, для начала ножку…

«Хорошо, хорошо, – соглашается Высокий Судия. – И ножку заодно отчекрыжим…»

Болевой приём, сверху применённый, резко изменяет условия проживания. Направляет их к тому, чтобы тело и душа принялись-таки за исполнение обещанного.

Если и это не помогает, то тело попадает в морг. Как это сделать, наверху много способов придумали. Душу-обманщицу призывают или на судилище, или – без суда и следствия – на переплавку. Как это чуть было не случилось с душою Пер Гюнта…

Это мы с Вами, Серкидон, поговорили о плутовских душах, которые вознамерились провести Того, Кому «сверху видно всё ты так и знай»186. А если душа честна? Если что есть сил и смолоду пытается исполнить обещание? Если она направляет тело в нужном направлении и вместе с телом пытается исполнить обещанное, несмотря на все тяготы земной жизни и каверзы судьбы?

Тогда человеку, чей крест тяжёл, а предназначенье благородно, Вседержитель даёт в помощь помощника противоположного пола. Получается, что для одного из участников альянса, положим, мужчины, связь сия есть небесный Промысел, а для женщины – отработка небесного поручения на Земле. Во исполнение всё того же предначертанного Промысла. Запомните этот вариант сближения людей – отработка Небесного Промысла.

Я Вам о таких парах попробую написать, когда до этого, Бог даст, доберёмся.

Крепко жму Вашу руку и до следующего письма

-35-

Пpиветствую Вас, Сеpкидон!

Припомним, подчас знаковое архитектурное сооружение подсвечивают с разных сторон прожекторами. Вот и мы пробуем рассмотреть дворец под названием Любовь, меняя ракурсы: подходя, отходя, гуляя вокруг, чтобы знакомые очертания увидеть так, да не совсем так…

Поэтому не спешите на меня сердиться: «Да я это уже слышал! Да об этом уже писали!» Лучше лишний раз повториться, чем упустить что-то важное.

Но наша беда, Серкидон, в том, что приходится изучать любовь умозрительно, подчас обобщая, не ощущая аромата частного случая (по выражению любоведа Рюрикова). А любовь двоих всегда уникальна, она не терпит шаблонов и бежит от прокрустова ложа. Она сама привыкла укладывать людей на всяческие ложа, а то и просто – на солому. А кого – в котёл страстей…

Поозоруем, Серкидон! Расскажу Вам про окаянную ёмкость, которая называется котлом страстей.

Вижу его так: серебряный чан метров трёх высотой, и три метра в диаметре, внутри – шипит, парит, бурлит, булькает… На это бульканье и сбегается племя людское. Манит высокий градус отношений, острота ощущений и вдобавок к тому – два человека, полюбив, чувствуют себя существом андрогинным – единым, цельным, могучим.

Перечислил я далеко не всё, но уже и этого хватит, чтобы норовили плюхнуться в котёл страстей и начинающие, и продолжающие, и тёртые любовники. Всех и молодых, и пожилых (седина в бороду – бес в ребро!) тянет котёл, точно какой-то колдовской приманкой он обмазан. Никто не знает, чем сердце успокоится, но при первой же возможности – одежды посрывали, сто граммов для храбрости и – УХ!..

Далее читаем у Лермонтова:

Сплетались горячие руки,

Уста прилипали к устам,

И странные, дикие звуки

Всю ночь раздавалися там187.

Кто-то из котла страстей выныривает, как в сказке, помолодевшим, а кто-то, опять-таки как в сказках, не выныривает совсем. Ну, как говориться: «Не зная броду – не суйся…»

Задвинем пока котёл страстей в угол нашего повествования, но не насовсем, он нам ещё понадобиться. Шагаем дальше по дороге к любви…

У Сергея Есенина:188 «В долине, проложенной вехами,//Дорогу найдёшь без труда…»

Вот мы и расставим вехи, ведущие к любви. И назовём их так: «внимание» – «симпатия» – «влюблённость» – «неистовая страсть» –«Любовь».

Заблудиться, свернуть в сторону может человек в любой момент. Ну, например: раз посмотрел, а симпатии не возникло. Или возникла симпатия, но обошлось без влюблённости. Или случилась влюблённость. Но и только. Стрела крылатого мазилы прошла вскользь. И девочка милая, и фигурка славная, и погуляли, и поболтали, и в кино поцеловались, а в театр с ней уже не хочется. Но, положим, вспыхнула во время гуляний неистовая страсть, прыгнули люди в котёл страстей, но не прикипели друг к другу, страсти их ушли в пар, выскочили из котла и разбежались, чтобы не встречаться больше никогда.

В приведённых примерах заплутали путники в ночи, и солнце любви не осветило их. Переход в любовь, в иное измерение наиболее проблематичен, поэтому цепочка обозначенных понятий чаще всего остаётся без любви.

А вот пример из классики, когда влюблённость перешла в любовь без неистовства страстей. Роман «Война и мир». Сцена объяснения Наташи Ростовой с Андреем Болконским. Князь сделал предложение, а далее по тексту:

«Он взял её руку и поцеловал.

– Любите ли вы меня?

– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.

– О чём? Что с вами?

– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слёзы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.

Князь Андрей держал её руку, смотрел ей в глаза и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что-то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к её женской и детской слабости, был страх перед её преданностью и доверчивостью, тяжёлое и вместе с тем радостное состояние долга, навеки связывающего его с нею. Настоящее чувство хотя и не было так светло и поэтично, как прежде, было серьёзнее и сильнее».

Это и есть переход влюблённости в любовь. Для князя Болконского, человека благородного, человека чести, привыкшего брать ответственность и за судьбы Отечества, и за свои поступки, было естественно взять на себя ответственность за судьбу доверившейся ему девушки. Неистовая стадия – не понадобилась. Любовь случилась без неё.

Философ Семён Франк189 пишет:

«…эротическая любовь, при всей её силе и значительности в человеческой жизни, есть в лучшем случае лишь зачаточная форма истинной любви… благоухающий, но хрупкий цветок, распускающийся на стебле любви, а не её подлинный корень».

Ещё одна версия, ещё один образный пример – любовь есть загадочное растение, произрастающее в обратном порядке: сначала она является цветком, а если всё благоприятствует, то разрастается вплоть до корня…

Чем же отличается влюблённость от любви. Влюблённость – это ещё я. А любовь это когда люди переходят на «МЫ». Новый уровень отношений и человеческого чувства.

Всё, Серкидон, мы с вами закончили с горизонтальными путями любви, и теперь логично перейти к вертикалям. Тут мы ничего придумывать не будем. Всё уже написал русский философ Владимир Соловьёв: «Не было связи между совершенною полнотою богов идей и безнадёжною пустотою смертной жизни. Не было связи для разума. Но произошло нечто иррациональное. Явилась сила, средняя между богами и смертными, – не Бог и не человек, а некое могучее, демоническое существо. Имя ему – Эрот, а должность строить мост между небом и землёй и между ними и преисподнею… Без посредничества этого могучего демона нельзя обойтись ничему живущему; так или иначе оно прошло и пойдёт по его мосту. Вопрос лишь в том, как воспользуется человек этой помощью, какую долю небесных благ проведёт он чрез священную постройку в смертную жизнь».

По Соловьёву ее кудрявый шалун Эрот, а могучий демон. Возможно, похожий на лермонтовского духа изгнанья. И если принять эту мысль, то многое из написанного ранее становится яснее.

Читаем философа дальше: «И ад, и земля, и небо с особым участием следят за человеком в ту роковую пору, когда вселяется в него Эрос. Каждой стороне желательно для своего дела взять тот избыток сил, духовных и физических, который открывается тем временем в человеке. Без сомнения, это есть самый важный, срединный момент нашей жизни… никто не минует рокового вопроса: на что и чему отдать те могучие крылья, которые даёт нам Эрос? Это вопрос о главном качестве пути, о том, чей образ и чье подобие примет или оставит за собой человек».

Осмелюсь поспорить. Да, любовь окрыляет, но не всех одинаково. Могучие орлиные крылья достаются могучим душам. Иных любовь окрыляет до малой певчей птицы, что тоже неплохо. Плохо, когда человек получает крылья комара. Или – воробья. Или – летучей мыши. А могущественные злодеи получают крылья птеродактиля…

Вот ведь как, мы с вами развлекались, составляя горизонтальные цепочки, а Владимир Сергеевич провёл единым махом мощную вертикаль. И, хочется верить, не поставил крест на наших земных знаниях, а лишь приплюсовал к ним небесное и преисподнее.

Такие дела, Серкидон. Уверен, что после всего сказанного о любви, Вам будет сложно относиться к ней, как к приятной щекотке души (термин Павла Флоренского190).

В противном случае скоро Вам станет не до смеха.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-36-

Пpиветствую Вас, Сеpкидон!

Пойдёт у нас разговор о том, чем отличается мужская любовь от женской. Попытаемся разломить яблочко любви на две половинки – «М» и «Ж».

Помнилось мне, что где-то у Искандера читал я о различиях любви полов, стал пересматривать статьи и интервью Фазиля Абдуловича, но ничего не нашёл. Мысль о том, что отвоёванное днём, женщина потеряет ночью, хороша, но она относится уже к супружеству. Зато какая, уводящая нас от темы любви, но шикарная сентенция обнаружилась у кавказского мудреца: «Чтобы созрел великий национальный писатель, необходимо, чтобы он прошёл межнациональное перекрёстное опыление. Оказывается, предварительным условием углублённого национального самопознания является знание чужого, прививка чужого».

Видимо, пребывание в чужой культуре даёт возможность увидеть своё по-другому, по-новому. Шире и глубже! После прививки чужой культуры писателю не страшны никакие домашние поветрия и заморозки. Он становится исполином родного слова и национальной гордостью.

Известно, что Пушкина, нашего солнечного гения, ещё мальчиком щедро опылила французская литература. Настолько щедро, что Александр Сергеевич при всей своей гениальности не смог выйти из рамок французской прозы. Или – не захотел из них выходить. Первый психологический русский роман написал Лермонтов.

Тот Лермонтов, который сказал: «Нет, я не Байрон, я другой…», вспомним, как долго «русский» Байрон искал свои шотландские корни, как пристально всматривался Михаил Юрьевич в туманы Альбиона, силясь понять и себя, и «что ищет он в краю далёком». Английская литература повлияла на формирование нашего сумрачного гения.

Пушкин и Лермонтов – два великих национальных поэта, подобно Солнцу и Луне попеременно освещают душу русского человека, зароняют в неё светлые мысли и оплодотворяют идеями.

В первую половину жизни, когда осваивается земное, когда нужны ясные ответы на вопросы насущные, больше нужен Пушкин. Во вторую половину жизни, когда начинает влиять на нас небо, когда вызревает в душе человека мечта постоять под вселенскими ветрами, поплутать среди облаков вечности, обращаются к Лермонтову.

А спрашивать дитя, вскормленное русской культурой, кого ты больше любишь – Пушкина или Лермонтова, всё равно, что спрашивать малого ребёнка, кого он больше любит – папу или маму…

Хорошо, с первыми двумя русскими поэтами решено единогласно, а вот при определении третьего по рангу поэта начинается разноголосица. Пять-шесть славных имён точно назовут.

Но, если послушать первого руководителя ленинского типа (В.И. Ленина), а ещё учесть мнение писателя, которого вождь пролетариата нарёк «матёрым человечищем» (Л.Н. Толстой), да к этим голосам присовокупить голос Вашего покорного эпистолярного слуги, то третий – Тютчев. Имя Фёдора Ивановича и его стихи упоминались в наших письмах, и, конечно, не так часто, как они того заслуживают.

Федор Иванович Тютчев, дипломат по профессии, опылялся немцами. Немецкими философами, немецкими поэтами, немецким романтизмом и немецкими жёнами. Двадцать два года поэт прожил в Германии.

Тютчев испытал на себе значительное влияние натурфилософии Шеллинга191. Познакомился, а затем и переписывался с Гейне. Много переводил Гёте. Начал было переводить «Фауста» и нечаянно сжёг рукопись. Видимо, русская безалаберность неистребима, сколько её ни вытравляй немецкой аккуратностью. До конца жизни поэт не ладил с уже написанными стихами: то сожжёт, то позабудет, то потеряет. Если не выхватить из-под руки исписанный листок, ищи его потом в мусорной корзине, смятым…

Вот так спонтанно мы с Вами, Серкидон, сложили пьедестал русской поэзии и определили тройку призёров. Но пора возвращаться к любви мужской и женской.

Обопрёмся на уцелевшие чудом стихи Тютчева и на стройные мысли немецких философов. Никак нельзя обойтись без немецких представителей мысли, которые выпестовали для России поэта-философа, продолжателя ломоносовской линии стихосложения.

Возьмём немецкое слово «бутерброд». Мы сейчас приготовим два будерброда, и оба для Вас. Хлебом послужат слова немецких философов, а орловским маслицем – Фёдор Иванович. Стихи, посвящённые первой немецкой жене Тютчева – Элеоноре Петерсон:

Твой милый образ, незабвенный,

Он предо мной везде, всегда,

Недостижимый, неизменный, –

Как ночью на небе звезда…

Теперь первый солидный ломтик хлеба. Им будет Иммануил Кант. Знаменитый житель Кёнигсберга, размышляя о теории познания, писал о том, что наша взбудораженная фантазия созидает объект.

А если это не наша взбудораженная фантазия, а фонтанирующая образами душа влюблённого поэта? Она созидает объект под названием любимая женщина особым образом. Она его и возвышает до небес, и возвеличивает до немыслимых размеров, а полученное в результате идеализирует. А теперь прошу Вас прочесть четверостишие Теодора (как его называли на немецкий манер) Тютчева ещё раз. Теперь намажем их на более грациозный ломтик немецкого хлебушка, имя которому – Йозеф Гёррес:

«Мужчина пробуждает своё чувство идеей; перед его фантазией реет образ возлюбленной, высокий, прекрасный, благородный. И он стремится возвысить до этого образа прилепившееся к нему любимое существо. Поэтому любовь мужчины – формообразующая; он стремится придавать форму тому, что любит».

То есть по Гёрресу мужчина пытается дотянуть реальную живую женщину до реющего образа. Сравнять её со своими фантазиями.

Возможны три варианта. Начнём с хорошего.

Женщина согласна пострадать ради любви. Желания мужчины не вызывают у неё раздражения. Любимая становится и любовницей, и союзницей. Взаимные усилия, как правило, приводят к успеху. Очередному Пигмалиону удаётся вылепить свою Галатею. Он горд, он счастлив, он любит ещё больше.

Нехороший вариант.

Женщина не хочет заполнять форму, которую под неё подставляют. Она хочет остаться самой собой. Её вызов: «Люби, какая есть!» Об этом она и рапортует любящему.

Мужчина разочарован. «Ну с этой и начинать не надо, – заключает он, – сколько эту лягушку ни целуй, царевной она не станет».

Образ исчезает – соль осыпается с веточек. Была любовь – и нет её. Бабочка превратилась в гусеницу. А почему? А потому что у Эрота есть стрела, вызывающая любовь. Но есть и стрела, гасящая её.

А теперь вариант наиболее вероятный. Самый распространённый. Женщина польщена вниманием со стороны мужчины, она старается приспособиться, приноровиться, она пробует измениться. Она рядится в предлагаемые ей новые и непривычные одежды, но долго носить их не может, потому что, создавая образ, мужчина способностей женщины к изменениям не учитывал. Дело кончается как и в стихах поэта Игоря Иртеньева:

Она мне скажет, знаешь, Вася,

Или, положим, знаешь, Петя,

Не для того я родилася

И не затем живу на свете,

Чтоб слушать мне такие речи.

И я на это ей отвечу:

Иди-ка ты заре навстречу,

И сам пойду заре навстречу192.

Женщина уходит, поклявшись бежать впредь и от творческих натур, и от людей с пылким воображением, и от просто психованных, но она остаётся в написанных стихах, картинах, симфониях. В созданных статуях и фресках. В опытах художника женщина возвышенней и прекрасней, чем в жизни. С удовольствием процитирую француза Брантома193: «Никогда не удастся природе создать женщину, столь совершенную во всём, какую рождает резец, кисть и пламенная душа вдохновенного художника…»

И вот тут, Серкидон, и начинается главное.

Созданные произведения искусства начинают влиять на людей. Они вдохновляют, они восхищают, они поднимают на большие дела многих. Они становятся ориентиром, маяком, идеалом, светочем.Выставленные произведения искусства работают на благо прогресса человечества, исправляя и смягчая нравы. Кстати сказать, утаённые, они могут быть источником беды. И масса тому примеров как жизненных, так и вымышленных. Портрет Дориана Грея был скрыт от обозрения и не остановил деградацию личности…

Ну а что же женщина в любви?

Иньский способ выражения практичнее. Извечно женское – «Я его слепила из того, что было,//А потом что было, то и полюбила»194. Женщина не ведёт, не тянет, не изменяет мужчину, а довольствуется тем, что есть.

Романтик Гёррес написал об этом (на то он и романтик!) красиво:

«А чувство женщины трогает мужчина, каков он в жизни на деле, и женщина, когда она любит, стремится, забыв о себе, погрузиться в этот образ, изведать его до конца, проникнуть в самые тайные уголки его сердца и так, посредством опыта, составит идеал, который заключит она в своей груди, к которому будет льнуть словно плющ».

Но как тут не вспомнить чеховскую Душечку! Жила она с антрепренёром Иван Петровичем, все силы отдала театру, говорила: «Мы с Ванечкой…» Был её мужем управляющий лесным складом Василий Андреевич Пустовалов, снились ей доски и брёвна, убеждала она знакомых: «Дай Бог каждому жить, как мы с Васечкой…»

Случился в её жизни ветеринар Володенька, что же, «она повторяла мысли ветеринара и теперь была обо всём такого же мнения, как он».

Михаил Пришвин писал жене, которая составила себе идеал из образа писателя, которая льнула к нему словно плющ: «Тот человек, кого ты любишь во мне, конечно, лучше меня: я не такой. Но ты люби, и я постараюсь быть лучше себя».

Женщина улучшает и совершенствует для себя. Прячет любовь только для двоих. Чтобы не сглазили, чтобы не разрушили, чтобы не украли.

Мужчина готов выставить свою любовь на показ. Подобно Данко, мужчина поднимает над собой охваченное любовью сердце.

Опять, Серкидон, столкнулись мы с Вами с тем, что женский стиль поведения – земной, рациональный – направлен к мужчине, на удержание его рядом. Мужской стиль поведения в любви авторитарный, назидательный, рискованный, направленный вовне.

Жму Вашу руку, и до следующего письма.

-37-

Пpиветствую Вас, Сеpкидон!

Прошу меня простить, немного отступлю от нашей темы, сбившись на личное. В годы советского застоя довелось мне читать статью одного крупного функционера, который бранил литературную молодёжь за политику неучастия. За то, что молодые литераторы вместо активного вторжения в жизнь идут в сторожа и в кочегары… «Что могут сказать нам о жизни, – восклицал литературный партиец, – эти запечные сверчки!»

С этого дня полюбился мне образ запечного сверчка. Скромного певца, выводящего немудреные трели, и пусть бушуют чёрные бури за пределами убогой обители, он себе поёт и поёт. Потом заинтересовали меня затворники, схимники, отшельники, и вот однажды, роясь в справочниках, я узнал, что в Германии издавалась «Газета для отшельников». Кто же её издатели?..

Когда первая волна немецкого романтизма разбилась о непоколебимый гранит бюргерства, поднялась вторая волна, среди её представителей выделились Клеменс Брентано195 и Йозеф Гёррес. Вот эти романтики и стали издавать «Газету для отшельников».

Поэт и прозаик Клеменс Брентано. Узок мир литературный, Клеменс, автор знаменитого стихотворения «Лорелея», оказался родным братом Беттины фон Арним, писавшей нежные письма Гёте. Её перу также принадлежит «Переписка Гёте с ребёнком», это она назвала жену его превосходительства тайного советника «бешенной колбасой». Кстати, ещё один любопытный образ…

Знакомый нам по прошлому письму Йозеф Гёррес! У Гёрреса бойких на язык сестричек не было, зато написан им ряд степенных трудов. Один из них – «Афоризмы об искусстве». Процитируем из этого труда:

«В любви мужчина – положительный, женщина – отрицательный фактор, оба стремятся к красоте вне себя и взаимно переносят её друг в друга. В такой деятельности перенесённая красота раскалывается – на красоту положительную, энергетическую, полную достоинства, и красоту отрицательную, тающую, прелестную, грациозную. При таком разделении красота первая – удел мужчины, вторая – женщины… Подобно тому как в барельефе прекрасная форма выступает вперёд, стремится вовне и является перед нами как возвышенное, так и прекрасная энергичность мужчины; как в инталиях прекрасная форма погружается внутрь, представляясь лишь отпечатком выпуклого рельефа, отражённого в них, так и вся прелесть и привлекательность женщины».

Продолжая разговор о любви, мы с Вами, Серкидон, будем ориентироваться именно на такую форму взаимоотношений между мужчиной и женщиной, а не на досадные исключения. Будем говорить о любви традиционной и, на мой взгляд, единственно правильной, когда мужчина любит и энергично добивается любви ответной, а женщина хочет быть любимой и грациозно принимает ухаживания. Убеждает себя, что мужчина прекрасен, и, в конце концов, уступает.

Почему так? Потому что, если мужчина не добивается женской любви, то никакой он не мужчина, а если женщина не уступает, то и говорить не о чем. От Ромула… Да нет, раньше. От первобытных времён и до наших дней сценарий «правильной» любви один и тот же. Мужчина в любви прежде всего охотник.

Вот он заприметил добычу. Насторожился, восхитился, возжелал. Туннельное зрение мужчины сконцентрировалось на цели. Всё остальное перестало существовать. Охота, только охота, ой как охота! В эти моменты – напряжённые, наполненные движением и страстью – мужчина прекрасен. Он торопит, предвосхищает, обещает и (надо же!) силится исполнить обещанное. Чтобы приблизить минуты блаженства, мужчина старательно демонстрирует свои таланты и мужество: приносит шкуры и жемчуга, поднимает камни и гири, демонстрирует, декламирует, сокрушает, переплывает, восходит…

Особый разговор – люди творческого склада. Они творят чудеса. Влюблёнными мужчинами созданы все или почти все шедевры, которыми мы, смиренные зрители, восхищаемся до сих пор. Почему?.. Да потому, что Афродита авансом выдала немереную энергию на обладание женщиной, но самого возжеланного и вожделенного обладания ещё нет. Из-за сущей ерунды, из-за мелочи – женщина против…

Ах, эта несносная кокетка! Она вырывается, ускользает, дразнит, прячется и… И мощная сексуальная энергия сублимируется в стихи, романы, полотна, статуи, симфонии, диссертации, дворцы, завоевания, открытия…

Приведу по этому поводу слова философа Петра Успенского196:

«Сhercher la femme! Этот принцип нужно применять не только к раскрытию преступлений, а ко всей нашей культуре, созданной мужчиной, следовательно – женщиной».

Уточним: для женщины. Ради неё. Для главного завоевания. Какого? Мужчина в любовном бреду скажет: «Души и сердца…», – а на самом деле он, как танк Т-72, рвётся к прекрасному женскому телу… Женщина быстро убегает, но послушная и нашим домыслам, и законам природы, замедляет бег и…

Давайте, Серкидон, на время отведём глаза от этой парочки. И не подглядывать!.. У Вас есть чем заняться, перечитывайте мои письма…

Бурлит котёл страстей. Бурлит месяц, два, от силы три… Всё! Отбурлил. Вернёмся к нашим влюблённым… О-о-о! Как расцвела голубка наша! О-о-о, как полинял-то наш сизарь! Да он ли это? Где его агрессивность? Нет её. Тормозящие иньские гормоны удовлетворения понизили донельзя уровень тестостерона. Мужчина стал мягок, как плюшевый мишка. Он податлив. Раньше вскакивал, как ванька-встанька, а нынче чуть что – валится, а вставать не спешит. Отказывается проявлять любую инициативу. Разве только сексуальную. Да и ту кое-как.

Философ Ортега без обиняков пишет о таком состоянии как о временном отупении:

«Взгляд мерцающий и мягкий едва отличает объекты, снисходительно одаривая их лаской, ни на одном из них подолгу не останавливаясь. При этом рот бывает слегка приоткрыт в неопределённой улыбке, постоянно играющей в уголках губ. Выражение лица, свойственное дурачкам, – отупелое».