Привидения живут на литорали. Книга вторая

Прижавшись маской к скале, я пытаюсь заглянуть в его квартиру. Делать это надо осторожно, так как загнанный в угол, не имея пути к отступлению, он может испуганно ринуться к выходу и сильно поранить резко расправленными колючками спинного и анального плавников. А края жаберных крышек у него остры, как бритва.

Но вместо ожидаемого безразличного «рыбьего» взгляда окуня, который исчез где-то в глубине, из округлого входа в расщелину, словно рука из рукава, оскалив зубы, высовывается мурена. По опыту знаю, что она просто пугает, но от неожиданности отшатываюсь, отплываю, чтобы рассмотреть её в подробностях. Теперь мне уж не забыть её бархатистое переливающееся угольно-чёрное тело в тонкой вуали ярко-жёлтых неправильных многоугольников.

О кровожадности мурен ходят самые нелепые слухи, частенько подобные писания появляются и в печати. Конечно, мурены не водорослями питаются, и на зоопланктоне им не прожить, существам с ангельским нравом такие зубы явно ни к чему, рыбьи, осьминожьи или лангустовые бифштексы, очевидно, не сходят с их стола, но на пловцов вряд ли они нападают без весомого повода. Во всяком случае, я не знаю ни одного человека, на которого мурена напала бы первой и беспричинно.

Молва об их неукротимой свирепости мне кажется сильно преувеличенной.

Я вообще противник распространённого мнения, основанного на суеверии, незнании или просто заурядной глупости, связанной с внешним видом животного; будь то лягушка, сыч, паук, акула или, как в данном случае – мурена, о вредоносности этих животных прямо-таки врождённой. Стоит ли приписывать им наши человеческие пороки или обвинять их в наших оплошностях, а то и во влиянии на судьбы отдельных индивидуумов?

Люди, долго общавшиеся с животными в естественной среде и хорошо изучившие их поведение, профессионалы или высокого класса любители никогда не разрешают себе пренебрежительно, высокомерно отзываться о животных. Не позволяют и панибратского отношения.

Вот, на мой взгляд, один из образцов широко растиражированных, отпущенных походя неверных отзывов о совершенно незнакомых авторам, судя по описанию, животных, а ведь так создаётся стереотип; о медузах – шары отъевшихся медуз, гнусные твари; о морских львах – не люблю этих ленивых животных; об акулах – вид и нрав у этих свирепых хищниц неприятный, видеть их неприятно, тупые и угрюмые, похожие на тюремных надзирателей… Какой набор уничижительных эпитетов!

После такой характеристики трудно остановить руку с палкой или камнем не то что взрослого дяди, но даже и ребёнка, поднятую на жабу, от которой бородавки или на любое змеевидное пресмыкающееся, оно, мол, ядовито и только и думает о том, кого бы укусить. Или вот стихи:

Мало вырастить сына,

посадить одно дерево,

уничтожить змею…

Деревья сажать надо, неплохо и сыновей растить, тем более что и делать их – исключительно приятное занятие… и понимаю, что про змею – скорее символ, метафора, в любом случае иносказание. Как-то я сомневаюсь в необходимости уничтожения змей.

Подобные не очень продуманные поэтические и прозаические строки бродят по изданиям. На одной странице звучат призывы к охране природы, а на другой заклинания уничтожать её представителей, имеющих несчастье обликом своим и поведением соответствовать устоявшимся канонам злобы и коварства…

И это в наше время всеобщей озабоченности тем, чтобы природа, где ещё можно, не превратилась в окружающую среду. Видимо, пора для начала хотя бы книги, посвящённые природе, редактировать не только словесникам, но и экологам…

УЧИТЕ ИХ ЯЗЫК

Увидев пловца на своей территории, мурена демонстрирует целый набор предупреждающих действий; она показывает свою голову, зубы, принимает угрожающую кобровидную позу, раскачиваясь, и то выдвигаясь из укрытия, то втягиваясь в него, показывает своё тело, увеличивается в размерах – вот какая я большая и страшная! При этом малюсенькие глазки недвусмысленно обещают пустить в ход весь арсенал средств защиты и нападения.

Такие манеры – суть правила подводного поведения, этикета, если хотите, и мурены вправе считать каждого, кто пришёл в гости, грамотным в этой области. Мало того, мурены настолько деликатны, что застигнутые врасплох, кажется, сами понимают свою оплошность, что не успели продемонстрировать угрожающие позы, и не вцепляются в руку или ногу (а им есть, чем вцепиться), а лишь высовываются где-нибудь рядом, и тут уж остаётся только быстро-быстро откланяться с извинениями.

Вообще, мне кажется, животные способны различать, охотятся на них или встреча случайна. Вполне вероятно, признаком случайности является отсутствие характерных поведенческих реакций охотника и отсутствие знакового запаха-аттрактанта, исходящего от потенциального врага.

Вот встреча с гадюкой. Собираю грибы по южной опушке небольшого леска, окаймляющего малоезжую лесную дорогу. Сквозь переплетение ветвей и травы замечаю свою же шерстяную перчатку серо-стального цвета, утерянную ещё весной, на тяге. Не повредив глаз, до неё никак не дотянуться, поэтому отворачиваюсь, просовываю руку и наугад пытаюсь нащупать потерю. Помню, мелькнула мысль, до чего ж перчатка похожа на свернувшуюся на припёке гадюку… Не успеваю додумать, как ощущаю холодный и довольно сильный тычок о тыльную сторону ладони. Я до сих пор помню его! Инстинктивно отдёргиваюсь и краем глаза успеваю заметить, как, эластично пронзая траву, гадюка уползает на другую сторону дороги. Вот так перчатка! Ну что ей стоило ужалить меня, нахала? А вот не ужалила. Была ещё пара подобных случаев.

Не надо их убивать.

Конечно, внезапно встретившись с гадюкой или раскачивающейся муреной (внезапно для себя, а не для них, в большинстве случаев гадюки, мурены, да и другие животные обнаруживают нас раньше) и благополучно удрав, хотя за вами никто и не думал гнаться, можно долго потом рассказывать, как она тебя… а ты её…

Но если превозмочь страх и не убежать, то ничего ужасного не произойдёт. Мурена, словно позируя, станет раскачиваться в полуметре от маски – ближе подплыть я не рисковал, но случайно сталкивался и тогда фотографируй или рассматривай её. Не надо только фамильярничать и испытывать терпение животного. Ведь даже и домашняя Мурка царапается, если не в меру надоесть ей своими ласками, посему – будьте вежливы.

И всё же однажды, а это было на запредельной для меня глубине около двенадцати метров, я торопился, и, видимо, причинил ей какое-то неудобство; мурена цапнула меня. Не могу сказать «укусила». Ни боли особой, ни раны не было; ткнулась носом, скорей всего ущипнула, предупреждая, – эй парень, повежливей, это мой дом! Но кровь выступила.

Случай этот запомнился тем, что мурена вежливо поставила меня на место, и тем, что моя кровь была странного зеленоватого оттенка. Только наверху, когда я стал рассматривать царапинку, и кровь вновь стала алой, я вспомнил, что на глубине уже нескольких метров красный цвет меняется на зелёный, лазоревый, и мне стало понятно, почему лазурно-зеленоватые попугаи, подстреленные мной в глубине, на поверхности становятся красными. Они такими и были, просто мы их видим зеленоватыми из-за физических особенностей цветопередачи на глубинах.

Из всех рыб мурены, вероятно, самые пластичные, им ничего не стоит завязаться узлом или восьмёркой, с лёгкостью горячего ножа, входящего в масло, протечь сквозь отверстие в несколько раз меньшее диаметра тела. Удерживать мурену в руках столь же бесполезное занятие, как и носить воду решетом. Поэтому, и потому, что они обитают в потаённых скалистых и коралловых укрытиях, мурены довольно редкие гостьи в траловых уловах.

Обычно к ним, как и к змеям, отношение брезгливо-опасливое: кто знает, что там на уме? Но мне нравятся и те, и другие: красотой, грацией, независимостью…

Мурен характеризуют как коварных рыб, от которых неизвестно чего ждать. На чём основано такое мнение не знаю, но то, что они свободолюбивы и готовы совсем не по-рыбьи отстаивать свою жизнь лицом к опасности, какой бы она ни была, это точно,

Известен случай, когда приличных размеров мурена, пойманная на крючок, не освободившись после многочисленных усилий от коварного железа, сообразила, что источник беды – рыбак, тащивший её по песку подальше от воды. Оставив безуспешные попытки освободиться, она, с крючком в пасти, бросилась на обидчика, заставив того обратиться в бегство.

ПОЙМАТЬ МУРЕНУ

Даже в небольших лужицах, в потаённых отнорках, во всех выемках, хоть и заполненных водой, но со всех сторон окружённых раскалёнными камнями, нередко можно встретить мурен. Они то ли не успели вовремя отступить с отливом, то ли намеренно остались сторожить удобную квартиру. Здесь же, рядом с ними, ждут прилива некоторые ракообразные, молодь ежей, мелкие коралловые рыбки, неведомо зачем заплывшие сюда.

Однажды мы со Славой Мирошниковым застали мурену в небольшой луже, оставшейся после отлива. Мурена была очень красивой раскраски, такого вида ещё никто не привозил в институтский музей, и мы решили её поймать. У нас не было других орудий лова кроме двух капроновых сеток-авосек, их-то мы и ставили попеременно перед муреной; по мере того, как она выскальзывала из одной, наготове была вторая. Мурена шутя проходила сквозь слишком крупную ячею, и попытки запутать её не удавались.

Мы хотели уж было бросить безуспешный лов, как вдруг мурена, которой наша забава надоела ещё больше, развернулась в обратную сторону, скользнула мимо моей руки, выбралась на край лужи и целенаправленно двинулась к Славе, распутывавшему авоськи. Он отшвырнул её ластом в лужу, но мурена не смутилась. Снова и снова со смелостью обречённого делала она выпады против несколько побледневшего рыболова, не обращая на меня никакого внимания. Мы оставили её в покое, и тут только догадались, что, вероятно, не Слава был ей нужен, а ближайший проход к морю.

Помните детскую игру в «Опанаса»? Да вы поди ж и не знаете про такую? Кому-нибудь завязывают глаза, заставляют несколько раз перекрутиться, чтобы он потерял ориентировку… «Опанас, Опанас, лови мух, а не нас!»

Как-то, найдя несколько больших красивых раковин лямбиса, я уселся на крупногалечном пляжике и принялся их чистить. Большие куски мяса моллюсков я бросал метров на пять в воду, там в громадном скате большегрузного автомобиля жила моя знакомая мурена, её-то я и подкармливал. Просыпавшиеся крошки и сок протекали между валунов, где доставались на обед мурёнышам размером с карандаш; десятки их сновали возле моих рук. Бросил я и им кусок побольше, и стал наблюдать, что они станут с ним делать?

От моего нежданного подарка те так возбудились, что стали собираться к дару со всей акватории микробухты, куда успел дойти запах. Откусить кусок для заглота им не удавалось, так как мясо моллюска довольно плотное, силёнок-то у них маловато, сколько ни мотай головой, ничего не получается. И тогда, вцепившись в мясо, они как по команде стали завязываться узлом с хвоста, скользить им по телу, упираться в мясо – больше-то нечем! – стараясь оторвать свою пайку. Дальше узел проскакивал через голову, добычу, товарищей, распускался, но с хвоста мгновенно завязывался другой, и всё повторялось сначала в калейдоскопической быстроте, пока от добычи ничего не осталось.

Вычищенную раковину я положил в воду на промывку. В ней, в самых завитках, ещё что-то оставалось, и некоторые мурёныши тут же забрались внутрь. Тогда я взял раковину с ними и с водой и, перекрутив по оси в горизонтальной плоскости как в игре в «Опанаса», отнёс выше по пляжу. Некоторое время интенсивное выедание внутренностей продолжалось, но тропическое солнце очень быстро разогрело воду, и тут уж не до еды. То один, то другой обжора высовывается из раковины и даже пытается выползти из неё, но куда? Камни не только горячей воды, но еще и сухие – спасения нет нигде. Море в двух метрах, но к нему не добраться. Наиболее отчаянные, обезумев от кипятка ванны-раковины, выскакивают на пляжную сковородку и, встав чуть ли не дыбом на хвосте, снова скрываются в раковине, ныряя в нестерпимо горячую воду…

Охлаждая камни, поливаю окрестности раковины свежей водой, причем, выше по склону поливаю изобильно, даже с лужицами на плоских камнях, а ниже чуть-чуть смачиваю, прокладывая мокрую дорожку к спасительному морю. Этого оказывается достаточным, ручеёк из дюжины рыбёшек мгновенно вытекает из устья раковины, устремляется вниз по склону и, ещё не достигнув воды, просачивается между валунами в спасительную влагу, а там и в море. Мне не удается «запудрить» им голову, лишить ориентировки; ни один не полез вверх, хотя там было значительно влажнее. Соображают!

МУРЕНЫ И ИХ КОММЕНСАЛЫ

Мурены – ночные животные, и днём не охотятся. Не с этой ли чертой жизни связана их миролюбивость при встрече с пловцами? Рядом с укрытием мурены можно встретить беспечно плавающими самых различных рыб, многие из которых ночью пойдут ей на ужин, но осьминогов – лакомства мурен – пока не видно. Да их и заметить-то трудно, так умело они маскируются, прячась в щелях. Лакомство лакомством, но приличных размеров осьминог не только может дать достойный отпор, но и умять саму мурену. Конечно, если мурене удается ухватить его сзади, не со стороны ног, тогда путь осьминогу один – ей в желудок. А вот если они сошлись голова к голове, одолеть может и осьминог. Он ухитряется раздуться настолько, что, орудуя клювом и ногами, упакует и метровую хищницу в своём безразмерном желудке, как бы та ни пыталась освободиться от него, сталкивая единственно возможным способом – узлом завязанного тела.

Я охотился в окрестностях Адена – местах довольно освоенных поколениями любителей подводных приключений. Но это днём, а вечером на закате появлялись совсем другие обитатели, их то я и ожидал. И дождался. На скалах, то тут то там, не спеша стали возникать лангусты. Это происходило не только бесшумно – это естественно, какой шум под водой, но и настолько незаметно, что казалось, лангусты не выползают из своих дневных убежищ, а таинственно и необъяснимо метафизируются из ничего, как кролики и голуби из шляпы фокусника.

Приметив наиболее аппетитного, я прицелился, выстрелил, и добыча, сбитая с камня, бессильно кувыркаясь, стала опускаться на дно. Подтягивая гарпун для перезарядки, пришлось на мгновение отвлечься. А когда я снова обратил взор на место падения добычи, ничего не увидел. Всего-то глубины метра два, и спрятаться негде в небольшой выемке, поросшей мелкими водорослями… Куда упал лангуст? И конкурентов не видно. Что за чудеса, куда он мог деться? Я начал детально, чуть ли не по сантиметру, осматривать дно.

Ничего, кроме останков чьего-то пиршества – обломков двух усов лангуста. Я бы так и оставил попытки найти свою добычу, если бы эти обломки вдруг не зашевелились и не поползли в сторону ближайшей щели. Пришлось нырнуть, чтобы подробней разглядеть чудо природы – самодвижущиеся усы. И лишь вплотную приблизив маску к усам, я увидел, что весь лангуст был объят растянувшимися междуножными перепонками осьминога, и в то время, как часть ног работала над дальнейшим перемещением жертвы в желудок, остальные споро уносили головоногого в укрытие…

Я оплываю испещрённый полостями камень и примечаю ципрею тигрис, лежащую совершенно открыто, даже не задрапировавшуюся мантией. Удивившись, что её никто не нашёл раньше меня, ныряю за ней, протягиваю руку. В маске обзор сужается, да я признаться и не мог видеть ничего другого, кроме прекрасного моллюска, но что-то заставляет поднять голову. Сразу же за ципреей, из-под основания камня, чуть ли не на полметра высунулась и не спускает с меня взгляда мурена мраморно-леопардовой окраски и толщиной с бедро взрослого человека. На самом-то деле она тоньше, просто пугая меня увеличивается в объёме, раздувается. Забыв о ципрее, притормаживаю: как же поступить? Но, пугнув меня, мурена не собирается бросаться в погоню, а, покачавшись немного, прячется в расщелине и пристально смотрит оттуда, как сова из дупла, немигающими глазами. Мне и хочется и колется; решаюсь, ныряю и, держась как можно дальше от мурены, вытягиваю руку, цапаю тигриса и снова наверх.

Вот благоприятный случай познакомиться поближе, сам идёт в руки. Набрав побольше воздуха, опять отправляюсь под воду. Рот мурены полуоткрыт, и на фоне шиловидных, несколько загнутых внутрь зубов я примечаю некое шевеление. Что-то полупрозрачное мелькнуло между ними и скрылось. Мурена ещё шире раскрыла пасть, чуть подвинулась ко мне, попав головой на освещённое место, и тут же из её рта облачком пара выплыла креветка и повисла рядом. Стали хорошо видны её более тёмные внутренние органы, конвейерная пульсация жабр; словно сомневаясь, что же делать дальше, креветка посеменила приопущенными паучьими ножками, развернулась, показав мне веерок хвоста и, плавно приспустившись на голову мурены, лёгкими касаниями посунулась по её телу вдоль спинного плавника, скрывшись в темноте пещеры.

Как загипнотизированная, мурена медленно закрыла рот, стряхнула оцепенение и стала снова выдвигаться мне навстречу. Я понял, что помешал креветке провести до конца процедуру очистки тела мурены и полости рта, и что пора откланиваться.

Целое семейство креветок, так же, как и рыб, освоили функцию «чистильщиков», без всякого опасения бесцеремонно ползая по телу рыб, нуждающихся в избавлении кожи от паразитов и отмирающего эпителия. При выполнении этих гигиенических процедур они смело забираются даже в услужливо распахнутую пасть для очистки зубов и полости рта.

Есть сведения, что некоторые крупные рыбы, в том числе и мурены, просто не могут существовать без таких добровольных санитаров. Каким образом происходит заключение договора, кто первым проявляет инициативу, пока не очень ясно.

Такие симбиотические пары рыба – креветка есть и среди других видов этих животных. В Мукалле, где я практически каждый день мог посвятить себя морю, рядом с «моей» бухтой за небольшим мыском располагалось довольно обширное песчаное мелководье. Оно не интересовало меня, и я почти всегда старался проскочить его, не очень приглядываясь к серым и невзрачным обитателям этой водной пустыни.

Как всегда, помог случай. Я уронил нож, и он упал рядом с небольшой норкой в песке. Глубина небольшая, нож никуда не убежит. Присматриваюсь – из норки показывается креветка, сложенными вместе клешнями (словно держит их в муфте) толкающая перед собой горстку песка. Ну, прямо микробульдозер! Я и глазом не успел моргнуть, как она развернулась, исчезла в норке и снова появилась с такой же порцией.

Рядом, прямо на пороге этого дома лежал и хозяин – бычок. Такое у них разделение труда и обязанностей: подслеповатая креветка следит за состоянием квартиры и неустанно «прибирается» в ней, бычок сторожит вход, охотится, предупреждает креветку об опасности и обеспечивает кормом. Много ли ей надо? А крох с обеденного стола хозяина хватает и уборщице.

Правомерно было бы такое разделение труда между самкой и самцом бычков, но природа придумала именно так. «Уборщиц» содержат как самки, так и самцы.

В дальнейшем я не однажды проплывал над их общим домом и всегда наблюдал одну и ту же картину: бычок на стрёме, креветка – вся в делах, хозяйничает.

Однако не одни мурены облюбовали полую скалу, рядом из расщелины торчат усы скальных лангустов. Подобно всем ракам в случае опасности они пятятся назад, пряча тело в укрытие, тревожно шевелят усами, издавая при этом резкий скрип давно не смазываемых дверных петель. Ну как не подёргать такие усы? Дёргаю, конечно. Но почему удерживаются от нападения мурены? Сколько раз я видел их мирно сидящими друг возле друга! Видимо, по каким-то признакам лангусты знают о том, что мурены сыты и никого не тронут.

Завеса водорослей выстилается то в одну, то в другую сторону и последовательно открывает-скрывает небольшое отверстие, рука хоть и с трудом, но протиснется. Оно неглубокое, по всей его ширине, перекрывая вход, простирается какая-то пленка, усыпанная по перламутрово-лиловому полю синими и коричневыми с белым звёздочками-пятнышками. Плёнка сжимается и расширяется, звёздочки пульсируют, переливаются, бледнеют, почти исчезают и снова ярко вспыхивают. Озадаченный, с разных сторон оглядывая камень, пытаюсь уразуметь, что бы это могло быть?

Трогаю это «нечто» пинцетом, оно на первых порах сжимается настолько, что становятся видны боковые стенки укрытия и простирающееся в нём в обе стороны явно живое существо. Затем «нечто», пугая меня, раздувается, выпучиваясь из отверстия, но долго находиться в таком состоянии, видимо, не может и снова сникает, как проколотый воздушный шарик…

Оставлять непознанным столь интересное животное не в моих обычаях. На правой руке у меня всегда перчатка, ею я и вцепляюсь в эту штуковину, чувствуя мягкую и в тоже время упруго-скользкую поверхность. Левой рукой и ногами изо всех сил упираюсь в камень, пытаюсь вытянуть удивившее меня существо. Мы оба пыжимся, кто кого… Ума не приложу, чем оно там может держаться!? Наконец чувствую маленькое послабление, существо поддаётся, подаётся настолько, что я вцепляюсь и левой рукой.

Не знаю, чем бы кончилось наше единоборство, если бы всё происходило на глубине, но я стоял на камне, и только руки и ноги находились в воде, поэтому очередная волна, навалившись всей тяжестью, помогла мне. Существо вдруг сдалось, прекратило борьбу, обмякло, и, как морковка из грядки, выдернулось из убежища. Не ожидая внезапной подмоги от моря, я потерял равновесие и повалился на спину, успев заметить, что держу в руке мурену, извивающуюся с намерением, куда бы половчей вцепиться. Я тут же разжимаю пальцы, и она по инерции улетает неведомо куда.

Потрясённая таким наглым обращением, мурена, вероятно, успела предупредить остальных, – спасайтесь, наших бьют!

Из-под камня вдруг поползли, оглядываясь на меня, ещё несколько мурен различных размеров и расцветок. Отплыв немного в сторону, они останавливались и снизу вверх вопросительно разглядывали меня: убегать дальше или опасность миновала? Очень уж им не хотелось покидать насиженное местечко!

Мурены – неважные пловцы и не образуют стай. Чем старше мурена, тем больше ей по нраву одиночество в отдельном убежище где-нибудь среди камней, в подводных гротах, в полостях у основания кораллового рифа, в выброшенных человеком трубах, автомобильных скатах, банках, коробках… В некоторых очень уж удобных для жилья и вместительных укрытиях они собираются вместе, но это не стая, так как стая характеризуется единством поведения составляющих её особей, их одноразмерностью, неразделимостью в любых ситуациях. Мурены же в случае необходимости сменить место не плывут, а проскальзывают, просачиваются по-змеиному между подводных препятствий. Застигнутая на открытом месте мурена не скрывается, а останавливается и выжидающе смотрит на преследователя, упреждая его действия. Увидев её прямой и не обещающий ничего хорошего взгляд, желание преследовать как-то само собой исчезает…

Возможно, камень, лежавший на стыке течений, был не только общежитием различных видов и размеров мурен, но и служил местом, откуда удобнее всего нападать на проплывающих мимо рыб. Вероятно, поэтому они и не торопились уплыть подальше.

Сами мурены не являются объектом специализированного промысла или даже любительского рыболовства, хотя по некоторым данным их мясо довольно приятно на вкус. Дело в том, что в уловах наших судов они практически отсутствуют, так как живут в скалисто-коралловых биотопах где мы не тралим; а население прибрежных стран северо-западной части Индийского океана исповедует в основном мусульманскую религию, запрещающую употреблять в пищу не только свинину, но и мясо рыб, не покрытых чешуёй.

СОВМЕСТНАЯ ОХОТА

Скажите откровенно, часто ли вам доводилось плавать вечером, тем более ночью в незнакомом месте, испытывали ли вы при этом как днём желание нырнуть и побродить среди коряг и водорослей? Если доводилось, то вы поймёте моё состояние, ту вроде бы беспричинную жуть, как ночью на кладбище, которая наваливается отовсюду, и хочется непременно оглянуться, и со всех сторон ожидаешь неведомой напасти и всякая чертовщина лезет в голову.

Оставив на песке полиэтилен с фотоаппаратурой и переборов в себе оторопь, вползаю в воду, на всякий случай, сам не знаю какой, достаю нож. Я спешу, помня, как скоротечны тропические сумерки. Заходящее солнце даёт мало света и на земле, а мне очень хочется на прощание заглянуть к муренам, возможно, удастся подсмотреть, как они охотятся.

Против ожидания, вероятно оттого, что присмиревший океан не взвеивал со дна песок, а дневная муть осела, под водой оказалось гораздо светлей и виделось, к моему удивлению, дальше, чем днём. Мимо меня проплывали стайки каталуфов – мелких плоских рыбёшек, обитающих в пелагиали где-то за рифом; днём их здесь я не видел. Сейчас они собирались в клубок, прижимались к выемкам и, вяло пошевеливая плавниками, зависали в воде. Я узнавал памятные по дневному посещению камни и коралловые массивы. Вот в зыбистой подводной дали уже затемнел камень с муренами, как вдруг странная, плохо различимая на фоне дна, словно бы двухголовая и горбатая рыба, явно кравшаяся меж камнями, привлекла моё внимание. Я нырнул и пригляделся, пытаясь определить этого сумеречного монстра, одновременно поражаясь мертвенности, затаённости пейзажа, не оживляемого причудливыми силуэтами разноцветных рыб. Они куда-то попрятались, а вместо них появились другие. Крупные летринусы промелькнули рядом, а вдали проплывали ещё какие-то сизоватые тени, неопределимые на таком расстоянии.