Озябший ангел

Дверь открылась. Капитан подтолкнул Вовку к начальнику. Набатов выбрался из-за стола и пошёл мальчишке навстречу.

– Ну, здравствуй, Владимир. Как поживаешь?

– Здравствуйте, Юрий Иванович. Живу, как все.

– Понятно. Присаживайтесь, – жестом пригласил он всех к столу. – Володя, лейтенант Заплатин в двух словах обрисовал нам ситуацию. Но хотелось бы всё услышать из первых уст и по ходу дела уточнить кое-какие детали. Так что рассказывай свою историю заново.

Вовка обстоятельно рассказал о своей встрече с бандитами, об их приметах, о том, как Жакан принял его за сумасшедшего. Затем он так же подробно описал историю Надежды и её наблюдения.

– Всё ясно, – сказал майор. – Из всего этого можно сделать, по крайней мере, один важный вывод: преступники в своей среде примерно одного статуса и друг другу не подчинены. Я чувствую, что на мелкий грабёж они вышли по необходимости. И явно не это привело их в блокадный город. Главный их интерес в чём-то другом. Но в чём? Как думаете?

– Тухлого, например, всегда интересовали большие деньги. А если их нет, то вещи или услуги, которые стоят таких денег, – сказал Костров.

– Логично, – одобрил его умозаключение Набатов. – Вот если бы ещё нам понять, что за фрукт этот Жакан? Тот факт, что он точно определил психологическое состояние Володи, говорит о его отменном чутье. С такой интуицией всякой чепухой не занимаются. Чувствую, противник нынче у нас серьёзный.

– Да и кличка у него нешуточная, – заметил капитан. – Будто намёк на его практику решать проблемы с помощью оружия.

– Не исключено, – сказал Набатов. – По этому типу нам нужно сегодня же сделать запрос в Центральный архив. Вдруг там на него что-нибудь есть? Ещё имеются соображения?

– Имеются, – ответил лейтенант. – Можно предположить, что они чего-то ждут или кого-то ищут.

– Хорошая мысль, – похвалил его начальник милиции. – Мелкий грабёж неплохо вписывается в эту версию. Она всё объясняет. А теперь, коллеги, за дело. Вы, капитан, сходите в архив, найдите там дело Тухватуллина, и с ним – ко мне: наметим план действий. А вы, лейтенант, идите к себе в кабинет и с помощью Владимира составьте подробнейшие словесные портреты обоих фигурантов дела. У него глаз острый, уже проверено. Очень многое зависит от правильной постановки вопросов. Обсудите с ним каждый элемент их поведения, походки, каждую деталь их внешности и прочее. С результатами вашей работы тоже ко мне. Мы сличим их с реальной характеристикой, по крайней мере, известного нам рецидивиста и, может быть, дополним её.

– Володя, пока ты работаешь с Заплатиным, тебе принесут фотографию Тухлого на опознание, – внимательно посмотри на неё. Надо удостовериться, на правильном ли мы пути или это совпадение?

– Понятно, – ответил мальчик.

Начальник милиции поднялся, подошёл к мальчишке, положил руку ему на плечо.

– И вот ещё что, Володя. На всякий случай предупреждаю тебя: ты – парень деятельный, инициативный и даже, можно сказать, везучий. Но если ты нечаянно встретишь кого-нибудь из этих бандитов, сам ничего не предпринимай. Мой телефон не изменился, звони. Нет меня на месте – есть дежурный. Ты понял?

– Конечно.

– Ну и хорошо, – сказал Набатов. – За ценные сведения тебе спасибо. Поработай ещё с лейтенантом и можешь быть свободным. Товарищи офицеры!

Все встали. Майор подал Вовке руку.

– Ну, будь здоров!

– До свидания.

О том, что началось наступление наших войск под Москвой, Вовка узнал в очереди. Кто принёс эту новость, он не видел. Но волшебство этого известия он ощутил на себе. Из-за мороза в магазине было битком набито народу. Тишину нарушали только кашель, шмыганье носов, притопывание и стук ножа продавца о разделочную доску. Куда не глянь – везде сгорбленные спины, угрюмые лица, потухшие глаза. И вдруг очередь взбудоражилась, закрестилась, подобрела. Новость, едва долетев до человека, мгновенно меняла его. Люди, словно просыпались от долгого мучительного сна. Они удивлённо озирались, выпрямлялись, оживали. Со всех сторон слышались возгласы: «Немцы под Москвой отступают! Ну, наконец-то! Вот радость! Теперь-то всё переменится!» И в каждом таком восклицании – надежда. Люди обнимались, плакали.

Вовка – человек, в общем-то, терпеливый, но в этот раз даже он еле-еле выстоял очередь до конца. «Я тут стою и радуюсь себе один, а мои друзья об этом, скорей всего, совсем ничего не знают, – думал он. – Этого же нельзя не знать!» Он пришёл домой. С наслаждением понюхал хлеб, спрятал его в небольшой керамический горшочек. И решил сначала сходить в мастерскую, а уж потом ещё куда-нибудь.

И только он вышел из подъезда, как тут же встретился с тётей Клавой.

– Здравствуйте, – подошёл он к ней.

– Здравствуй, – ответила она. И, не давая ему вставить и слова, сказала: – Слушай, Вова, ты бы заглянул к старикам, а? Николай Павлович сегодня упал. Да и вообще они оба захандрили. Надо бы растормошить их. Сходишь?

– Конечно. Я как раз и шёл к вам.

– Вот молодец. А я в больницу, и потом сразу в ночную смену на завод. Ну, пока, – сказала она и пошла дальше.

– Тётя Клава! – окликнул её Вовка.

– Да-а? – приостановилась она.

– Наши под Москвой немцев разгромили!

– Ух, ты! Вот это новость. Спасибо! – крикнула она. – Это здорово!

И заторопилась в больницу. Мальчик в раздумье остановился: «Мне так хотелось порадовать их в Новый год. Но до него ещё дожить надо. Да и Николаю Павловичу сейчас плохо. Значит, сейчас и надо нести». Вовка вернулся домой, достал из тумбочки одну из шоколадок, вдохнул её запах. Голова слегка закружилась. Он грустно улыбнулся, положил шоколадную плитку в карман и отправился в мастерскую. Там ему обрадовались, как родному.

– Вова, неужели ты? – воскликнул Николай Павлович, садясь на койке.

– А что, похож на деда Мороза? – пошутил мальчик. – Здравствуйте.

Обитатели мастерской ответили ему. Он снял фуфайку, прислушался: радио выключено. Понял, не знают. Держать такую новость в себе выше всяких сил. И, не умея скрыть радость, он громко спросил:

– А вы знаете, что Красная Армия начала наступление под Москвой?

Все на какое-то мгновение замерли. Олег Павлович, боясь ошибки, недоверчиво спросил:

– Вова, ты ничего не путаешь?

– Не путаю. Об этом все говорят. Войска Западного фронта перешли в наступление.

– Ура! – воскликнула Светлана и, схватив Федьку в охапку, крепко прижала его к себе. – Это же настоящий праздник.

– Вот бы и у нас начали наступление, – умоляюще сложив на груди руки, прошептала Зайтуна.

– Боже мой! Какое же это счастье, – облегчённо вздохнул Николай Павлович. – Я уже и не чаял дождаться его. Брат, иди-ка, обнимемся.

Ещё не утихло радостное оживление, как Вовка вытащил из кармана шоколадную плитку и, подняв её над головой, сказал:

– А это вам к празднику.

Последовала ещё одна немая сцена всеобщего удивления. А он отдал шоколад Светлане и, подойдя к радио, включил его. Зазвучала мощная симфоническая музыка. Тогда он наполовину приглушил её и пошёл поздороваться со стариками. Мимоходом взглянул на малышей. Те уже были под шоколадным гипнозом. Они, сгрудившись у прикроватной тумбочки Светланы, неотрывно смотрели на это редчайшее по нынешним временам чудо.

– Проходи-проходи, – Николай Павлович, поманил мальчика к себе. – Ты-то мне и нужен. Я тебя очень жду.

Олег Павлович вышел навстречу Вовке и, пожимая ему руку, сказал:

– Ну, ты умеешь удивить. Молодец. Пойду к радио поближе, хочу это сообщение своими ушами услышать. До сих пор не верю.

Вова подошёл к постели Николая Павловича. Поздоровался. Сел возле него на табурет.

– Как здорово, что ты пришёл, – сказал Николай Павлович. – Ты стихи Ольги Берггольц слушаешь по радио?

– Когда есть время, слушаю. Они мне нравятся, – ответил мальчик.

– Я так и думал. Тебе не могут не нравиться стихи. Рад, что не ошибся. Мне тоже захотелось выказать свои чувства городу. И как раз сегодня я закончил единственное в своей жизни стихотворение. Позволь мне прочесть его тебе?

– Конечно. Но, может быть, вы его для всех прочитаете?

– Все наши его уже слышали.

– Ну, хорошо, – сказал Вовка. – Я готов.

И Николай Павлович негромко, но с чувством прочёл:

Ленинграду

История твоя, о град благословенный!

Вновь обжигает нас как леденящий дождь.

Нам жить одной судьбой лишь несколько мгновений,

А ты опять от нас великой жертвы ждёшь.

Ты помнишь многое, опальная столица:

И гордый блеск побед, и торжество стихий,

Монаршьи милости безжалостной десницы,

И ярость мятежей, и сладость литургий.

Гражданскую войну ты помнишь и блокаду,

Разруху и нужду, и слёзы юных вдов,

И тот недолгий мир… И снова канонада

Тревожит чуткий слух усталых фивских львов.

И стаи черных дней, круги свои сужая,

Задумчиво кружат над судьбами людей,

Там среди них и смерть. Её не замечают:

Похожи на неё все нынче до ногтей.

И радостна она, что стужа, мрак в квартирах,

Что голод, как паук, лишает жертвы сил,

Что рушатся дома, и кладбища всё шире,

И павших перечесть не хватит и чернил.

Но страха нет почти. Горит в буржуйках мебель.

И делим тщательно голодный свой паёк.

И ставим чайники. А ночью – сны о хлебе.

С утра же – вновь борьба за каждый свой денёк.

Но и за жизнь других… Что может быть дороже?

Ведь милосердие непросто сохранить.

Согреть чужую жизнь – благоволенье Божье,

Но как же трудно всем ходить, жалеть, любить…

Вдруг проявилось всё: и жертвенность, и низость.

Поступки каждого распознаны войной.

Но не сдадимся мы! Я знаю. Я предвижу

День торжества, о милый город мой.

Окончив читать стих, он спросил Вовку:

– Ну как, получилось?

– Получилось, – ответил тот. – Мне тоже хлебушек снится.

– Ну и хорошо, – ответил Николай Павлович. – Для меня это важно. Я шестьдесят три года прожил в этом городе, и только сейчас почувствовал, как же он мне дорог. И захотелось высказать ему это. Володя, я сделал три экземпляра этого стиха. Глядишь, какой-нибудь из них, да и дойдёт до печати. Один экземпляр, если ты не возражаешь, я отдам тебе.

– Хорошо, Николай Павлович. Я сохраню его, если жив буду.

– Будешь. Обязательно, будешь. Ты ещё и жить-то по-настоящему не начал, – твёрдо сказал Николай Павлович. И протянул Вовке исписанный листок бумаги. – Вот он. А в уголке там фамилия, дата и прочее, если вдруг понадобится.

Вовка свернул листок и сунул его во внутренний карман пиджака.

– У меня не пропадёт.

– Да, – спохватился Николай Павлович. – Вот эта книжка, что лежит на подоконнике, тоже теперь твоя. Дарю. Я её уже наизусть знаю.

– История России?! – воскликнул Вовка. – А я как раз хотел попросить её у вас почитать. Ну, спасибо.

– Пожалуйста. Читай. Очень полезная вещь.

– Чай готов! – объявила Светлана. – Все за стол.

– Мне чего-то нехорошо, – сказал Николай Павлович. – Вдруг такая усталость навалилась. Вова, налей мне полкружечки. Я здесь попью.

– Конечно.

Мальчик принёс ему чай и дольку шоколадки. Николай Павлович отхлебнул глоток, откусил шоколада.

– Настоящий. Хоро-шо-о-о, – сказал он. – Удачный сегодня день… Ты тоже иди, попей, а потом ещё поговорим.

Остальные уже сидели за столом. Каждый получил по шоколадному квадратику и кружке чая. Стали пить. Вовка подумал, что дети тут же проглотят свои плиточки, но ошибся. Они откололи по крохотному кусочку шоколадки и, как взрослые стали смаковать их, а остатки спрятали в спичечные коробки.

И тут в городе взорвался первый артиллерийский снаряд. Чуть спустя послышался отдалённый, похожий на ленивый басовитый лай, звук артиллерийских выстрелов. С дребезгом, коротким как стон, ударилась о пол кружка Николая Павловича. Алия встала и пошла к нему. Подняла кружку.

– Дядя Коля… Мама! – растерянно вскрикнула она.

– Коля? – встревожено привстал его брат и тут же сел. – Значит, ушёл. Первым ушёл. Эх, Коля, Коля, а ещё меня стыдил.

Вовка поднялся и подошёл к Николаю Павловичу. Тот сидел, опёршись о спинку кровати. Глаза его были по-детски ясны, спокойны, нижняя губа испачкана в шоколаде.

– Олег Павлович, что будем делать? – спросила Зайтуна. – Может быть, пока Вова у нас, попробуем перенести Николая Павловича в сарайчик на одеяле?

– Да. Надо, – тяжело вздохнул он. – Давайте одеваться. Перенесём его, а там уж будем искать возможность похоронить.

Вовка сидел дома, читал историю и удивлялся. Почему, изучая этот предмет в школе, он был так не любопытен. Оказывается, очень и очень многое прошло мимо его сознания? Например, он обнаружил, что не было ни одной войны с участием России, где бы ни проявилось военное дарование сразу нескольких её полководцев. А значит, и в этой войне проявится.

Дверь в квартиру распахнулась. Прихрамывая на обе ноги, вбежала соседка тётя Валя. Её широкое опухшее лицо было бледнее, чем обычно, зрачки дико расширены.

– Вова, помоги! – вскричала она. – У меня ничего не выходит.

– Что случилось? – встревожился мальчик.

– Дедушка захотел проститься с Настей, а когда она обняла его, он умер. И руки так сцепил, что не вытащить её. Сил нет. Задохнётся скоро.

Вовка бросился на выручку. Пятилетняя Настя, накрепко обвитая руками деда и прижатая к его груди, стояла у кушетки и тихо плакала. Дед Никита лежал на спине, левым боком к стене. Его правое предплечье было намертво зажато кистью левой руки. Мальчик попытался приподнять его левую руку – безуспешно. Тогда он, предложил женщине:

– Тётя Валя, вы тяните вверх сразу обе руки деда, а я буду поднимать его правый локоть.

Соседка встала у изголовья деда, взяла его руки в замок, а Вовка ухватился за его локоть. Преодолевая невероятное сопротивление судорожно сжатых мышц умершего, они с трудом приподняли его руки. Высвобожденная Настя сползла на пол, облегчённо заплакала.

– Мама, я его так любила, а он меня задушить хотел…

– Нет-нет, миленькая, дедушка тебя тоже очень любил, – ответила ей мать. Она подняла её с пола, села на стул, обняла. – Просто, когда он умирал, ему вдруг сделалось так больно, что он сжался весь и нечаянно прижал тебя. Ты, доченька, на него не обижайся. Лучше пожалей дедушку. Хорошо?

– Хорошо, – согласилась Настя.

– Спасибо тебе, Вова. Уж очень я испугалась, – сказала соседка.

– Да чего там, – ответил мальчик. – Дело житейское. Жаль деда. Ну, я пойду, тёть Валя?

– Иди, Вова, иди. Спасибо.

Мальчик пришёл домой, задумался. Жизнь всё трудней и трудней становится. До Нового года ещё целых двадцать два дня. Всем ли моим знакомым удастся дожить до него? И что изменится в новогоднюю ночь? Трудно себе представить. А ведь пора уже мне проведать и Галинку, и тётю Тоню с детьми. А что, если и они до крайней нужды дошли? Нет, всё решено. Отнесу им по шоколадке сейчас.

Через час с четвертью Вовка постучал в комнатку Хачёвых. Послышалось стариковское шарканье ног. Отворила дверь… Галя. Она была в пальто, тёплом платке и в валенках. Лицо бледно-серое, нос припухший.

– Привет, Галка! Что, болеешь?

– Привет. Я не болею. Ослабла немного. А вот мама болеет. Проходи, – сказала она.

Вовка прошёл, сел на табурет, стоящий у стола. Галина расположилась на стуле.

– Мать в больнице?

– Дома. За ширмой вон лежит, спит почти все время.

– Ну, а вообще, как дела? – спросил Вовка.

– Плохо, – ответила девочка. – Извещение на Саньку пришло: пропал без вести где-то под Тулой. Что с ним: жив или убит, неизвестно.

– Это недалеко от Москвы, – заметил Вовка. – Ты слышала, как раз там наши и начали наступление?

– Да, слышала, – скучным, безразличным тоном ответила девочка. – Только мы с мамой вряд ли выживем. Нам на двоих выдают теперь всего двести пятьдесят граммов хлеба.

– Выживете, вот увидишь, – твёрдо сказал Вовка. – Скоро всё изменится. На Ладоге уже Ледовую трассу проложили. Лёд – сантиметров двадцать. И ещё говорят, новую дорогу по лесу в обход Тихвина сделали. Так что продуктов скоро навезут – только лопай.

Галина улыбнулась.

– Ну и болтун ты, Вовка.

– Я болтун?

– Угу, – кивнула девочка.

– А если я тебе шоколадку дам, поверишь?

– Поверю, – не задумываясь, ответила она.

Паренёк сунул руку в карман и вынул из него завёрнутую в бумагу плитку.

– Держи, – нарочито равнодушным тоном сказал он. И положил её на стол перед девочкой.

Та, подозрительно поглядывая на Вовку, стала неспешно, одним пальчиком отгибать края бумаги. Показалась упаковка шоколада. Тонкие брови Галины изумлённо приподнялись. Она взяла плитку, внимательно осмотрела её, понюхала. И все же не поверила. Отклеила краешек упаковки, пару секунд помедлила и, уже не сдерживаясь, в три секунды распаковала плитку.

– Настоящая? – Она изумлённо посмотрела на него.

– А ты что ожидала увидеть?

– То, что сейчас продают: из патоки, кофейной гущи и жжёного сахара. А это… самый настоящий шоколад! Просто фантастика.

– Ну, убедилась, что я не болтун?

– А где ты взял его?

– Не бойся, не украл. Меня один хороший человек угостил, учёный. Это тебе с матерью.

– Ну, ты, Вовка, и подарки делаешь. Щедр, извини, как сумасшедший. Будто цены ему не знаешь, – кивнула она на шоколад.

– А мне и не надо её знать. Я знаю цену дружбе. И этого довольно.

– Спасибо, Вова. Таких дорогих подарков мне никто раньше не дарил. Кроме этих валенок, конечно, – приподняла она ногу. – И я буду помнить об этом всегда, даже не сомневайся.

– Да ладно тебе, – засмущался Вовка. – Ты, главное, верь, что скоро всё-всё изменится. Ведь наши войска бьют фашистов не только под Москвой, но и под Тихвином. Мне это солдаты говорили. Так что скоро всё наладится. Вот увидишь.

– Я и не знала, что ты такой оптимист, – сказала Галя.

– Теперь знай, – усмехнулся Вовка. – Слушай, Галка, а ты не хочешь сходить со мною к Чарским? Я уже как-то рассказывал тебе про них.

– Это там, где двое малышей: Санька и Анька?

– Точно. Значит, помнишь. Они славные ребята.

– А когда пойдём? – спросила девочка.

– Ну, завтра, например. Или ты будешь занята?

– Не занята. Завтра очередь бабы Симы за хлебом идти.

– Вот здорово! И у меня день свободный. Соседка пообещала нам хлеб выкупить. Так, может, и пойдём? Я в любом случае должен навестить их, узнать, живы ли?

– Ладно, – сказала девочка. – Я уже давно ни к кому не ходила.

– Вот завтра и сходим, – окончательно решил Вовка. – Они тебе понравятся, вот увидишь.

– Хорошо. Договорились. Вова, ты чуть подожди, а я пару палочек принесу для печки – надо чай вскипятить.

– Нет, извини. Домой пойду. Завтра пообщаемся. Приходи примерно к часу, а то вдруг тётя Тоня ещё из магазина не успеет вернуться.

– Хорошо. В час, так в час. Приду.

Глава 10. Затянувшаяся прогулка

На следующий день Вовка встретил свою знакомую с особой радостью. Для девочки ожидание встречи тоже было невыносимым.

– Вовка, привет! Ты уже знаешь?..

– Знаю. Наши Тихвин взяли. Проходи, Галка.

– Здорово, да? – не могла унять волнение девочка.

– Ещё бы не здорово! Ведь через эту станцию ещё месяц назад поезда к нам шли непрерывно.

– Так теперь они снова пойдут?

– Конечно, пойдут. Только не сразу. Дорога-то пока у немцев.

– А я маме объясняю, что, может быть, уже завтра в магазины продукты завезут. Вот дура, – расстроилась Галя.

– Ты всё правильно делаешь. Надежда быстрей поднимет человека, чем кусок хлеба.

– А вот я не уверена. Мне сейчас кажется, что на свете нет ничего нужнее хлеба.

– Ладно, хватит об этом. А то желудок реагирует. Ну что, пойдём к Чарским?

– Пойдём, – кивнула девочка.

Когда начался артобстрел, они были в дороге. Снаряды падали где-то поблизости, в их районе. Земля заметно вздрагивала. Подростки зашли в первый же попавшийся на пути подъезд дома и минут десять пережидали стрельбу. Они стояли, прислонившись к перилам лестницы, и рассказывали друг другу о том, что произошло с ними в последнее время. Наконец, обстрел прекратился, и ребята пошли дальше.

Из глубины одного из дворов поднимались клубы дыма.

– Галка, пойдём, сходим туда.

– Зачем? – спросила она.

– Там видно будет, – озабоченно ответил он, – мало ли что.

– Как хочешь.

В останках дома, вероятно, ещё осенью развороченного бомбой, а нынче вдобавок взорванного снарядом, горели освобождённые от строительного мусора деревянные конструкции. Взрыв широко разбросал по двору обломки кирпичей, черепицы и щепы. Досталось и соседнему дому, особенно первому и второму подъездам. Осколки снаряда основательно исковыряли его стену, а ударная волна выдавила из нескольких окон дома, ещё не забитых фанерой, последние его стекла.

И тут и там наблюдалось оживление: во дворе уже три человека собирали деревянные обломки, а хозяева квартир с выбитыми стёклами спешно заделывали окна подручными материалами.

– Тут всё не так уж плохо, – удовлетворённо сказал мальчик. – Галка, давай насобираем здесь дровишек и пойдём. Тут уже близко.

– Хорошая идея, – отозвалась она.

Вскоре, насобирав по охапке деревянных обломков, ребята стучали в двери тридцать второй квартиры. Вовка долго ждать не стал, толкнул дверь. В сумраке прихожей у стены поблёскивали санки. Дверь из комнаты приоткрылась. В её проёме возникла худенькая фигурка в длинной вязаной кофте.

– Здравствуй, Санька, – сказал Вовка, – открывай двери пошире, видишь, дровишки несём.

Мальчик широко распахнул дверь. Ребята прошли в комнату. Электрического света едва хватало на то, чтобы не наткнуться на стул или кровать. В комнате градусов пять, не больше.

– А где мама? Где сестрёнка? – спросил Вовка.

– Мама ещё с хлебом не пришла, – ответил Санька. – А Анюта спит. Она уже не ходит.

– Вот беда. Давно печку топили?

– Давно. У нас все дрова кончились, – ответил малыш.

– Понятно, – сказал Вовка. – Санька, познакомься: это – Галя, мы давно дружим с ней. Ты здесь хозяин, так что помоги ей затопить печку, а я пока возьму санки и попробую ещё немного дров привезти, пока все не подобрали. Хорошо?

Вовка вопросительно посмотрел на обоих – те кивнули. Он достал из кармана фуфайки коробок со спичками, громыхнул ими и положил его на печурку. А сам поднялся и отправился за дровами. Спустя двадцать минут в комнату вошла Антонина и удивлённо остановилась. У печки, только ещё настраивающей свою жестяную глотку на ровное гудение, она увидела Саньку и незнакомую ей девушку.

– Санька, у нас гости? – спросила Антонина.

– Мама пришла! – воскликнул мальчик и, неловко поднявшись, заторопился к матери. – Это Галя… Вовкина.

– Очень приятно. А меня зовут Тоня. Здравствуйте, – уважительно кивнула Антонина.

– Здравствуйте, – поздоровалась и Галя.

– А где сам Володя? – поинтересовалась Антонина.

– Он пошёл дрова искать, – ответил Санька.

– Вот молодец. А у меня не получается их находить, вот и мёрзнем.

– Мама, есть хочу, – жалобно сказал Санька.

– Разевай рот – я вскочу, – отшутилась Антонина. – Ты, сынок, не один здесь голодный. Потерпи, родной. Я сейчас только переоденусь и кулешик сварю. Это быстро. Как раз и Вова придёт. Потом Анечку разбудим, и все вместе покушаем. Ладно?

Разобиженный Санька не ответил ей, но всё же поплёлся за ней на кухню. Чтобы ему хорошо было всё видно, он встал на стул. Антонина ловко налила в кастрюльку с литр воды, высыпала в неё три ложки ржаной муки. Подумала, и добавила ещё одну. Всё размешала. Вытащила из сумочки бумажный свёрток, развернула его. И тут в прихожей стукнула о косяк дверь, послышался лёгкий дребезг санок, шум полозьев. Все поняли: Вовка пришёл. Санька заторопился из кухни, а за ним вышла и Антонина.

– Здравствуй, Вова. – Она подошла к гостю и легонько приобняла его. – Ты опять выручаешь нас. Спасибо.

– Здравствуйте, тётя Тоня, – ответил Вовка и, посмотрев на малыша, сказал: – Санька, будь другом, пойди, подложи дров, чтобы воздух быстрей прогрелся. Возьми с санок дровинку.

Мальчик взял с санок обломок оконного переплёта и понёс его в комнату. Антонина зашла в кухню, Вовка – вслед за ней. Он вынул из кармана шоколад и протянул его хозяйке.

– Тётя Тоня, это вам с детьми.

Она отшатнулась.

– Откуда это?

Паренёк положил плитку на полочку с посудой.

– Нас угостили, честно. А у меня есть возможность угостить вас. И ничего дурного на этот счёт, пожалуйста, не думайте.

– Спасибо, – уронила слезу Антонина. И села на табурет. – Вова, как я устала, ты даже не представляешь. Мне так страшно. Чувствую, что теряю детей, и ни-че-го не могу изменить. Неделю назад, когда у Анечки отказали ножки, я была в таком отчаянии, что написала мужу всё как есть. А теперь кляну себя, зачем? Ведь ему и так не сладко на фронте…