Листая старые журналы…

Не сразу «объявился» среди скопцов Кондратий Селиванов во всем величии двух своих самозванств, а действовал крайне осторожно и только убедившись в том, что все ему поверят, благодаря собственному своему экстатическому состоянию, а также и пророчествам наиболее экзальтированных и, следовательно, наиболее уважаемых лиц. Сначала на всех хлыстовских сборищах можно было видеть смиренного, истощенного постом, молитвою и другими подвигами нищего странника высокого роста, лет сорока пяти от роду, с большими, умными глазами, продолговатым, скулистым лицом, длинным носом, широким ртом и несколькими волосиками на щеках, подбородке и верхней губе. Смиренный раб Божий садился всегда у порога и питался мирским подаянием, пока наконец всеми уважаемая «матушка, дорогая полковница, владычица и верховная гостьица» Акулина Ивановна не признала в этом убогом сосуде скудельном «государя батюшку Петра Федоровича» и Бога. Весть о новом пришествии Бога на землю скоро распространилась по всем христовщинским кораблям, а Кондратий Селиванов и сам не терял времени, постоянно ходил с места на место, бывал то в Орловской, то в Тамбовской, то в Тульской губернии, проповедовал «убеление» и собирал целые массы народа под свои «белые знамена».

Дело шло у Селиванова неожиданно удачно, но об этих успехах не могло не прознать начальство, и в 1772 г. состоялось назначение полковника Волкова для следствия по поводу 13 скопцов в Орловской губернии. Великая монархиня поняла своим светлым умом, что с невежеством нельзя бороться плетьми и плахою, а потому и вставила в именной свой указ, приведенный в начале нашей заметки человечные и незабвенные слова. Найти оскопителей Волкову не удалось, и дело окончилось сдачею оскопленных в солдаты. Через три года тот же Волков послан был производить следствие о скопцах в Тамбовской губернии, где ему удалось захватить Кондратия Селиванова, называвшегося тогда Андреем Ивановым. После наказания плетьми ересиарх был сослан в Нерчинск, другие его пособники отправлены на крепостные работы, и здание, так успешно возведенное Кондратием, казалось, должно было рухнуть. Но на деле оказалось совершенно не то. Ореол мученичества за истину окружил образ Кондратия Селиванова, а в самом народе слишком крепко засело убеждение в спасительности «убеления», чтобы его можно было вырвать батогами, плетьми и каторгою; напротив того, эти самые каторжники, едва прибыв на место ссылки, с новою энергией принялись за проповедь свою «на новом невспаханном еще поле», и не прошло нескольких лет, как в Риге, Дюнаминде и других местах появились новые скопческо-христовщинские корабли.

Скопчество видимо имело почву в нашем народе, а потому и не только не пало под ударами судьбы, но при помощи всеобщего невежества развилось, проникло в монастыри, в мелкое чиновничество и даже в мелкопоместное дворянство, стараясь иногда захватить в число «белых голубей» даже и выслужившихся в чины лиц. Все эти люди представляли широкое поле для проповеди, так как все это было во мраке невежества и ждало лишь случая попасть в руки более хитрых, нежели они сами, людей.

О житье-бытье Кондратия Селиванова в Иркутске, куда он попал вместо назначенного ему Нерчинска, конечно не без пособия со стороны «любезных детушек» ничего неизвестно; те же пособники сумели устроить так, что Кондратий разгуливал на свободе по Иркутску, находился в постоянных сношениях со своими последователями, жившими в России, наезжавшими в Сибирь и даже вновь объявившимися в Сибири; целые сотни посланий пересылались от Селиванова верным, читались, переписывались и входили в состав поучительных «распевцев», которые поются скопцами доныне. Селиванов верил, что «жена» не возвратит его из ссылки и что вернется он ко своим детушкам лишь в царствование «любезного сына своего великого князя Павла Петровича». Понятно, с каким нетерпением ожидали все скопцы этой блаженной для них минуты, и неудивительно, что 6 ноября 1796 года, когда император Павел Петрович вступил на Всероссийский престол, было днём великой радости для всех последователей Кондратия Селиванова. Поскакали гонцы во все корабли скопческие, бодро принялись за дело богатые петербургские скопцы, а из Москвы приехал представиться и «объявить великую тайну» новому государю давно известный при дворе умный скопец Колесников, известный более под названием «Масона». В последние годы своего царствования Великая Екатерина преследовала их, но достаточно было уже этого факта, чтобы представители их были принимаемы милостиво в опальной Гатчине, а умный Колесников сумел и кроме того войти в милость у цесаревича.

27 января 1797 года Кондратий Селиванов предстал пред императора и в тот же день отправлен был в дом умалишенных, находившийся при Обуховской больнице, где и обретался вплоть до воцарения императора Александра I. Человечные воззрения этого государя слишком известны, чтобы говорить о них здесь, а потому мы и заметим только, что эти воззрения распространились и на занимающих нас фанатиков; Кондратий Селиванов переведён был в богадельню при Смольном, а остальные скопцы получили свободу. Только этого и ждали по-видимому скопцы, так как с этой поры они в особенности отважились. Мистическое направление, обуявшее тогдашнее общество, как нельзя более кстати явилось на подмогу скопчеству и заполонило в секту таких людей, о которых не мог сначала и помышлять Селиванов. С легкой руки известного мистика обер-прокурора Святейшего Синода князя Голицына «несчастным стариком» стала интересоваться почти вся Петербургская знать. Знатные барыни, падкие на разных святош, начали искать случая повидать «таинственного старца» и у дома Ненастьевых с раннего утра до поздней ночи прохода не стало от карет и других экипажей. Кондратий был слишком умен, чтобы не понравиться бездельным и скучающим дамам и кавалерам тогдашнего бомонда, и потому эти обезумевшие от ничего-неделания и сытости люди уезжали от него в восхищении: им удалось увидать настоящего праведника, послушать его наставлений, получить предсказание будущего и какую-нибудь вещицу на память: образок, крестик, просфору, сухарик и т. п. Эти барыни ввели Кондратия в моду и между своими не менее скучающими супругами. Стали старика навещать генерал-губернатор, обер-полицмейстер и министры, а добрые пособники Селиванова трубили между тем по всем концам земли Русской, что все эти почести отдаются батюшке, «потому, что все» князья и бояре признали в нем Христа.

Только в апреле 1819 года разразилась над скопцами первая буря. Какой-то адъютант графа Милорадовича донес своему начальнику на скопцов; произвели следствие, попались в распространении секты несколько незначительных скопцов, а «сильные мира сего» остались нетронутыми. Через несколько месяцев по высочайшему повелению Селиванова постили директор Департамента Народного Просвещения Попов и еще другой чиновник, но уехали от него устыженные, пятясь к выходным дверям задом и повторяя: «Господи! Если бы не скопчество, то за таким бы человеком пошли бы полки-полками». Зачем был послан Попов и о чем он разговаривал с ересиархом – неизвестно, но из этого факта мы снова видим, что Селиванов был человек далеко не дюжинный, даровитый, обладавший замечательным даром слова, а не «изувер и невежда», как желают обрисовать его некоторые исследователи раскола.

Как бы то ни было, но в силу каких-то обстоятельств в воззрениях правительства на скопцов произошел некоторый переворот, и в феврале 1820 года был высочайше учрежден особый комитет по делам о скопцах. Ночью, 7 июля 1820 года, Кондратий Селиванов был схвачен, посажен вместе с следственным приставом Путвинским в коляску и выслан из Петербурга…

Того же года июля 17 дня бывший в то время настоятель Суздальского Спасо-Евфимиева монастыря, он же и заведующий арестантским при том монастыре отделением, архимандрит Парфений получил от управляющего Министерством Внутренних Дел графа Кочубея секретное отношение от 7 июля за №140 о том, что «по высочайшему повелению отправлен из С.-Петербурга, под присмотр его – архимандрита, старик, начальник секты скопцов, который и будет доставлен от правящего должность Владимирского гражданского губернатора. А каким образом должно будет обходиться с сим человеком, о том препровождается – де у сего инструкция».

Вслед затем архимандрит получил от временно управлявшего губернией председателя Владимирской уголовной палаты Зузина копию с предписания, присланного к нему графом Кочубеем от 6 июля 1820 г. за №136, следующего содержания:

«Вместе с сим отправляется под строгим присмотром в Спасо-Евфимиевский монастырь начальник секты скопцов, именующий себя и от единомышленников своих называемый Искупителем и Спасителем.

Архимандриту обители сия даны предписания о доставлении ему настоящего помещения; а как сей закоснелый в самом грубом и вредном расколе человек требует особенного надзора, то его императорскому величеству угодно было повелеть мне снабдить вас, милостивый государь мой, нужными по сему случаю предписаниями. Вследствие сего я поручаю вам, по сношению с отцом архимандритом, распорядиться:

1-е, чтобы сей начальник скопцов ни с кем не имел никаких сношений, кроме тех лиц, коих из монашествующих архимандрит назначит для увещания его и спасительной для него беседы.

2-е, чтобы не было доставляемо к нему ни писем, ни посылок, ни подаянии; он должен быть удален от всякого сношения с людьми посторонними.

3-е, чтоб всемерно сокрыто было и нахождение его в сем монастыре.

По невежеству и слепому прилеплению людей сей безумной секта к их начальнику легко быть может, что они стараться будут дойти до него и станут стекаться к месту его пребывании. Вы не оставите в таком случае полицейскими мерами всех таковых отсылать, строго наблюдая, чтобы они там не жили. Если бы за нужное признано было вами, по сношению с архимандритом, учредить при монастыре особенный карауль, вы не оставите о том отнестись к командиру батальона внутренней стражи, коему об удовлетворении требования вашего вместе с сим предписано. О всех распоряжениях, какие вами будут учинены, вы не оставите меня уведомить, доводя до сведения Министерства Внутренних Дел каждый месяц о том, что губернскому начальству известно будет о состоянии сего человека, о движениях его единомышленников, о приезде их и проч. Посылки, какого бы роду они ни были, в деньгах или вещах, имеют быть поручаемы архимандриту под расписку его, а реестр оным должен быть доставляем сюда по надлежащем сношении с министром народного просвещения и духовных дел, дабы можно было сделать касательно оных нужное распоряжение. Все предписания сии должны быть сохраняемы вами в тайне.

Подлинное предписание подписал управляющий Министерством Внутренних Дел граф Кочубей».

Эта копия была препровождена Зузиным при особом отношении за №251 к архимандриту, где Зузин писал:

«Признаю должным, дабы к отклонению самомалейших поползновений единомышленников арестанта в обобщении с ним, место, в котором он содержится, охраняемо было караулом внутренней стражи по крайней мере из четырех человек. О точном и безостановочном исполнении по сему случаю всех требований ваших дано, с сим вместе, начальнику Суздальской инвалидной команды строгое предписание. Между же тем, обязываясь долгом о положении человека сего доносить господину управляющему Министерством Внутренних Дел каждомесячно, я покорнейше прошу ваше высокопреподобие, наблюдая за движением его, уведомить меня как в конце настоящего месяца, так и впоследствии будущего месяца, во истечении каждого же месяца, уведомлять, в каком он будет находиться положении здоровья, образа мыслей и жизни, и также – не замечено ль будет вами со стороны единомышленников сего человека каких либо происков и покушений на счет открытия местопребывания его, или сообщения с ним, – при чем ежели бы на почте или каким либо другим образом доставлены были ему посылки в деньгах и вещах, в таком случае, удостоверясь, откуда и каким образом они присылаемы будут, не оставьте ваше высокопреподобие тогда же уведомлять меня о том со всеми подробностями, сколь можно поспешнее для зависящих со стороны моей на счет принятия оных распоряжений.

Суздальскому городничему Макову также вменено в обязанность, наблюдая секретнейшим образом за движением единомышленников помянутого арестанта, за приездом их и прочим, сноситься обо всем лично с архимандритом, исполнять в случае надобности требования его и обо всем доносить губернатору в конце каждого месяца».

17-м же числом июля архимандрит Парфений пометил и подписал к делу приводимое здесь в точной копии «Наставление», написанное собственною рукою высокопреосвященного митрополита Михаила.

«Наставление

Спасо-Евфимиевского монастыря архимандриту Парфению.

По секрету.

1) По высочайшему повелению переводится на жительство в монастырь управлению вашему вверенный под присмотр старик, начальник секты скопцов, именующий себя и от единомышленников своих называемый Искупителем и Спасителем.

2) По высочайшему же повелению сообщается в наставление ваше следующее: принять его в монастырь с человеколюбивою ласковостью, с христианским расположением сердца из сострадания к старости его, и из сожаления о заблуждении его, и поместить его в келье, которая бы служила по уединению своему к спокойствию его и к благоразмышлению, имея над ним такой присмотр, какой предписан будет от правительства.

3) Приставить к присмотру и услуге ему людей немолодых, и в христианских правилах опытных и постоянных, дабы не могли быть совращены от него в пагубное скопчество.

4) Посторонних к нему не допущать, дабы не было у него тайного сношения с единомышленниками его, и чтобы он не мог распространять ложного учения своего.

5) Не допущая посторонних видеться с ним, не принимать и не доставлять ему писем и присылок под видом милостыни и приношений, а поступать с ними узаконенным порядкам, или как назначено будет от правительства.

6) Вам по настоятельской должности и по обязанности духовного звания надобно часто посещать его и беседовать с ним об истинных средствах ко спасению, каковы суть: живая вера в Сына Божия, воплотившегося Господа Иисуса Христа, чтение слова Божия и частое употребление таинств, церковное покаяние и причащение тела и крови Христовой, с искренним желанием чрез то приобрести истинное очищение сердца и действительное убеление души.

7) Для сего назначить ему из братии духовника, человека благонравного и сведущего, который бы также по временам посещая его располагал к чтению слова Божия и к молитве, занимаясь сам с ним таковым чтением и отправляя у него келейное монашеское правило.

8) При употреблении таковых к обращению его из настоящего заблуждения средств примечать как за наружным поведением его, так и за внутренним расположением, испытывая совесть его и мысли его, доводя до откровенности в рассуждении сердечных чувствований его благоговейными духовными беседами с ним.

И в каком положении он будет когда находиться, по секрету доводить до сведения г. министра духовных дел и народного просвещения князя Голицына по третям года.

Михаил, митрополит новгородский и санкт-петербургский».

Наконец, того же 17-го числа июля, мрачные своды монастырской сторожевой башни заключили в себя столетнего старика-арестанта, привезённого под присмотром петербургского следственного пристава Путвинского и владимирского частного пристава Преображенского и сданного под расписку настоятелю.

Приняв в заведывание свое арестанта, архимандрит отношением от 23-го июля 1820 г., за №119, не замедлил снестись с управляющим губернией о высылке денег на содержание вновь прибывшего лица, вследствие чего получил из Министерства Внутренних Дел 600 рублей с тем, чтобы, по израсходовании этой суммы, было представлено о новом ассигновании таковой. Из последующей же переписки видно, что на каждый год высылалось по 550 рублей ассигнациями.

Из дальнейших донесений архимандрита к тем лицам, которым он обязан был давать отчет о нравственном настроении своего арестанта, мы увидим, какие меры вразумления были к нему прилагаемы и как они воздействовали на него. Так к преосвященному митрополиту Михаилу, от 28-го июля 1820 года, было донесено:

«О исполнении высочайшего повеления и вашего архипастырского наставления касательно сего предмета, по мере сил и по обязанности звания моего непременным долгом считаю употребить всевозможное старание. Что же касается до 7 пункта, в наставлении вашего высокопреосвященства означенного, относительно духовника для сего человека, к сожалению, милостивейший архипастырь, в братстве с такими способностями не имеется, который бы по своему знанию и благонравию мог занять сию важную должность, почему с согласия Владимирского преосвященного поручено мною сие дело суздальскому благочинному священнику Петру Виноградову, яко человеку ученому, благонравному и сведущему более потому, что сей же самый священник и прочим арестантам, находящимся в Спасо- Евфимиеве монастыре определен духовником. Дай Бог, чтобы сего в заблуждении закоснелого человека обратить на путь истины. Я посещаю его почти всякий день и он говорит со мною довольно откровенно. Скопился он по его признанию на четырнадцатом году от рождения своего, в царствование императрицы Анны Иоанновны; после того скопил и других более ста человек. У исповеди и святого причастия восемнадцать лет не был; теперь же по моему совету и убеждению решился исповедаться и причаститься святых тайн в следующий пост 6-го августа (Здесь кстати будет заметить, что скопцы вовсе и не думают отвергать таинств и обрядов православной церкви, и напротив того, даже гораздо прилежнее православных исполняют всю обрядовую сторону православия: Селиванов видимо не приобщался лишь потому, что считал это для себя излишним и легко согласился на убеждения архимандрита как потому, что не поступал при этом вопреки скопческим воззрениям, так и потому, что этим пожертвованием достигал расположения своего тюремщика).

В содержании его приняты меры строжайшие, караул особый приставлен и сношений с своими единомышленниками иметь ему никак нельзя.

Как же сей старик будет себя вести в продолжении времени, о том по наставлению вашего высокопреосвященства буду доносить в свое время г. министру духовных дел и народного просвещения князю Александру Николаевичу Голицыну.

Впрочем, с истинным почитанием и совершенною преданностью честь имею пребыть Вашего высокопреосвященства, благодетельнейшего архипастыря всепокорнейший слуга архимандрит Парфений».

Через месяц после этого, именно 25 августа, за №141? архимандрит писал к Зузину:

«Старик, начальник секты скопцов, содержащийся в Спасо- Евфимиевом монастыре в числе арестантов в течение сего месяца находился в положении здоровья, по старости лет его порядочном. 8-го числа сего же месяца, по моему совету и убеждению исповедался и причастился святых тайн, коего таинства, по собственному его признанию, не принимал он восемнадцать лет. Впрочем, в грубом и вредном своем расколе, как из обхождения его видно, еще не совершенно раскаялся. Со стороны единомышленников его заезжали в г. Суздаль с Макарьевской ярмарки 15-го числа сего месяца с.п.-бургский 2-й гильдии купец Солодовников и 20-го тамошний же 3-й гильдии купец Михайлов с каким-то крестьянином, кои под видом богомоления приходили в монастырь, просили у меня позволения посмотреть арестантов и раздать им милостыню по рукам. Я заметил из слов их, что они хотели узнать местопребывание начальника скопческой секты, того же часу выслал их вон из монастыря и г. суздальскому городничему в то же время дано знать о высылке их из города. Присылки денег и вещей ни откуда не было. О чем извещая вас, с истинным высокопочитанием и таковою же преданностью честь имею и проч.».

Тоже самое настоятель доносил, 3 ноября за №173, князю А. Н. Голицыну, мотивируя здесь склонность арестанта к раскаянию так:

«Я по должности своей и по обязанности моего звания посещая его (старика-арестанта) почти всякий день и по возможности моей беседуя с ним о истинных средствах ко спасению, осмеливаюсь надеяться, что он по времени раскается в богопротивном своем поступке; доказательно сие тем, что он чрез восемнадцать лет не имевши спасительной мысли быть причастником святых таинств, ныне сердечно возжелал удостоиться оных, почему августа 8 числа и приглашен был мною градский благочинный священник Петр Виноградов, назначенный от начальства для собеседования, по данным наставлениям, как с ним, так и с другими арестантами для совершения литургии, исповеди и святых тайн причастия»

20-го же декабря в донесении к преосвященному митрополиту Михаилу архимандрит Парфений выражался так:

«Посещаю его, как я уже и доносил вашему высокопреосвященству нередко; увещания слушает со удовольствием и раскаянием, называя себя великим грешником, и благодарит Бога, что остатки дней своих досталось ему проводить в безмолвном месте на покаянии».

Спустя ровно год после переселения Селиванова в Суздальскую крепость, архимандрит получил от министра духовных дел письмо, которым требовалось более подробное донесение о положении арестанта. Письма этого к сожалению при деле нет; но содержание его становится понятным по следующему на него ответу:

«Ваше сиятельство

милостивейший государь!

Получа собственноручное вашего сиятельства письмо от 11 июля, как знак отеческого расположения, спешу, по содержанию его, покорнейше донести с подробностью о всем том, что касательно известного вашему сиятельству старика по скопческой секте. Он в отношении к религии по-видимому усерден; в первый раз, по неоднократным моим внушениям, а более по содействию благодати Господней, решился принять духовника, исповедаться и приобщиться пречистым тайнам Искупителя нашего, а далее во все посты, по собственному желанию, удостоиван был приятия святых даров Господних. Время провождает он одинаково и, как он говорит, в уединении утешается токмо беседою с Богом. Но что касается до известной его ереси, то частое напоминание им о единомышленниках своих, о моленной, о надежде видеть последователей своих и даже жить с ними, заставляет сомневаться в искренности его рассказов. Об одном из таковых, хотя по-видимому нелепом, но с большим плачем рассказанном им мне, осмеливаюсь вашему сиятельству донести слово в слово.

На страстной неделе в великий пяток, по должности моей посещал я арестантов, вверенных моему надзору, в общих комнатах; наконец зашедши в Комнату и сего арестанта, нашел его горько плачущего. Вопрос мой был: – О чем ты, почтенный старец, плачешь? – Плачу, сказал, что Христа Спасителя безвинно распяли. Я ему сказал: так точно, он безвинно пострадал, единственно из любви к роду человеческому и проч. Наконец говорю, мы должны плакать более о своих грехах и очищаться от оных истинным раскаянием; а паче тебе в преклонных летах и во всю свою жизнь находившемуся в заблуждении и в делах, противных Богу и человечеству. Мне кажется, в своих поступках ты не совершенно раскаялся, часто вспоминаешь с воздыханием о своих единомышленниках, до сих пор ты не можешь мне сказать по справедливости, кто тебе был учителем и наставником, чтобы сделать над собою такой ужасный поступок? – Вздохнул он и сказал: – Ох, отец святой! видно пришло время сказать тебе всю правду. Мне было явление во сне, будто бы Господь Саваоф явился и говорит: ты имеешь грех, и если ты его не отбросишь от себя, то не будешь в царствии небесном. И показал мне нож большой, который лежал в сарае и был сильно раскален, и сказал: возьми сей нож, и проведи оным по телу своему, начиная от большого пальца правой ноги до тайного уда; и ежели нож остановится на тайном уде, то отрежь его, и будешь счастлив и спасен. Когда я проснулся, то пошел в сарай и нашел там нож, показанный мне во сне. Взяв его, пошел в ригу, которая в это время топилась с хлебом для молочения; положил нож в огонь и раскалил его так, как во сне видел; потом взявши его, провёл, начиная от большого пальца, по всей ляжке правой ноги своей до самого тайного уда; и как только до него ножом довел, то в туже минуту отрезал себе… и бросил их в огонь, которые в моих глазах и сгорели. Вот, сказал, сущая правда. Потом и над моими учениками такую же операцию делал; теперь сказал он, что уже оставил и давно не учит, и крайне, будто бы, сожалеет и раскаивается в своем заблуждении и прелести. – Сие обстоятельство не поставлено было прежде на вид вашему сиятельству, потому что в инструкции, на сей предмет данной, не изъяснено о донесении в таковых случаях. Ныне же решился на таковое представление по требованию вашему подробного известия о сем старике. Признания же его, что он выдавал себя за Искупителя и принимал от последователей своих служение, превышающее делаемое человеком, он по лукавству своему никак не сознается ни мне, ни отцу своему духовному, хотя неоднократно и разными образами старались доводить до сего признания. Об духовнике для него, по инструкции хотя и можно назначить из иеромонахов, но по неимению способных для такового предмета, с согласия начальства назначен из градских священников, в каковом качестве он и для других арестантов ныне находится. При сем ваше сиятельство преданнически осмеливаюсь уверить, что не токмо каждомесячно, как вы изволите требовать, но и при каждом значительном случае касательно сего арестанта не премину обстоятельно об всем уведомлять.