«Крутится-вертится шар голубой»

Под вечер пришли молчаливые мужчины, принесли только что сколоченные деревянные носилки. Братья положили на них отца и, пока не начался комендантский час, понесли его на местное кладбище на краю села. Село было небольшое, жителей мало, и всех умерших – и иудеев, и православных, и католиков, и мусульман – хоронили на одном кладбище, только с разных сторон. Дно свежевырытой могилы было обложено досками – на них и опустили тело на толстых веревках, а сверху положили грубо сколоченную крышку – чтобы тело земли не касалось. После могилу засыпали.

Гершон молча стоял у свежего холмика, а на сердце его кровоточила рана, оставляя новый, но не последний шрам.

Военные действия продолжались. Немцы осели в Крынках основательно, хозяйничали вовсю, и им требовались дармовые рабочие руки. Началась принудительная мобилизация местных жителей на хозяйственные работы и на строительство военных укреплений. Братьев Тарловских – Гершона, Соломона, Мойше и Баруха – гоняли на такие работы почти каждый день. Труд был тяжелый, а условия нечеловеческие. Один раз в день кормили пустой баландой. Домой братья возвращались смертельно усталые и измученные. Мать с младшими Абрамом и Матесом вели хозяйство у одряхлевшего ребе, работая на небольшом огороде.

Через год после начала войны рабочая сила потребовалась уже в самой Германии. В Гродно и его округе начались облавы на местное население массово: солдаты отлавливали крепких парней и мужчин и отправляли их в немецкие земли.

Соломона с Барухом забрали прямо из дома. После завтрака Лея за домом на огороде пропалывала грядки, Гершон с Матесом ей помогали. Соломон, Барух и Мойше ремонтировали крыльцо. Абрам ушел к соседям чистить колодец. Он первым заметил солдат, точнее, услышал крики и женский плач. Выглянув за калитку, мальчик увидел на дороге вооруженных немцев. Они заходили подряд в каждый двор и выталкивали оттуда мужчин и молодых парней. Абрам быстро сообразил, в чем дело. Чтобы не попасться солдатам на глаза, он задворками помчался к своему дому. Увидев на огороде мать, мальчик крикнул:

– Немцы идут, всех мужиков гребут, прятаться надо!

Гершон хотел было побежать в дом, предупредить братьев, но Лея успела толкнуть его к Матесу и Абраму:

– Сынок, спасай братьев, бегите в рощу!

Матес и Абрам хотя и были еще подростками, но физический труд сделал свое дело: мальчики были рослыми, рано раздались в плечах и выглядели старше своих лет. Мать быстро сообразила, что немцы не будут разбираться, сколько кому лет, и рисковать не могла.

Старших сыновей Лея предупредить не успела. Пока она бежала к дому, солдаты уже ввалились во двор. Не слушая мольбы матери, они прикладами вытолкали Соломона, Баруха и Мойше из дома и погнали по улице. Лея бежала за ними до самой площади. Там уже шла сортировка рабочей силы: юнцов в один ряд, взрослых мужиков в другой. Высокий грузный офицер с блокнотом в руках ходил вдоль шеренг, пересчитывал мужиков и переписывал их имена. Вокруг толпились родные; они гудели и выкрикивали мужей, сыновей, отцов, стараясь привлечь их внимание. Многие понимали, что больше они не увидятся.

Тем временем офицеры сгрудились, о чем-то посовещались. Грузный немец с блокнотом вышел вперед и объявил собравшимся, что можно принести все нужное для отправки мужчин в Германию. Женщины побежали по домам и вскоре выкладывали перед офицерами принесенные вещи. Немцы деловито копались в пожитках, отбирали и уносили понравившиеся им вещи. Подошли подводы, запряженные тощими лошадьми; на них погрузили согнанную рабочую силу и под крики и вой оставшегося народа повезли по направлению к Гродно. Когда подводы выехали с площади на улицу, с одной из подвод вдруг соскочил человек и побежал во дворы. Немцы поздно среагировали, скинули винтовки, начали стрелять.

– Это же Мойше! – крикнула стоявшая рядом с Леей девочка. – Мойше Тарловский!

Лея тоже узнала в бежавшей фигуре своего сына. Она не могла поверить своим глазам, стояла, затаив дыхание, и молила бога, чтобы он отвел пули от ее мальчика.

Больше своих старших братьев Гершон никогда не видел. Мойше действительно удалось бежать, но в Крынках он так и не появился. Про Соломона и Баруха доходили противоречивые слухи. По одним – работа в Германии была настолько тяжелой и непосильной, что мало кто из увезенных земляков пережил военные годы. Но Гершон хотел верить в другую версию. Доходили вести, что некоторым из вывезенных из Крынок мужчин удалось бежать, и члены еврейской общины Германии сумели вывезти их из охваченной войной Европы в Америку.

Гершон пережил еще одну облаву, но на третий раз ему не повезло. Немцы ввалились в дом неожиданно, рано утром, когда семья садилась за стол. Лея попыталась заслонить собой сына, но Гершон решительно отодвинул ее и шагнул вперед – нет смысла противиться и провоцировать насилие, тем более, когда рядом мать и младшие братья.

Гершон попал на подводу к взрослым мужчинам. В сопровождении конного конвоя их довезли до железнодорожной станции, где потянулось долгое ожидание. Через сутки подошел состав, мужчин загнали в товарный вагон, и поезд двинулся в сторону Германии. Для Гершона потянулись томительные годы немецкого плена.

В течение первого года пленных использовали на самых разнообразных работах. Гершон трудился на полях и на стройках, разгружал вагоны, ремонтировал дороги. Со временем практичные немцы разделили людей на группы, в зависимости от того, где их труд можно использовать более эффективно. Гершона, в совершенстве овладевшего кожевенным ремеслом на фабрике «Фиш», сначала определили в скорняжный цех, а со временем переставили на обувное производство, где тачали сапоги для кайзеровской армии. Там он и познакомился с Яковом.

Мужчины долго приглядывались друг к другу, не доверяя первым впечатлениям – жизнь в неволе приучает к осторожности. Яков, польский еврей, родом из Белостока, попал в плен в первые недели войны. За это время он освоился на чужбине, научился выживать и знал множество уловок – как улучить минутку для отдыха, не привлекая внимание охранников, где разжиться лишним куском хлеба, с кем из вольных можно завести знакомства, чтобы использовать их в своих целях. Яков умел расположить к себе людей, мог дать ценный совет вновь прибывшим. Но главное, Гершон увидел, что этот человек не сник, не упал духом. В нем чувствовалась несломленная воля, жажда свободы и независимость. И в этом они были схожи.

Их свел один случай. В конце рабочего дня начальник цеха принимал работу – пересчитывал количество сшитых сапог, придирчиво осматривал швы, ковыряя стыки с подошвой. В тот день немец был явно не в духе; недовольство сквозило в каждом его жесте, в каждом взгляде. Он явно искал, к чему бы придраться, и, наконец, присмотрел себе жертву. Когда очередной работник поставил перед ним свой мешок, немец долго перебирал готовые сапоги, затем выхватил один и принялся тыкать работнику в лицо, осыпая его при этом ругательствами.

Яков молча наблюдал за происходившим, а потом сказал, вроде бы ни к кому не обращаясь: «Рабский труд не может быть качественным и производительным». Гершон с интересом посмотрел на него – их глаза встретились. Когда после работы началось построение, мужчины, не сговариваясь, встали рядом.

Разговорившись вечером в казарме, к обоюдной радости они обнаружили, что разделяют одинаковые убеждения. Яков тоже оказался анархистом; они читали одни и те же книги, имели одни и те же взгляды на устройство общества. Встреча в плену единомышленника наполнила жизнь каждого из них смыслом, дала импульс к деятельности. Как всякий анархист, и Гершон, и Яков видели в себе творческую личность, способную самостоятельно решать, как практические, так и теоретические вопросы. Они азартно спорили, обсуждая самую важную для них тему – разрушение эксплуататорского строя. Будучи идейным анархистом, Гершон отвергал террор как средство изменения существующего строя. Яков, напротив, был сторонником «эксов» – экспроприации собственности у капиталистов в пользу трудящихся. Но по главному вопросу их мнения сходились – главным орудием порабощения людей является государство с его многочисленными институтами. Значит, государство должно быть низвергнуто.

Плен неимоверно тяготил обоих. Неволя угнетала их свободолюбивые натуры, и сама собой возникла мысль о побеге. Педантичные немцы хорошо продумали систему содержания военнопленных, и в ней нелегко было найти брешь. Гершон с Яковом начали разрабатывать план: они собирали информацию, выискивали слабые места в организации охраны, анализировали различные варианты.

Вскоре прошел слух, что на фабрике будут отбирать группу пленных для отправки в Австро-Венгрию, где на вновь открытое обувное производство требовались рабочие руки. Гершон разузнал, что новая фабрика расположена на венгерской территории. Венгры не такие дотошные, как немцы или австрияки, убежденно рассказывал он товарищу, скорее всего порядки там будут не такими строгими, как здесь, бежать будет легче. Яков проявил свои незаурядные способности втираться в доверие; он убедил кого надо, что без таких ценных работников, как он и Гершон, на новой фабрике не обойтись. В конце концов оба попали в заветные списки.

Через пару недель товарным поездом отобранных заключенных отправили в Австро-Венгрию.

Прибыв на новое место, Гершон с Яковом с удвоенной энергией начали планировать побег.

События начали развиваться стремительно, когда в феврале 1917 года весь мир всколыхнула весть – в России произошла революция. Вот оно – свершилось! Наконец они дождались социального переворота, который должен привести к полному уничтожению государственной машины порабощения. Большевики вместе с эсерами свергли самодержавие, взяв власть в свои руки. Анархисты поддержали революцию, разделяя на тот момент взгляды социалистов. Сейчас предстояло решить важную задачу – строить новый справедливый мир. Гершон и Яков не представляли, как можно оставаться вдали от этих событий, когда их товарищи на передовом крае ведут борьбу за создание нового общества.

Тем временем война продолжала истреблять людские ресурсы: солдаты гибли на фронтах, пленные – в тылу. Германия и ее союзники начали испытывать острую нехватку рабочих рук. Все чаще пленных использовали не только в цехах, но и на других работах, в том числе в качестве грузчиков. Этим и воспользовались Яков и Гершон. В конце мая вместе с другими пленными они допоздна грузили большую партию сапог в крытые грузовики. Улучив момент, когда охранники, устав под конец рабочего дня, ослабили бдительность, товарищи спрятались в кузове, завалив себя мешками с обувью. Когда грузовик прибыл на железнодорожную станцию, они в темноте смешались с грузчиками, а после проскользнули в товарный вагон.

Так Гершон и Яков добрались до самой линии фронта, а дальше двинулись на восток. Скрываясь в лесах, они передвигались по ночам, а днем по очереди отсыпались. Однажды, во время такой «дневки» на них натолкнулись разведчики из Винницкого летучего отряда. Подобные повстанческие отряды создавались жителями оккупированных территорий. Они боролись с Кайзеровской армией посредством так называемой «малой войны», проводя в тылу противника диверсионную и подрывную работу.

Изможденных долгим скитанием по лесам пленников доставили в отряд. Каково же было удивление Гершона, когда первым, кого он увидел, был Дорон. После первой облавы немцев в Крынках он отправил семью к родственникам в Россию, а сам ушел в леса. Расспросив Гершона о его товарище, Дорон поручился за обоих. Так отряд пополнился еще двумя бойцами.

Гершон с Яковом участвовали в вылазках: они разрушали пути сообщения и телефонно-телеграфные линии, уничтожали обозы и штабы противника, взрывали склады и железнодорожные мосты. В то же время бойцы не оставались в стороне от мировых событий. В летучем отряде было немало анархистов; большинство из них считало необходимым разогнать Временное правительство. Они поддерживали большевиков и выступали за то, чтобы передать власть Советам, землю крестьянам; рабочие же должны установить контроль над промышленностью.

Когда осенью до отряда дошло известие о свершении Октябрьской революции, Гершон с товарищами восприняли это событие с восторгом. Сейчас главная цель – как можно скорее положить конец войне, чтобы люди могли вернуться к мирной жизни, восстановить производство, взяться за созидательную работу. Но до мира было еще далеко – шла война, и летучий отряд продолжал сражаться.

В конце 1917 года разведчики отряда обнаружили подходящее для крупного набега «окно» в дислокации немецких войск. Гершон был одним из тех, кто вызвался участвовать в предстоящей операции. Поздним вечером, подобравшись к противнику с помощью местных крестьян-проводников, бойцы преодолели проволочные заграждения, без единого выстрела сняли часовых и ворвались в деревню. Началась рукопашная.

То ли данные разведки были неточными, то ли немцы накануне подтянули новые подразделения, но силы оказались неравными. В результате несколько десятков бойцов летучего отряда были убиты, часть же попали в плен. Среди них был и Гершон.

Все повторялось, как в кошмарном сне: голод, лишения, тяжкий труд под дулами немецких винтовок. Чем дольше длилась война, тем хуже становились условия содержания военнопленных: паек сократился до минимума, тяжкий труд истощал, свирепствующие болезни и эпидемии уносили жизни тысяч людей. Каждое утро в барак, где ночевали военнопленные, приходила специальная бригада; она состояла из четырех санитаров, которые сами едва таскали ноги от голода. Они медленно обходили ряды нар, расталкивая тех, кто не вставал. Большинство из них оказывались мертвы. Эти мертвецы уже не походили на людей – кожаные мешки с выпирающими из них костями. Тела грузили на брезентовые носилки, выносили во двор и сваливали у ворот. Позже приезжал грузовик и увозил трупы.

На этот раз Гершон пробыл в плену около полутора лет. К концу войны, зимой 1919 года, началась репатриация пленных из Германии. В первую очередь на родину вернулись подданные стран Антанты. Судьба тех, кто был родом из бывшей Российской империи, оказалась сложнее. На переговорах о перемирии Англия и Франция потребовали подождать с отправкой русских пленных на родину, чтобы созданная к тому времени Красная Армия не имела возможности использовать их в качестве подкрепления в гражданской войне, охватившей Россию.

После освобождения из плена Гершону не суждено было вернуться в Крынки – по условиям Брестского мира территория Гродненской губернии отошла к Германии. Он принял решение отправиться в Польшу, в Белосток, в надежде разыскать там Якова.

Якову повезло больше – его миновала участь пленника. Он воевал в Винницком летучем отряде до последних дней его существования, а после вернулся в родной город. Вскоре Гершон его там и нашел. Яков помог товарищу устроиться на фабрику, на которой работал сам, ввел в круг анархистов-синдикалистов.

К тому времени эйфория, охватившая анархистов после Октябрьской революции, уже прошла. Гершон все отчетливее осознавал противоречия между их взглядами и взглядами большевиков. Поначалу разница в подходах к устройству нового общества казалась ему несущественной. Но по прошествии времени пропасть в идейных разногласиях становилась очевидной. Большевики взяли курс на строительство новой централизованной государственной машины, которая сосредотачивала в своих руках все средства производства. Анархисты не могли с этим согласиться, полагая, что общество следует строить «снизу вверх», создавая независимые профсоюзы и комитеты сельских тружеников, которые и должны распоряжаться всеми средствами производства.

Анархисты Белостока также не приняли настоящего положения вещей. Отрицая террористические методы борьбы, в качестве основного своего оружия они видели всеобщую экономическую стачку. Для ее подготовки анархическая организация начала проводить агитацию среди работников своей фабрики и других промышленных предприятий Белостока. Был создан организационный комитет, который устраивал митинги, занимался просветительской работой среди рабочих. Будучи наиболее подкованным в теоретическом плане и обладая опытом анархической работы, Гершон стал одним из лидеров этого комитета.

В июле 1921 года анархисты провели несколько забастовок на различных промышленных предприятиях города, требуя предоставить профсоюзным организациям права на участие в управление производством, выступая за повышение оплаты труда. Они также выдвинули требование о снятии ряда запретов, ограничивающих свободу работников в период работы.

Многие рабочие поддерживали требования анархистов. Воодушевленные этой поддержкой, комитет приступил к подготовке всеобщей забастовки в Белостоке. Во время проведения очередного митинга, призывающего рабочих города поддержать забастовку, полиция арестовала большую часть руководителей анархистского движения. Гершона забрали прямо с самодельной трибуны, на которую он только что взобрался, чтобы произнести речь.

Всех арестованных поместили под стражу; началось следствие. Отношение властей к анархистам, как и к представителям иных политических течений, было довольно гуманным: их рассматривали не как врагов, а как идейных противников. Через несколько дней всех задержанных освободили из-под стражи в ожидании суда. Гершон не стал испытывать судьбу и решил бежать в СССР, туда, где свершилась революция, где можно найти новых сторонников, где есть больше шансов продолжить борьбу и реализовать свои цели.

Купив билет на поезд, он выехал в город Барановичи, находившегося в шестидесяти километрах от границы. Там он связался с местными анархистами, у которых был налажен надежный «коридор». Они познакомили Гершона с полезными людьми, а те свели его со своим извозчиком. В неприметной повозке, запряженной уставшей от долгой жизни лошаденкой, извозчик доставил его до пограничного местечка Рубежевичи, расположенного в восьми километрах от границы. В Рубежевичах по инструкции, полученной от извозчика, Гершон нашел нужного человека, заплатил ему пять тысяч марок, и ночью тот перевел его через Польско-Советскую границу. Так Гершон Йоселевич Тарловский оказался на территории СССР.

8.

Обычно Иосиф ставил перед низким креслом, на котором сидела жена, небольшой столик. За ним она завтракала, обедала и ужинала. После еды он убирал столик, чтобы Диане было удобно вставать и бродить по комнатам. Поначалу жена еще ходила сама. Правда, это создавало дополнительные проблемы. Ее нельзя было оставить одну: она находила и перекладывала в самые неожиданные места документы и ключи от квартиры, прятала одежду, посуду, после чего Иосифу приходилось часами все это искать. Тогда он собрал все ценные вещи и документы, убрал их в шкаф и запер на ключ. Главное было самому не забыть, куда положил ключ от шкафа – память в восемьдесят с лишним лет начала подводить.

Однажды днем он задремал и не уследил, как Диана открыла английский замок входной двери и вышла на лестничную клетку. Каким-то чудом он вовремя проснулся, заметил, что жены нет в квартире, и запаниковал. В последний момент, догадавшись, он выскочил на лестничную клетку. Диана стояла у края лестницы, обеими руками вцепившись в перила, готовая шагнуть на непослушных, подгибающихся ногах вниз. После этого случая Иосиф стал запирать дверь на ключ, ключ убирал подальше, с глаз долой, чтобы Диана не смогла его найти.

Прошло время, и Диане стало трудно самостоятельно вставать. Утром Иосиф спешил к ее постели, целовал в щеку: «С добрым утром, любимая!» Затем он придирчиво осматривал ее лицо, плечи, руки – так он контролировал, все ли в порядке с женой. Он поднимал ее под руки, помогал дойти до ванной, после этого сажал в кресло. Это черное кожаное кресло они вместе с сыном купили специально для нее. Иосиф долго ходил по огромному мебельному магазину, тщательно анализируя параметры. Он выбирал низкое и глубокое кресло, чтобы Диана с него не упала.

Днем, ухватив жену подмышки, он поднимал ее с кресла и упорно заставлял ходить по квартире, водя под руку. Диана слабела, едва переставляла ноги, и порой Иосиф практически тащил ее на себе из последних сил. Вскоре в одиночку с этой задачей он уже не справлялся. Пришлось нанимать сиделку, которая помогала ему утром и вечером. Днем на помощь приходили взрослые дети и вместе с Иосифом, под руки, водили маму по квартире. Диана порой пыталась сопротивляться, не понимая, что от нее хотят, куда ведут. Потом она вообще отказалась ходить. Из-за недостаточного количества движений мышцы дрябли, атрофировались. Ступни изуродовал артроз. Он изогнул, искалечил ноги, ступать на них было невозможно. Иосиф пришел в отчаяние. Движение – это жизнь. Диана должна двигаться! Диана должна жить! Они всегда будут вместе! И он, как умел, начал делать с ней гимнастику, тряся и поворачивая ее руки, ноги, шею.

Наступил день, когда Диана Геннадьевна перестала самостоятельно принимать пищу. Еще утром она ковыряла ложкой творог с размоченными сухофруктами, складывая в рот ложку за ложкой. Половина содержимого до рта не доходило, падало на стол, на колени, на пол. Но тем не менее она ела. После еды Иосиф мокрым полотенцем протирал жене лицо, руки, подметал пол вокруг стола. Сегодня он, как обычно, приготовил обед и поставил перед женой тарелку с супом. Она посмотрела на еду, нахмурилась и отвернулась. Муж попытался ее уговаривать, но Диана вдруг занервничала, закричала:

– Не говори мне такие слова! Как ты смеешь?

Иосиф растерянно стоял перед ней, не зная, что делать. Диана не хотела брать ложку в руки. Тогда он сам начал кормить жену. Поначалу она отворачивалась, плотно сжимая губы. Иосиф смотрел на жену сквозь слезы, ложка дрожала у него в руке. Но когда капля наваристого бульона наконец попала ей в рот, она перестала сопротивляться и начала есть.

Помимо физического угасания, Диану безвозвратно покидали остатки разума. Речь становилась все менее связной. Она не помнила событий последних дней, месяцев, лет, зато память, откатываясь назад, четко в хронологическом порядке возвращала ее в давно минувшие дни. Сегодня жена была студенткой. Доев суп, она радостно посмотрела на Герасима и спросила:

– У нас сегодня тренировка? Вы наш новый тренер?

Иосиф безропотно кивнул головой. Зачем спорить, возражать, убеждать, что все это осталось в далеком прошлом? Диана не поймет, начнет злиться, спорить, обижаться, и в результате он сам будет нервничать.

В институте Диана занималась спортивной гимнастикой, благодаря чему до преклонных лет сохраняла прямую осанку и легкую походку. Сейчас она начала готовиться к тренировке. С трудом поднимая негнущиеся руки вверх, она пыталась выполнять разминочные упражнения, раскачиваясь туловищем из стороны в сторону. Ноги, по всей видимости, тоже выполняли какие-то движения, но только в представлении Дианы. Пусть подвигается, с облегчением вздохнул Иосиф, это ей полезно.

Иосиф ни на миг не переставал разговаривать с женой. Кормя ее с ложки, он рассказывал ей о детях, внуках, правнуках. Переделав все дела, он садился рядом и вслух вспоминал их лучшие дни. Для него все дни, прожитые с Дианой, были лучшими.

Сейчас жена целыми днями неподвижно сидела в кресле. У Иосифа появилась возможность выходить из дома, не привлекая на помощь соседку, которая прежде приходила посидеть с Дианой, когда Иосифа уходил в магазин. Но у него по-прежнему сохранилось ощущения страха, что с женой может что-то случиться в его отсутствие. И он каждый раз торопился вернуться к своей Диане. А она даже не замечала его отсутствия и сидела, витая в своем далеком мире.

Иногда она начинала стучать пятками об пол – обеими ногами сразу, потом попеременно. Тук-тук-тук-тук, тук-тук, тук-тук. Получалось довольно громко. В старом хрущевском доме слышимость была хорошей, и соседи снизу начали жаловаться на странный стук из квартиры Иосифа. Он ничего не мог сделать с женой, ей понравились эти незамысловатые движения, и она рефлекторно целыми днями отбивала пятками ритм. Соседи продолжали жаловаться. Иосиф приходил в отчаяние, не зная, что предпринять. Выход нашел сын: он положил под ноги маме толстое одеяло, которое смягчало удар и заглушало звук. Жалобы прекратились.

Когда Диана перестала ходить, с одной стороны, стало легче. Пропала необходимость непрестанно наблюдать за ней. Сейчас она никуда не могла уйти, ничего не прятала. Но возникли другие трудности, главная из которых – гигиенические процедуры, в частности, банные дни. Хотя расстояние от кресла до ванной составляло всего несколько метров, преодолеть их была целая проблема. Иосиф вдвоем с дочерью под руки вели, точнее, тащили Диану по квартире, протискиваясь через узкие проходы «хрущевки». Дойдя до ванной, Иосиф держал жену обеими руками, пока дочь снимала одежду. После этого он сажал Диану на край ванны и держал за подмышки, а дочь перекидывала ее ноги. Далее шел самый тяжелый этап: Иосиф, собрав все силы, опускал в ванну саму Диану и уходил отдыхать, пока дочь мыла маму. После этого вся операция происходила в обратном порядке: взять за подмышки, поднять, посадить на край ванны, перекинуть ноги на пол, вытереть тело, волосы, одеть, взять под руки, дотащить до кресла.