Запасный вход

Лиён сделал прыжок назад, и началась битва. Самого настырного, он пронзил сразу, другие осторожничали, пытались окружить, но у него было преимущество, он был легок в своем одеянии. А враги рода человеческого, в тяжелых доспехах, и это ограничивало их в движении. С другой стороны и достать их было сложно, поэтому Лиён маневрировал, делал ложные выпады, уклонялся, постепенно изучая противника. Внезапно слева он увидел движение, успел откинуться назад, и автоматически рубанул лезвием источник опасности. Мохнатая кисть все еще сжимала оружие, но уже валялась отдельно от руки. Туша визжащего заслонила обзор, и он пнул ее, отбрасывая в сторону.

– Вали, в сторонку, отдыхай, не мешайся! Ну, кто следующий? – яростно сверкая раскосыми глазами, прокричал Лиён. Его спина коснулась перегородки.

– В атаку! – скомандовал он сам себе. И снова запели клинки, высекая тысячу искр. Эти четверо дрогнули под таким свирепым напором и постепенно шаг за шагом пятились назад, и все же полукольцо не давало ему свободы маневрирования, да и рука уже отдавала болью, он сосредоточил свое внимание на крайнем справа, и вовремя. Кривой ятаган с односторонней заточкой, наверняка снес бы ему голову, но он присел, мгновенно сделав выпад, и не дожидаясь, когда груда в доспехах грохнется на пол, выскользнул на простор, решив немного отдохнуть. Он побежал в сторону Всевладия.

Картина оставалась прежней, Траян нависал над Всевладием, их взгляды скрестились но, ни одного движения, ни одного слова не было произнесено.

– Беседуют, наверное, телепатически, – какие все же разные эти братья – подумал Лиён, проносясь мимо, за ним громыхала оставшаяся троица. Огибая стол, он наткнулся на «девушек», они сбились в кучку, одна грызла поломанный коготь, в исступлении сверкая глазищами, остальные просто шипели и брызгались слюной в его сторону.

– Ха, трое, всего трое! – развернувшись, воскликнул Лиён, и тут же пожалел, что расслабился. Он парировал удар вражеского клинка, но недостаточно быстро. Ткань на груди лопнула, серо-зеленые чешуйки вздыбились, заалели, вокруг поврежденной части комбинезона, впитывая в себя и не давая пролиться ни одной капельке крови. Если бы он взглянул на рану, то увидел бы, что она стала походить на круглую мишень для прицела или на медаль за воинскую доблесть, но он в пылу азарта, не почувствовал боли, и не стал разглядывать царапину. Мгновенный выпад и еще один поверженный враг корчится на полу в судорогах. Он отскочил назад и, повернув ладонь кверху, поманил: «Ну, давайте, нападайте». Вряд ли эти монстры поняли, какое презрение он вложил в этот жест, так у него на родине подзывают собак, но, ни в коем случае человека.

Но, им было не до анализа. На секунду они застыли, уставившись на пятно, которое уже напоминало розу, ее чешуйки -лепестки напитались влагой и готовы были падать под тяжестью собственного веса, вниз. Лиён проследил за взглядами своих противников.

– Вот, что означает «снесло крышу», подумал Лиён, мгновенно оценив обстановку. Эти двое забыли об оружии, раскрыв свои пасти, из которых уже капала слюна в предвкушении вкусить и алкать теплую кровь человека. Они бросились вперед.

Бой закончился сразу.

– Даже неинтересно, – разочарованно проговорил победитель, переступая через тела поверженных врагов.

Он оглянулся по сторонам, «девушки» уже не шипели, они лишь испуганно жались друг к дружке. Всевладий и Траян все также сверлили друг-друга взглядами.

Заныла рана, он осмотрел ее. Царапина, но глубокая. Он опять оглянулся, чем бы перевязать? Не найдя ничего подходящего, он вдруг вспомнил, как Дана, на месте застежки, просто провела рукой. Он, взял выпирающие чешуйки в кулак, и слегка придавил, ожидая, что кровь сейчас будет сочиться сквозь пальцы, но услышал лишь слабое поскрипывание. Разжав пальцы, он увидел лишь влажную тряпицу. Придавил ее к ране, и ощутил, как она плотно прилипла к коже, да и боль постепенно уходила.

– Так-так, братья еще воюют, – интуитивно понимая, что мешать им нельзя, он уселся на пол, чтобы предаться молитве и отдохнуть.

Однако ощущение опасности не покидало его, он не мог сосредоточиться, тем более что в женском углу появилась какая-то возня, тревожные звуки нарастали, и он открыл глаза. Что изменилось за эти несколько минут? Стало темнее. Огонек единственной свечки, что остался гореть, беспокойно трепыхался, готовый вот-вот погаснуть. Всевладий так же сидел на своем «троне», а вот Траян уже не просто висел в воздухе, он раскачивался и увеличивался в размерах, одновременно удаляясь к противоположной стене.

– Похоже, сейчас нападет…

Он вскочил, в полной боевой готовности, понимая, сейчас потребуется его помощь. И, тем не менее, он не успел среагировать, так молниеносен был бросок огромного чудовища. Но внезапно его полет прервался, буквально перед носом Всевладия. Вернее, не перед носом, а перед зеркалом, которое держал Всевладий. Краем глаза он отметил, как отвратительного вида насекомые, что раньше были прекрасными девушками, от страха пытались забиться по углам и щелям, но их тушки были слишком большие, и они царапали стены, в слабой надежде спастись.

Вряд ли Траян планировал любоваться своим отражением, но у него не было выбора, это тоже произошло внезапно, Всевладий, как заправский фокусник, в самый последний момент, выставил защиту, и нападение одновременно.

Что там увидел, этот жуткий монстр, знал только он один, но он уже не смог оторвать взгляда, дикий, нечеловеческий, гневный крик, сотрясал несчастные стены этого дома. Лиён закрыл уши, ему казалось, что из них сейчас хлынет кровь. Крик превратился в вой раненого животного, постепенно стихающего, переходящего во всхлипывание обиженного ребенка. И опять рев тысячи раненых, огромных животных. Последняя свеча упала на пол и погасла, стены задрожали, и Лиён уже прикрывал голову руками, так как на него падали балки, треснувшего потолка.

Тишина застала его врасплох. Приоткрыв один глаз, он увидел Всевладия, который схватив его за руку, крикнул: «Бежим»!

– Деревянный терем, наверное, ветром сдуло, – подумал Лиён, оглянувшись назад, увидел только белоснежную даль.

Они понеслись по белой траве или по облакам, он уже ничего не понимал, но слышал погоню, словно тысячная конница гналась за ними, с гиком и криками разъяренных преследователей, из рук которых выскользнула добыча.

– Прыгай, – крикнул дядя Сева, нырнув в белую яму, что лишь слегка была очерчена кругами. Он с разбегу прыгнул, и опять дух захватило от падения. На этот раз их выплюнуло в знакомом месте, похоже, это «пьяный лес»…

– Догоняй! Не медли, они сейчас будут здесь!

– Иду!!! – отозвался Лиён, и понесся следом – да, вроде тихо, может, оторвались? – только успел подумать, как над головой услышал – Каррр!!! Он глянул наверх, увидел ворона, что летел за ними следом, в клюве он держал разноцветную чешуйку. И сразу же услышал топот погони. Что произошло дальше, он не понял, но он почувствовал, как огромная волна подхватила его, и шлепнула его рядом с Севой, он оглянулся, и увидел огромное озеро, в которое прыгали рогульки верхом на лошадях.

– Все, не успеем, – на бегу, роясь в мешке, приговаривал Сева, – не успеем выбраться из этого проклятого места.

И тут Лиён увидел лукавую рожицу, что выглядывала из дупла.

– Деда, помоги!!! Изо всех сил крикнул он Шишаку.

– Давай, ко мне, внучек, скорей!

И уже Лиён схватил за руку Севу, и потащил его к засохшему дереву.

– Давай, ты первый, – присаживаясь на корточки, скомандовал Лиён. Сева забрался к нему на плечи, мгновение, и вот уже удерживаемый за ноги дедулей, Сева тянет руки Лиёну.

Оказавшись в дупле, он изумился.

– Однако, у тебя тут хоромы, Шишак, неплохо устроился. Но никто не посмеялся над шуткой, потому, что они услышали, как несколько сабель рубят дерево.

– Ну, все, попались, разочарованно произнес Лиён.

– Да, неее, еще не все потеряно, – проскрипел дедулька, открывая низенькую дверь, – вам сюда.

Заглянувши внутрь, они увидели ступеньки.

– Спасибо, а ты? Давай, с нами? Они же сейчас уничтожат твой дом.

– Нас не уничтожишь, засмеялся Шишак, открывая дверь напротив, ну, вот теперь прощавай, мил человек, привет передавай Токкэби, если доведется встретиться, и дружку твоему закадычному ууудаааачииииии!!!!

Дерево уже шаталось под ударами, но Лиён все-таки заглянул, куда исчез дедуля. Прямо за порогом лежало бревно уходящее вниз, выструганное изнутри, как корыто и отполированное до блеска, только конца этому бревну не было видно.

– Пора, сказал Сева, и первым начал спускаться по ступенькам.

Глава 11

« За что ты так ненавидела моего папу?» Москва. 2011 год.

Оленька загадочно улыбалась, одной рукой придерживая руль, другую выставила в открытое окно автомобиля. Свежий утренний ветерок струился сквозь пальцы. Аве Мария. Как это символично. Итак, еще одна победа! Индивидуальное прослушивание, которое ей организовал Иржи, конечно, прошло на ура! «Аве Мария», Шуберт, мелодия до сих пор звучит в ее голове.

Три года в Большом, и только хор и массовка, это слишком долго. А ведь она знала, что у нее талант, что голос уникален, это выяснилось еще тогда, когда она подрабатывала костюмершей на гастролях. Как то так, само собой получилось, что она выучила все партии, просто, с голоса, и могла заменить любую солистку. Диапазон ее голоса поражал всю труппу, но все шло гладко, никто не болел и не терял голос, а по возвращении было уже не до оперы.

Оленька не обижалась на то, что ее пытались и не замечать, и критиковать, и открыто глумиться. «На обиженных воду возят», это еще один постулат, который она зарубила себе на своём хорошеньком носу. Если человек обильно обижается, то его действия очень легко просчитать, а значит им легко манипулировать. Жизнь она такая штука, либо ты управляешь, либо тобой.

Она всегда выбирала первый вариант, и поэтому в свое удовольствие училась у Великих Мастеров. Брала частные уроки вокала, постепенно оттачивала свой природный голос. Карманы преподавателей заметно тяжелели после занятий с ней. Что поделаешь, время такое, теперь это не считается зазорным. Будь ты гений, или рабочий, кушать хочется всем. Это проза жизни, да и стать примадонной, вот так, с улицы, невозможно, это – неписаный закон. За эти годы в Москве, у нее появились и враги, и друзья, и – любовь.

***

– Иржи, я должна тебе что-то сказать…

– Скажешь, Лапушка, все скажешь, – он весь светился от восторга, когда снимал с нее пальто и, подхватив ее на руки кружась и приплясывая, направился в спальню.

– Это триумф! Ты видела лицо Манковского? Если у меня сердце остановилось от восторга, то у него, кажется, случился инфаркт.

Ангел, мой, сошедший с небес! Как тебе это удалось, я тысячу раз был на репетициях, но такого исполнения не помню, вдохновенно, возвышенно, я пел с тобой каждую ноту. Твое божественнее бельканто сводит с ума, и слезы, слезы лились непроизвольно, ты всех ввела в состояние эйфории. Дай мне прикоснуться к твоему безграничному сопрано, что скрывается в этой лебединой шейке…

– Иржи, щекотно, – засмеялась Оленька, слегка отбиваясь от экзальтированного любовника.

– Я одержим тобою, и, что удивительно – ты моя! Моя навсегда! Это чудо, восьмое чудо света, которое еще предстоит изучать нашим авторитетам. Все! Партия Травиаты тебе обеспечена! Уж я позабочусь об этом.

– Иржи, я беременна…

– Отлично! Все что угодно, радость моя, Лапушка. Весь мир я положу к твоим ногам. Что?!?

– Три месяца, я утром была у врача.

– Нет…

– Да.

Иржи откинулся на подушку, и в оцепенении переваривал эту новость.

Оленька любовалась его профилем. Точеный нос, выпуклый лоб, линия рта не очень, но она прикрыта, усиками, едва заметный румянец на смуглой коже, и ямочка на подбородке.

– Иржик, откуда у тебя ямочка? – стайка девочек из хора окружила худрука, Иржи Станиславовича.

– То есть? С рождения, милые дамы, с рождения – выискивая взглядом Оленьку, отвечал предмет восхищения всего женского коллектива.

– Нууууу, всякое может быть, а вдруг это травма? – строила глазки и приставала кокетка-хоровичка. Но Иржи уже отыскал Оленьку, и оказался глух и слеп к внешним раздражителям.

– Ольга, – у вас вокал в 201 аудитории, расписание поменялось, идемте, я вас провожу…

Сердце глухо отозвалось в груди, она знала, сколько раз они остановятся в укромных местечках, чтобы наспех поцеловаться.

***

Можно, конечно попытаться объяснить, лежащему рядом мужчине, душевное состояние будущей матери, но зачем? Она знала, что ее возлюбленный слегка чокнутый, оперозависимый, можно так сказать, но он прекрасный менеджер, где он отыскивает таланты, как понимает, что это то, что ему нужно?

Их случайная встреча оказалась судьбоносной для нее. Три года назад, она просто стояла перед распахнутыми окнами Большого и слушала распевки, упражнения для разогрева голоса, и мысленно повторяла гаммы. Что он такого увидел в ней? Но он подошел, разговорились, и поступило предложение на прослушивание. А дальше все завертелось, закружилось. И вот она беременна.

– Так вот откуда, просто физически ощущаемые эманации, эмиссия, совершенная эмиссия. Это загадочное состояние будущей матери, непорочное зачатие, – задумчиво бормотал Иржи, витая, как обычно, в «своих облаках», – Дева Мария. Святая невинность. Но Травиата, ведь это совсем другая ситуация…

– Ты, думаешь, что наши с тобой отношения настолько невинны, что я не смогу исполнить Травиату?

– Хм, ты права, а кстати, кто отец?

– ????

– Ой, прости, прости…Так, что? Там маленький Иржи? – он положил свои холеные пальчики ей на живот. Но…Твоя карьера…

– У мня… У нас будет ребенок, и это не обсуждается.

В этой фразе не было категоричных ноток, слишком расслабляющее действовали на нее мягкая постель и близость любимого, но будущий отец понял, решение принято.

Оленька лежала, забросив руки за голову, раскрасневшись от поцелуев, мечтательно глядя в пространство.

– Кааакое счастье, у нас будет ребенок, – эхом отозвался Иржи, из под одеяла. И вдруг неожиданно вынырнул, его каштановые, волнистые и такие прекрасные волосы, растрёпкой нависали над Оленькой, касаясь щеки. Он долго-долго взглядом знатока изучал этот неуловимо изменившийся облик, и наконец, налюбовавшись, заключил ее в объятья.

***

Дверь предательски скрипнула, оповещая сонный дом, что хозяйка явилась под утро. Оленька на цыпочках побежала на кухню, откуда доносились умопомрачительные запахи.

– Доброе утро, Евгения Александровна! Она чмокнула в дряблую щечку старушку, которая окунала в кипящее масло блинки, нанизанные на палочку и пахнущие рыбой.

– Тсссс, тихо, разбудишь Эдика, он только что пришел со смены, спит еще…

– А Чан Ми?

– Все в порядке, тоже спит, в отличие от матушки, которой, похоже, сегодня не дали выспаться, – нахмурилась бабулечка, – как прослушивание?

– Отлично, все в восторге. Так, во всяком случае, говорит Иржи. Поздравлений я не дождалась, но, вы же знаете, какая у нас атмосфера в Большом. Конкуренция…

– Как поживает ваш обожатель?

– Хорошо. – Оленька покрылась легким румянцем. – А, Чан Ми? Обо мне спрашивала?

– Нет, но звонила ее преподаватель, она решительно настроена на разговор с вами.

– По поводу?

– Она решила, что вы слишком давите на девочку, заставляя ее так много учиться.

– Я?!?

– Ну, да, говорила, что Чан Ми чуть ли не засыпает на уроках, хотя знания у нее превосходные. Сейчас она самостоятельно изучает древне-корейские иероглифы. Но эти рыбные блинчики, душенька, вы только попробуйте, это превосходно! Наша девочка записалась на очередные курсы? «Вау!», вот уж действительно «Вау», иначе и не скажешь. Этот рецепт…

Оленька, не дослушав, бросилась в спальню к дочери.

Девочка спокойно спала сейчас, но судя по сбитому одеялу и влажным волосам, сон до этого был беспокойным. Поправив одеяло, она прикоснулась губами к мокрому лобику.

– 35,6. Пульс – 200 ударов в минуту, ого! Высокий эмоциональный фон. И тут она обратила внимание, что под маечкой, уже есть намёки на грудь. Четырнадцать лет, моя красавица взрослеет, – у Оленьки навернулись слезы на глазах. И все же надо показаться доктору.

Она достала мобильный – шесть утра, приемлемо, и отправила смс. « В восемь, если не трудно, пожалуйста, к Чан Ми», и, освободившись от тапочек, нырнула под одеяло, согревая своим телом величайшую драгоценность, что у нее есть в этом мире. Чувство вины осторожно тронуло струну… Аве Мария… И она погрузилась в тревожный сон.

– Оленька, Чан Ми, просыпайтесь, доктор вас ожидает, за завтраком!

Евгения Александровна, пахнущая сдобой, рыбой, розами и домашним уютом, тихонько коснулась Оленькиного плеча.

– Омма! Ты вернулась? Как прослушивание? – потирая заспанные глазки, спросила Чан Ми.

– Все хорошо, куколка моя, – она тронула ладонью лобик дочери, – обещают Травиату, – как ты себя чувствуешь?

– Отлично! Поздравляю! Чмокнув маму в щечку, соскочила с постели. Бабулечка, что у нас на завтрак? Омук получился? Я первая в ванную!

– Ну, как тут за ней уследишь, только что была, а уже и след простыл, – заправляя кровать, с улыбкой бурчала Евгения Александровна.

– И, все же я вас прошу, если, что, сразу мне звоните, хорошо?

– Хорошо, хорошо, циферка номер один на мобильном, я помню…

Юлий Аркадьевич, постанывая от предвкушения вкушения вкуснотищи, коим был заставлен стол для завтрака, закончил осмотр Чан Ми.

– Ну-с, мадемаузель, вы в прекрасной форме, внешних патологий не выявлено, анализы сдать непременно, и можете быть свободны, аки птенчик.

– Благодарю, uisa, будьте так любезны, откушайте с нами, – Чан Ми озорно блеснув глазенками, отвесила глубокий поклон.

– ?

– Это означает «доктор», на корейском языке. Веди себя прилично, дщерь Евы, засмеялась Оленька, – прошу к столу, Юлий Аркадьевич.

– Папенька, так понимаю, у нас Адам, – пробормотала Чан Ми, так тихо, что ее никто не услышал.

Порозовевший и довольный доктор, оттопырив мизинчик, прихлебывал кофе. Девочки ушли в оранжерею составить букет, для Сонечки, любимой жены Юлия Аркадьевича.

– Думаю принимать витамины нет смысла, Ольга Семеновна. У вас прекрасный стол. Фрукты, овощи, в избытке, она хорошо кушает?

– Да, на аппетит не жалуется, но отчего же ночью температура понижена, и пульс…

– Пубертатный период, сами понимаете, организм перестраивается, возможны тревожные сновидения.

– И преподаватель обеспокоена, что она засыпает на уроках…

– Вот как? У вас отдельные спальни, да?

– Естественно.

– Тогда поступим следующим образом, вам придется какое-то время спать вместе. Возможно это сомнамбулизм. У вас в детстве были похожие симптомы? – он внимательно вглядывался в красивую молодую женщину, вот она отвела глаза, задумалась, но за мгновение до этого в них мелькнуло такое, что видавшего виды доктора прошибло потом. На доли секунды перед ним разверзлась бездна, и он почувствовал на себе взгляд вечности. Людей с подобным состоянием он встречал в лечебницах но, то были глубокие старики и старухи, которым недолго оставалось жить на этом свете. Пришла уверенность, что Ольга Семеновна ответит утвердительно, и тогда… тогда… Он замер, словно борзая, которая взяла след, и ждет сигнала от хозяина, подался вперед, чтобы еще раз уловить этот взгляд, его хищные ноздри трепетали в предвкушении, он уже видел себя в лаборатории, и трех женщин опутанных проводами.

Оленька вспоминала свое детство, да, именно в этом возрасте, и даже намного раньше ей стали являться образы, картинки, которые пугали, и она спасалась от них у бабушки в кровати, но она не бродила во сне.

– Нет, не припомню такого, но это хорошая мысль, спасибо, я подумаю над этим, – она удивленно посмотрела на доктора, – похоже, он разочарован ответом.

– А Евгения Александровна? Больше приступов не было? – трудно было расставаться с внезапно возникшей идеей, и он решил подойти к этому вопросу с другой стороны.

– Вы имеете ввиду, тот случай, когда ее задержали на проходной и отправили в Кащенко?

– Да, именно. Меня, как вашего семейного доктора, допустили к осмотру. Там был четкий диагноз – деменция. Такие пациенты проводят остаток дней под присмотром специалистов. Как вам удалось стабилизировать ее состояние? До сих пор не верится, когда я смотрю на нее, практически здоровую пожилую даму.

– Ах, это… – у Оленьки давно был заготовлен ответ.

Психология, в этом все дело, мне удалось убедить Евгению Александровну, что её муж, Эдуард, не погиб, не пропал без вести, он просто уставший на работе, ложится отдыхать. Ведь тогда, в первый раз, когда она в ночной рубашке бросалась на охранников завода с криками: «Похитители, верните моего Эдика», она была уверенна, что он жив. Зачем же было разуверять ее? Я уже не помню, какие слова нашла для этого. Но получилось, как видите. Пришлось оборудовать еще одну спаленку для якобы отдыхающего супруга, и ей этого достаточно, она спокойна. Вот такая у нас странная семейка. Есть мужчина в доме, которого никто никогда не видел, кроме Евгении Александровны. Она пронесла свою единственную любовь сквозь время, и уверена, что он рядом.

Юлий Аркадьевич недоверчиво посмотрел на Оленьку, но спорить не стал.

Да и Оленька замолчала, не будет же она ему рассказывать, как совесть ей не позволила бросить на произвол судьбы единственную правнучку Василия Степановича, которому обязана практически всем, в том числе и банковским счетом в Швейцарии. По рассказам соседей она узнала, что бабулечка жила в полном одиночестве. Никто и никогда ее не проведывал. Иногда утром ее видели в магазине, во дворе ни с кем не общалась, но каждый вечер выходила на балкон своей «двушки», и жалобно так звала: «Дюша, Дюша». А потом случился рецидив.

Нет смысла рассказывать, как день за днем она отождествлялась с больной старушкой, удаляя затвердевшие атеросклеротические бляшки, возвращая сосудам эластичность. И, как сама, обессиленная валилась в постель, чтобы успеть восстановиться к следующему сеансу.

Он что-то подозревает, но это его проблемы. Сумма, которую она ему платит за визит такова, что он и словом не обмолвится, несмотря на сомнения.

– А вот и девочки наши вернулись, – обрадовалась Оленька, и неприятный разговор закончился.

– Омма, бабулечка пальчик наколола, – вручая букет из белых роз Юлию Аркадьевичу, бросила через плечо Чан Ми. Передавайте привет тете Люде, я вам сейчас еще пирожков в корзинку упакую, для Дениски.

– Странно, таким небрежным тоном дочурка со мной еще не разговаривала, ощущение, что она слегка меня игнорирует, – так размышляла Оленька, отправляясь за аптечкой, – очередной гормональный всплеск?

Юлий Аркадьевич, с корзиной, букетом и конвертом, долго кланялся и благодарил, перед уходом. Евгения Александровна с перевязанным пальцем была уложена отдыхать.

– Дочурик, присядь, поговорим…

– А вы мне имеете что-то сказать?

– Mon cher, что за вульгарное выражение, – обычно этого было достаточно, что бы призвать девочку к порядку, но сейчас, Оленька забеспокоилась, что все-таки происходит с ее любимицей? – звонила Лариса Ивановна, жаловалась на тебя…

– По поводу?

– Засыпаешь на уроках, невнимательна, дерзишь…

– Скукотень, я их программу наизусть знаю.

– Чан Ми! Я думала, что мы раз и навсегда обсудили с тобой этот вопрос, еще не пришло время открывать свои способности людям и демонстрировать истинную картину мира, это чревато неприятностями. Ты забыла историю, которая произошла со мной, когда мне пришлось спасаться бегством от разъяренной толпы, а ведь и всего-то я помогала людям утихомирить зубную боль.

– Я помню все, это ты, наверняка забыла, какая у меня память, да и логика на высшем уровне. Людям нельзя, хорошо принято. А мне? Мне до̒лжно знать эту истину?

– Я всегда с тобой предельно откровенна, доченька, не понимаю, что с тобой происходит….

– А происходит то, что я научилась складывать 2+2. Ты мне рассказываешь душещипательные истории, но не называешь дату.

– Какую дату? – Оленьку вдруг начало подташнивать.

– В каком году это происходило?

Лгать нельзя, особенно детям, они этого не прощают. Огромный опыт работы с людьми дал ей такую уверенность, даже ложь во благо, может разрушить доверительные отношения с ребенком. «Единожды солгавший, кто тебе поверит», вот такие мысли лихорадочно метались у нее в мозгу. Нехорошие предчувствия заворочались в желудке. Сейчас бы, стать невидимой, и сбежать куда подальше, но эти «фокусы», по выражению Чан Ми с ней не пройдут. Она же моя дочь.

– Солнышко, к чему эти вопросы? Ты же знаешь, мы не совсем обычные люди.

– Что, так трудно ответить своему необычному ребенку? Ты меня разочаровываешь, мама…

– Нет, не трудно, это было в 1921 году, я только не понимаю, к чему ты клонишь.