Трудно быть «дьяволом»

– Ну что, шпана, давайте знакомиться, – слышится сквозь шум голос офицера. – Атан меня зовут, Дир Атан. Но это там, на Герте. Здесь я – старший лейтенант Dmitry Атан, командир сорок второй экзопехотной роты первой экспедиционной армии Марсианской Коммунистической Республики. Что лыбитесь, имя рассмешило? Вам тоже дадут, так надо. Но не сейчас, после. Когда выпуститесь.

Даю вводную. Вы все, как уже догадались, находитесь на другой планете под названием "Заря". Кто не догадался – отправится обратно первым же поездом, но ехать далековато – примерно двести миллионов километров. Здесь вам предстоит пройти углублённый курс подготовки и стать настоящими солдатами. Вот прям как те, что вас сюда доставили, в шлемах и ekzokomplektah. Для чего? Для того чтобы помогать старшим товарищам, прибывшим очень издалека в надежде дать нам новую, справедливую жизнь. Сами они с планеты Mars, где мирно строят независимую Республику. И всё бы хорошо, да только есть рядом другая планета – Zemlia. Бывшая когда-то на Марсе хозяйкой, а затем, когда восстал народ против несправедливости, власть свою утратившая. Но хоть и прогнали люди Марса земных кровососов, очень те вернуться хотят. Так хотят, что готовы войной на наших товарищей пойти и всех до единого – перебить. Если, конечно, получится.

И вот для того мы и нужны – чтобы не получилось. Чтобы, если вздумает Земля на Марс напасть, появиться, как из ниоткуда, и на врага всей своей силой обрушиться. А чтобы была она у вас, эта сила, чтобы не сплоховать вам в роковой час, будем мы вас тренировать и обучать. До кровавого пота – будем. И таких же, кровавых, мозолей.

***

Неплохо, неплохо. Но как сделать так, чтобы персонал не болтал про утечку шпаны налево? Ведь кому-то придётся их забирать и свозить в условленное место для переноса. Пойдут слухи, разговоры… А и пусть идут! Как говорится – "кто нам мешает – тот нам поможет".

Я не буду бороться со слухами, я сам пущу слух пострашнее да покровожаднее, чтобы вопросов не осталось. А чтобы обеспечить должный антураж – задействую местную мафию, услугами которой Отдел уже не раз пользовался. Дети уходят налево? Так это потому, что я их продаю. И не куда-нибудь, а, например, на органы! Чтобы окончательно отбить охоту трепаться, я буду раздавать через бандитов щедрые взятки, после которых никто ни в какую полицию уже не пойдёт. Но если вздумает пойти, то следящий за заведением искусник заметит изменение в шаблоне поведения, после чего болтливый товарищ умолкнет навеки. А если всё-таки дойдёт до участка, то скупленное на корню начальство делу хода не даст, предпочтя сдать мне стукача со всеми потрохами. Так что не будет у болтуна ни единого шанса, за это можно ручаться.

Что касается местных бюрократов, то среди них лучше пустить другой слушок, поспокойнее. Например, о том, что деток увозят на подпольные фермы и фабрики, где пользуют, что называется, до потери пульса. В военное время столоначальникам не до нарушений трудового кодекса, им главное, чтобы на улицах стало поспокойнее, а в кармане похрустывали банкноты. Всё это я обеспечу, а на особо дотошных всегда можно натравить начальство. И, если потребуется, бандитов.

***

В первый же день одному из новичков дал зуботычину взводный. Дал за невинное, произнесённое на уличной "фене", слово. На что никто не обратил внимания, но на что обратил внимание непосредственный, тоже из бывших "уличных", командир. Который, стоя над сплёвывающим кровь новобранцем, объяснил всем новые правила:

– Слушать меня сюда – два раза повторять не буду. Блатные привычки остались на Герте, забудьте их навсегда и больше не вспоминайте. А кто захочет вспомнить, с тем разговор короткий, как вот с ним. Все поняли, бойцы? Разойтись.

Дальше начались изнуряющие, многочасовые тренировки, призванные выковать из уличной шпаны профессиональную, способную противостоять Земле, силу. Обычные, в общем, тренировки, поначалу не сильно отличавшиеся от тех, что в ходу в имперской и церковной армиях.

– Тридцать отжиманий! До пола жми, до пола!

Сразу после этого – пройтись по лестнице-"рукоходу", рискуя сорваться в глубокую, вонючую грязь. Затем – забраться по трубе на кирпичную стену и переползти на другую сторону по верёвке. После – спуск и пробежка вдоль выложенных шестами "змеек".

Льёт градом пот, ест глаза. Леший хрипит, ловя ртом воздух, но останавливаться нельзя, иначе тоже – в зубы.

– Не могу, начальник, сил больше нет, – стонет, упав на землю Жало. Ойкнув, получает болезненный тычок под рёбра.

– Это за "начальника", рядовой. Встать. Быстро!

– Не могу, товарищ командир. Хоть убейте…

– Ладно, – недобро произносит командир. И внезапно крепко хватает бойца за нос так, что слёзы из глаз.

– Ай-яй, – верещит Жало, пытаясь вырваться. – Не надо, больно, больно-о-о!

Но командир не слушает. Подтаскивает проштрафившегося к краю платформы, подзывает жестом остальных.

– Рядовой Батар изъявил желание прекратить тренировку и убить его, что я и сделаю. На войне от рядового Батара толку не будет. На войне он погибнет первым и подставит под иглу кого-то из вас, своих боевых товарищей. Думаю, нам всем будет лучше без него.

Прижав Жало спиной к парапету, взводный продавливает его вперёд и вниз, в лежащую внизу пропасть. Так, что земля уходит из-под ног! Истошно заорав, Жало хватается за поручень:

– Не надо, нач… товарищ командир!

Придерживая полуопрокинутого шкета над бездной, тот обращается к его остальным:

– Запомните раз и навсегда – для нас нет слова "невозможно", для нас есть только приказ. Приказ, который надо выполнить любой ценой, даже ценой жизни. Вы думаете, я жесток? Но как ещё подготовить вас к столкновению с во сто крат более жестоким и коварным врагом? Не знаете? Вот и я не знаю. А потому даю первое и последнее предупреждение – следующий, кто скажет "не могу", улетит через парапет. Улетит без вариантов и без скидок на наше с вами землячество. Всё поняли? Разойдись!

***

Итак, резюмируем. Нанятые мной частники пройдутся тралом по улицам крупных городов, доставляя добычу в распределительные центры. Тамошние болваны прогонят их под чутким наблюдением ИИ через опросник, после чего, пообщавшись с виртуальным собеседником, получат инструкции по проведению дополнительных тестов.

Заполненные первичными рекомендациями бланки отправятся на визирование авторитетным специалистам, которые записей не хранят и через пару дней уже не вспомнят, что по каждому случаю рекомендовали. И это прекрасно, потому что их мнение никого не интересует, а интересует графа "распределение", в коей машина проставит свой и только свой вердикт.

Дальше всё идёт как по маслу. Психопаты и отбросы отбывают на фронт или вредные производства, где вскорости скопычиваются. Смысла возиться с ними нет, пусть хоть послужат обществу напоследок. Те, кто посмышлёнее – отправляются, согласно договорённостям, партнёрам. Затем идут рабочие руки для предприятий, за ними – массовка для приютов. Ну и наконец те, кто под видом пущенной налево выбраковки будут переброшены на "Николая Пирогова" для транспортировки в растущую как на дрожжах колонию. Хотя "Пироговым" тут не обойдёшься, транспортников понадобится больше. Плюс сопровождающие, плюс орбитальный пересадочный узел, который, правда, уже возведён моими предусмотрительными коллегами. Очень предусмотрительными и очень требовательными коллегами, ожидающими, что узел будет в ближайшие месяцы, если не годы, работать на износ.

***

Чуть позже началась идеологическая подготовка, проводившаяся в красивом, увешанном наглядными пособиями, классе.

– Здравствуйте, товарищи, – поприветствовал всех лектор. – Моя фамилия Чжао, майор Фэнь Чжао. Прошу вас садиться. Да расслабьтесь вы, а то как будто палку вам… к спине привязали. Товарищ взводный, я вас не задерживаю. Думаю, мы поладим с вашими подопечными.

Отдав честь, взводный выходит. Наконец-то можно немного выдохнуть. Расслабившись, Надар откидывается на спинку стула. Смотрит настороженно на лектора – ему-то что надо?

– Что, бойцы, тяжело вам приходится? – сочувственно спрашивает тот.

Молчат бойцы, не решаясь открыть рта. Так вот откроешь, а тебя потом… к парапету.

– Ладно, можете не отвечать, – машет рукой майор. – Сам знаю, что нелегко. Слушайте, давайте по душам. Всё, поведанное здесь, останется между нами, слово офицера. Есть что рассказать? Нет? Тогда дайте угадать. Гоняют вас в хвост и в гриву, замордовали совсем. Сказки рассказывают про другие планеты и старших товарищей, которые ведут себя не очень-то по-товарищески. Одного из ваших вообще чуть с платформы не скинули. Так?

– Так, – отвечает, набравшись смелости, Надар. – Всё так, товарищ лектор. Говорите, что нужна наша помощь, товарищами называете. Про светлое будущее рассказываете, а сами чуть что – в грязь да по морде. Разве справедливо? Ещё, говорят, имена заставите менять. И какие ж вы после этого товарищи? Да с нами полицаи бережнее обращались!

Слушает офицер, кивает сочувственно. Записывает что-то в планшет, встаёт, прохаживается по комнате.

– Тебя ведь, кажется, Надаром зовут? – обращается он к Лешему.

– Так точно, товарищ майор! – встаёт тот по стойке смирно.

– Молодец, по форме. Хороший из тебя выйдет боец, сейчас уже вижу. Ты, Надар, правильно говоришь. И про жестокость нашу, и про товарищей, и про имена, и про много чего ещё. Я отвечу, если позволишь. Да ты садись, садись, – машет рукой лектор. – Стоять долго придётся.

– Начну я, пожалуй, с азов. Кто из вас слышал про Трудовую партию Радана и про Рабочий манифест? Смелее, не бойтесь. Раз, два, три… Понятно, опускайте. Так вот, давайте я на пальцах объясню вам суть нашего конфликта с Землёй. Конфликт этот, который рано или поздно перерастёт в войну, вызван совсем не политикой. Мало кому понравится, когда бывшая колония провозглашает независимость, но с этим можно жить, если бы не одно "но". И "но" это тянется через всю нашу историю, да и вашу тоже. Называется – знаете как? Эксплуатация человека человеком. Проще говоря, когда одни жиреют, а другие – побираются. Наша Республика скинула иго капиталистов, а на Земле всё осталось по-прежнему. Мы – мирные люди и не хотим войны, но вот земные богачи никогда не простят нам того, что лишились огромных, неправедно нажитых, барышей. И они сделают все, чтобы снова подмять Марс под себя. А если смогут, то и Герт!

Я знаю, что с вас спрашивают строго, но с нас спрашивают строже. Ни одна живая душа на Марсе не знает о Заре. Это, сами понимаете, стоило нам немалых жертв. У меня, к примеру, остались дома двое детей, уверенные, что их отец погиб. И я не смогу увидеть их, пока земная угроза не будет устранена. А если попробую, то, – проводит лектор по шее ребром ладони, – голова с плеч.

Вы можете сказать – а какое нам, товарищ майор, дело до ваших проблем, когда у нас своих хватает? Чего вы к нам припёрлись, чего вам дома не сидится? А я отвечу. Да, вы нужны Марсу, но и Марс нужен вам. Посмотрите на себя, вспомните, откуда вас забрали. А забрали вас – с улиц! Вы скажете – идёт война, стране сейчас не до беспризорников. Но разве Империя заботилась о вас до войны? Вас было меньше, но всё равно – немало! А теперь позвольте вам кое-что показать. Для понимания, так сказать, масштабов проблемы.

Он пробегается пальцами по планшету и в воздухе внезапно возникает изображение.

– Ох, ты ж, – выдыхает кто-то. Не оттого, что дивится голограмме, а тому, что на ней изображено.

– Всё верно, это подпольный, снятый одним из наших оперативников, бассейн. Плавающие в нём тушки принадлежат раданским богачам, проще говоря, правящему классу. Который на словах за Империю убивается, а на деле – плещется в водичке. В вашей, между прочим, водичке.

– Гниды… Я на вокзале глоток клянчил, пить хотелось – хоть подыхай. А они… – шепчет кто-то с ненавистью.

– Именно так, друзья. И именно гниды, – кивает лектор. – Но проблема не в личностях, а в системе. Не будет этих – придут другие, такие же. Собственно это и прописано в Рабочем манифесте, удивительным образом перекликающимся с трудами нашего учёного Карла Маркса.

– И у Маркса, и в Рабочем манифесте сказано одно – эксплуатация не знает границ. Но не знает она и планет! То, что мы побороли дома, цветёт пышным цветом у вас. И будет цвести, потому что у капиталиста нет совести и чувства меры. Капиталист так устроен, что будет стремиться захапать всё, пока не получит по рукам. Пока очень больно не получит! И будет не по-товарищески просить вас рисковать жизнями, не протянув, в свою очередь, руку помощи. Разве вы, хлебнувшие сполна горя и нищеты, не хотите построить на Герте справедливую жизнь? Такую, чтобы для всех, а не для избранных? Разве не хотели бы прогуляться по Марсу после того, как делом докажете преданность трудовым идеалам? После того как порвёте со старой жизнью, взяв себе новое имя? Что улыбаетесь, не верится? И очень зря. Давайте я расскажу вам, как устроена жизнь у нас. Начнём мы, пожалуй, с короткой обзорной экскурсии.

Включив другую голограмму, лектор садится в сторонке. Перед зрителями пролетает панорама красновато–бурого мира, утыканного гигантскими куполами.

– Аркадия-Прайм, – произносит закадровый голос, демонстрируя огромный, накрытый перевёрнутой прозрачной чашей, город. – Столица Марсианской Коммунистической Республики.

Открыв рот, новобранцы смотрят на разворачивающуюся перед ними картину. На купола и космические корабли, на орбитальные верфи и огромные боевые станции. Вот бы и правда попасть туда. Хотя бы разок!

– А сейчас мы возьмём интервью у капитана космонесущего крейсера "Пионер"…

На голограмме появляется храбрый, с квадратной челюстью, военный в ослепительно-белой, парадной форме. Слушает внимательно вопросы, отвечает чётко и немногословно. На самом деле это тщательно подобранный актёр, призванный разбередить сиротскую душу. Ведь он так похож на идеального, которому хочется внимать и подражать, отца…

Лектор исподволь наблюдает за подопечными, делая пометки. В целом реакция отличная, но есть несколько ухмыляющихся и перешёптывающихся скептиков. Этих нужно взять на карандаш и дополнительно проработать – во избежание. Потому что в их деле сомневающихся быть не должно. Потому что сомневающихся надо перевоспитать как можно раньше или же вырвать, подобно больному зубу.

С корнем вырвать. И если потребуется – с кровью!

***

Сочувствую ли я беспризорникам? Да, потому что сам в детстве оказался без крова. И нет, потому что должен выполнить задание, от которого зависит судьба моей Родины. А что на фоне этого миллион "уличных", большинство из которых от моих действий только выиграют? Прямо скажем – ничего.

Если потребуется, я обойдусь с ними гораздо жёстче, ведь когда речь идёт о безопасности Марса, все прочие соображения отходят на второй план. Включая взрослые, детские и подростковые жизни. И включая мою собственную!

***

– Взвод, стройся!

Растянувшись в шеренги, бойцы проводят перекличку. Проводят машинально, "на автомате", без усмешек и подначек. Потому что привыкли, как и те, кто стоял тут до них. Как и те, что придут после.

Встав по стойке смирно, Леший буравит взглядом туманную, открывающуюся с вершины, даль. Вспоминает почему-то Ратая, которого навещал уже несколько раз. У парнишки, по сравнению с армейскими – малина. Сидит день-деньской в классе, учится разным наукам, чтобы потом, попивая кофе, настраивать линии на автоматических заводах. Ну и хорошо. Он пацан умный, заслужил.

– Вольно, – раздаётся властный женский голос.

Перед строем встаёт полковник Богушевская, оглядывая подчинённых тяжёлым взглядом. Не обычным, фирменным, а таким, что мороз по коже. Что не так, чем они провинились перед старшими товарищами?

– Мне стало известно о готовящемся среди вас тяжком преступлении, – чеканит командующая. – А именно – о предательстве.

Что за дела? Какое ещё предательство?

– Двое бойцов из вашего взвода планировали побег, – продолжает полковник. – Они намеревались незаметно проникнуть в кабину орбитального лифта, чтобы затем пробраться на транспортный корабль и попытаться вернуться на Герт. Они хотели рассказать тамошним капиталистам о Заре и распредцентрах. Проще говоря, хотели поставить под удар весь проект.

Тишина, только свистит в лицо высокогорный ветер. Меряя бойцов презрительным взглядом, командующая медленно проходится вдоль шеренги.

– Самое гадкое даже не в этом. Нам известно, что двое ваших товарищей знали о готовящемся побеге. Знали, и не сообщили, чем поставили себя на одну доску с преступниками. Вы видите этот символ? – показывает она на стилизованный Марс на рукаве. – За него я проливала кровь. За него дралась с земными, за него горела на орбите. За него пожертвовала очень и очень многим, о чём никогда не жалела! И не только я одна, они тоже, – кивает она на стоящих рядом подчинённых, среди которых – хмурый товарищ майор.

Я ошибалась в вас. Вы не солдаты, вы всё ещё подзаборная шпана. А наше знамя для вас – просто кружок! Товарищ майор, – кивает она на "воспитателя", – не верил мне до последнего. Он думал, что смог перековать вас в преданных идеалам мира и труда бойцов. Вы плюнули ему в лицо, вы плюнули в лицо мне. А ещё вы плюнули в лицо всей Республике.

Я не буду называть имена провинившихся, вы сами их назовёте и накажете. В противном случае наказаны будут все. И наказаны жестоко! Товарищ майор, что у нас полагается за предательство?

– Расстрел, товарищ полковник.

– Всё верно, расстрел. Но мы не будем расстреливать всех, а только лишь десятую, случайно выбранную, часть. Ваших же собственных, ни в чём неповинных, товарищей. Что вы так смотрите? Думаете, я безжалостна, потому что вы – чужаки? Но у нас за такое расстреливают безо всякого жребия. Своих – расстреливают. И свои! К тому же на Заре чужаков нет. Мы все в одной лодке, все подставляем друг другу плечо. Чтобы доказать вам это, приводить приговор в исполнение будем не мы. Это сделают ваши бывшие собратья по несчастью.

Она кивает двум, стоящим в сторонке, солдатам в силовой броне и с "импульсниками". Неотличимых от тех, кто ещё не так давно доставил сюда Лешего. Кивнув, те поднимают забрала, демонстрируя всем лица. Мать честная, и правда – свои! Так это она что, серьёзно?!

– Я жду минуту, после чего отбираю и казню пятерых прямо здесь, – чеканит полковник. – Время пошло!

Снова тишина. Только стучит в висках кровь да подгибаются предательски ноги. Невозможно, не будут они вот так… Хотя почему не будут? Очень даже будут, у них слово с делом не расходится. А уж за побег и правда спросят по полной. Даже за чужой!

– Тридцать секунд, – мертвенным голосом сообщает командующая. За спиной Лешего о чём-то ожесточённо спорят.

– Ты это был, я видел, как вы ночью шептались!

– Заткнись, падаль! Ничего мы не собирались, порожняк они гонят!

– Сам заткнись, знаю я твой порожняк. Из-за тебя – нас тут всех!

– Да на понт они берут, как тогда, на тренировке. Ничего они не сделают!

– Сделают!

– Гнида, настучишь – убью!

– Да пошёл ты!

– Время вышло. Ты, ты, ты, ты и ты – выйти из строя, – командует полковник. Указывая, в том числе и на Лешего. Как, а его за что? За что его-то?!

Надар замирает, не в силах сделать шага. Как во сне, когда пытаешься убежать и не можешь пошевелиться. К нему подходят, расталкивая строй, конвоиры. Берут под локоть, отводят в сторону к другим. Встают напротив.

– Оружие на изготовку, – набатом раздаётся в ушах.

Солдаты поднимают импульсники, наводя стволы на приговорённых. Молча, неподвижно, ждут. Как истуканы.

– На счёт "три", – невозмутимо продолжает полковник. – Раз… два…

– Стойте! Подождите! Я знаю кто это!

В рядах происходит какая-то возня, после чего на плац выпихивают Жало. Того, что больше всех ухмылялся на политзанятиях.

– Это он шептался! – кричит кто-то из задних рядов. – Я их слышал, но не знал, о чём. Правда, не знал!

– Правильно, он это, – поддерживают другие. – Он и сявка его, Нирад. А ты, Рабан, тоже шушукался. И ты, Кетар! Чё – "нет"? Башкой надо было думать. Иди, иди! И не оборачивайся.

Довольно кивнув, полковник приказывает вернуть в строй невиновных. Но испытание ещё не закончилось. Наоборот, только началось!

– Рядовые Батар и Нирад, вы приговариваетесь к смертной казни путём сбрасывания с платформы. Рядовые Рабан и Кетар – расстрел. Приговор будет приведён в исполнение незамедлительно.

Щерится злобно Жало, зыркает на полковника исподлобья. Нирад, скуля, просит пощады, Кетар почему-то молчит. Хотя тоже должен скулить и в ногах ползать.

– Взводу подойти к краю платформы.

Мрачно подчинившись, бойцы выстраиваются возле парапета. Слышат новую команду:

– Рядовые Рабан и Кетар, даю вам шанс смыть с себя позор. Приказываю привести приговор в исполнение, после чего встать в строй.

Конвоиры защёлкивают на запястьях приговорённых браслеты. Подтаскивают к краю, подсаживают на поручни. Подводят невольных палачей:

– Держите их вот так. По приказу – отпускаете.

Сами встают сзади, крепко придерживая, чтобы бывшие товарищи в бездну не утянули.

Орёт Жало, изрыгает проклятия. Извивается, как червь, Нирад, плачет, заглядывает в глаза. Заплачешь тут, когда под тобой – многокилометровая пропасть!

– Я жду, – напоминает полковник.

– Пацаны, не надо, не надо, не на-адо, – шепчет, захлёбываясь, Нирад. Жало – молчит, глядя не отрываясь на держащего его Кетара.

– Вы зря колеблетесь, – напирает полковник. – Эти люди хотели бежать. Хотели предать, лишив ваших, оставшихся на улицах, товарищей, шанса на лучшую жизнь. Если бы у них получилось, проект был бы закрыт, а наши оперативники, рисковавшие ради вас жизнями, могли погибнуть или подвергнуться жестоким пыткам. Рядовые Батар и Нирад изменили, будучи в тылу, где их жизням ничто не грозило. Нетрудно догадаться, как они поведут себя на войне.

– Нет… нет… неправда, – плачет Нирад. – Мы не хотели, мы просто так… Мы бы никому… никому… Ну честное слово – никому!

– Мы вам не верим, – отрезает полковник. – Вы трусы, а трус скажет что угодно, лишь бы избежать справедливой кары. Скажет, но предаст всё равно! Мы не прощаем предателей, мы безжалостно чистим от них ряды. Рядовые Рабан и Кетар, выполняйте приказ!

– Прости, – одними губами произносит Рабан, толкая товарища в бездну. Зажав уши, чтобы не слышать жуткого крика, возвращается к своим.

– Что, падла, – скалится Жало на Кетара. – Новым хозяевам лижешь? Ведь это ты, сука, придумал. Придумал – и сдал нас с потрохами! Это они тебя подговорили? Чтобы от нас избавиться, чтобы все потом перед ними – на цырлах? А ты купился как лох! Думаешь, в красивую жизнь тебя заберут? Хрен тебе по всей харе! И вам всем – хрен! – орёт он с ненавистью конвоирам. – Здесь мы им нужны. Не знаю зачем, но здесь! Здесь, поняли? Здесь! Здесь! Зде-е-е…

Перевалившись через парапет, Жало проваливается бездну. В затылок бьёт ветер, по телу прокатывается волна ужаса. Заорав, Батар изгибается, пытаясь освободить скованные за спиной руки. Переворачивается рывком, истошно орёт, видя приближающиеся облака. За которыми – смерть.

Сердце не выдерживает. В груди разрывается кровавая бомба, всё растворяется в блаженной темноте. Повезло Батару, он умирает ещё в полете. А Нираду – нет, он живёт ещё пару минут, пока не падает в пустынной долине, разметав по округе оторванные ударом конечности.

– Рядовой Кетар, встать в строй. Товарищи бойцы, – смягчает тон полковник. – Сегодня вы получили жестокий, но важный урок. Мы отвечаем не только за себя, но и за друг друга. Иначе – нельзя, иначе не избежать разложения. И не избежать предательства! Отныне каждый из вас будет знать, что нельзя покрывать тех, кто задумал недоброе. А если кто-то оступится, то должен быть готов загладить свою вину так, как это сделали рядовой Рабан и рядовой Кетар. На сегодня все оставшиеся занятия отменяются. Свободны!

Не глядя друг на друга, бойцы в полной тишине бредут к казарме. Не знают они, что с ними будет, но чуют – сегодня они сделали первый шаг. К чему – неясно, да и нет сил про то думать. Сейчас главное – добрести до койки и упасть лицом в подушку, чтобы забыться.

Если, конечно, получится.

***

Первые сто тысяч были переброшены меньше чем за полгода. Это хорошо, но этого недостаточно. Отдел ненасытен, он требует расширить поставки. Интересно, как они справляются с такой массой? Своими силами не получится, после второй "смерти" нас осталось не больше сотни. Видать, привлекут спецов со стороны, которым потом, чтобы не трепались, укоротят под корень языки. Как вариант – предложат постоянную службу. Нам остро нужны кадры по эту сторону, своими силами натаскивать шпану становится затруднительно.

***

Прошла пара месяцев с тех пор, как Надар попал на Зарю. Взвод тренируется с утра до отбоя, помаленьку превращаясь в суровых, бугрящихся мышцами бойцов. Готовых, не задумываясь, выполнить любой приказ старших товарищей. Готовых убивать и, если потребуется, умирать!