Пятнадцатилетний капитан

Мы знаем, кто были эти «славные люди», которых кузен Бенедикт даже и не думал осуждать. Впрочем, как уже сказано, Негоро и Гаррис предоставляли ученому-энтомологу некоторую свободу, тогда как Дик Сэнд во время перехода от океанского побережья до Кванзы строго-настрого запрещал ему всякие экскурсии. Наивный ученый был весьма растроган такой снисходительностью.

Итак, кузен Бенедикт был бы счастливейшим энтомологом на свете, если б не одно грустное обстоятельство: жестяная коробка для коллекций по-прежнему висела у него на боку, но очки уже больше не украшали его переносицу, а лупа не висела на его груди. Слыханное ли дело – ученый-энтомолог без очков и без лупы! И однако кузену Бенедикту не суждено было вновь вступить во владение этими оптическими приборами, ибо их похоронили на дне ручья вместе с чучелом короля Муани-Лунга. Несчастному ученому приходилось теперь подносить к самым глазам пойманное насекомое, чтобы различить хотя бы самые заметные особенности его строения. Это служило источником постоянных огорчений для кузена Бенедикта, и он готов был уплатить любую сумму за пару очков, но, к несчастью, этот товар был слишком редким на ярмарке в Казонде. Как бы то ни было, кузену Бенедикту предоставили право бродить по всей фактории Жозе-Антониу Алвиша. Всем было ясно, что он неспособен бежать. Впрочем, фактория была обнесена со всех сторон высоким частоколом, через который нелегко было перелезть.

Однако сам этот огороженный частоколом участок имел в окружности почти целую милю. Деревья, кусты, несколько ручейков, бараки, шалаши, хижины – всего этого было более чем достаточно для поисков всяких редкостных насекомых, которые могли если не обогатить, то по крайней мере осчастливить кузена Бенедикта. И он действительно поймал несколько насекомых и так старательно изучал их невооруженным глазом, что чуть не потерял зрение, но в конце концов пополнил свою драгоценную коллекцию, а кроме того, успел набросать в общих чертах план фундаментального труда об африканских насекомых. Если бы ему удалось еще найти какого-нибудь нового жука и связать с находкой свое имя, ему нечего больше было бы желать.

Если имение Алвиша было достаточно велико для ученых прогулок кузена Бенедикта, то маленькому Джеку оно казалось огромным, и ему позволяли свободно бегать повсюду. Но малыш не искал удовольствий, столь естественных для его возраста. Он редко покидал мать, которая не любила оставлять его одного и все время боялась какого-нибудь несчастья. Джек часто говорил об отце, которого он так давно не видел. Он просил поскорее вернуться к папе. Он спрашивал мать о старой Нэн, о своем друге Геркулесе, о Бате, Актеоне, Остине и о Динго, который тоже покинул его. Он хотел видеть своего приятеля Дика Сэнда. Впечатлительную детскую душу переполняли счастливые воспоминания, и он жил только ими. Но на расспросы сына миссис Уэлдон могла ответить только тем, что прижимала его к груди и осыпала поцелуями. Все, что она могла сделать, – это не плакать при нем.

Однако миссис Уэлдон не могла не заметить, что во время переезда от Кванзы до Казонде с ней обращались совсем неплохо и ничто не указывало на намерение изменить такое отношение к ней здесь, в имении Алвиша. В фактории жили только те невольники, которые обслуживали самого работорговца. Все прочие представляли собой «товар» и жили в бараках на площади, откуда их и забирали покупатели. Сейчас склады ломились от запасов различных тканей и слоновой кости; тканей, которые Алвиш обменяет на невольников во внутренних областях Африки, и слоновой кости, которая будет продана на главных рынках континента для вывоза в Европу.

Итак, в фактории жило немного людей. Миссис Уэлдон с Джеком занимали отдельную хижину, кузен Бенедикт – другую. Со слугами работорговца они не встречались. Ели они за одним столом. Кормили их сытно; козлятиной, бараниной, овощами, маниокой, сорго и местными фруктами. К миссис Уэлдон была особо приставлена Халима, молодая невольница; эта дикарка привязалась к ней и, как умела, проявляла свою преданность, несомненно искреннюю.

Миссис Уэлдон почти не видела Алвиша, занимавшего главное здание фактории, и совсем не видела Негоро, который жил где-то в другом месте. Непонятное отсутствие Негоро удивляло и беспокоило миссис Уэлдон.

«Чего он хочет? Чего ждет? – спрашивала она себя. – Зачем он привез нас в Казонде?»

Так прошли пять дней после прибытия в Казонде каравана Ибн-Хамиса: два дня до похорон Муани-Лунга и три дня после них.

Несмотря на собственные горести и заботы, миссис Уэлдон не могла забыть о том, что ее муж должен быть охвачен отчаянием – ведь ни его жена, ни его сын не вернулись в Сан-Франциско. Он не мог знать, что его жена приняла роковое решение совершить плавание на борту «Пилигрима», и, вероятно, думал, что она приедет с одним из океанских пароходов. Однако эти пароходы прибывали в порт Сан-Франциско регулярно в положенные сроки, но ни миссис Уэлдон, ни Джека, ни кузена Бенедикта на них не было. Кроме того, пора уже было вернуться в Сан-Франциско и «Пилигриму». Но он не появлялся, и, не получая от него никаких известий, Джемс Уэлдон, должно быть, занес этот корабль в список пропавших. Но какой страшный удар постигнет его в тот день, когда придет сообщение от его оклендских корреспондентов, что миссис Уэлдон выехала из Новой Зеландии на борту «Пилигрима»! Как поступит мистер Уэлдон? Он, конечно, не примирится с мыслью, что его жена и сын погибли в море. Но где он станет их искать? Конечно, на тихоокеанских островах и, быть может, на побережье Южной Америки. Но никогда ему не придет в голову мысль, что его жена и сын могли попасть в мрачную Африку!

Так рассуждала миссис Уэлдон. Но что могла она предпринять? Бежать? Как? За каждым ее движением следили. А кроме того, бежать означало углубиться в эти густые леса, пойти навстречу тысячам опасностей, чтобы попытаться проделать путь к побережью длиной более двухсот миль!

И все же миссис Уэлдон готова была пойти на этот риск, если не представится никакой другой возможности вернуть себе свободу. Но прежде чем принять решение, она хотела узнать, каковы намерения Негоро.

И она их наконец узнала.

Шестого июня, через три дня после погребения короля Муани-Лунга, Негоро пришел в факторию, где он ни разу не появлялся после своего возвращения, и направился прямо к хижине, в которой поселили его пленницу.

Миссис Уэлдон была одна: кузен Бенедикт совершал очередную научную прогулку, маленький Джек под присмотром Халимы играл внутри ограды фактории.

Негоро толкнул дверь хижины, вошел и сказал без всяких предисловий:

– Миссис Уэлдон, Том и его спутники проданы работорговцу из Уджиджи.

– Да поможет им Бог! – сказала миссис Уэлдон, вытирая слезу.

– Нэн умерла в дороге. Дик Сэнд погиб…

– Нэн умерла! И Дик! – вскричала миссис Уэлдон.

– Да, было только справедливо, чтобы ваш пятнадцатилетний капитан заплатил своей жизнью за убийство Гарриса. Вы одна в Казонде, миссис Уэлдон, совершенно одна и находитесь всецело во власти бывшего кока с «Пилигрима». Понятно?

Увы, Негоро говорил правду даже в том, что касалось Тома и его товарищей. Старый негр, его сын Бат, Актеон и Остин накануне покинули Казонде с караваном работорговца из Уджиджи, даже не получив возможности повидаться с миссис Уэлдон, даже не зная, что она находится в Казонде, в фактории Алвиша. Они уже брели по направлению к области Больших озер. Перед ними лежал путь, длина которого измерялась сотнями миль; не многим людям удалось пройти по нему, и мало кому посчастливилось благополучно вернуться.

– Ну что ж… – прошептала миссис Уэлдон и молча устремила взгляд на Негоро.

– Миссис Уэлдон, – отрывисто заговорил португалец, – я мог бы отомстить вам за все унижения, какие я вынес на «Пилигриме». Но я готов довольствоваться смертью Дика Сэнда! Сейчас я снова становлюсь купцом, и вот какие у меня виды на вас…

Миссис Уэлдон продолжала смотреть на него, не произнося ни слова.

– Вы, – продолжал Негоро, – ваш сын и этот дурень, который гоняется за мухами, представляете собой известную коммерческую ценность. И этой ценностью я намерен воспользоваться. Короче говоря, я намерен вас продать!

– Я – свободный человек! – твердо ответила миссис Уэлдон.

– Если я захочу, вы станете рабыней!

– Кто посмеет купить белую женщину?

– Есть человек, который заплатит за вас столько, сколько я запрошу.

Миссис Уэлдон на мгновение поникла головой. Она знала, что в этой ужасной стране все возможно.

– Вы меня поняли? – повторил Негоро.

– Кто этот человек, которому вы намерены меня продать? – спросила миссис Уэлдон.

– Продать или перепродать, так я полагаю!.. – издевательски ухмыляясь, сказал португалец.

– Как имя этого человека? – настаивала миссис Уэлдон.

– Этот человек… Джемс Уэлдон, ваш муж!

– Мой муж! – воскликнула миссис Уэлдон, не смея верить своим ушам.

– Он самый, миссис Уэлдон. Ваш муж! Ему-то я и собираюсь не просто вернуть, но продать жену и сына и в качестве бесплатного приложения блаженного кузена!

Миссис Уэлдон задала себе вопрос: нет ли в словах Негоро какой-нибудь ловушки? Но нет, он, очевидно, говорил серьезно. Такому отъявленному негодяю, для которого пожива важнее всего, можно было поверить, если речь шла о выгодной для него сделке. А эта сделка действительно сулила ему немалую прибыль.

– Когда же вы думаете совершить эту продажу? – спросила миссис Уэлдон.

– Как можно скорее.

– Где?

– Здесь. Мистер Уэлдон не задумается приехать в Казонде, чтобы выручить из беды жену и сына?

– Разумеется. Но кто известит его об этом?

– Я сам. Я отправляюсь в Сан-Франциско и повидаюсь с вашим мужем. Денег на путешествие у меня хватит.

– Тех денег, что вы украли на «Пилигриме»?

– Тех самых… и еще других, – нагло ответил Негоро. – Однако я хочу продать вас не только быстро, но и дорого. Я полагаю, ваш муж не пожалеет ста тысяч долларов?..

– Не пожалеет, если они у него есть, – холодно ответила миссис Уэлдон. – Однако мой муж, если вы скажете ему, что меня держат в плену в Казонде, в Центральной Африке…

– Именно так.

– Мой муж не поверит вам, если вы не представите доказательства. Он не будет настолько безрассуден, чтобы по одному вашему слову броситься очертя голову в Казонде.

– Он приедет сюда, – возразил Негоро, – если я доставлю ему написанное вами письмо, в котором вы изложите положение дел и отрекомендуете меня своим верным слугой, счастливо спасшимся от дикарей.

– Я никогда не напишу такого письма! – еще более холодно сказала миссис Уэлдон.

– Вы отказываетесь? – вскричал Негоро.

– Я отказываюсь!

Мысль об опасностях, которым подвергнется ее муж, приехав в Казонде, недоверие, с каким она относилась к обещаниям португальца, легкость, с которой последний, уже получив выкуп, мог задержать мистера Уэлдона, – все эти соображения побудили ее сразу, без раздумья, забыв о том, что она не одна, что с ней ее сын, отклонить предложение Негоро.

– И все-таки вы напишете это письмо! – заявил Негоро.

– Нет! – твердо ответила миссис Уэлдон.

– Берегитесь! – вскричал португалец. – Вы здесь не одна! Ваш сын в моей власти, как и вы сами, и я сумею…

Миссис Уэлдон хотела было сказать, что он не может этого сделать, но сердце ее бешено колотилось, и она не смогла выговорить ни слова.

– Миссис Уэлдон, – закончил Негоро, – обдумайте хорошенько мое предложение. Через неделю я получу от вас письмо к Джемсу Уэлдону, а не то вы горько раскаетесь в своем упорстве!

С этими словами португалец быстро ушел, не давая воли своему гневу. Но видно было, что он ни перед чем не остановится, чтобы заставить миссис Уэлдон повиноваться.

Глава четырнадцатая

Известия о докторе Ливингстоне

Когда миссис Уэлдон осталась одна, первая ее мысль была о том, что Негоро придет за ответом не раньше чем через неделю. Значит, есть время подумать и принять решение. На совесть Негоро полагаться нельзя, но здесь речь шла о его выгоде. Та «коммерческая ценность», какую представляла миссис Уэлдон для своего тюремщика, очевидно, должна была уберечь ее от всяких новых опасностей и от дурного обращения по крайней мере на протяжении ближайших дней. А за это время ей, быть может, удастся придумать такой план, который позволил бы ей вернуться к своему мужу без того, чтобы этот последний вынужден был бы приехать в Казонде. Она не сомневалась, что, получив ее письмо, Джемс Уэлдон тотчас же помчится в Африку, невзирая на опасность этого путешествия, в самые страшные ее края. Но кто поручится, что ему разрешат беспрепятственно выехать из Казонде с женой, ребенком и кузеном Бенедиктом, когда сто тысяч долларов уже будут в руках у Негоро? Достаточно ведь простого каприза королевы Муаны, чтобы всех их задержали здесь! Не лучше ли было бы, если бы передача пленников и уплата выкупа произошли где-нибудь в определенном месте на океанском побережье? Это избавило бы мистера Уэлдона от необходимости предпринимать опасную поездку во внутренние области Африки и позволило бы им преодолеть трудности, чтобы не сказать невозможность, возвращения.

Вот о чем раздумывала миссис Уэлдон. Вот почему она отказалась сразу же принять предложение Негоро и дать ему письмо для мужа. Она понимала также, что Негоро предоставил ей неделю на размышление только потому, что ему самому нужно было время, чтобы подготовиться к поездке, иначе он постарался бы добиться своего гораздо раньше.

– Неужели он действительно намерен разлучить меня с сыном? – прошептала миссис Уэлдон.

В этот миг Джек вбежал в хижину. Мать инстинктивно схватила его на руки и прижала к груди так крепко, словно Негоро уже стоял рядом, готовясь отнять у нее ребенка.

– Мама, ты чем-то огорчена? – спросил мальчик.

– Нет, сынок, нет! – ответила миссис Уэлдон. – Я думала о папе. Тебе хочется повидать его?

– Да, мама, очень хочется! Он приедет сюда?

– Нет… нет! Он не должен приезжать!

– Значит, мы поедем к нему?

– Да, Джек!

– Мой друг Дик тоже? И Геркулес? И старый Том?

– Да… да… – ответила миссис Уэлдон и опустила голову, чтобы скрыть слезы.

– Папа прислал письмо? – спросил Джек.

– Нет, дорогой.

– Значит, ты сама напишешь ему?

– Да… может быть, – ответила мать.

Сам того не зная, Джек заговорил как раз о том, чем были заняты мысли миссис Уэлдон, и, чтобы прекратить эти расспросы, она осыпала ребенка поцелуями.

Надо сказать, что к различным причинам, по которым миссис Уэлдон отказывалась дать Негоро письмо, прибавилось еще одно немаловажное соображение. У нее совершенно неожиданно возникла надежда вернуть себе свободу не только без вмешательства мужа, но и вопреки воле Негоро. Это был лишь проблеск надежды, слабый луч, но все же он забрезжил в ее душе.

Дело в том, что за несколько дней до этого она случайно услышала обрывки разговора, которые пробудили у нее надежду на близкую и совершенно неожиданную помощь.

Алвиш и один торговец-метис из Уджиджи разговаривали в саду, неподалеку от хижины, где жила миссис Уэлдон. Вряд ли можно удивляться, что темой разговора этих уважаемых негоциантов была именно работорговля. Торговцы людьми обсуждали свои дела. Они говорили о своих довольно печальных видах на будущее: их беспокоили усилия англичан прекратить торговлю невольниками не только за пределами Африки, для чего они пустили в ход свои крейсеры, но и внутри континента – с помощью миссионеров и путешественников.

Жозе-Антониу Алвиш полагал, что научные исследования и географические открытия отважных путешественников по внутренней Африке могут сильно помешать свободе коммерческих операций работорговцев. Его собеседник всецело соглашался с этим мнением и считал, что всех этих ученых путешественников и попов следовало бы встречать ружейным огнем.

Нередко так действительно и бывало, но, к великому огорчению почтенных торговцев, тотчас же после убийства одного любопытного путешественника являлось несколько других, не менее любопытных. А потом, возвратившись на родину, эти люди распускали «сильно преувеличенные», как говорил Алвиш, слухи об ужасах работорговли и чрезвычайно вредили этому и без того не пользующемуся особым уважением делу.

Метис сочувственно поддакивал ему и особенно оплакивал положение на рынках в Ньянгве, Уджиджи, Занзибаре и во всей области Больших озер. Там побывали один за другим Спик, Грант, Ливингстон, Стэнли и многие другие. Это же целое нашествие! Скоро туда переберется вся Англия и вся Америка!

Алвиш посочувствовал собрату и признал, что Западная Африка в этом отношении счастливее: до сих пор ее меньше обижали, то есть меньше посещали. Однако эпидемия путешествий начинает расширяться. Правда, Казонде она еще не захватила, но Кассанго и Бие, где у Алвиша тоже есть фактории, уже находятся под угрозой. Помнится даже, что Гаррис говорил Негоро о некоем лейтенанте Камероне, у которого хватит наглости пересечь всю Африку от одного берега до другого и, ступив на африканскую землю в Занзибаре, выйти через Анголу.

Опасения работорговцев были вполне обоснованны. Известно, что несколькими годами позже описываемых нами событий Камерон на юге и Стэнли на севере действительно проникли в неисследованные области Западной Африки и, описав затем все ужасы торговли людьми, разоблачили неслыханную жестокость работорговцев, а также продажность европейских чиновников, покровительствовавших этому гнусному промыслу, и указали, на кого падает ответственность за такое положение вещей.

Об этих исследованиях Стэнли и Камерона ни Алвиш, ни метис из Уджиджи, естественно, пока еще ничего не знали. Но то, что они знали, то, о чем они говорили, то, что услышала миссис Уэлдон и что представляло для нее такой интерес, то, что, короче говоря, укрепило ее решимость не сдаваться на требования Негоро, было следующее: Ливингстон, вероятно, в ближайшие дни прибудет в Казонде.

А прибытие Ливингстона с его эскортом, влияние, которым этот великий путешественник пользовался во всей Африке, поддержка, в которой не могли ему отказать португальские власти, – все это могло принести свободу самой миссис Уэлдон и ее близким, наперекор Негоро, наперекор Алвишу! Может быть, совсем скоро пленники вернутся на родину, и Джемсу Уэлдону не придется для этого рисковать жизнью в путешествии, результаты которого могли быть лишь очень печальны!

Но насколько правдоподобно, что доктор Ливингстон скоро посетит эту часть континента? Да, это весьма правдоподобно, ибо, следуя по такому пути, он завершил бы свое исследование Центральной Африки.

Хорошо известно, какова была героическая жизнь сына мелкого торговца чаем из деревни Блэнтайр, в графстве Лэнарк. Дэвид Ливингстон родился 13 марта 1813 года и был вторым из шестерых детей. Получив богословское и медицинское образование, Ливингстон после недолгой работы в Лондонском миссионерском обществе прибыл в 1840 году в Кейптаун с намерением присоединиться к миссионеру Моффату в Южной Африке.

Из Кейптауна будущий путешественник отправился в землю бечуанов. Он был первым белым, исследовавшим эту область. Возвратившись в Куруман, он женился на дочери Моффата, которая оказалась достойной спутницей его жизни, и в 1843 году основал миссию в долине Маботса.

Через четыре года Ливингстон переселился в Колобенг, в области бечуанов, в двухстах двадцати пяти милях к северу от Курумана.

Еще через два года, в 1849 году, Ливингстон покинул Колобенг вместе с женой, тремя детьми и двумя друзьями – Осуэллом и Мерреем; первого августа того же года открыл озеро Нгами и вернулся в Колобенг, спустившись вниз по течению реки Цуги.

Во время этого путешествия враждебность дикарей помешала Ливингстону исследовать страну за озером Нгами. Вторая попытка оказалась столь же неудачной. Зато третья увенчалась успехом. Предприняв затем новое путешествие на север, в котором участвовала вся его семья и его друг Осуэлл, Ливингстон, следуя по течению Нхобе, притока Замбези, после труднейшего путешествия, во время которого лишения, недостаток пищи и воды чуть было не стоили жизни его детям, добрался до земель племени макололов. Их вождь Себитуане встретил Ливингстона в Линьянти. В конце июня 1851 года река Замбези была открыта, и отважный исследователь вернулся в Кейптаун, чтобы отправить на родину, в Англию, свою семью.

Неустрашимый Ливингстон хотел во время нового опасного путешествия в глубь страны подвергать риску только свою жизнь.

На сей раз он намеревался пересечь Африку наискось с юга на запад, выйдя из Кейптауна и достигнув Сан-Паулу-ди-Луанда.

Ливингстон выступил в путь 3 июня 1852 года в сопровождении нескольких туземцев. Достигнув Курумана, он пошел вдоль границы пустыни Калахари. 31 декабря он вошел в Литубарубу и увидел, что страна бечуанов совершенно разорена бурами – потомками голландских колонистов, которые владели Каплендом до того, как его захватили англичане.

Из Литубарубы Ливингстон вышел 15 января 1853 года. Он проник в сердце области бамангватов и 23 мая добрался до Линьянти, где молодой вождь племени макололов, Секелету, принял его с большим почетом.

Здесь Ливингстон, которого надолго задержал приступ опасной лихорадки, изучал быт и нравы этой страны и впервые узнал, какие страшные опустошения производит в Африке работорговля.

Месяцем позже он спустился вниз по течению Нхобе, до впадения ее в Замбези, побывал в Наньеле, Катонге, Либонте и добрался наконец до места слияния Замбези с Либой,[69] задумал здесь экспедицию вверх по течению этой реки до западных владений Португалии и, чтобы как следует подготовить все необходимое для этой экспедиции, после девятинедельной отлучки вернулся в Линьянти.

Одиннадцатого ноября 1853 года Ливингстон во главе отряда из двадцати семи макололов выступил из Линьянти и 27 декабря достиг устья Либы. Затем он поднялся вверх по течению реки, в земли племени балунда, – до того места, где в Либу впадает текущая с востока Макондо. Он был первым белым человеком, проникнувшим в эту область.

Четырнадцатого января 1854 года Ливингстон вступил в Шинте, резиденцию самого могущественного из царьков племени балунда, который оказал ему хороший прием, и через несколько дней переправился на противоположный берег Либы и 26 января оказался во владениях короля Катеме. Здесь его тоже встретили гостеприимно, и 20 февраля отряд Ливингстона уже стоял лагерем на берегу озера Дилоло.

Тут началась полоса неудач. Местность становилась труднопроходимой, туземцы требовали платы за проход и иногда нападали на караван, собственный отряд Ливингстона взбунтовался, и ему грозила смерть. Менее энергичный человек отступил бы перед этими трудностями. Но доктора Ливингстона они не сломили, и 4 апреля он добрался до берегов Кванго – полноводной реки, которая образует восточную границу португальских владений и на севере впадает в Конго.

Шесть дней спустя Ливингстон вступил в Кассангу, где его видел работорговец Алвиш, и 31 мая прибыл в Сан-Паулу-ди-Луанда. Так закончилось это длившееся два года путешествие, во время которого Африка впервые была пересечена наискось с юга на запад.

Двадцать четвертого сентября того же года Дэвид Ливингстон вышел из Сан-Паулу-ди-Луанда. Он следовал вдоль правого берега Кванзы – той самой Кванзы, которая сыграла такую роковую роль в судьбе Дика Сэнда и его спутников, – дошел до места слияния этой реки с Ломбе, встречая по пути множество невольничьих караванов, вторично прошел через Кассангу, покинул ее 20 февраля, переправился через Кванго и в Кававе достиг бассейна реки Замбези. 8 июля он снова был на берегу озера Дилоло, затем снова увидел Шинте, спустился вниз по течению Замбези и возвратился в Линьянти, откуда вновь выступил в путь 3 ноября 1855 года.

Эта часть путешествия должна была завершить первое в истории пересечение Центральной Африки от западного до восточного ее берега.

Открыв знаменитый водопад Виктория – «Грохочущий дым», Дэвид Ливингстон покинул берега Замбези и направился на северо-восток. Путешествие по области племени батока, где люди одуряли себя курением гашиша, посещение могущественного местного царька Семалембуэ, переправа через Кафуэ, снова Замбези, визит к королю Мбурума, осмотр развалин старинного португальского города Зумбо, встреча 17 января 1856 года с царьком Мпенде, в то время воевавшим с португальцами, и, наконец, прибытие 2 марта в Тете на берегу Замбези – таковы были главные этапы этого пути. Двадцать второго апреля Ливингстон покинул это поселение, некогда славившееся своим богатством, спустился к дельте Замбези и прибыл в Келимане близ ее устья 20 мая, через четыре года после того, как покинул Кейптаун. Двенадцатого июля он отплыл на корабле к острову Маврикий и 22 декабря, после шестнадцатилетнего отсутствия, вернулся в Англию.

Здесь знаменитого путешественника ждала торжественная встреча, премия Парижского географического общества, большая медаль Лондонского географического общества. Всякий другой на его месте решил бы, что заслужил отдых, но Ливингстон думал иначе. 1 марта 1858 года он в сопровождении своего брата Чарлза, капитана Бединдфилда, Торнтона, Бейнса, врачей Кирка и Меллера снова отправился в Африку и в мае высадился на мозамбикском берегу, намереваясь приступить к исследованию бассейна Замбези.