Судьбы либерализма в XX веке

Но интересы и деятельность Митчелла были куда шире, чем можно представить по краткому перечислению его работ, посвященных главному предмету его исследований. Долгие годы почти все его время принадлежало общественным обязанностям. И хотя его, скорее всего, запомнят как автора новаторских работ в особой области, в своих интересах и общем миросозерцании он был почти настолько же философом, насколько узким специалистом. Вопрос о роли и значении общественных наук, а также об их функции в общественной жизни был для него столь же важным, как проблемы той области, в которой он работал профессионально, постоянно исследуя возможности новых подходов. Сборник его статей, вышедший в 1937 г. под названием «The Backward Art of Spending Money»[84], дает, пожалуй, наилучшее представление о широте его интересов и о природе его методологических представлений. Равным образом изданный два года назад сборник статей его учеников и сотрудников, посвященный его памяти[85], в определенной степени свидетельствует о влиянии его идей. Даже тому, кто знал Митчелла лишь поверхностно, нетрудно понять, как это влияние должно было усиливаться обаянием его личности и поразительным примером безусловной преданности избранному научному идеалу.

Глава 1 Австрийская экономическая школа[86]

Теория ценности до 1871 г

Все признают «маржиналистскую революцию» 1870-х годов важным шагом в развитии экономической теории. Тем, у кого была возможность начать с достигнутых ею результатов, трудно понять, почему столь очевидные и простые идеи, которые и прежде приходили в голову многим мыслителям, оказали столь глубокое воздействие во времена, когда У. С. Джевонс, Карл Менгер и Леон Вальрас независимо друг от друга и почти одновременно[87] заново открыли их. Еще труднее понять, почему заложенная Менгером традиция смогла оказать на экономическую теорию столь глубокое воздействие за время жизни всего двух поколений. Чтобы объяснить это, нужно уточнить различие, которое обычно неадекватно выражают через противопоставление «объективной» и «субъективной» теорий ценности.

Поскольку очевидно, что ценность есть свойство конкретных вещей или услуг, естественно было искать ее основные факторы в некотором свойстве или свойствах конкретных объектов, которые обладают ею. В физических науках такой подход оказался вполне успешным, а поэтому представлялось разумным предположение, что объекты одинаковой ценности должны иметь и другие общие «врожденные» свойства. Конечно, зачастую было ясно, что решающим фактором может быть нечто, коренящееся не в самом объекте, а в отношении человека к этому объекту. Со времен средневековых схоластов (и даже со времен Аристотеля) вновь и вновь отмечалось: чтобы обладать ценностью, объект должен быть полезным и редким[88]. Но эту идею редко кто доводил до логического конца со всей методичностью (хотя следует сделать исключение для Фердинандо Галиани в его «Della moneta» (1750)[89], величайшего из предшественников современной теории), и никто не доходил до осознания того, что значимо не просто отношение человека к конкретной вещи или классу вещей, а положение этой вещи в целостной структуре средств – целей – в целостной схеме, с помощью которой люди определяют, как распределять доступные им ресурсы между различными целями.

Появившееся в конце концов истолкование ценности, которое тотчас снискало успех работам Менгера и его учеников, возникло главным образом в результате подхода к проблеме ценности через упорное рассмотрение природы экономического выбора в многообразных типах взаимоотношений между различными средствами и различными целями. Хотя предложенные Джевонсом и Вальрасом решения старых парадоксов были не менее верны, для большинства экономистов того времени эти решения оказались недоступными из-за математизированного способа изложения. Более того, эти авторы сами воспринимали решение парадокса полезности всего лишь подготовительным этапом, который следовало быстро миновать, чтобы перейти к главному – к объяснению того, как ценность проявляется в отношениях обмена. Австрийцы, напротив, сделали своей центральной темой полный анализ условий определения ценности, вне зависимости от возможности обмена, так что позднее им пришлось защищаться от обвинений, что для них предельная полезность являлась прямым объяснением цены[90]. Конечно же, субъективная ценность, объясняющая цену, есть только первый шаг ко второму этапу, к теории цены.

На континенте подход через полезность в связи с редкостью со времен Галиани оставался важной традицией, и существенные результаты были достигнуты в следующих сочинениях: Этьен Бонно де Кондильяк «Торговля и государство (1776)[91], Луи Сэй «Рассуждения о промышленности» (1822)[92], Огюст Вальрас «О природе богатства» (1831)[93], Жюль Дюпюи «О мере полезности гражданских сооружений» (1844)[94] и, наконец, в замечательной, но в свое время совершенно незамеченной работе Германа Генриха Госсена «Развитие законов общественного обмена и вытекающих отсюда правил человеческой деятельности» (1854)[95]. С другой стороны, в Англии гораздо более развитая система классической политической экономии сочеталась с «объективной» трудовой теорией ценности, а традиция анализа с точки зрения полезности сохранилась только в форме подавленного протеста, который нашел выражение в 1834 г. в работе У. Ф. Ллойда «Идея ценности»[96]. Окончательно эта традиция угасла, когда в 1848 г. Дж. С. Милль в «Основаниях политической экономии» не только воспроизвел подход классической школы, но и хладнокровно заявил:

«К счастью, в законах ценности нет ничего, что осталось бы выяснить современному или любому будущему автору; теория этого предмета является завершенной»[97].

Менгер и основание школы

Если Джевонс (на девять лет опередивший Менгера своим предварительным наброском теории ценности, основанной на «конечной полезности»[98]) создавал свою концепцию в прямой оппозиции к господствующей доктрине и мог опереться только на утилитаризм Бентама, то Менгер и Вальрас располагали в своей работе богатой литературной традицией, благоприятствующей подходу с позиций полезности. Но в Вене, где трудился Менгер, отсутствовал интерес к экономической теории. В то время в Венском университете экономическую теорию преподавали немцы, чьи научные интересы были связаны преимущественно с социологией[99]. Таким образом, быстрое развитие особой австрийской школы экономической теории было результатом исключительно усилий Менгера, хотя это развитие и совпало сростом научного уровня Венского университета в ряде других областей, что превратило его на следующие пятьдесят или шестьдесят лет во влиятельный интеллектуальный центр[100].

Карл Менгер работал чиновником канцелярии премьер министра в Вене, когда в возрасте тридцати одного года он опубликовал свое первое и главное сочинение «Основы учения о народном хозяйстве»[101]. Это была первая часть задуманного трактата, продолжение которого так и не появилось. В работе рассматривались общие условия, порождающие экономическую деятельность, ценность, обмен, цены и деньги. Работа оказалась столь влиятельной, потому что предложенное в ней объяснение ценности возникало из анализа условий, определяющих распределение редких благ среди конкурирующих целей, а также того, как различные блага конкурируют или дополняют друг друга во имя удовлетворения различных нужд – словом, из объяснения того, что я выше обозначил как «структура средства – цели». Это тот самый анализ, который и должен предшествовать собственно теории ценностей. Фридрих фон Визер систематически развил этот анализ в теорию ценности (vorwerttheoretische), что позволило положить австрийский вариант анализа с позиций предельной полезности в основание дальнейшего развития [экономической теории]. Из этого анализа выросла большая часть того, что сегодня известно как логика выбора, или «экономическое исчисление».

Для изложения Менгера в целом характерно скорее обилие скрупулезных деталей и упорное стремление к описанию существенных моментов, нежели элегантность или использование графиков для иллюстрации выводов. Будучи несомненно ясным, этот труд тяжеловесен, и в таком изложении он вряд ли смог бы когда-нибудь привлечь широкое внимание. Однако ему посчастливилось найти ревностных и одаренных читателей в лице двух молодых людей, которые окончили Венский университет незадолго до того, как Менгер стал в нем профессором. Они решили посвятить свою жизнь совершенствованию этого учения. Большей частью именно благодаря трудам Ойгена фон Бём-Баверка и Фридриха фон Визера, двух однокашников, впоследствии породнившихся[102], идеи Менгера получили развитие и распространение[103]. Постепенно, уже в 1880-х годах, после появления их основных работ, к ним стали присоединяться другие люди, из университетов и иных сфер. Особого внимания заслуживают Эмиль Сакс (1845–1927), Роберт Цукеркандль (1856–1926), Иоганн фон Коморжински (1843–1912), Виктор Матайа (1857–1933) и Роберт Майер (1855–1914). Немного позже к ним примкнули Герман фон Шуллернцу Шраттенхофен (1861–1931) и Рихард Шюллер (1871–1972).

В 1889 г., в котором сконцентрировалось громадное количество важнейших публикаций этой группы, появился важный теоретический трактат «Теория цены», написанный двумя венскими бизнесменами, Рудольфом Аушпицем и Рихардом Лейбеном[104]. Но в список работ австрийской шкоды этот труд можно включить лишь условно. Он наметил движение по параллельной, но совершенно независимой линии, и его в высшей степени математическое изложение было слишком сложным для большинства экономистов того времени, так что значимость этой работы была признана много позже.

Огромную роль в распространении учений школы сыграло то, что еще один венский профессор Ойген фон Филиппович фон Филиппсберг (1858–1917), не будучи деятельным теоретиком, включил изложение теории предельной полезности в очень популярный учебник «Grundris der politischen Okonomie»[105]. Более двадцати лет после выхода этот учебник оставался в Германии самым популярным и был чуть ли не единственным каналом, через который стране стала известна теория предельной полезности[106]. В других странах, особенно в Англии, США, Италии, Нидерландах и в Скандинавии основные экономические публикации австрийской школы стали известны быстрее, отчасти в переводах на английский язык[107]. Среди иностранных сторонников современник Бём-Баверка и Визера швед Кнут Викселль был, вероятно, наиболее выдающимся. Хотя сам Викселль многое позаимствовал у Вальраса, в 1921 г. он написал, что «со времен „Начал“ Рикардо не было другой книги – не исключая блистательного, но несколько афористичного сочинения Джевонса и чрезмерно трудной, к сожалению, работы Вальраса – которая оказала бы столь же большое влияние на развитие экономической теории, как “Основания” Менгера»[108].

Вклад Бём-Баверка и Визера

Для теоретического развития идей Менгера важнейшими этапами были истолкование Визером издержек как пожертвованной полезности (позднее получивших название «альтернативных издержек») и теория определения ценности факторов производства посредством «вменения» (Zurechnung). (Последний термин, как и термин «Grenznutzen» – предельная полезность, – был введен Визером). Вклад Бём-Баверка в собственно теорию ценности заключается главным образом в прозрачности изложения и большой полемической одаренности. Самым важным его достижением стала теория капитала и процента, которую приняли далеко не все члены школы[109]. В целом можно сказать, что в рамках школы строго ортодоксальная теория так и не возникла, а развитие идей Менгера демонстрирует явно выраженные различия. Это в особенности относится к Бём-Баверку и Визеру, которые представляли совершенно различные интеллектуальные типы[110] и положили начало двум традициям одной школы.

Бём-Баверка отличали логическая последовательность мышления, мастерство полемиста и одновременно большой практический опыт (он трижды был министром финансов Австро-Венгрии). Он был способен соотнести свою работу со всей совокупностью экономической литературы и всегда был готов учитывать взгляды других. Поэтому во многих отношениях он оставался ближе к учению Менгера, чем Визер, который после начального стимулирующего воздействия Менгера развивался во многом самостоятельно. Поэтому его работы очень индивидуальны, и, хотя в некоторых аспектах (как, например, в анализе значения различных типов монополии) он предвосхитил последующее развитие, в других, как в случае с его упорным утверждением о возможности вычислять и сравнивать межличностные индексы полезности, его идеи были позднее отброшены. Его произведение «Теория общественного хозяйства»[111], являющаяся единственным полным и систематическим изложением ранних идей школы Менгера, не может поэтому рассматриваться как каноническая, хотя и представляет несомненный личный вклад Визера.

Спор с исторической школой

Карл Менгер был превосходным преподавателем, и через своих многочисленных учеников, а также собственное участие в дискуссиях по экономической и финансовой политике он оказывал существенное воздействие на общественную жизнь Австрии. Если после публикации первой работы его вклад в развитие чистой теории оказался незначительным, то это главным образом из-за участия в Methodenstreit, споре о методах с лидером молодой немецкой исторической школы Густавом Шмоллером[112]. В Германии книгу Менгера почти не заметили, главным образом потому, что господствовавшая историческая школа почти вытеснила экономическую теорию из учебных программ немецких университетов. В этих обстоятельствах Менгер, естественно, считал крайне актуальным доказать важность теоретических исследований. На это и была нацелена его работа «Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности»[113], которая в некоторых отношениях стала столь же важной для развития австрийской школы, как и его ранний труд «Основания политической экономии», хотя даже собственная школа не принимала целиком его методологические взгляды. Но систематическая разработка того, что Шумпетер позднее назвал «методологическим индивидуализмом»[114], и анализ эволюции общественных институтов (с возрождением идей Бернарда Мандевилля[115] и Давида Юма) оказали глубокое воздействие на всех членов школы, а позднее переросли пределы экономической науки. По сравнению с этим стычки со Шмоллером оказались существенно менее важными, хотя в то время они порождали эмоциональный обмен мнениями, в котором участвовали представители обеих сторон. Этот спор породил такой раскол между двумя группами, что университеты Германии оказались заполоненными почти исключительно членами исторической школы, а университеты Австрии – членами школы Менгера.

Третье и четвертое поколения

В 1903 г. Менгер отошел от преподавания, выйдя на пенсию, так что его прямое влияние на третье поколение австрийской школы, формирование которой пришлось на последнее предвоенное десятилетие, оказалось незначительным. Эти годы, когда в Вене преподавали Бём-Баверк, Визер и Филиппович, оказались для школы периодом величайшей славы. Центром теоретических дискуссий и местом, откуда вышли ведущие представители третьего поколения, стал семинар Бём-Баверка. Среди них особенно следует отметить Людвига фон Мизеса (1881–1973)[116], продолжившего традицию Бём-Баверка, и Ганса Майера (1879–1955)[117], который продолжил традицию Визера. (Франц К. Вейсс (1885—?) принадлежал к числу более строгих последователей традиции Бём-Баверка.) Йозеф Шумпетер (1883–1950)[118], многим обязанный Бём-Бавер-ку, тем не менее впитал столь много разных влияний (особенно лозаннской школы[119]), что его нельзя вполне считать членом этой группы. То же можно сказать про Альфреда Амонна (1883–1962), близкого английской классической традиции. Рихард фон Штригль (1891–1942), Эвальд Шаме (1889–1955)[120] и Лео Илли (1888–1952), первоначальным именем которого было Лео Шонфельд[121], были несколько моложе, но вполне деятельны.

Венская школа вновь продемонстрировала свою плодотворность в 1920-е годы, когда в Вене преподавали Ганс Майер и Людвиг фон Мизес (а некоторое время и Фридрих фон Визер). В это время появилось четвертое поколение, в рядах которого оказалось необычайно много молодых теоретиков, приобретших впоследствии широкую известность. Среди них были Готфрид Хаберлер (1896–1995), Фриц Махлуп (1902–1983), Александр Мар (1896 —?), Оскар Моргенштерн (1902–1977), Пауль Н. Розенштейн-Родан (1902–1985) и автор настоящей статьи. Большинство из них проявили себя позднее в США.

По стилю мышления и по направленности интересов четвертое поколение все еще отчетливо проявляет свою принадлежность к венской традиции, но этих людей уже нельзя рассматривать как отдельную школу в смысле принадлежности к определенной доктрине. Величайшим успехом школы является ситуация, когда она перестает существовать, потому что ее основные идеалы становятся частью общего доминирующего учения. На долю венской школы выпал именно такой успех. Ее развитие привело к сплавлению идей, ведущих начало от Менгера, с течениями, начало которым положили Джевонс (через Филиппа Уикстида), Леон Вальрас (через Вильфредо Парето), и, в особенности, с главными идеями Альфреда Маршалла. Но, если целостная структура современной теории в том виде, как ее преподают сегодня в большинстве центров западного мира, сильнее всего определяется традицией, восходящей к работам Маршалла, и при этом даже ее краеугольный камень – теория цены и ценности – в последние десятилетия претерпел изменения, сильно модифицировавшие его форму, то эта последняя представляет собой последовательное продолжение фундаментальных принципов, заложенных венской школой.

Приложение

в Британии и США

Из четвертого поколения, которое сформировалось на частном семинаре Мизеса, сыгравшем для него такую же роль, что и Бём-Баверк для третьего поколения, лишь автор этой статьи, самый старший его участник, был действительным учеником Визера и участником его последнего семинара. Готфрид фон Хаберлер, Фриц Махлуп, Оскар Моргенштерн и Пауль Розенштейн-Родан, бывшие чуть моложе автора, поддерживали с ним тесный контакт, поскольку многие годы работали в том же здании. Под влиянием Мизеса и при постоянном участии его ровесников – философов, социологов и политологов Альфреда Шюца, Феликса Кауфмана и Эрика Фогелина – шли дискуссии главным образом о проблемах метода и философской природе общественных наук.

С начала 1930-х годов эта венская группа начала получать существенную поддержку и прирастать литературными источниками в результате того, что Лайонел Роббинс, только что назначенный профессор Лондонской школы экономики, включил в свой курс то, что прежде было исключительной принадлежностью австрийской традиции. Было еще две причины существенного влияния на дальнейшее развитие этой традиции. Первая причина – это удачная система экономической теории, разработанная единственным значительным последователем У. С. Джевонса Ф. Г. Уикстидом в его «Здравом смысле политической экономии»[122], а вторая – близкий по духу обзор текущего состояния микроэкономической теории, содержащийся в первых четырех главах исследования «Риск, неопределенность и прибыль» чикагского профессора Фрэнка Найта[123]. Частью тех же усилий было приглашение Роббинсом автора этих строк в 1931 г. на должность профессора Лондонской школы экономики, в результате чего совместный семинар Роббинса – Хайека в 1930-х годах стал еще одним центром развития того, что прежде было исключительно австрийской традицией.

Наиболее влиятельная работа самого Роббинса «Очерк о природе и значении экономической науки»[124] превратила предложенный австрийской школой методологический подход к разработке микроэкономической теории в общепризнанный стандарт. Не менее важным было достижение Дж. Хикса, разработавшего окончательную формулировку анализа ценности с позиций предельной полезности в концепции предельной нормы замещения на основе кривых безразличия, введенных Ирвингом Фишером и Ф. Эджуортом[125]. Эта концепция изменяющихся норм замещения или эквивалентности, совершенно не зависящая от какой-либо концепции измеряемой полезности, вполне может рассматриваться как итог более чем полувековых споров в русле австрийской школы[126], тогда как дальнейшие уточнения, предложенные П. А. Самуэльсоном[127], едва ли могут быть отнесены к австрийской традиции.

Еще один особый вклад в эту ветвь австрийской традиции представляет изданная в 1973 г. работа Дж. М. Бьюкенена и Г. Ф. Терлби[128]. В той же лондонской группе Г. Л. С. Шэкл и Л. М. Лахманн внесли вклад в развитие субъективной традиции, сыграв существенную роль в развитии американской ветви австрийской школы.

В 1934 г. Людвиг фон Мизес оставил Вену ради професорской кафедры в Институте высших международных исследований Женевского университета (Швейцария), а в 1940 г., опасаясь Гитлера, он переехал в США. В то время здесь, в США, интеллектуальное сообщество отнеслось к откровенному противнику всех социалистических идей безо всякой симпатии, как это было и в Вене, но постепенно из более или менее символической фигуры в Высшей школе бизнеса Нью-Йоркского университета Мизес превратился в весьма влиятельного человека[129]. Долгие годы австрийскую школу в США отождествляли со сторонниками Мизеса. Первыми выдающимися учениками, которые добились весьма почетного положения, были Мюррей Ротбард и Израэл Кирцнер. В 1970—1980-х годах группа существенно разрослась, и сегодня наиболее заметен, пожалуй, Томас Соуэлл. Однако сам Мизес был привержен строго рациональному утилитаризму куда больше, чем ранние австрийцы, и это не вполне согласовывалась с его фундаментальным субъективизмом, а в особенности со свойственным ему отрицанием возможности межличностного сравнения полезностей, или измерения благосостояния. Это снижало убедительность его эпистемологии и его критики социализма.

Хотя к третьей четверти XX в. методология австрийской школы заняла господствующее место в области микроэкономической теории, этот подход был в существенной степени вытеснен из центра профессионального внимания кейнсианской макроэкономикой. Но параллельные усилия, порожденные успехом кейнсианского учения, были с точки зрения австрийского методологического индивидуализма результатом ошибочного представления о том, чем должно быть научное объяснение весьма сложных явлений. Таким образом, австрийская школа вторично ввязалась в своего рода Methodenstreit, в котором ее противники претендовали на большую научность просто в силу более эмпирического характера своих выводов, т. е. потому что они более непосредственно основывались на наблюдении и измерении (хотя на этот раз скорее статистических, чем исторических). Ситуация (по меньшей мере в США) становилась весьма непростой, потому что Мизес, представлявший здесь австрийскую школу, занял отчасти крайнюю позицию по отношению к господствовавшему в то время научному позитивизму. Одновременно, правда, он делал большие уступки англо-американской традиции рационалистического утилитаризма, который вполне встраивался в австрийскую методологическую традицию. В результате в версии Мизеса вся экономическая теория приобрела характер априорно выводимого логического построения.

На это автор настоящей статьи возразил[130], в то время в целом не понимая, что он просто развивает забытую часть традиции Менгера, что хотя чистая логика выбора, с помощью которой австрийская традиция интерпретирует индивидуальные действия, и в самом деле является чисто дедуктивной, но, как только объяснение переходит к межличностной активности на рынке, решающими оказываются процессы передачи информации между индивидами, т. е. чисто эмпирические явления (Мизес так и не ответил на эту критику, но точно так же он не изменил свою вполне законченную и развитую систему).

Главным достижением теории австрийской школы, таким образом, стало то, что она помогла прояснить неизбежные различия между науками, изучающими сравнительно простые явления (вроде механики, которая, безусловно, первой достигла больших успехов, а потому и рассматривалась в качестве парадигмы, обязательной для копирования другими науками), и науками о чрезвычайно сложных явлениях или о структурах, испытывающих влияние большего количества фактов, чем доступно охвату ученых наблюдателей, и состоящих из объектов не физически наблюдаемых, но теоретически мыслимых, т. е. мыслимых другими людьми. То, что неявно присутствовало уже в концепции «невидимой руки» Адама Смита, которая порождала порядок, недоступный пониманию человека[131], таким образом становится прототипом модели, на которой основывается постоянно растущее количество попыток разрешить проблемы устройства весьма сложных видов порядка.

Библиография[132]

Работы членов австрийской школы

Атопп A. Objekt und Grundbegriffe der theoretischen Nationalokonomie. Vienna: Deuticke, 1911. Leipzig: Deuticke, 1927.

AuspitzR., Leiben R. Untersuchungen liber die Theorie des Prieses. Leipzig: Duncker & Humblot, 1889.