Призраки

Тяжёлые облака ползли по небу, моросил дождь, и я был очень рад, что предусмотрительно захватил зонт. Синоптики в этот раз не соврали. Шлёпая по лужам, я озирался по сторонам, боясь пропустить Дашу. Парк был пуст. Уже зажглись уличные фонари, и в их слабом свете дождевая пыль казалась золотым песком, осыпающимся с неба. Даша появилась неожиданно, словно родилась из дождя и сумерек. Вышла из них, как русалка из озера, прямо мне навстречу. Водяные капли сверкали, стекая по её волосам, лицу, одежде. В глазах отражалось заходящее солнце, от чего они казались в этот раз золотисто-бордовыми, как осенняя листва. Она была ещё прекраснее, чем вчера. Потрясённый, я стоял не в силах пошевелиться, не зная, что говорить, что делать. Сердце моё билось порывистыми толчками. Даша подошла ко мне вплотную, и тут я, словно очнулся и укрыл её своим зонтиком.

– Здравствуй. – Сказал я, не узнавая собственный голос и стыдясь своего смущения.

– Здравствуй. – Ответила она и подставила ладони под дождь.

– У меня дома на плите – классный суп собственного приготовления! Приглашаю снять пробу! – Предложил я, глядя в её большие, блестящие глаза, в надежде увидеть интерес, но Даша не поддержала моё предложение.

– Я люблю гулять под дождём. – Сказала она и взяла меня за локоть руки, держащей зонт, Мы тихо зашагали по мокрой дорожке парка, казавшейся зеркальной.

Даша повернула голову, взгляды наши встретились.

– Тебе нравиться готовить? – Спросила она.

Я решительно кивнул головой. – Теперь нравиться. Родители уехали навестить бабушку. Потому за рулём кухонного корабля – я. В начале моё судно чуть не разбилось о рифы неудач, но мне удалось его спасти.

– А где живёт твоя бабушка? – Поинтересовалась Даша.

Я был рад этому вопросу и потому начал с величайшим энтузиазмом.

– Это маленькая деревня, удивительное место! Почти, как Затерянный Мир Артура Конан Дойля, обойдённый цивилизацией. Я бы не удивился, если однажды увидел там летающих ящеров или динозавров.

– Ей повезло. – Сказала Даша, наградив меня радостной улыбкой.

Испытав прилив ещё большего воодушевления, я продолжил. – Лишь отчасти. Проходя, цивилизация наступила на неё каблуком, потому уже много лет деревни этой нет ни на одной карте данного района. Думаю, что ни в одном плане, ни в одной смете ни одного государственного учреждения её тоже нет. Но она есть. Почти, как призрак. В ней, представляешь, есть школа, в которой уже многие годы учится от десяти до пятнадцати учеников! Медицинский пункт есть, маленький универсам. Всё это выживает исключительно благодаря титаническим усилиям обитателей! Есть дома, построенные, как мне думается, ещё при царе Горохе, из камня и дерева, с чердаками и погребами, окружённые садами, огородами, наполненные нехитрой мебелью преимущественно ручной работы и всякими мелкими симпатичными вещицами! Однако, обитаемых домов значительно меньше, чем необитаемых. В бесхозных же – двери не замыкаются на ключ, ставни не заколачиваются, потому что никто на них не претендует.

– Они всё ещё ждут своих хозяев, смотрят на мир грустными глазами, как беспризорные собаки в надежде кому-нибудь приглянуться, и помахивают редкими прядями плюща, прикрывающего их выцветшие скособоченные спины. – Сказала Даша так, словно она сейчас, в эти минуты видела то, о чём говорила. – Мне хочется их приободрить. Я бы навещала их по очереди, садилась на крыльцо и говорила примерно так. – Хорошо тут у тебя: одуванчики, пчёлы, птицы. А небо какое! Небо особенное. В городе такого не бывает. Оно рядом. Струится, как огромная река, от человека к человеку, к дереву, к птице, от меня к тебе. Потому, мне кажется, здесь не может быть одиноко.

В её глазах я снова увидел грусть и в тот же момент осторожно повернул «руль» разговора, решив ещё раз попытать удачу. – И всё-таки, мне хотелось бы получить оценку своим кулинарным достижениям! – Сказал я, как бы между прочим, а затем добавил для убедительности. – Что может быть лучше горячих супа и чая с бубликами в осенний дождь?!

Однако, Даша промолчала.

Не теряя надежды, я продолжил.

– Самое важное в супе, как говорит моя мама, чтобы была хорошая кастрюля и отличное настроение!

– А что ещё говорит твоя мама? – Даша с интересом заглянула в мои глаза.

Я задумался, воодушевлённый её интересом, перебирая в памяти фрагменты моей болтовни с мамой, когда фразы, как мячики летали от меня к ней, от неё ко мне. Наконец, выбрав один из таких «мячей», процитировал. – Что следование рецептам это лишь первый этап в освоении кулинарного искусства. Последующие шаги не требуют никаких руководств, что она давно забыла все рецепты и помнит лишь один – вера в себя, в то, что всё получится. С её точки зрения, это главный рецепт успеха в любом творчестве, не только в сотворении супа, но и себя.

– В том числе и в сотворении себя. – Повторила Даша, сияя тихим тёплым взглядом. – Однако, люди часто боятся верить в себя и в итоге забывают, какие они есть на самом деле, созидая чужое, подавляя себя в себе. Они продолжают верить, что существуют, однако, это похоже на фантомные ощущения, как в ампутированной конечности (руке или ноге). Тебе кажется, что ты есть, но тебя давно нет.

Я кивнул головой и сделал ещё одну попытку «сменить курс». – А ты любишь жаренный картофель? Представь: золотистые ломтики – горкой, с хрустящей корочкой и мягкие внутри! Я в этой области кулинарного искусства мастер высшей категории!

Даша повернулась ко мне. Взгляды наши встретились, и я увидел, что глаза её смеются. – Люблю! – Она тряхнула головой. – Особенно с луком, морковью и баклажанами!

– А если в центр сковороды пару яиц разбить? – Не унимался я.

– Люблю! – Она рассмеялась негромким, но порывистым смехом, словно что-то выплеснулось из её души через край, а затем продолжила, смеясь глазами. – Ещё люблю спаржевую фасоль, тушёную с грибами!

– С луком и чесночком! – Добавил я, греясь в лучах её вспыхнувшей радости.

Даша наградила меня ещё одной тёплой волной смеха, и ещё одним признанием. – И бамию с помидорами люблю, и тушёную тыкву с яблоками, орехами, изюмом!

– Во мне разгорается пожар голода! Хочу съесть всё перечисленное и немедленно! – Я с надеждой заглянул в глаза Даши, но она, словно прячась от моего взгляда, запрокинула голову назад, устремив лицо ввысь, и тихо спросила. – О чём ты думаешь, глядя в небо?

Я сделал то же, что и она и удивился, что не заметил, как ушёл вечер, как погас закат. Небо смотрело на меня мерцающими звёздами глаз. – Чувствую себя муравьём, глядящим на доступный ему крохотный кусочек мира с вершины своего муравейника. – Признался я.

– А я думаю, что небо знает больше о нас, чем мы сами знаем о себе. – Произнесла Даша. – Человек способен на большее, бесконечно большее, чем он может представить даже в самых смелых своих фантазиях.

– Возможно. – Согласился я. – Однако, эволюция развивает лишь то, что востребовано.

С минуту Даша молчала, вероятно обдумывая что-то, затем повернула ко мне лицо и, смущённо улыбнувшись, словно заранее извиняясь за то, что скажет позже, продолжила. – У человека достаточно сил, чтобы самому выбирать, какой дорогой идти, в каком направлении развивать свои способности. Каким бы ни был умным двигатель, если водитель слеп, его машина далеко не уедет. Мы только что смотрели с тобой на небо. Однако, люди редко делают это. Они слишком заняты, рациональны. Небо нельзя купить, положить в карман, украсить им интерьер своей квартиры, поставить в гараж, его нельзя сделать своей собственностью, предметом гордости, самолюбования. Потому человек так мало думает о нём, так мало видит, слышит.

– И всё-таки, смотрящий под ноги в этом мире более защищён. – Осторожно возразил я.

– Всё зависит от того, с чем он сверяет свой маршрут. Если по спине впереди идущего, смотрящего под ноги, это опасно. – Сказала Даша. Чувство неловкости, смущения вновь отразилось на её лице.

– Даже, если впереди идущий – друг, человек, которому ты доверяешь? – Спросил я, испытывая ощущение, что она хочет мне сказать что-то большее, чем это может показаться на первый взгляд; что говорит она не о людях вообще, а обо мне.

Даша отвела глаза. Она вновь молчала, будто опять взвешивая какие-то свои «за» и «против», и наконец, решительно произнесла. – Да.

Я залюбовался ей, не только красотой, но также воодушевлением, с которым она говорила о том, во что верила.

– Ты рассуждаешь, как взрослый, очень мудрый, много видевший человек. – Сказал я, не скрывая ни удивления, ни восхищения.

– Я поняла это совсем недавно, совершив множество ошибок. Всё время до этого мне казалось, что кто-то другой знает, что для меня лучше, каким должен быть мир вокруг. – Ответила она.

Я накрыл ладонью её руку. Она была холодна и подрагивала. – Ты замёрзла? – Спросил и услышал в ответ то, что позже много раз вспоминал.

– Нет, мне тепло с тобой.

Мы остановились и долго стояли друг напротив друга, глядя в глаза. Никогда ранее я не испытывал такого чувства бесконечного счастья. Дождь закончился. Я сложил зонтик и обнял Дашу, затем бережно откинул прядь волос с её лба и прикоснулся к нему губами. Она отстранилась и увлекла меня вперёд. Мы пошли вдоль кленовой аллеи. Уже совсем стемнело. На небе сияла полная луна. Золотистый прозрачный свет лежал на кронах деревьев, дрожал в воздухе, мерцал в глазах самой прекрасной из девушек, идущей рядом со мной. Думая о том, как предложить ей свою помощь, я попросил.

– Расскажи мне ещё о себе. Всё, что можешь. Что ты ещё любила? Чем занималась.

– Что любила? – Переспросила она, задумчиво глядя перед собой. – Книги. Сначала – Андерсен, Киплинг, Льюис, затем Сэлинджер, Пол и многое другое. Ещё любила собирать осколки цветного стекла и складывать их в мозаики в саду у дома. Это было подобно волшебству: никому ненужное становилось нужным, обретало смысл, красоту. Ещё любила балет. Мечтала стать профессиональной балериной, но поступила на экономический факультет университета.

– Почему? – Удивился я.

– Потому что балериной можно быть лишь талантливой, а если не получается, то лучше не быть никакой. Профессия экономиста не требует таланта, а главное, обеспечивает высокую стабильную зарплату и возможность карьерного роста. Так однажды сказала моя мама. Она знала это по собственному опыту, поднявшись до вершины финансового менеджмента. Мне нечего было ей возразить.

– Напрасно. – Сказал я. – Заниматься нелюбимым делом тяжело.

Она опустила глаза.

– Тогда казалось, что у меня нет выбора. Я согласилась, но уже спустя месяц учёбы очень пожалела об этом. – Голос Даши дрогнул.

– Ещё не поздно вернуться к любимому занятию. – Сказал я и услышал в ответ.

– Иногда поздно.

И тут произошло то, что до того момента я никогда не мог себе вообразить даже в самых своих нелепых фантазиях и страшных снах.

Глава 7

Где-то очень далеко, словно в другом мире завизжал сигнал машины скорой помощи. Я ощутил неясную тревогу, как, вероятно, кошка или собака чувствуют опасность.

– Не нравится мне это. – Сообщил Лоб.

– Да. – Согласился Грыз. – Как говорил великий Винни Пух, это «ж-ж-ж» – неспроста!

Крик сирены усиливался и вскоре стал оглушителен. Было ясно, что машина свернула на шоссе, ведущее к парку. Всё пространство вокруг сотрясалось и ёжилось от звуков и мигающих огней сокрушительной силы. Даша остановилась. Глаза её были закрыты, а на лице застыло выражение ужаса.

– Не бойся. – Сказал я и обнял её за плечи. – Вероятно, кому-то в парке нужна медицинская помощь. – Я огляделся по сторонам: никого, лишь фигура одинокого пешехода с собакой вдали. Очередной пронзительный крик неотложки, набирая высоту, вдруг оборвался на полпути, и медицинский фургон затормозил у края дороги, огибающей парк. Из него сначала появился один член экипажа, двое других изнутри помогли ему выгрузить большую каталку для лежачих больных, и вскоре вся тройка уже мчалась по дорожке парка в нашем направлении. Я попытался крепче прижать к себе Дашу, но она отстранилась.

Каталка остановилась в метре от нас и один из членов команды шагнул ко мне. Это был крепкий парень выше на полголовы меня и шире, с лицом мужественным и решительным.

– Здравствуйте. – Произнёс он хорошо поставленным голосом диктора телевидения. – Извините за беспокойство, но вам необходимо пройти небольшое медицинское обследование. Вы давно не были у лечащего доктора.

Я был готов услышать что угодно, но не это и потому почувствовал себя одураченным. Я действительно давно не был у лечащего врача просто потому, что в этом не было необходимости, но предложение поехать на обследование прямо сейчас, да ещё и на лежачей каталке показалось мне фантастически не реальным, а потому подозрительным. Я оглядел двух других членов медицинской команды. Один, это был коренастый среднего роста мужчина, улыбнулся мне так, как будто давно мечтал меня встретить. Другой, самый маленький и самый широкий из всех, широкоскулый, широкоплечий, выразил симпатию ко мне более сдержанно, кивком головы, однако напряжённая поза его показалась мне похожей на стойку питбуля перед прыжком.

– Маньяки, торговцы людьми или донорскими органами. – Обрисовал ситуацию Лоб.

– Без паники. – Возразил Грыз.

– Но почему такая срочность? Я завтра же позвоню своему врачу и сделаю всё необходимое. – Пытаясь казаться раскованным, сказал я и по очереди заглянул в глаза каждому из членов медицинской команды. Двое из них по-прежнему оставались безмолвны. Заговорил всё тот же, с дикторским голосом.

– Обследование необходимо начать уже сегодня. На все вопросы вам ответят в госпитале.

Я повернулся к Даше, коснулся её руки и тихо сказал. – Не волнуйся. Это какое-то недоразумение. – Затем, с трудом сделав себе приветливое лицо, вновь устремил его на лидера медицинской тройки. Он, вероятно, не ожидал этого и потому не успел скрыть своих эмоций. Я заметил, как брови его взметнулись вверх, как будто он, глядя на меня, увидел нечто тревожное, словно я позеленел у него на глазах или покрылся сыпью. Затем он быстро взглянул на улыбчивого напарника, стоящего слева от него, словно хотел сказать: Видишь, позеленел, как и следовало было ожидать.

В этот момент решение мной было принято.

– Мне хотелось бы сказать несколько слов моей девушке наедине. – Невозмутимым голосом произнёс я.

– Да, пожалуйста, только мы должны вас видеть. – Ответил лидер, глядя на меня испытующим взглядом.

Я взял Дашу за руку, и мы отошли с ней метров на десять.

– Тебе стоит уйти. Я всё улажу. Не волнуйся. – Сказал я, стараясь придать и лицу, и голосу уверенности.

Даша отрицательно покачала головой. Лицо её выражало страдание. – Это я во всём виновата. Мне надо было тебе всё объяснить.

– Беги. – Повторил я и, развернувшись, быстро пошёл назад, чувствуя, как в моём до сего дня миролюбивом сердце пробуждается вулкан, а кулаки отяжелели так, что ломит плечи.

– Ну, что в путь? – Произнёс я, поравнявшись с каталкой и ласково погладил её правой рукой. – Удобный транспорт.

То, что произошло дальше, оставило в моей памяти глубокий, но не очень чёткий след. Помню, что солист опустил руку в карман, и в нём что-то звякнуло, после чего всё, что накопилось в моём сердце в течение последних минут, вышло из берегов. Ещё помню слова Лба: «Заверни кулаки, держи подбородок.» Пальцы моих рук сжались. Правое плечо напряглось, отвело всё, что висело на нём, а потом толкнуло прямо в нос солисту. Он вскинул обе руки кверху, словно пытаясь удержаться за воздух, и, брызгая кровью, опрокинулся назад.

– Ой! – Пискнул Грыз.

Я уж было хотел наклониться над павшим, чтобы проверить, всё ли с ним в порядке, но его напарник возник передо мной. Время, потерянное мной на мысли о пострадавшем, теперь обернулось против меня. Я не успел сконцентрироваться. Самый широкий член команды схватил меня за обе руки. Его мощные пятерни были подобны наручникам. Третий обхватил меня сзади. Чувствуя себя в капкане, я принялся разбивать и кромсать их всем чем мог: ногами, головой, даже зубами. Потом что-то обожгло моё правое плечо, тело как-то вдруг отяжелело и перестало слушаться. Нечто густое, тягучее, словно многоцветная карамель, стала обволакивать меня и закручиваться по часовой стрелке. Не знаю, сколько я вращался в этой воронке, но наконец карусель остановилась, и я открыл глаза.

Глава 8

Вокруг всё было белоснежным: потолок, стены, жалюзи на окне. Я огляделся, стараясь понять, увиденное, однако, и содержимое головы моей напоминало чистый белый лист. Попытался встать и вдруг осознал, что не могу, но не потому что слаб или парализован, а потому что привязан. Прочные жгуты держали руки и ноги. Следующим моим открытием была игла от капельницы в вене на предплечье правой руки.

– Что за бред? – Спросил я себя. – Аппендицит? Сотрясение мозга? Но почему привязан?

Я сделал рывок, пытаясь освободиться. Кровать вздрогнула, но выстояла. Почувствовал желание закричать, но пока решал, что именно крикнуть, передо мной появилась Даша. Я сразу всё вспомнил. Вернее, всё до жгучей боли в руке.

– Ох! – Выдохнул я, почувствовав себя невероятно счастливым. – Как рад тебя видеть! Но что это всё значит?! – Я обвёл глазами палату, дёрнул руками и ногами.

Даша коснулась рукой моего лба, затем погладила меня по голове, как маленького ребёнка и, вздохнув, заговорила. – Вчера вечером мужчина преклонных лет прогуливал свою собаку в парке. Он обратил внимание на молодого человека, разговаривающего с пустотой, и позвонил в службу скорой помощи. Потом, когда приехавшая бригада медиков попыталась госпитализировать этого юношу, он сломал санитару нос. Пострадавший прооперирован. Врачу и медбрату повезло больше. Они отделались ушибами и царапинами.

– Причём тут человек, разговаривающий с пустотой?! Какое отношение это имеет ко мне? – Спросил я, испытывая неприятное тревожное чувство.

– Прямое отношение. Я всё объясню тебе позже. – Сказала Даша и снова погладила меня по голове. – В твоих медицинских учётных документах был найден телефон родителей. Им позвонили, и, вероятно, завтра ты уже сможешь их увидеть.

Мне трудно передать словами мои чувства в эти минуты. Происходящее казалось таким чудовищно нелепым, что я даже не пытался уложить его в мою голову. Я посмотрел на Дашу умоляющим взглядом.

– Пойми, родители мне не помогут. Помочь можешь только ты, рассказав всю правду. Ты должна это сделать.

Даша опустила глаза. – Не сегодня. Ты ещё слишком слаб.

– Когда же?

– Когда тебя отпустят из госпиталя.

В этот момент за дверью послышались шаги. Даша посмотрела на меня умоляющим взглядом.

– Прошу, сделай вид, что меня здесь нет. Она коснулась губ указательным пальцем правой руки и исчезла под кроватью.

Дверь распахнулась и передо мной появилось двое в костюмах медицинского персонала: высокая дама со строгим лицом, рыжими буклями на лбу, в синих чепчике, блузке, брюках, с папкой документов в руках и маленький сухонький старик в белом халате. Женщина, держа спину так прямо, словно её позвоночник был представлен единой костью, прошла неспешно и величаво на середину палаты и остановилась. Старичок же не вошёл, а влетел вслед за ней. Пронзив собой мои апартаменты, он затормозил у окна, быстрыми решительными движениями жилистых тощих рук раздвинул жалюзи и стал дёргать оконные ручки, вероятно проверяя их надёжность.

– Сестра Марта, зачитайте мне анализ крови пациента Чудова! – Выкрикнул он скрипучим старческим фальцетом, продолжая сотрясать себя и оконные рамы.

Сестра открыла журнал и с выражением, словно она читала художественное произведение, начала оглашать длинный список медицинских терминов и цифр уверенным, звенящим, как металл, голосом. Между тем старик оставил в покое окно и стал осматривать потолок и стены, вращая головой, казавшейся треугольной из-за отсутствия волос на макушке и их обилия на затылке и по бокам. «Профессор психиатрии Леопольд Муссон» – прочитал я вышитое зелёной нитью на белом кармане его халата. Вдруг профессорский взгляд, устремлённый вверх, остановился.

– Что это? – Взвизгнул он, багровея.

Голос медсестры оборвался на полуслове.

– Не знаю. – Ответила она всё тем же бодрым голосом после короткого, невозмутимого взгляда в указанном направлении.

Профессор издал неопределённый звук, лицо его приняло угрожающий вид, брови соединились у переносицы, а округлившиеся глаза стали метаться из стороны в сторону, словно в поисках чего-то, что можно было сломать или разбить и тут остановились на мне. Я вздрогнул. Однако, в этот момент выражение профессорского лица неожиданно смягчилось. Он подошёл ко мне и трагическим голосом произнёс.

– Паутина! Посмотрите, паутина прямо над вами! Однако, ни санитарка Персикова, ни сестра Марта её не видят! При этом их органы зрения абсолютно здоровы. Почему, как вы думаете это происходит? Да, потому что, если ум ленив, а душа близорука, даже идеальный человеческий глаз практически слеп!

Я, не найдя, что ответить, решительно кивнул головой.

– Убрать и немедленно! – Скомандовал профессор.

Сестра Марта, не дрогнув ни одним мускулом лица, не спешно, без суеты вынесла себя из палаты. Сквозь приоткрытую дверь заструились звуки и запахи, напомнившие мне городскую дорожную магистраль. Разница была несущественной: вместо машин проносились, дребезжа, больничные каталки и пахло не выхлопными газами, а лекарствами. Профессор пробурчал что-то невнятное, достал из кармана большой синий в белый горох носовой платок, снял очки и стал их протирать так энергично, что череп его в местах, лишённый растительности, вскоре засиял бисеринами пота. Я почувствовал непреодолимое желание высказаться, потребовать объяснений или что-нибудь в этом роде. Мои мысли и желания были неопределённы, нечётки. Одно было ясно: пора действовать. Но в тот момент, когда я, устремив на профессора негодующий взгляд, открыл рот, дверной проём затмила сестра Марта. Не успела она сделать и двух шагов, как за ней что-то загромыхало, заскрипело, и появилась невысокого роста, чрезвычайно крепкого телосложения женщина лет сорока, круглолицая, розовощёкая, в жёлтых халате и косынке, закрывающей лоб до самых бровей. Помню, что я тогда подумал, что это и есть санитарка Персикова. В правой руке женщина держала маленькую пушистую метёлку, какой обычно сметают пыль с музейных экспонатов, в левой – небольшую стремянку. Она несла её, как говорят, «ногами вперёд». Но, вероятно, стремянку это не устраивало, и она то и дело упиралась обеими металлическими «ногами» в дверные косяки, словно доказывая, что ещё не отслужила свой век, и несут её не на свалку, а на работу. Но Персикова была настойчива и, бубня что-то вроде «Ах, ты зараза какая!», повторяла попытки вписаться в дверной проём. Сестра Марта открыла папку и начала просматривать бланки, делая в них пометки. Профессор же с очками и носовым платком в руках был недвижим. Его напряжённый взгляд упирался куда-то в угол палаты. Возможно, он, как и я, считал удары. После седьмого, Муссон не выдержал. На ходу засовывая очки с платком в карман, он ринулся к двери и, не тормозя, вытолкнул из палаты всё, находящееся в дверном проёме. Затем так же решительно развернул стремянку «головой вперёд», после чего Персикова оказалась головой, то есть лицом, назад. Однако, этот факт совсем не смутил профессора. Он пропихнул их обоих в палату, поставил рядом с моей кроватью и без единого слова вернулся на прежнее место. Я посмотрел на него с уважением, затем с опаской на санитарку. Она поправляла сбившуюся на бок косынку и бросала смущённые взгляды в сторону Муссона. Стремянка, стоявшая рядом с этой крепко сбитой из не менее восьмидесяти килограммов женщиной, показалась мне очень ненадёжным сооружением. И тут Персикова, сверкая крепкими загорелыми икрами ног и розовым бельём, неожиданно быстро зашагала вверх по ступеням. Я зажмурился. Минут пять надо мной раздавались вздохи, чихание, скрип, прерываемые уже знакомым «Ах, ты зараза какая!». В носу зачесалось, вероятно от сыпавшейся на меня пыли. Я чихнул, и вдруг ужасные картины замелькали в моём сознании : падающая на меня женщина в жёлтых халате и косынке, я в гипсе на больничной койке. Мои тяжкие видения прервал голос профессора.

– Узкая специализация – одно из достижений человеческой цивилизации. Уверен, что лет двадцать – двадцать пять назад госпожа Персикова с лёгкостью бы справилась с поставленной задачей. Она умела видеть и убирать паутины на потолке, умела многое другое, однако, то, что мы называем «цивилизованным миром», нанесло непоправимый ущерб всему полезному, заложенному в ней природой. Отныне она – узкий специалист. Безо всякого сомнения высококлассный специалист! Моя коллега знает всё о мытье полов: необходимые концентрации всех моющих и дезинфицирующих средств в рабочих растворах, требуемое законом соотношение количества вёдер к площади полов, все тонкости обращения со шваброй, все методики оттирания и выведения пятен и так далее! Снятие же паутины с потолка – задача, непосильная для неё. Специалист в этой области – санитарка Пшельчик, но она в отпуске, потому наше отделение зарастает паутиной! Однако, это никого не удивляет! Никого не огорчает, что большинство из нас однажды превращается в детали одной большой машины: в какие-нибудь катушки, реле, шестерёнки, способные лишь вращаться в заданном направлении. От того и ум становится ленив, и душа близорука. – Профессор шумно вздохнул и продолжил. – И дело не только в паутине на потолке, мой друг, и не в госпоже Персиковой. Это лишь частный случай, один из множества симптомов тяжёлой болезни человечества, которая может его убить. Уже убивает! Да-да! Медленно, но верно. Вы, пожалуй, захотите напомнить мне, что население земли растёт? Однако, я не о количестве, я о качестве. Человек и человекообразный это не одно и то же. Надеюсь, вы понимаете меня? Ментальное здоровье первобытного человека было гораздо крепче, потому что информационное пространство, питающее его разум, сияло гармонией и чистотой, потому что это был Божий Храм Природы. Цивилизованное человечество загнало себя в информационный вертеп, и кто бы не пытался сделать его привлекательнее, усилия эти напрасны. В нём повсюду паутина, всевозможная, всемирная, крепко держащая однажды в неё попавших, стягивающая их разум всё сильнее и сильнее. Ещё немного, и он высохнет и отвалится, как всё, что не востребовано. – Профессор вновь издал шумный вдох и, выдохнув, вялым голосом очень уставшего человека завершил свою речь. – Госпожа Персикова, хватит махать метёлкой. Так отгоняют мух. Можете быть свободны.