Призраки

– Мы с Молли сказали этому блюстителю порядка то же, что и твоей палатной сестре: сегодня у нас помолвка. Не забудь: мы спешим в ресторан. К охраннику надо обращаться только «господин Круз», так он нам с Молли представился. Сейчас я скажу, что мой больной друг попросил принести ему кусочек праздничного торта, и я не смог отказать. Это будет поводом для нас вернуться.

– А вдруг он откажет? Время для посетителей скоро закончится. – Прошептал я, тщетно пытаясь унять дрожь в коленях.

– Не дрейфь. Я всё предусмотрел. При первой нашей встрече сегодня выяснилось, что он любит коньячок. Я пообещаю ему Реми Мартин. Он у меня в кейсе. А сейчас расслабься и улыбнись, шаловливо так, таинственно, а глазкам нежности придай. Почувствуй себя обольстительницей. Вот так. – Стив повернул ко мне своё широкое раскрасневшееся лицо и, несколько раз хлопнув рыжими ресницами, бросил в меня страстный, призывный взгляд, после чего опустил глаза.

– Стива, – сказал я, вглядываясь в работника охраны, крупного мужчину с лысой головой и грозным лицом, стоящего у выхода. – может, отойдём в сторону, потренируемся.

– Нет. – Отрезал мой друг. – В такой ситуации нет ничего лучше экспромта. Главное, постарайся ему понравиться. Другого выхода у тебя нет.

– Да, – сказал я себе мысленно, – другого выхода нет, и стал вспоминать женские лица на картинах великих художников. Шагая к выходу, как на казнь, я увидел сначала «Портрет Жанны Самари» Ренуара, затем мне улыбнулась «Девушка в платке» Венецианова и наконец, Мона Лиза Леонардо Да Винчи. Последнее показалось мне наиболее подходящей в качестве образца. «Никто не разгадал её улыбку» – Так выразился Фрейд, значит, это как раз то, что надо. Я слегка опустил веки, приподнял уголки губ и тут услышал голос Стива.

– Приветствую вас ещё раз, господин Круз! Однако, не последний раз. После ресторана зайду с коньячком. Не откажите.

– Нельзя. Я на службе. – Сочным басом ответил тот, но так неуверенно, что было ясно, что можно.

Господин Круз перевёл взгляд со Стива на меня. «Её улыбку никто не разгадал.» – Повторил я себе мысленно и, протянув пропуск, взглянул на него ничего не видящими от страха глазами.

– Ах, Молли, дорогая! Нельзя так смотреть на мужчин, а то я буду тебя ревновать! Вы, господин Круз, произвели на мою невесту потрясающее впечатление! Ну, так я зайду через часик-два? До встречи! – Услышал я, как будто сквозь ушные затычки, а потом почувствовал, как крепкая рука Стива сжала мой локоть и потащила к выходу.

Потом в машине я привёл себя в порядок на столько, на сколько это было возможно: снял маскарадный костюм, стёр салфеткой все следы помады и облачился в одежду на размера два больше, но мужскую, чему я был несказанно рад. Уже без пятнадцати минут семь Стив припарковал машину на стоянке рядом с парком. Мы договорились, что он будет неподалёку, и если понадобиться помощь, я дам ему знать. Условным сигналом было помахивание правой рукой над головой.

Глава 11

Я шёл по дорожке вглубь парка. Холодное октябрьское солнце уже клонилось к горизонту. Ржавый туман разливался на верхушки деревьев, обступающих меня, образуя длинный, уходящий вдаль коридор. Парк был почти пуст и безмолвен. Лишь шум дороги нарушал тишину. Я думал о Даше.

И тут в сумерках проступил знакомый силуэт. Я ускорил шаг. Сердце выскакивало из груди. Мысли путались. Хотелось быстрее увидеть её лицо, заглянуть в глаза. Мне казалось, что в них сейчас я найду ответы на все мучавшие меня вопросы.

– Будь сдержан. – Сказал Лоб. – Держи эмоции на поводке.

– Глупости. – Сказал Грыз. – Слушай сердце.

Я сделал шаг, обнял Дашу за талию и закружился с ней, не чувствуя под ногами земли, забыв о обо всём. Она смеялась и гладила прохладными руками мои волосы, лицо, наконец, наклонилась к моей щеке и шепнула.

– У нас мало времени. Хочу показать тебе кое-что. Пойдём.

Я остановился, опустил её на землю, а она взяла меня за руку и потянула за собой. Мы сошли с парковой асфальтированной дорожки на газон, пересекли его и приблизились к зарослям можжевельника. Даша раздвинула ветви и шагнула в безмолвную темноту. Я последовал за ней. Несколько минут мы шли в абсолютной тишине. Она была какой-то беспредельной, абсолютной, безоговорочной. Я шагал осторожно, подчиняясь ей, сдерживая не только дыхание, даже мысли. Спустя несколько минут ровная, мягкая, пружинящая поверхность под ногами перешла в твёрдый, каменистый подъём. Мрак стал прозрачнее, и в нём, как будто в самой его глубине, замерцали маленькие золотистые песчинки. С каждым шагом они становились всё больше. Наконец, подъём закончился, мы вышли на небольшое плато, и я огляделся. Помню, что меня потрясло увиденное так, что перехватило дыхание, и я не мог понять то, что открылось моим глазам. Мы находились на вершине высокой горы, круто спускающейся спереди и пологой сзади. Всё видимое пространство вокруг было похоже на огромную реку, тёмные воды которой несли золотой песок, местами закручиваясь в воронки. Не в силах произнести ни слова, я лишь посмотрел на Дашу. Она улыбалась.

– Это чудо, правда?! Не смогу тебе ничего объяснить, так как сама лишь вначале пути, но знаю, что я, ты и весь этот мир связаны воедино, потому нам порой видится и слышится незнакомое, неведомое. – Даша устремила на меня взгляд, полный смятения, словно боялась говорить дальше. – Ты просил меня рассказать о себе?

Я обнял её за плечи и, вновь ощущая нарастающее волнение, ответил. – Не бойся, я всё пойму.

Она отвела глаза и заговорила. – Понимаешь, многие годы я пыталась оправдать ожидания окружающих меня людей, верила, что кто-то другой, не я, знает, что мне нужно, какой должна быть, что рисовать, видеть, где учиться. Я «плыла по течению» чужих желаний, сверяла курс с мнением большинства, учила экономику и финансы, мечтая совсем о другом. Но однажды, неожиданно для себя почувствовала, что хочу и могу всё изменить: поступить в институт хореографии, заниматься тем, что люблю и в будущем учить других тому же. Этот субботний день я помню до мельчайших подробностей.

Утором меня разбудило солнце, а не будильник. Оно коснулось мягким, тёплым колоском света моей щеки. Я открыла глаза и тут же вспомнила, что мгновение назад падала в темноту, а передо мной вспыхивали, как дорожные знаки вдоль скоростной магистрали, цифры, формулы, плакаты, лица знакомых и незнакомых людей. И вдруг я поняла, что больше не пойду на занятия в университет и сегодня же, сейчас скажу об этом родителям. Всё прошедшее показалось в тот момент сном, в котором я не была собой. Я сделала глубокий вдох, спрыгнула с кровати и огляделась. Всё в моей комнате виделось мне особенно чётким, ярким, не таким, как прежде. И я сама была не такой, как прежде! Захотелось распахнуть окно и босиком пробежаться по саду, но мысль о предстоящем разговоре меня остановила. Я спешила, боясь передумать, как это бывало раньше.

Помню, что, когда вошла в кухню, мне показалось, что и в ней всё по-другому, словно за ночь её кто-то нарисовал заново, добавив и цвета, и света. Помню, как каштан за окном махал мне ветвями. Помню голубые кофейник и чашку с дымящимся кофе на столе, узор на мамином халате, её мокрые после душа волосы, рассыпанные по плечам, и её ответ на моё признание.

– Милая моя девочка! – Сказала она, глядя на меня с участием. – Если бы я в твои годы выбрала то, что любила, я была бы сейчас учителем рисования в средней школе или вечно безработным посредственным художником декоратором. Ещё я была бы женой юноши, страстно влюблённого в музыку, который сейчас, к своим сорока трём годам добился того, что содержит себя и свою семью, играя на рояли в ресторанах и барах. Любимое дело, как и брак по любви, в нашем мире роскошь, доступная не многим. Ты устала. Тебе необходимо отдохнуть, отвлечься. Купи себе что-нибудь! Длинный свитер, сиреневый или беж. Сейчас они в моде. Или пальто в клетку, такое, как у тёти Эльзы! Или костюм с бермудами! Пофантазируй. Сходи куда-нибудь с подругами! Это помогает, знаю по себе. – Она взглянула на часы и, подняв брови, с виноватым лицом, сообщила мне, что через сорок минут у неё деловая встреча. Мы расстались.

Затем я долго бродила по улицам, размышляя о том, как быть. Побывала на городской выставке детских рисунков, перекусила в кафе. Когда вышла из него, уже темнело. Я хотела возвращаться домой, но вдруг кто-то окликнул меня. Я обернулась и увидела Линду, девушку, с которой несколько раз сидела рядом на лекциях. По блеску её глаз, возбуждённому голосу я поняла, что она, возможно, пьяна.

– Это неслучайно! – Воскликнула Линда. – Если мы встретились, значит, нам по пути! – Она обняла меня за талию, подтолкнула ко входу в ночной бар, в метрах двадцати от нас и продолжила. – Пойдём, потусуемся! Чего киснуть в одиночку?

Мне вспомнился в тот момент совет мамы: сходить куда-нибудь с подругами.

– Всё идёт по плану. – Подумала я.

Потом был душный зал, переполненный людьми с такими же, как у Линды, блестящими глазами. Грохот музыки. Чьи-то плечи, спины, локти, смех. Рука Линды продолжала толкать меня, и вскоре мы оказались у барной стойки. Линда заказала себе коктейль с виски и вопросительно посмотрела на меня. Я отказалась. Затем она что-то тихо сказала бармену. Тот вытащил из нагрудного кармана маленький флакон, вытряхнул из него розовую таблетку в пластиковый стакан, поставил его передо мной и с улыбкой сказал. – Поможет найти дорогу в Рай. Всего за пять долларов.

Линда вопросительно посмотрела на меня, затем взяла стакан с таблеткой и протянула его мне. – Ну, что ты здесь белой вороной хочешь быть? – Она пододвинула ко мне свой коктейль. – Этим запьёшь.

И тогда я подумала, что быть белой вороной или «Глазуньей», как и иметь любимую работу будет мне не по силам и сделала всё, что сказала мне Линда. Сначала был страх, но вскоре мир вокруг меня порозовел. Я впервые почувствовала себя в общем потоке, своей среди своих! Все вопросы исчезли, остался лишь один ответ: всё так, как должно быть! Вокруг меня кружились десятки лиц, и все они казались мне лицами друзей. Не помню, как в моей руке оказался целый пакетик с волшебными розовыми таблетками. Не помню, что было потом. Лишь обрывки чего-то страшного мелькают передо мной, словно кто-то вырвал последние страницы из истории моей жизни, разорвал их на кусочки и выбросил, а ветер принёс мне из сотни лишь несколько: крик машины скорой помощи, знакомое имя госпиталя, голос врача, прочитавшего приговор, свинцовая тяжесть в груди, не дающая вздохнуть и часы, тикающие во мне. А затем. – Даша закрыла глаза и чуть слышно произнесла. – Часы остановились.

Я растерялся. Всматриваясь в её лицо, пытался понять услышанное. – Я понимаю. – Произнёс я наконец. – Так бывает. Иногда нам кажется, что жизнь закончилась, что будущего нет. Но я помогу тебе! Слышишь? Вместе мы всё преодолеем!

Даша отрицательно покачала головой. – Это невозможно.

– Почему? Почему? – Повторял я, всё сильнее сжимая её руки.

– Потому что пять дней назад я умерла в палате интенсивной терапии Юго-западного госпиталя. – Еле слышно продолжила она. – Мой диагноз – длинная цепочка непонятных мне слов: Острое отравление наркотиками амфетаминового ряда: МДМА (Экстази). Однако, услышав его над собой однажды, я запомнила всё: и каждую букву в нём, и голос говорившего, и лёгкий запах мужского одеколона. Ещё я помню дыхание слушающего вместе со мной этот приговор. Я знаю, что это моя мама. Возможно, это удивительное свойство умирающего мозга. Настоящее для него – непосильный груз, и он берёт лишь крупицы, самое главное – сигналы о том, что источник его жизни высох. Ты спросишь меня, как объяснить всё происходящее сейчас? Не знаю. Я знаю лишь то, что у меня не было в те мои последние часы ни будущего, ни настоящего, а моё прошлое съёживалось и тускнело с каждой секундой, и в тот момент, когда на небе моих воспоминаний осталась лишь одна звезда, я вдруг оказалась здесь. Передо мной простирался бескрайний океан, волны которого рождали золотистую пену, звенели янтарными и чёрными брызгами. А моя последняя звезда уже была не во мне, а далеко впереди меня. К ней от моих ног тянулся лёгкий мост. Я хотела пойти по нему, но вдруг почувствовала, что не сделала что-то очень важное. Я спустилась вниз с холма и оказалась у окна своего дома на улице Зорь, с высоким флюгером-журавликом на крыше и мозаиками из стекла вокруг цветочных клумб, сквозь окно увидела родителей. Они сидели на диване в гостиной и выглядели очень несчастными. Мама плакала, отец утешал её. Я постучалась в окно, но мой стук никто не услышал. Побежала к двери и долго барабанила в неё, оглушая, как мне казалось, весь мир, но никто не открыл. Вновь вернулась к окну, в порыве отчаяния, подалась вперёд, прижимаясь к холодному стеклу и вдруг оказалась внутри дома. Открытие, которое я сделала несколько мгновений спустя, было очень болезненным: мои родители не видели и не слышали меня. Потом я сидела на полу рядом с ними, целовала их руки, просила прощение, прощала, прощалась. Затем долго бродила по городским улицам и заново проживала каждый день своей жизни: заглянула в балетную школу, ни кем незамеченная постояла у станка, побывала в театре, посмотрела мой любимый балет «Шопениана», а потом оказалась в парке на Пятой улице.

Даша повернулась ко мне. Глаза её, переполненные слезами, сияли, как две изумрудных звезды. – Ты думаешь сейчас, что я тебе снюсь? Или, вероятнее всего, что я призрак, нечто нереальное, то, что видится, мерещится. Однако, поверь, я менее призрак, чем многие из людей, которые мелькают перед тобой на улицах города, экранах компьютеров, TV. Я есть.

– Ты есть. – Повторил я и вытер ладонью мокрые дорожки слёз с её щёк, а она спросила.

– Но почему только ты увидел меня? Почему?

Помню, что в тот момент в голове моей, кружившейся от увиденного и услышанного было темно, однако в этом сумраке мне всё-таки удалось отыскать одну единственную мысль и я, попытавшись улыбнуться, ответил. – Наверное потому, что я Чудик.

Даша прикоснулась ладонью к моим губам. – Ты не Чудик, Ты Чудо! Самое чудесное Чудо из всех чудес! – Она обвила руками мою шею и прошептала. – А сейчас я объявляю белый танец и приглашаю тебя!

И тут я услышал, как где-то рядом зазвенел лист, разбуженный дождевой каплей, затем другой, третий. Руки Даши опустились мне на плечи, затем заскользили ниже. Она обхватила прохладными пальчиками мои ладони, развела руки в стороны, как птица крылья, поднялась на носочки и наш разговор продолжился, только уже без слов: глазами, прикосновениями. Даша то приближалась ко мне, то отдалялась и, отпустив мои руки, металась, кружилась, как осенний лист, а я следовал за ней, спотыкался, нервничал, страшась, что могу потерять её. А дождь играл. Он играл и осень, и звёзды, и солнечный свет, и Дашины глаза рядом, и что-то ещё, что осторожно касалось моего сердца, и от каждого его прикосновения захватывало дух. Но вот пальцы дождя стали двигаться медленнее, клавиши перешли на шёпот, и вдруг всё затихло, а я словно с небес опустился на землю.

– Ты действительно не знаешь, кто отдал тебе таблетки? – Спросил я, тщетно пытаясь справиться с волнением.

Даша отвела взгляд и тихо произнесла. – Не помню, но даже если бы помнила, какое это сейчас имеет значение?

– Мне хотелось бы посмотреть в глаза этому человеку. – Ответил я, а затем, приблизив к ней своё лицо так близко, что наши носы соприкоснулись, сказал. – Я буду заботиться о тебе, и уже никто не сможет причинить тебе вред.

Даша отстранилась. В её взгляде были нежность и ещё что-то, отчего я почувствовал себя так, как, наверное, чувствует Бог. В тот момент мне было всё по плечу.

– Дорогой мой человек, – сказала она, – я больше не вернусь. Тебе необходимо без меня строить своё счастье. Моя земная история закончилась. Жаль, что она получилась такой короткой и грустной, хотелось бы многое исправить и бесконечно много ещё добавить. Однако, теперь я только читатель и очень хочу, чтобы ты написал длинную-длинную, счастливую историю. Когда-то в детстве я заблудилась и, однажды, оказавшись на перекрёстке, выбрала дорогу, которая привела меня в чужой мир. Почему? Я много думала об этом.

Так вот, выставка детских рисунков, где я побывала, убедила меня ещё раз, что маленький ребёнок видит и чувствует гораздо больше, чем более взрослый, разум которого перегружен разного рода схемами, клише, руководствами. Он наделён мудростью, данной ему природой. Мир, открытый ему, не идеален, но естественен и потому более реален, чем мир взрослого человека. Те же, кто с этим не согласны, считают необходимым переделывать этот мир. Однажды они расчленяют его, как труп убитого животного; делают это грамотно, согласно последним достижениям человеческой мысли, уверенные в том, что совершают благо: режут, пилят, кромсают, а потом упаковывают, раскладывают по полочкам и навешивают ценники. Затем рассказывают маленькому человеку, что он должен думать о каждом кусочке своего растерзанного мира и о себе. Они учат его главному из человеческих искусств: жить по законам рынка, подстраиваться под спрос и предложение. Отныне всё для него становится товаром. Всё, даже он сам. – Даша посмотрела на меня, глаза её словно извинялись за сказанное. – Мы видим не людей, Роман, а то, во что они себя старательно упаковывают, то, что создаёт их товарный вид, согласно общепринятым представлениям о красоте, успешности, счастье. Мы и сами порой так срастаемся со своей упаковкой, что считаем её частью себя. Не повтори моих ошибок! – Она коснулась прохладной ладонью моей щеки, убрала волосы, упавшие на мой лоб и, глядя с нежностью, продолжила.

– Прошу, если то, что ты видишь, слышишь, важно для тебя, верь ему, даже если весь мир будет смеяться над тобой! Помни, что не всё, что видит большинство – реальность, и не всегда то, что видит лишь один человек – призрак. Никогда не предавай себя в себе, не закрывай лицо маской, не меняй мечту на бизнес-план. Чужие дороги не приносят счастье, а мир, в котором принято всё сверять по шаблону это призрачный мир. Мир настоящий велик и многообразен. Люби его, и он откроет тебе своё сердце, расскажет многие секреты, поделится мудростью. – Даша улыбнулась, а я уже открыл рот, чтобы сказать что-то, но что сейчас совсем не помню, однако, она коснулась моих губ прохладной ладонью. – Не нужно ничего говорить. Необходимо время, чтобы всё понять. А сейчас мне пора.

Она сделала шаг назад и начала отдаляться. Нежность, печаль, тревога отразились на её побледневшем, почти белом лице. Я ринулся за ней и раскрыл руки в порыве обнять. Мучительная улыбка скользнула по её губам, а ладони мои встретились, пройдя сквозь пустоту. Даша всё также стояла передо мной, но уже дальше, на расстоянии нескольких шагов. Она удалялась, но не шла, а словно плыла по воздуху. А меня, словно холодом, заполняло сознание того, что случилось что-то ужасное, непоправимое.

– Не уходи. Не уходи! – Повторял я всё громче и громче, беспомощно наблюдая, как бледнеет образ Даши, словно растворяясь в голубоватом сумраке осеннего вечера. Наконец, она остановилась, пальцами правой руки коснулась своих губ, а затем протянула ладонь ко мне. Я рванулся ей навстречу, но в тот же миг бледное полупрозрачное облако прямо перед моими глазами взметнулось в небо и исчезло.

– C тобой всё в порядке, Ром? – Услышал я рядом взволнованный голос Стива. Не дождавшись ответа, он обнял меня за плечи и, заглянув в глаза, продолжил. – Тебе следует вернуться в госпиталь. Мне кажется, ты нездоров. Я думаю, что Даша уже не придёт сегодня.

Я поднял на Стива изумлённые глаза. – Ты разве не видел её?

– Кого? – Спросил он меня с недоумением. – Твою девушку? Нет. А ты, что её видел?

Я развернулся и пошёл по направлению к машине.

Глава12

Был тихий, серый осенний день, и, казалось, солнце не всходило сегодня. Я шёл по мокрой от дождя, усыпанной серой листвой дорожке парка, и всё в нём напоминало мне Дашу. Вот здесь, говорило моё сердце, мы впервые встретились, здесь гуляли под дождём, а у того дерева я поцеловал её, а там, в конце этой дороги я видел её в последний раз. После этого прошло уже более двух недель. Столько всего случилось за эти дни. Я вернулся в госпиталь. Оказалось, что мы отсутствовали всего минут тридцать, и подмена не была обнаружена. На следующее утро приехали мои родители, и я по их просьбе был выписан. Я объяснил им всё, как смог. Мамой мне был поставлен диагноз «Первая любовь средней степени тяжести» и назначен отдых и прогулки на свежем воздухе. В начале, в течение трёх дней я не посещал институт и часами бродил по парку в надежде встретить Дашу, но она больше не появилась. Потом со мной приключилось что-то. Всё как-то померкло, потеряло смысл. Я валялся в кровати с температурой и без малейшего желания есть, двигаться, дышать. Потом были чай с малиной и мёдом, горчичники и ингаляции. Не раз я пытался понять произошедшее, но не мог. Где была явь, где бред? Чтобы ответить на этот вопрос, два дня назад я посетил госпиталь, название которого (Юго-Западный) услышал от Даши, и обратился в стол справок, хотя почти не надеялся, что кто-нибудь захочет мне помочь. Ведь я знал лишь имя, примерный возраст Даши и то, что она, вероятно, чуть больше двух недель назад находилась в палате интенсивной терапии. В глазах любого разумного человека я должен был выглядеть по меньшей мере странно. Однако, мир, как известно, не без добрых людей. Регистратор, пожилая, с уставшими глазами женщина, сначала слушала мой сбивчивый рассказ с дежурной улыбкой на лице. Я не стал ничего придумывать и, волнуясь, как будто отвечая урок у школьной доски, рассказал ей почти всё: о том, как встретил в парке девушку, что знаю лишь её имя и, как позже узнал, что она попала в госпиталь. Закончив свой рассказ, я посмотрел на регистратора обречённым взглядом, приготовившись к отказу, однако, к моему удивлению, лицо её осветило выражение сопереживания и участия. Она кивнула головой и перевела свой взгляд на экран компьютера. Последующее было, как во сне: щёлканье клавиатуры, стук сердца, а потом голос, словно из далека.

– Даша Ленская умерла 12 октября 2020 года. Диагноз: Острое отравление МДМА (Экстази).

Мне трудно передать то, что я почувствовал в тот момент. Мой разум тонул и всё-таки цеплялся за соломинку: мне вспомнился рассказ Даши о её доме на улице Зорь с высоким флюгером на крыше в форме журавля, с каштаном под окном, с мозаиками из кусочков стекла вокруг цветочных клумб. Во мне ещё теплилась надежда, что всё случившееся лишь цепь невероятных совпадений, и погибшая в госпитале девушка, не моя Даша.

Я без труда отыскал дом, постучал в дверь. Её открыла высокая женщина в чёрном платье с уставшим, бледным лицом. Заикаясь, поздоровался, сказал, что я Дашин друг и хотел бы её увидеть. Губы женщины дрогнули, и она тут же захлопнула дверь. Несколько минут я неподвижно стоял, глядя в одну точку, какой-то завиток в причудливом узоре на покрытой лаком дверной плоти, не зная, что делать дальше. Наконец, осознав, что постучаться ещё раз не смогу, спустился по ступеням и, присев на последней из них, обхватил руками голову. Не знаю, сколько времени я провёл в таком положении, но вот среди звона птичьих голосов и ворчания проезжающих мимо автомобилей раздались звуки приближающихся шагов, а затем старческий, осторожный голос. – Молодой человек, с вами всё в порядке?

Поднял голову и увидел пожилую женщину в длинном светлом платье, с пышными складками, ажурной вязаной шали кофейного цвета, вероятно, когда-то красивой, но сейчас местами распустившейся до дыр и в шляпе с широкими полями, стянутыми двумя оранжевыми лентами, и также, как и шаль, изъеденной то ли временем, то ли молью. Под тенью её странного головного убора я не рассмотрел глаз, лишь исчерченное морщинами лицо и тёплую улыбку на бледных губах. Я кивнул головой. Женщина помолчала несколько секунд, вероятно, разглядывая меня, а затем заговорила вновь. – Жаль Дашеньку. Такая милая девушка. Ей бы жить и жить ещё.

Что-то толкнуло меня изнутри, подкатилось к горлу, перехватило дыхание.

– Где? – Выдавил я из себя, но тут же замолчал, не имея сил произнести то, что хотел.

– Недалеко. Пойдёте в этом направлении. – Ответила женщина, словно прочитав мои мысли, и, подняв руку, указала сухой, бледной кистью в сторону направо от меня. – Прямо, до второго перекрёстка, потом опять направо метров двести. Увидите ворота под аркой, за ними деревья: туи, лиственницы. Следуйте прямо по тропинке до памятника в форме лилии, от него опять направо. – Она сделала паузу, а затем продолжила. – Её – седьмая.

Я опять кивнул головой и опустил глаза, пряча начавшийся в них дождь, а когда вновь поднял их, рядом со мной уже никого не было. Встал, повернулся направо и пошёл вдоль дороги, слушая команды внутреннего навигатора. Всё случилось, как говорила женщина. После второго перекрёстка был поворот направо. Затем ворота под аркой. За ними – тишина, справа, метрах в двадцати – группа деревьев: туи, лиственницы, словно глядели на меня, встречая. Рядом с ними – женщина в длинной юбке, шали на плечах, шляпе с широкими полями, обвязанными лентой. Я подумал: Та же, или другая? Какая разница?