Пять недель на воздушном шаре

– Самум! – крикнул он.

– Самум! – повторил Джо, не понимая хорошенько, что это значит.

– Тем лучше! – закричал Кеннеди с бешенством отчаяния. – Тем лучше! Мы погибнем!

– Тем лучше, – повторил Фергюссон, – мы спасены!

И он быстро начал выбрасывать из корзины песок, служивший балластом.

В конце концов его товарищи поняли, в чём дело; они стали помогать ему, а затем заняли свои места в корзине.

– Теперь, Джо, вышвырни-ка фунтов пятьдесят своей руды, – скомандовал доктор.

Джо, не колеблясь, сделал это, хотя его и кольнула мгновенная боль сожаления.

«Виктория» стала подниматься.

– Как своевременно! – воскликнул доктор.

Самум действительно приближался с быстротой молнии. Ещё немного – и «Виктория» была бы раздавлена, изорвана в клочки, уничтожена. Колоссальный смерч уже настигал её, осыпая градом песка.

– Ещё выбрасывай балласт! – крикнул доктор.

– Есть, – отозвался Джо, кидая на землю огромный кусок кварца.

«Виктория» быстро поднялась над проносящимся смерчем и, подхваченная могучим воздушным течением, полетела с неимоверной быстротой над пенящимся морем песка.

Самуэль, Дик и Джо молчали. Освежённые бурным вихрем, они с надеждой смотрели вперёд…

В три часа самум прекратился. Песок, оседая, образовал бесчисленные холмики. В небе снова воцарилась полнейшая тишина. «Виктория» остановилась. Путешественники увидели впереди зелёный остров, поднимавшийся из океана песков, – оазис.

– Вода! Там вода! – закричал доктор. В тот же миг он открыл верхний клапан, выпустил часть водорода, и «Виктория» тихо опустилась в двухстах шагах от оазиса.

За четыре часа воздухоплаватели покрыли расстояние в двести сорок миль. Корзину загрузили, и Кеннеди в сопровождении Джо соскочил на землю.

– Берите с собой ружья! – крикнул Фергюссон. – Да смотрите, поосторожнее.

Дик бросился за своим карабином, а Джо схватил одно из ружей. Они побежали к деревьям и мигом очутились под их зелёной кущей, сулившей обилие драгоценной влаги. В своём возбуждении они не обратили внимания на видневшиеся свежие следы.

Вдруг шагах в двадцати от них послышалось рычание.

– Это лев, – проговорил Джо.

– Тем лучше! – воскликнул с ожесточением охотник. – Будем сражаться. О, для борьбы силы найдутся!

– Поосторожнее, мистер Дик, поосторожнее. Помните, что от жизни одного из нас зависит жизнь всех.

Но Кеннеди пропустил эти слова мимо ушей, он уже мчался вперёд, держа в руках заряженный карабин, мчался с пылающим взором, страшный в своей отваге.

Под одной из пальм стоял в оборонительной позе огромный лев с чёрной гривой. Заметив охотника, лев сделал огромный прыжок, но, прежде чем он коснулся земли, пуля поразила его в самое сердце. Лев упал, он был мёртв.

– Ура! Ура! – закричал Джо.

Кеннеди кинулся к колодцу, сбежал по влажным ступенькам, припал к источнику и жадно стал пить свежую, холодную воду. Джо последовал его примеру, и некоторое время ничего не было слышно, кроме бульканья и прищелкиванья языком – звуков, испускаемых животными, когда они утоляют жажду.

– Будем благоразумны, мистер Дик, – тяжело дыша, проговорил Джо, – как бы мы не перехватили через край.

Но Дик, ничего не отвечая, окунал в воду голову и руки и всё продолжал пить; он словно опьянел.

– А мистер Фергюссон… – начал Джо.

Имя это мгновенно привело в себя Кеннеди.

Он тотчас же наполнил водой принесённую с собой бутылку и хотел было подняться по лестнице. Но каково же было его изумление, когда он увидел, что что-то огромное, тёмное закрывает выход из колодца. Оба они, Кеннеди и идущий за ним Джо, подались назад.

– Да мы заперты! – закричал Джо.

– Просто невероятно, что бы могло это значить?

Не успел Дик произнести эти слова, как грозное рычание показало им, с каким новым врагом им придётся иметь дело.

– Ещё лев! – закричал Джо.

– Нет, не лев, это львица. Ах, проклятая тварь! Подожди же! – крикнул охотник, снова поспешно заряжая свой карабин.

Он выстрелил, и животное исчезло.

– Вперёд! – скомандовал Кеннеди.

– Нет, мистер Дик, не надо пока выходить. Ведь эту самую львицу вы не убили наповал, а то бы она свалилась сюда. Теперь она, видно, ждёт, чтобы наброситься на первого, кто покажется, и тогда ему капут.

– Но как же быть? Надо же выйти. Да и Самуэль нас ждёт.

– Надо завлечь сюда этого зверя, – ответил Джо. – Возьмите моё ружьё, а мне дайте ваш карабин.

– Что ты задумал?

– Вот увидите.

Джо сбросил свою полотняную куртку, надел её на ствол карабина и в виде приманки выставил в отверстие колодца. Разъярённая львица накинулась на куртку, а Кеннеди сейчас же выстрелил и раздробил ей плечо. Львица, рыча, покатилась по лестнице, опрокинув Джо, которому уже казалось, что в него вонзаются огромные львиные когти… но вдруг раздался новый выстрел, и в отверстии колодца появился Фергюссон с ещё дымящимся в руках ружьём.

Джо быстро поднялся, перескочил через труп львицы и, взбежав по лестнице, подал доктору бутылку, полную воды. Поднести эту бутылку к губам и наполовину опорожнить её было для Фергюссона минутным делом. И три путешественника от всего сердца возблагодарили провидение, таким чудесным образом спасшее их.

Глава двадцать восьмая

Прекрасный вечер. – Стряпня Джо. – О сыром мясе. – Случай с Джемсом Брюсом. – Бивуак. – Мечты Джо. – Барометр падает. – Барометр снова поднимается. – Приготовления к отлёту. – Ураган.

После сытного обеда, запитого немалым количеством чая и грога, наши путешественники провели чудесный вечер под свежей зелёной листвой мимоз.

Кеннеди обошёл маленький оазис, осмотрев, кажется, все его кусты. Несомненно, они трое были единственными живыми существами в этом земном раю. Растянувшись на своих одеялах и забыв о перенесённых муках, они провели спокойную ночь.

На следующий день, 7 мая, солнце сияло во всём своём блеске, но жгучие лучи его не проникали сквозь густую листву. Съестные припасы ещё имелись у путешественников в достаточном количестве, и доктор решил дожидаться в оазисе благоприятного ветра.

Джо вынул из корзины «Виктории» свою походную кухню и с увлечением занялся всевозможными кулинарными приготовлениями, тратя при этом воду с беспечной расточительностью.

– Какая удивительная смена горестей и радостей! – воскликнул Кеннеди. – После таких лишений – изобилие! После нищеты – роскошь! А я-то! Как я был близок к сумасшествию!

– Да, дорогой Дик, – заговорил доктор, – если бы не Джо, тебя не было бы с нами и ты уже не мог бы философствовать о непостоянстве всего земного.

– Спасибо, дорогой друг! – воскликнул Дик, протянув руку Джо.

– Не за что, – ответил тот. – Когда-нибудь сочтёмся. Впрочем, пусть уж лучше такого случая не представится.

– А всё-таки как люди жалки, – заметил доктор. – Падать духом из-за такого пустяка!

– Вы хотите сказать, сэр, что обходиться без воды – это пустяк? – спросил Джо. – Но, видно, эта самая вода необходима для жизни.

– Несомненно, Джо; люди могут переносить голод дольше, чем жажду.

– Верю. Да, кроме того, голодный человек может есть всё, что ему попадётся под руку, даже себе подобного, хоть, должно быть, от такой закуски его долго будет мутить.

– По-видимому, дикари на этот счёт не очень разборчивы, – вставил Кеннеди.

– Но на то они и дикари, привыкшие есть сырое мясо. Вот уж, можно сказать, мерзкий обычай!

– Да, это так отвратительно, что никто не хотел верить первым путешественникам по Африке, рассказывавшим, что туземные племена питаются сырым мясом. Вот тогда-то с Джемсом Брюсом произошёл странный случай, – проговорил доктор.

– Расскажите, сэр. У нас есть время послушать вас, – сказал Джо, с наслаждением растянувшись на влажной траве.

– Охотно. Джемс Брюс был шотландец из графства Стерлинг. Он тоже искал истоки Нила и с тысяча семьсот шестьдесят восьмого по тысяча семьсот семьдесят второй год путешествовал по Абиссинии. Он проник в глубь страны до озера Тана и затем вернулся в Англию. Описание своего путешествия Брюс опубликовал только в тысяча семьсот девяностом году. К его рассказам отнеслись недоверчиво – вероятно, и наши будут встречены с таким же недоверием. Быт племён, населяющих Абиссинию, так резко отличался от английского, что повествование Брюса было принято за пустые россказни. Между прочим, автор утверждал, что население Абиссинии ест мясо в сыром виде. Эта подробность возмутила всех. Говорили, что автор имеет полную возможность врать сколько душе угодно – ведь никто его проверить не может. Брюс был очень храбр и очень вспыльчив. Недоверие к его словам выводило его из себя. Однажды какой-то шотландец стал шутить в его присутствии в одной из эдинбургских гостиных насчёт «домыслов» путешественника, уверяющего, что в Абиссинии едят сырое мясо. В заключение он решительно заявил, что такой обычай – нечто невероятное и невозможное. Брюс, не говоря ни слова, вышел и через некоторое время вернулся с сырым бифштексом, посыпанным солью и перцем по-африкански. «Сударь, – сказал он шотландцу, – усомнившись в существовании обычая, который я описываю, вы нанесли мне оскорбление. Считая этот обычай невозможным, вы ошиблись. И чтобы доказать это всем, вы скушаете этот бифштекс в сыром виде или ответите мне за ваши слова». Шотландец испугался – и подчинился. Надо было видеть его гримасы! Когда он съел бифштекс, Джемс Брюс заметил: «Допустим, что я рассказал небылицу, но по крайней мере вы не станете утверждать, будто сказанное мною невозможно».

– Молодец Брюс, – сказал Джо. – Если шотландец заболел несварением желудка, поделом ему. И если кто-нибудь, когда мы вернёмся в Англию, усомнится в наших рассказах…

– Что же ты тогда сделаешь, Джо?

– Я заставлю его съесть кусок нашей «Виктории» без соли и без перца.

Все посмеялись над изобретательностью Джо.

День прошёл в приятных разговорах. Вместе с силами возвращалась надежда, а с нею мужество. Пережитое изглаживалось из памяти и уступало место мыслям о будущем с благодетельной быстротой.

Джо заявил, что хотел бы никогда не расставаться с этим волшебным уголком. Это было именно то царство, о котором он всегда мечтал. И чувствует он себя здесь совсем как дома. По его просьбе доктор определил местонахождение оазиса, и Джо с пресерьезным видом занёс в свою дорожную записную книжку: 15° 43’ восточной долготы и 8° 32’ северной широты.

Что касается Кеннеди, то он жалел только об одном – что не может поохотиться в этом маленьком лесу. По его мнению, здесь положительно недоставало диких зверей.

– Ты что-то очень забывчив, дорогой Дик, – возразил доктор. – А этот лев, а львица?

– Подумаешь! – воскликнул Дик с обычным презрением истого охотника к убитому зверю. – А кстати, знаете, присутствие в здешнем оазисе этой пары львов, пожалуй, может свидетельствовать о близости плодородных мест.

– Доказательство не очень веское, – заметил доктор. – Эти звери, гонимые голодом и жаждой, часто пробегают огромные расстояния. И в следующую ночь нам нужно быть настороже и даже разложить несколько костров.

– В такую-то жару? – удивился Джо. – Разумеется, если это необходимо, сэр, то, конечно, будет сделано; но мне, признаться, жалко сжигать этот чудесный лесок, давший нам столько хорошего.

– Да, надо быть как можно осторожнее, чтобы не поджечь его, – сказал доктор, – пусть и другие воспользуются когда-нибудь этим приютом среди пустыни.

– Уж мы позаботимся об этом, сэр. А вы думаете, что этот оазис известен кому-нибудь?

– Конечно, он служит местом стоянки караванов, идущих в Центральную Африку, и с уверенностью могу сказать, что встреча с ними тебе, Джо, была бы не по сердцу.

– Да разве здесь также встречаются эти ужасные ньям-ньям?

– Без сомнения. Ведь это название общее для всего туземного населения, и, живя в одном и том же климате, родственные племена, конечно, имеют одинаковые нравы и обычаи.

– Тьфу! – вырвалось у Джо. – Впрочем, – заявил он, – в конце концов это понятно. Если бы у дикарей были вкусы джентльменов, то в чём же была бы тогда разница между теми и другими? Уж эти ньям-ньям не заставили бы себя просить: они с наслаждением съели бы сырой бифштекс, да и самого шотландца в придачу.

После этого толкового замечания Джо отправился раскладывать костры, стараясь делать их поменьше размером. К счастью, предосторожность оказалась излишней, и все трое поочерёдно прекрасно выспались.

На следующий день погода ничуть не изменилась – упорно держался штиль. Полная неподвижность «Виктории» говорила об отсутствии даже лёгкого ветерка.

Фергюссон снова начал беспокоиться. «Если так будет и дальше, пожалуй, может не хватить съестных припасов, – думал он. – Неужели, избежав смерти от жажды, мы погибнем от голода?»

Но вскоре он воспрянул духом, заметив, что барометр сильно падает – это был явный признак перемены погоды. И он решил, не откладывая, заняться всеми необходимыми для полёта приготовлениями, чтобы при благоприятных условиях немедленно подняться в воздух. Ящик для воды, питавший горелку, и ящик для питьевой воды – оба были наполнены доверху.

Затем Фергюссон занялся уравновешиванием шара, и Джо снова пришлось пожертвовать порядочной частью своего сокровища. Однако вместе с силами к нему вернулась его корысть, и он не сразу исполнил приказ доктора. Но тот объяснил ему, что «Виктория» не в состоянии поднять лишний груз и, значит, надо выбирать между водой и золотом. Джо наконец перестал колебаться и выбросил из корзины значительное количество драгоценной руды.

– Пусть это золото достанется тем, кто явится сюда после нас, – промолвил Джо. – Вот, думаю, удивятся-то, найдя богатство в таком месте!

– А что, если какой-нибудь ученый-исследователь наткнётся здесь на эти камни? – сказал Кеннеди.

– Нет никакого сомнения, дорогой Дик, что он будет очень поражён и не замедлит напечатать об этом целые фолианты, – отозвался доктор. – Мы же в один прекрасный день можем услышать о чудесных залежах золотоносного кварца, найденных среди песков Африки.

– И подумайте, всё это будет делом рук Джо, – заметил Кеннеди.

Мысль, что он загадает загадку какому-нибудь учёному, утешила Джо, и он даже улыбнулся.

Весь остальной день доктор тщетно ждал перемены погоды. Температура повысилась и, если бы не густая тень оазиса, была бы совершенно невыносимой. Термометр показывал 149°. Это была наивысшая температура, отмеченная до сих пор Фергюссоном. Воздух казался огненным.

Вечером Джо опять разложил для безопасности костры, и во время вахт доктора и Кеннеди не произошло ничего нового. Но около трёх часов утра, когда дежурил Джо, температура внезапно понизилась, небо заволокло тучами, стало темно.

– Вставайте! Вставайте! – крикнул Джо своим товарищам. – Поднимается ветер!

– Наконец-то! – воскликнул доктор, глядя на небо. – Буря приближается! Скорее на «Викторию»!

Действительно, нельзя было терять ни минуты. Под натиском урагана «Виктория» пригнулась к земле, и её корзина волочилась по песку. Если бы случайно из неё вывалилась часть балласта, шар могло бы унести. Быстроногий Джо помчался к корзине и ухватился за неё. В это время самый шар почти лёг на землю, рискуя изорвать свою оболочку.

Доктор занял своё обычное место, зажёг горелку и приказал сбросить лишний балласт.

Путники в последний раз взглянули на гнувшиеся под напором бури деревья оазиса и, подхваченные на высоте двухсот футов восточным течением, скрылись в ночном мраке.

Глава двадцать девятая

Появление растительности. – Фантастическая идея французского писателя. – Чудесная страна. – Царство Адамауа. – Соединение исследований Спика и Бёртона с исследованиями Барта. – Горы Атлантика. – Река Бенуэ. – Город Йола. – Гора Бажеле. – Гора Мендиф.

Путешественники неслись чрезвычайно быстро. Да они и сами жаждали покинуть Сахару, едва не ставшую для них роковой.

В четверть десятого утра они стали замечать кое-где траву, пробивавшуюся сквозь песок. Эта трава говорила им, как некогда Христофору Колумбу, о близости земли; зелёные ростки боязливо выглядывали из-за камешков, которые скоро сменились скалами в океане песка. На горизонте появились волнистые очертания ещё невысоких холмов.

Их силуэты расплывались в тумане. Тягостное однообразие пустыни стало исчезать.

Доктор с восторгом приветствовал этот новый край и готов был, как моряк на вахте, крикнуть: «Земля! Земля!»

Через час перед глазами путешественников появилась местность, ещё очень дикая, но уже не такая плоская и оголённая; на сером небе рисовались очертания деревьев.

– Что это? Неужели мы уже в более или менее цивилизованной стране? – спросил охотник.

– В цивилизованной! – воскликнул Джо. – Да что вы, мистер Дик. Взгляните-ка, людей-то совсем не видно.

– Но при той быстроте, с которой несётся наша «Виктория», мы скоро их увидим, – заметил Фергюссон.

– А скажите, мистер Самуэль, мы всё ещё летим над страной негров?

– Да, Джо, и будем лететь над ней, пока не доберёмся до арабов.

– До арабов, сэр? Настоящих арабов с верблюдами?

– Нет, без верблюдов: эти животные здесь редки, вернее сказать, – почти неизвестны. Встретить их можно, только поднявшись на несколько градусов к северу.

– Жаль!

– А почему, Джо?

– Да потому, что при противном ветре можно было бы ими воспользоваться.

– Каким образом?

– Мне, сэр, пришла в голову вот какая мысль: что, если впрячь в нашу «Викторию» этих самых верблюдов и заставить их тащить нас? Что вы на это скажете?

– Бедный мой Джо, знаешь, твоя идея не нова. Её уже использовал один остроумный французский писатель, Мери, – правда, в романе. Герои этого романа впрягают в свой шар верблюдов, которые и тащат его. Вдруг откуда ни возьмись появляется лев. Он пожирает верблюдов, проглатывает канат и, попав таким образом в плен, принуждён сам тащить шар. Сам видишь, насколько всё это фантастично и как мало тут общего с нашим способом передвижения.

Джо несколько сконфузился, узнав, что его блестящая идея кем-то предвосхищена; он стал ломать себе голову над тем, какой же дикий зверь мог бы, в свою очередь, сожрать льва. Ни до чего не додумавшись, он снова принялся разглядывать проносившуюся под ними местность. Он увидел средней величины озеро и холмы, которые ещё нельзя было назвать горами. Между холмами пролегали многочисленные плодородные долины с непроходимой чащей разнообразнейших деревьев; среди них господствовал элаис, листья которого в длину достигают пятнадцати футов, а ствол усеян острыми шипами; бомбакс отдавал пролетавшему мимо ветру тонкий пух своих семян, сильный аромат пандануса, этой арабской «кенды», наполнял благоуханием воздух и доходил даже до той зоны, где находилась «Виктория»; дынное дерево с дланевидными листьями, суданский орешник, баобаб, банановое дерево дополняли эту роскошную тропическую флору.

– Что за чудесный край! – воскликнул доктор.

– А вот появились и животные, – объявил Джо, – значит, недалеко и люди.

– Ах, какие великолепные слоны! – закричал Кеннеди. – Нельзя ли мне поохотиться немного?

– Ну, скажи на милость, Дик, можно ли остановиться при таком сильном воздушном течении? Нет, дорогой мой, тебе придётся испытать муки Тантала. Потом наверстаешь упущенное.

И в самом деле, было от чего разыграться воображению охотника! У Дика сердце колотилось в груди, и пальцы невольно сжимали ствол карабина.

Фауна этого края не уступала его флоре. Дикие быки утопали в густой, высокой траве, откуда их едва было видно. Огромные слоны, серые, чёрные, жёлтые, ураганом проносились по лесу, всё ломая, уничтожая и опустошая на своём пути. По лесистым склонам холмов сбегали водопады и речки. В них шумно купались гиппопотамы, а по берегам лежали на спине, выставив свои набухшие сосцы, рыбовидные млекопитающие ламантины футов двадцати длиной.

Это был целый невиданный зверинец среди природы, похожей на чудесную оранжерею, где порхало множество птиц самой причудливой окраски.

По этому сказочному богатству природы доктор догадался, что они несутся над царством Адамауа.

– Мы идём по следам современных открытий, – сказал он. – Я продолжаю путь, прерванный другими путешественниками, счастливая судьба привела нас сюда. Друзья мои, мы сможем связать труды капитанов Бёртона и Спика с исследованиями доктора Барта; мы покинули англичан, чтобы встретиться с гамбуржцем, и скоро достигнем границы, до которой дошёл этот отважный учёный.

– Мне кажется, – сказал Кеннеди, – что между землями, которые описаны этими двумя учёными, лежит обширная территория, судя по пути, проделанному нами.

– Её длину нетрудно вычислить. Возьми карту и взгляни на долготу южной оконечности озера Укереве, достигнутой Спиком.

– Она находится примерно на тридцать седьмом градусе.

– А где расположен город Йола, над которым мы пролетим сегодня вечером? Это как раз та точка, до которой дошёл Барт.

– Приблизительно на двенадцатом градусе.

– Значит, разница составляет двадцать пять градусов; в каждом градусе шестьдесят миль, итого получается тысяча пятьсот миль.

– Недурная прогулка, – вставил Джо, – для людей, которые идут пешком.

– Однако она будет сделана. Ливингстон и Моффат идут в глубь континента; озеро Ньяса, которое они открыли, лежит не очень далеко от озера Танганьика, открытого Бёртоном; к концу столетия эти огромные пространства будут, конечно, исследованы. – Доктор прибавил, взглянув на компас: – Как жаль, что ветер уносит нас к западу; я хотел бы подняться к северу.

После двенадцатичасового перелёта «Виктория» находилась у границы Судана. Первые туземцы, которых увидели путешественники, были арабы племени шуа, кочующие здесь со своими стадами. Огромные вершины горной цепи Атлантика возвышались на горизонте. На эти горы, предполагаемая высота которых достигает двух тысяч шестисот метров, не ступала ещё нога европейца. По их западному склону устремляются в океан все реки этой части Африки. Горы Атлантика – это местные Лунные горы.

Наконец перед глазами наших воздухоплавателей появилась настоящая большая река, и по огромным человеческим муравейникам, разбросанным по её берегам, доктор признал в ней один из крупных притоков Нигера – Бенуэ, тот самый, который туземцы называют «источником вод».

– Знаете, друзья мои, – сказал доктор, – эта река станет когда-нибудь естественным путём сообщения с внутренним Суданом. Однажды пароход «Плеяда» под командой одного из наших отважных капитанов поднялся по ней до города Йола. Как видите, мы уже находимся в разведанной стране.

Множество невольников работало на полях сорго, составляющего главную их пищу. Вытаращив глаза, они с удивлением смотрели на проносившуюся метеором «Викторию».

Вечером доктор решил сделать привал в сорока милях от города Йола. Вдали поднимались две остроконечные вершины горы Мендиф. Фергюссон приказал бросить якоря, и они зацепились за верхушку высокого дерева. Но порывистый ветер раскачивал «Викторию» так сильно, что порой её корзина ложилась горизонтально – положение, чрезвычайно опасное для пассажиров.

Фергюссон во всю ночь не сомкнул глаз. Не раз он был близок к тому, чтобы перерубить якорные канаты и уйти от бури. Наконец она утихла, и покачивание «Виктории» перестало беспокоить воздухоплавателей.

На следующий день подул менее сильный ветер, но, к сожалению, он относил «Викторию» в сторону от Йолы. Фергюссону очень хотелось увидеть этот город, недавно перестроенный фулланами, но надо было мириться с тем, что приходилось лететь к северу и даже к северо-востоку.

Кеннеди предложил сделать остановку в этом крае, столь богатом дичью. Джо также высказался за то, что хорошо было бы запастись свежим мясом. Но дикие нравы и враждебное отношение туземцев, давших несколько выстрелов по «Виктории», принудили доктора продолжать путь. Они как раз пролетали над областью кровопролитий и пожаров, где султаны вели нескончаемые войны, ставя на карту даже существование своих государств.

Внизу проносились многочисленные густонаселённые деревни с длинными хижинами. Вокруг них простирались богатые, обширные пастбища, пестреющие лиловыми цветами. Другие хижины, походившие на большие ульи, прятались за частоколами. Кеннеди заметил, что суровые склоны холмов напоминают ему шотландский горный пейзаж.

Вопреки всем усилиям доктора «Викторию» несло прямо на северо-восток, к горе Мендиф, в то время ещё скрывавшейся за тучами. Гора эта отделяет бассейн реки Нигер от бассейна озера Чад.

Вскоре показалась гора Бажеле, к склонам которой прилепились, словно дети к груди матери, целых восемнадцать селений. В лощинах зеленели поля риса и земляного ореха.

В три часа «Виктория» была у горы Мендиф. Миновать её оказалось невозможным, надо было перелететь через неё. Фергюссон, доведя температуру газа до ста градусов, увеличил подъёмную силу шара почти на тысячу шестьсот фунтов и благодаря этому поднялся выше восьми тысяч футов. Ни разу ещё во время своего полёта «Виктория» не достигала такой высоты, и температура здесь до того понизилась, что доктор и его товарищи принуждены были закутаться в одеяла. Фергюссон поспешил спуститься, ибо оболочка «Виктории» натянулась до предела и каждую минуту могла лопнуть.