Виридитерра: начало пути

– Да, – сказала Осо твердо. – У меня нет выбора, а здесь… я не хочу оставаться.

– У меня вопрос, – неожиданно заговорил Махаон. – Если вдруг появится необходимость кому-то из нас бежать отсюда, это можно будет провернуть?

Эли с непониманием уставилась на него, как, впрочем, и Ноа с Осо, а Махаон смотрел прямо в лицо эльфийки и ни один мускул не дрогнул на его лице.

– Это сложно осуществимо… – начала Эли.

– Но осуществимо же? – уцепился за ее слова Махаон. Сейчас он совершенно не выглядел высокомерным, а скорее испуганным, как человек находящийся на краю пропасти.

– После побега одной студентки, могут усилить охрану, и это будет сложнее, – пробормотала Эли. – Разве что сбежать сейчас…

– Нет, сейчас я не могу.

Ноа закатил глаза. Если Махаон так боится, что Энгстелиг решится на еще одно убийство, то почему не может сбежать вместе с Осо и все только усложняет. К тому же его гордыня, из-за которой «сейчас он не может», вывела Ноа из себя.

– Ты хоть понимаешь, что у Осо реальная проблема? – спросил Ноа язвительно. – Что такого у тебя резко могло случиться?

– Ноа, не нужно… – пробормотала Осо. – Я думаю, что если у Махаона есть причина, то она серьезная.

– Какая еще причина? – взвился Ноа, толкнув Махаона. – Я доверил тебе тайну, а ты сейчас хочешь подставить под удар не только меня, но и Эли. Ты хоть представляешь, что это значит?

Всегда спокойный и уравновешенный Махаон вышел из себя и в ответ толкнул Ноа.

– Вайдманы пришли за мной! – прорычал он. – Они пришли убить меня, потому что Аркон Аталантсон – мой дядя и он один из членов Эрмандада. Был им. Пока твоя дорогая фрау Энгстелиг не казнила его.

Ноа удивленно уставился на Махаона и почувствовал стыд.

– Прости, я не знал… – пробормотал он. – Я…

– Я должен успеть кое-что завершить, прежде чем уйду, – сказал Махаон. – То, ради чего я здесь.

Эли понимающе кивнула ему и сказала:

– Я не могу оставить кого-то, кому грозит смерть. – Она коснулась плеча Махаона, и от этого сердце Ноа неприятно сжалось. – Я буду ждать и помогу тебе. А пока, – она обернулась к Осо и Ноа, – вы слышали наш план. Ровно в полночь я жду вас у черного хода. Не опаздывайте. Персиваль нетерпелив и ему нужно спешить.

– Хорошо, – кивнула Осо.

И распрощавшись, ребята отправились в общежитие. Они не проронили ни слова на обратном пути – ведь каждый нёс на сердце тяжёлый груз: Махаон и Осо боялись за свои жизни, а Ноа не мог никак взять в толк, почему Эли не рассказала ему весь этот план в лазарете. Зачем нужно было заставлять их рисковать и тащиться после отбоя к озеру, если они почти ничего так и не узнали? В голове Ноа уже крутилась неприятная и навязчивая мысль: а могло ли все это быть не просто так? Ведь если бы эльфийка не назначила им встречу поздно ночью, ребята не услышали бы разговор Вайдманов и фрау Энгстелиг, а еще Махаону бы грозила большая опасность. Да и сам Ноа сейчас много нового узнал об Энгстелиг, императоре и о реальном положении всех магов, неугодных монарху или его подпевалам.

Эта мысль казалась настолько логичной и настолько бредовой одновременно, что Ноа как мог отгонял ее от себя. Но она, как назойливая песня, прочно засела в его голове. И все попытки избавиться от этой мысли отнимали много сил, поэтому очутившись в своей кровати Ноа сразу же забылся сном.

Повстанцы VI

Ройван наблюдал, как маленький огонек свечи, словно бабочка, трепыхался, пытался вырваться, но не мог покинуть свой фитилек. Он единственным источником света в этом доме, погруженным во мрак, пришедший с ночью. А, возможно, этот мрак пришел не с ночью, а с этим мужчиной, который спустя столько лет вновь решился переступить порог давно разрушенного дома. Ройвана одолевали грустные мысли. Он вспоминал свою последнюю встречу с ней, и лучше места, чем этот дом, не было на всей Виридитерре.

Места, которое – видят боги – помнит, что он был хорошим человеком.

Много лет назад Ройван – или это был просто другой он – пылал к этой женщине такой любовью, что, если кто-нибудь посмел бы только ему сказать, чем все закончится, он убил бы этого человека на месте. Но вместо этого он забрал жизнь у той, кого любил больше всего на свете, у той, которая подарила ему сына и была с ним рядом долгие годы, пока сам Ройван гнался за Вечным Знанием. В итоге это Знание, которое он добыл, и привело к смерти Неи.

Жизнь жестоко испытывала мужчину, раз заставила его забрать жизнь у нее. Но никто, кроме него, больше бы не смог.

Ройван не жалел о содеянном. Другой же возродился внутри него и сокрушался каждый день после того, как сделал это. Ройван пытался взять себя в руки, задушить эту сущность, пришедшую из старой наивной жизни. Он повторял о необходимости этого, твердил себе, неустанно цитировал пророчество, но не мог избавиться от этого ноющего чувства в груди и мысли о том, что всегда есть другой выход. Но в чертовом пророчестве совсем не было конкретики! Нея могла присоединиться к имперским магам и заняться геноцидом всех неправильных магов, но могла и спасти. Если бы только Ройван решился рискнуть и посмотреть, что будет дальше. Ах, если бы он мог! Но Ройван чувствовал на себе груз ответственности за всех тех, кто борется с ним плечом к плечу против несправедливости в этом мире.

Но имперские маги выкрали ее, спрятали от него, не дали права сделать ей выбор – а точнее, они потакали ее нежеланию его делать, – в то время как Ройван сходил с ума от беспокойства за то, что случится с ним и делом всей его жизни.

Когда-то – совсем давно – Ройван был так молод и наивен, что имел смелость полагать, что все можно решить мирным путем. Но его знание, которое досталось мужчине через боль и мучения, и годы, которые он провел наблюдая, как гибнут маги – его друзья и соратники – наложили на Ройвана отпечаток. Теперь мужчина считал, что обойтись малой кровью – это уже победа. Он слишком долго медлил, пытался найти другое решение. И в конце концов пришел к выводу, что иного выхода нет и нужно решить проблему как можно быстрее. Смерть Неи была бы самой малой жертвой, если она все-таки решила бы выбрать не Эрмандад.

Ройван услышал стук конских копыт по брусчатке за домом, и напрягся, приготовившись к бою. Долгие годы, проведенные в бегах, научили мужчину всегда быть начеку. Хотя Ройван даже не выглянул в окно, чтобы посмотреть, кто крадется к нему, он знал, что сильнее любого, кого только могут за ним послать. Один всадник – слишком мелкая сошка, из-за которой ему стоит волноваться.

Мужчина тихо считал минуты. Вот всадник должен спешиться, привязать коня, вот сейчас ему необходимо подняться наверх по ступенькам и войти в дом. И вот он должен двинуться в сторону единственного источника света во всем доме.

– Безликий, – послышался настороженный голос Анны, и мужчина обернулся. У него было много прозвищ, но это ему нравилось больше всего. И это прозвище действительно обезличивало, ставило его не выше других, а вне сравнения с другими.

Но Анна – та, что стала ему дочерью – называла его так нечасто, лишь тогда, когда им предстоял серьёзный разговор.

Ройван пытался разглядеть дочь, насколько ему позволял маленький огонек свечи.

– Знала, что найду тебя именно здесь, – девушка улыбнулась. – Ты все еще переживаешь? – Анна сделала несколько шагов к мужчине.

Ройвану стало стыдно, что его, как мальчишку, вот так просто раскусили. Но Анна всегда знала его лучше, возможно даже лучше, чем он сам. И хоть они не были связаны кровно, он всегда считал ее самой родной для себя. Он совсем не думал, что маленькая голодная девочка, которая попытается украсть у него буханку хлеба, станет ему названой дочерью. В своей самоотверженности она превосходила даже тех, кто шел за ним изначально, и Ройван искренне гордился тем, какой стала Анна за эти годы. Рядом с ней его душа находила приют – такой, по которому он скучал долгие годы и не мог найти, – и временами ему даже удавалось забыть о вечной борьбе, на которую был обречен.

– Я сделал то, что должен был, – сухо ответил Ройван, – но это совсем не значит, что мне это по душе. Просто никто другой бы не смог.

Девушка, которая теперь стояла к нему так близко, коснулась его безобразной щеки. Она делала так с детства, и это было их знаком безграничной привязанности и поддержки. Они молчали еще некоторое время, эта тишина обволакивала их, успокаивала. И Ройвану даже немного стало легче.

– Зачем ты пришла? – поинтересовался Безликий. – Я думал, мы встретимся в доме Скуггена.

– Я не могу попасть в портал, – Анна, совсем как нашкодивший ребенок, взглянула в глаза Ройвану. Так могут смотреть лишь дочки на своих любимых отцов. И Безликому стало тепло на душе, поэтому он, вместо того, чтобы отчитать Анну, улыбнулся и спросил:

– Где твой кулон?

– Я его… ммм… одолжила. – В глазах Анны заплясали озорные огоньки. – Там, в лесу, я нашла Волка с его сестрой. Они нуждались в нас.

Безликий не был рад, что Анна отдала свой почти единственный шанс вернуться в дом Скуггена кому-то. Но вместе с тем мужчина был восхищен ее самоотверженностью. «Все, ради безопасности других» – значит, Ройван хорошо ее воспитал.

– Маркус будет недоволен, – сказал он, усаживаясь обратно в кресло. Она, как кошка, устроилась рядом на грязном ковре, и он ласково погладил ее по голове.

– Скажи мне, когда Маркус вообще бывает доволен, – фыркнула Анна, оглядывая комнату. Былое великолепие внутреннего убранства проглядывалось под толстым слоем пыли, сажи и всех остальных следов, которые оставило на этих стенах время. – Ты вообще когда-нибудь видел, чтобы эльфы из Горного клана хоть раз в жизни улыбались? Мне кажется, что их Горная Матерь не просто запрещает иметь дела с эльфами из других кланов, но еще и улыбаться им.

– Не руби с плеча, Анна, – тихо сказал Ройван. – Ты же знаешь, что Маркус не такой, каким хочет показаться остальным. Тем более, он всегда рядом с Эрмандадом, он должен казаться серьезным, ответственным, потому что на него все смотрят, и он моя правая рука…

– Но не быть таким занудой, – усмехнулась девушка. – Ярна сказала, что Волк – эльф, но не говорила, что он из Клана Рек. Как бы там не началось ничего.

– У Маркуса горячая кровь, но голова у него на плечах, не волнуйся, – успокоил ее Ройван. – Тем более, скоро вернется его брат и Ирис. Уж они-то всегда смогут его вразумить.

Анна притихла, положив голову себе на колени и обхватив ноги руками, и Ройван сразу понял, что дочь хочет что-то спросить, но не решается.

– Ты боишься, что они не смогут вернуться, – выказал он догадку, все еще поглаживая ее по голове.

– Они смогли достать Аркона, и теперь все считают, что он мертв. А поддержка Аталантсонов нам нужна. Глупый мальчишка ни за что не переметнется к нам, если будет думать, что из-за нас убили его дядю, – сокрушалась Анна. – Наши планы рушатся один за другим.

– Посмотри на это в другом ключе. Если они двери закрываются, другие непременно открываются.

Анна скривилась.

– Не все доступные двери стоит открывать, – сказала она мрачно, и Ройван знал, что она хочет этим сказать.

– От того, что я нашел его, – тихо сказал он, – любить меньше я тебя не стану. В нем я вижу ее, но видел, как растешь именно ты. Он мне почти что чужой.

– Кровь не водица, – буркнула Анна. – Уж мне ли не знать.

Ройван поморщился – он не любил, когда Анна упрямилась, но в такие минуты видел в ней себя много лет назад: молодого, порывистого, страстного и легко вдохновляющегося.

– Элишка сказала, что ты стала чаще обращаться, – переменил Ройван тему. – И что ты не ограничиваешься тем зверьем, что было. – Его голос стал жестче и злее. – Сколько раз я тебе говорил, что мастерство измеряется не количеством шкур, которые ты можешь сменять, а то, как ты используешь данную тебе силу.

– Хватит, я не хочу снова об этом говорить! – бросила Анна, и Ройван тяжело вздохнул. В своем желании сделать дочь похожей на себя он переусердствовал. Она была упряма совсем как он.

– Ты никогда не рассказывал, почему этот старый дом так много значит, – вдруг заговорила Анна немного виноватым голосом, ведь ей всегда было стыдно, когда она повышала на отца голос. – Мы никогда даже не заходили в него, а сегодня ты вдруг даже остался здесь на ночь. – Она подняла на него глаза. – Это как-то связано с тем, что ты хранишь в секрете? О своей другой жизни.

Ройван шумно втянул носом воздух и постарался собраться с мыслями. Анна провела с ним почти всю свою жизнь, и в мире было совсем немного вещей, способных настроить ее против него, но он все равно отчего-то опасался, что даже она когда-нибудь разглядит под всей его напускной смелостью и бравадой лицо человека, трясущегося от страха и совершающего из-за него не всегда правильные поступки.

– Когда-то давно, – проговорил он так медленно, словно время могло застыть и горькое признание вместе с ним, – в этой самой комнате Киллиан Никифори встретил свой конец. И появился Ройван, – мужчина снова тяжело вздохнул. Анна знала о той – другой – его личности. Но Ройван никогда не рассказывал ей, когда именно она исчезла. – Здесь все началось и здесь все закончится. Если мы победим, здесь встречу свой конец и я. При худшем раскладе, мы оба, думаю.

– А если…

– Идеи Эрмандада никогда не умрут, – жестко пресек ее Ройван. – Люди забыли, что значит настоящая свобода и наша задача напомнить им об этом. Никогда не забывай об этом, Анна. Помни, за что мы сражаемся. И за что умираем.

Он взглянул на нее и увидел стоящие в глазах слезы. Он воспитал в ней сострадание, доброту, самоотверженность и научил, что разум превыше сердца, но совсем забыл, что дал ей кое-что еще очень важное. Он научил ее человечности, и теперь эта человечность не позволяла Анне принять его смерть, пусть та еще была и не близка.

– Ночь заставляет нас почувствовать горечь печали, – сказал Ройван, вглядываясь в огонек свечи.

– Только потому, что кажется будто тьма обволакивает и защищает. А потому не нужно думать о безопасности, – тихо прошептала Анна. – Но эта безопасность обманчива. – Анна так же тихо вздохнула и, обернувшись к Ройвану, проговорила: – Лучше расскажи, какая она, Земля?

Глава 15

Выспаться Ноа так и не удалось. Сон его был коротким и беспокойным. Эти ночные видения – отрывочные и ужасные – изматывали не хуже тренировок у Энгстелиг. Чувство тревоги преследовало его во сне – совсем как тогда, когда ему снились те странные сны о побеге, высоком дереве и всадниках. Но в этот раз Ноа видел себя и Эли, они следовали по лесу, пока вместе не добрались до поляны с ночными фиалками. Их было так много, что казалось, будто это и вовсе не цветы, а прекрасное лиловое море.

Эли улыбалась, и в уголках ее глаз собирались мелкие морщинки. Ноа смотрел на нее и не мог оторвать взгляда от ее хрупкой фигуры, пухлых розовых губ, пушистых ресниц. Она была в не в своей форме, а в другой одежде, более приспособленной для путешествий: высокие сапоги, штаны из вареной кожи и хлопковая рубаха с тонкой кожаной курточкой. Но даже в такой простой одежде она была прекрасна. Короткие рыжие волосы были собраны в небольшой хвостик, открывая взору красивую лебединую шею. Эльфийка трогала лепестки фиалок своими изящными руками, и парень завидовал цветам. Завидовал и в тайне желал хоть на секунду оказаться на их месте.

«Говорят, что это самые жестокие и кровожадные цветы, – Эли не размыкала губ, но Ноа слышал ее голос в своей голове. – Это из-за того, что, чувствуя кровь, они начинают светиться голубоватым светом».

Парень услышал шелест листьев, как от легкого ветерка. Порыв пронесся мимо них, ласково обдувая руки и лицо Ноа и вызывая у Эли какую-то ностальгическую улыбку. Ноа окинул взглядом деревья, окружавшие поляну. Это место было ему незнакомо. Деревья стояли так близко друг к другу, что казалось, будто бы они сжимают Ноа и Эли в кольцо. Ночь и одинокая луна вместе с ней нагоняли еще больше тревожности, но, когда повернулся, чтобы попросить Эли уйти отсюда, парень застыл на месте от ужаса. Кровь была везде, а Эли, лежа на земле между фиалками, захлебывалась ею, содрогалась в предсмертных конвульсиях.

Парень, поборов страх, бросался навстречу к эльфийке. Ноа кричал, бежал так сильно, но каждый раз падал на землю. Между ними было всего несколько метров, но ноги Ноа словно бы налились свинцом, и он не мог ими передвигать, а каждое движение отзывалось болью. И когда уже совсем не оставалось сил, он полз к ней – к его Эли – впиваясь пальцами в сырую землю. Но как бы он ни старался, расстояние между ними не уменьшалось. И когда от усталости Ноа уже не мог пошевелиться, раздался смех – зловещий и слишком громкий – он доносился из ниоткуда и отовсюду одновременно.

Эли протягивает к нему окровавленную руку и пытается что-то сказать, но парень не может разобрать слов.

Сон оборвался, когда дурацкий свиток с расписанием стал дубасить Ноа по голове. Парень пытался отмахнуться от него, как от назойливой мухи, но свиток был, как ни странно, хитрее. Он уворачивался, отлетал подальше, а затем с новой силой бил Ноа.

– Да проснулся я уже, – пробормотал Ноа и неохотно открыл глаза. Почувствовав это, свиток сразу же успокоился и мягко опустился парню прямо на руки. Ноа знал, что его там ждет очередная встреча с Энгстелиг. И очень этого боялся.

Надпись в свитке гласила: «КАРТ ФРАУ ЭНГСТЕЛИГ. ЧЕРЕЗ ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ».

Ноа как будто окунули в ледяную воду – остатки сна и усталость как рукой сняло. В голове крутилась лишь одна мысль: «Она точно меня убьет». Он страдальчески простонал, уже представляя, что скажет ему фрау Энгстелиг. В лучшем случае, скажет, а в худшем – что-нибудь сделает с ним.

Парень поднялся с кровати – Кайл все еще спал, и Ноа постарался не шуметь, – сменил одежду и поплелся на встречу к фрау Эгстелиг. Инстинкт самосохранения призывал парня сбежать из Хэксенштадта прямо сейчас, но разум подсказывал, что от этой женщины так просто не скроешься. Она же была имперским палачом!

Ноа следовал к карту так медленно, как только мог, но и этого было недостаточно. Уже через десять минут он стоял перед его дверью и все никак не мог заставить себя ее открыть. Парень топтался на месте, собираясь с мыслями, придумывая оправдания, но все равно никак не мог хотя бы прикоснуться к ручке. Зато дверь изнутри с легкостью смогла распахнуть сама фрау Энгстелиг. Она жестом пригласила парня войти и уже в карте приперла его к стенке, жутко взглянув своим единственным глазом.

Ноа мог поклясться, что в тот момент, когда женщина держала его за горло, вся жизнь промелькнула у него перед глазами.

– Ты, жалкий мальчишка, совсем не понимаешь, как рискуешь! – взревела фрау Энгстелиг и сжала пальцы на его шее. Ноа почувствовал нехватку воздуха, он хотел было ей ответить хоть что-нибудь, но мог лишь только беззвучно открывать рот.

Женщина еще несколько секунд изучала его своим серым глазом, а затем, рыкнув словно дикий зверь, отпустила. Ноа беспомощно сполз по стене. Горло першило и, несмотря на это, парень жадно глотал воздух.

– Объясни мне, что ты делал после отбоя во дворе? – своим обычным ледяным тоном продолжила фрау Энгстелиг.

Чтобы не выглядеть таким жалким, парень медленно поднялся с пола, взглянул на женщину и ответил самое банальное и самое первое, что пришло ему в голову, ведь все остальное просто испарилось из его мыслей:

– Я гулял.

Фрау Энгстелиг презрительно хмыкнула:

– Не лги мне, мальчишка. Ты беспечен. Постоянно нарушаешь правила, рискуешь своей безопасностью и ради чего? – Она выхватила свой артефакт из ножен на поясе, и Ноа уже подготовился к тому, что она нападет, но фрау со злостью воткнула его в стол. – Неужели так сложно следовать правилам и никуда не влипать?! Где твоя ответственность?! Где хотя бы малейшая логика твоих поступков? – Энгстелиг устало помассировала виски. – Я нянчусь с тобой здесь вместо того, чтобы заняться действительно важными делами, а ты все время добавляешь мне работы! Что бы ты сейчас ни делал, остановись. Ты ведь совсем не знаешь, что на кону.

– Так объясните мне, – неожиданно для себя выпалил Ноа.

Лицо Энгстелиг побагровело от злости. Ее взгляд – острый, как бритва – пронзил парня. Ее руки то сжимались в кулаки, то разжимались, а крылья носа широко раздувались от тяжелого и напряженного дыхания. Ноа тысячу раз успел пожалеть, что вообще это сказал. Но отступать уже было некуда.

И тут произошло то, чего парень никак не ожидал. Энгстелиг глубоко воздохнула и произнесла:

– Ты слышал то, чего не должен был.

– Вы… Вы действительно убьете того парня, ну… о котором говорили Вайдманы, – стараясь не показать больше, чем он знает, спросил Ноа.

Энгстелиг молчала несколько секунд, то ли мысленно подбирала слова, то ли прокручивала в голове орудия для пыток.

– У меня нет выбора, мальчишка, – сухо ответила она. – Приказы императора не обсуждаются. Ни для моего рода, ни для любого другого.

Ноа не мог в это поверить. Энгстелиг, которая представала в его глазах бунтовщицей, идущей против всех, которая не ставила ни во что даже Вайдманов, теперь говорила, что желание императора превыше всего. У него не укладывалось в голове, что и она становилась пешкой на игральной доске, что не имела собственного мнения и никак не пробовала оспаривать приказ. Следующая неприятная мысль, закравшейся в голову Ноа, вызвала легкую дрожь. «А ведь если император прикажет ей убить меня, вряд ли она посмеет ослушаться».

– Но должен же быть какой-то выход! – выпалил он. – Это же несправедливо.

– Справедливость ищи в сказках, которые ты читал на Земле! – прорычала Энгстелиг. – А здесь другой мир, другие традиции и правила. Ты должен это понять, как можно скорее, ведь ты последний Вайскопф, на твои плечи лягут обязанности и их беспрекословное выполнение. Так что свыкнись с этой мыслью, потому что во время третьего испытания именно ты, раз уж удосужился отбывать наказание в лазарете, поможешь мне исполнить приказ императора без лишнего шума.

– Я… я не хочу, – Ноа был потрясен одной мыслью о том, что Энгстелиг выбрала его в помощники для этой грязной работёнки.

– Боюсь, у тебя, как и у меня, нет выбора. Я нужна тебе, чтобы выжить на Виридитерре, научиться управлять своим даром лучше, чем тот, кого ты так жаждешь найти, – проговорила женщина, и в глазах ее блеснул недобрый огонь.

– Откуда… откуда вы знаете об этом?

– Я все о тебе знаю, Вайскопф. Ты только и думаешь о том, как бы отомстить ему. В этом и есть беда твоего рода. Вы никогда не прощаете. Так что к третьему испытанию будь готов, – сухо ответила женщина.

И тут Ноа вспомнил речь Вайдманов.

– Но, фрау Энгстелиг, Вайдманы говорили, что этот парень должен погибнуть завтра, на втором испытании.

Губы Энгстелиг изогнулись в кривой ухмылке:

– Должен. – Энгстелиг вытащила свой артефакт из стола и устало села в свое кресло за ним. – Но этого не случиться. Я не могу ослушаться приказа императора, но это не значит, что я не позволю себе маленькую вольность. А теперь уходи. И не смей влезать в новые неприятности. Иначе клянусь, я сама тебя убью.

Ноа попятился назад, чтобы как можно скорее покинуть карт, но его остановил голос Энгстелиг:

– Стой.

Ноа застыл, как вкопанный, и взглянул на фрау. Но она не смотрела в его сторону. Взгляд ее был прикован к медальону в виде головы быка, лежащему у нее на столе. Взгляд ее был не читаем – что-что, а скрывать все свои эмоции, кроме гнева, она умела, – и Ноа оставалось только ждать, пока она заговорит.

– Ты наверняка слышал то, что Вайдманы сказали о… Франциске, – медленно проговорила она, и Ноа нервно сглотнул. – Он не должен узнать, что ты прознал об этом. – Фрау подняла взгляд. – Эта история не такая простая, как кажется на первый взгляд. Вайдманы никогда не лезли за словом в карман, а потому, не разобравшись в ситуации, рубят с плеча.

– Так это и вправду был несчастный случай?

– Все… гораздо сложнее. Вайдманы не правы, Франциск не узнает ни о чем – это все, а теперь проваливай. Видеть тебя больше не могу, – произнесла Энгстелиг и махнула рукой.

Еще раз повторять ей не пришлось. Ноа пулей вылетел из карта и бросился в лазарет. Он не хотел верить в то, что фрау Энгстелиг подталкивает его на убийство. Но был рад, что казнь Махаона отодвинулась. А это значит, Ноа нужно срочно его найти, рассказать все, что он узнал. И пускай Махаон не претендовал на роль его лучшего друга, никто не должен вот так вот умирать. В конце концов, Махаон все-таки неплохой парень, пусть и зазнайка. Пускай фрау Энгстелиг думает, что справедливость осталась в сказках, Ноа же в это не верил. Если кто-то один будет справедлив, неужели мир станет от этого хуже? Почему все не могут быть честными и откровенными? Почему ложь так притягательна, а интриги такие искушающие? Почему люди забывают о том, что все всегда можно решить мирно?