Мрачная ночь

– Так что ж и Бога нет? – спросила девушка, присев на краешек того же подоконника.

– Слава Богу, я этого не говорила, – обожаю говорить загадками. К тому же каламбурными.

Дарья улыбнулась:

– Ты сравниваешь Бога с любовью. Но многие люди скажут тебе, что это одно и то же. Что Господь и есть любовь.

– Возможно, но лучше бы он был совестью. Будь она у всех людей на адекватном уровне ни грабежей, ни убийств практические не было. А любовь заставляет людей творить глупости. Нередко и противозаконные.

– Ну а совесть не даёт людям делать глупые, но весёлые вещи. В твоём мире все бы умерли от скуки.

– Скука не столь смертельна, как нож в спину или пуля в лоб, – парировала я, возвращаясь к таблеткам и пациентам. Дарья решила не отставать.

Анастасия была напротив в приподнятом настроении. По больнице уже пошли слухи о её скорой выписке и, видимо, они не ускользнули от самого объекта обсуждения. Женщина, улыбаясь, обыгрывала в карты русоволосую девчонку четырнадцати лет с шизофренией из соседней палаты. Из карманов у неё всё время торчали фломастеры. Она была самой молодой, теперь, конечно, только после мальчика из изолятора, в госпитале. Вчера я не успела послушать историю девочки, но сегодня у меня были все шансы.

– Можно к вам присоединиться? – как бы это пафосно и где-то жестоко не звучало, но мне нужно было стать ближе, втереться в доверие.

Мы с Дарьей подсели игрокам. Подруга с нескрываемым любопытством следила за моими действиями.

– Тебя зовут Таня, да? – конечно, я знала имя девчушки, но нужно же было с чего-то начать разговор. Та с улыбкой кинула в ответ.

– Это моя подруга, – приобняв Таню, участливо сообщила мне Настя.

Раздавая карты игрокам, я заметила, что зеркальце на тумбочке Анастасии, рядом с которой сидела девочка, лежало лицом вниз. Хотя вчера весь день гордо стояло, услужливо отражая проходящих мимо людей.

– В детстве я жутко боялась зеркал, – заговорщицким тоном поделилась я, – Мне всегда казалось, что там живут злые монстры и приведения, которые лишь принимают наш облик, дабы втереться в доверие и, в конце концов, ужалить побольнее.

Я не думала, что угадаю причину её страхов с первого раза, но всё же попала в яблочко. Девчонка подняла свои уже серьёзные глаза и посмотрела на меня по-новому:

– Правда?

Я кивнула, подкидывая Дашке очередные картишки, которая она не смогла побить:

– Только мне никто не верил. Когда я раскрыла их, они словно стали на меня охотиться. Это продолжалось довольно долго, я почти не выходила из дома и шарахалась ото всех зеркал в пределах видимости. Лишь ближе к восемнадцати я успокоилась. Они перестали меня донимать, потому что я стала взрослой. А они боятся взрослых.

– Со мной тоже так будет? – с надеждой спросила Таня.

– Конечно, – улыбнулась я. Мы остались с ней вдвоём в партии. У неё была одна карта –какой-то мелкий козырь. У меня был туз, дама и шестёрка. Одни козыри. Да ещё и мой ход.

Я кинула шестёрку, и девчонка с облегчением побила её восьмёркой. Я улыбнулась и тихо скинула карты с видом поражённого. Я победила не потому, что победила, но потому что проиграла.

– Всё началось с поломки трансформатора. Был холодный осенний вечер. Мы с подругой смотрели какой-то весёлый сериал про молодую ведьмочку, когда погас свет. Родителей дома не было, и мы зажгли свечи и принялись пугать друг друга страшными историями. Но тут Наташе пришла в голову идея погадать. Она, мол, недавно читала про ритуалы гадания в библиотеке и теперь ей хотелось проверить, как они работают. Я отказывалась сначала, но делать всё равно было нечего, да и слишком велик был соблазн почувствовать себя такой же весёлой и всемогущей ведьмочкой, что показывали по телеку.

– И вы использовали зеркала? – это было очевидно.

– Я бы всё отдала, чтобы вернуться в тот момент и остановить это… Мы поставили их друг напротив друга. При свечах их отражения, уходящие в бесконечность, были такими таинственными и загадочными. И мы долго сидели, всматриваясь в изображения. Но шло время, ничего не происходило. Тогда Наташка не выдержала:

– Эй! Есть там кто-нибудь? Какая же это глупость. Нет никаких духов зазеркалья, которые превращаются в суженных. Ну же, придите и сделайте что-нибудь, чтобы мы поняли, что вы существуете!

– Что ты делаешь?! – воскликнула я, – Нельзя так общаться с силами потустороннего мира!

– Да успокойся ты. Разве не видишь? Сказки всё это.

Прошло несколько дней, и мы действительно решили, что у нас ничего не получилось. Всё было по-прежнему, за исключением кошмаров, которые стали мне сниться ежедневно.

– Что же в них было? – немного нетерпеливо спросила я.

– Я… Вернее моё отражение выбиралось из зеркала и убивало всех дорогих мне людей. Раз за разом. В пятницу я узнала, что Наташа бесследно исчезла, и что её ищет милиция. Я сразу поняла, что случилось. Она заблудилась в Зазеркалье. Я хотела ей помочь, но вход мне преграждала моя копия – воплощение зла. Я упала в обморок в ванной, а отражение вышло из ловушки взяло нож и встретило маму вместо меня. А потом всадила ей оружие в спину по рукоятку. Когда я очнулась, поняла, что это всего лишь сон, что моя мать жива и здорова. И я ей всё рассказала…

– И она отправила тебя сюда, – поняла я. И продолжая мысль, – И работает она именно здесь. Не так ли?

Девочка со слезами на глазах кивнула. Наверняка это одна из тех сестёр, что работает в ночную смену, потому что ей в каком-то плане стыдно видеть свою дочь взаперти такого учреждения. И невыносимо больно.

– Вот что с тобой случилось, – неожиданно сказала Даша, – У тебя началось половое созревание, и на фоне беспокойства и морального напряжения развился психоз. Это нередкое явление, которое всё объясняет.

– Вы мне тоже не верите, – Таня заплакала ещё сильнее.

– Я верю, – твердо сказала я, успокаивающе поглаживая девочку по голове.

– Понятно, – сказала подруга, я когда мы вышли из палаты, – Ты не веришь в любовь как в высшее чувство, но думаешь, что привидения Зазеркалья существуют. Ты очень сложный и противоречивый человек, Анна.

– Во-первых, одно другому не мешает. А во-вторых, все действительно достойные вещи существующие сейчас на Земле считались невозможными, пока не были открыты, либо созданы. Мало кто верил в существование радиоволн, пока не изобрели радио. И мало кто верил в возможность ядерного синтеза, да ещё и управляемого, пока не взорвалась первая атомная бомба. Безусловно, я сильно утрирую, но, думаю, смысл понятен.

– А то, – Дарья лишь улыбнулась, отмахиваясь.

Так или иначе, мы с Дашкой, наконец, раздав все таблетки, поднялись на второй, где, по заверениям подруги, меня хотел видеть Игорь.

Эта новость меня, несомненно, поразила, и я думала до последнего, что брюнетка просто меня разыгрывает. Но нет. Когда я вошла к юноше в палату, тот залился краской и протянул мне поделку. Я аккуратно взяла ни то коня, ни то осла из его холодных рук, собранного из шишки, жёлудя и палок и непонимающе спросила:

– Это мне?

Паренёк лишь смущенно кивнул, так и не произнеся ни слова. Мне в голову пришла одна история, которую я когда-то в далеком прошлом изучала на уроке немецкого языка. В главной роли там выступал необщительный юноша, который не очень-то жаловал уроки иностранного и частенько их прогуливал. Но всё изменилось с приходом новой преподавательницы, в которую он влюбился. В самом тексте этого, конечно, не говорилось, но догадаться по контексту было несложно. После чего он никогда больше не прогулял ни одного урока и стал учиться исключительно на пятёрки.

Вот и сейчас я чувствовала себя персонажем этого рассказа. И, честно, мне стало даже как-то не по себе. Не зная, как реагировать на подарок, я поблагодарила парня и, вышла из палаты.

– Поздравляю, – съехидничала моя подруга, – Вот ты и нашла себе поклонника.

– Что… Что мне делать?

– Наслаждайся, – засмеялась девушка, – Сходи с ним на свидание…

– Я не шучу.

– Зато я – да… Забей. Знаешь, сколько раз за те годы, которые я здесь работаю, мне предлагали выйти замуж? Раза три точно. И что, видишь у меня кольцо?

Она показала мне пустой Безымянный палец. Я начала успокаиваться, и мы пошли обедать.

Персонал принимал пищу посменно. Пока одна медсестра ест, вторая как бы патрулирует оба этажа во избежание происшествий. Первой на приём пищи по моему настоянию отправилось Даша, так как я иногда, а вернее зачастую кушала весьма долго.

Проходя мимо изолятора с мальчиком, я, воспользовавшись моментом, заглянула в его утонувшую в полумраке комнатку, откуда только что вышел главврач, кивнув по пути мне. Ребёнок сидел у стены и пытался что-то вычертить на ней куском штукатурки. Я знала, что давать ему что-то было запрещено, но я всё же, действуя по какому-то наитию, сходила к посту сестры и, взяв маленький кусочек карандашика и пару клочков бумаги, передала их мальчишке.

Позже Дашка сменила меня, и я, наконец, отправилась обедать. В персоналке как раз собрался почти весь коллектив сегодняшнего трудового дня. Не хватало только Дашки, которая уже поела, и главврача.

– Сидай, не стесняйся, внучка, – пригласил меня завхоз, – Угощайся всим, шо приглянётся.

Я хотела отобедать своим сухпайком из печенек и консервов, но увидев обилие на столе из пирожков, лука, сала, толчёнки, котлет и вишневого компота, не удержалась и со словами хвалы блюд и бесконечной благодарности принялась уплетать простую, но очень вкусную деревенскую пищу.

Как водится в сёлах и небольших деревеньках, почти все обо всех всё знали. Очевидно, успели узнать и про мою нелегкую судьбу, поэтому с расспросами особо лезть не стали. Из-за этого обстоятельства я ещё сильнее стала им симпатизировать.

Они просто продолжили свой прерванный разговор:

–А я утверждаю, что все эти россказни про приведений, чертей, ведьм и прочую нечисть просто вымысел. Кто-то забыл закусить, кто-то насмотрелся всякого по телевидению, кто-то наслушался ваших историй – вот и мерещится людям эдакое. Есть и те, кто придумывает эти сказки просто, чтобы привлечь к себе внимание. На самом деле людям просто хочется верить в то, что их ждёт что-то после смерти, кроме бесконечного забвения. Но существуй вся эта нечисть, наука бы уже, наверняка, доказала это.

– Ты, доктор Коль, парень умный, но молодой йище больно. Вот из тебэ максимализму со всех щелей и лизет, – улыбнулась тётя Глаша, – Вот что я тебэ расскажу, а ты слухай и не перебивай.

Приснула я яксь у бабки Фроськи – чай мы с ней пили да сплетничали помаленьку. Проснулась где-то ближе к полуночи, да и чего, думаю, пойду лучше домой, або мой ненаглядный, – бабка кивнула на завхоза, – чай волнлваться будэ. Фроську будить не стала, нихай спит, ночь свитла, лунная, дойду, шо со мной сдилается. Только на половине пути, на перекрёстке, вспомнила, шо сегодня не проста ночка, а ночь на Ивана Купалу. А нечистая этому радуется и празднуе по-всякому. Но обратно идти було уже ни к чиму. Я навистрила уши и, глядя по сторонам, поспешила в хату. Вдруг с речки плеск водицы послышался да смешки такие звонки, дивичьи. Жуть взяла, ведь то мавки – утопленницы озорничали. Пробабка минэ казала, шо они в ночь на Купалу могли и по лугам, и по полям бигать, а то и в деревню заявиться. А коль найдут кого – так с собою в речке тотчас и схоронят. Я опять шагу то прибавила, да бигать минэ возраст уже не позволял. Читвирь пути осталась, як я увидала вештицу – ведьму, по-вашему. На вид молоденькая була да голая вся на ухвате своём к небу пиднималась. Тогда йище на небе несколько тучек висело, а як она взлитила, они ищизли в ту же секунду. Я чуть со страху то там и не упала. Но всё же освятила себя крестным знамением трижды да припустила к дому як молода коза, по сторонам более не глядя. Тогда я не приметила з якой хаты вештица пиднялась, хотя вси знают, шо то була бабка Владиславна.

– И куда же она в таком виде собралась? – не удержался от колкости Николай, – По магазинам круглосуточным?

Но тётя Глаша на его подколы внимания не обратила:

– Извистно дило – на шабаш. В ночь на Ивана Купала один из главных сборищ бабской нечисти.

– Да ладно, вы просто нагоняли на себя, вот вам и почудилось, – доктор был настроен скептически. Бабка лишь хмыкнула и махнула на него рукой, мол, думай, что хочешь.

– Почудилось? А как тибэ такое, – начал завхоз, –Було це йище в мою молодость, когда мы с Глашкой токма поженилися. Я як раз траву тогда йиздыл косить, рано-прерано утром с Ромашкой – так лошадь нашу звали. И в аккурат мимо дома председателя. Я гляжу, а на ивонной крыше филин сидит. Глазищи выпучил свои и орёт, честной народ пугае. Ты, конечно, не знаешь, но на Руси издревле верили, коли на хату филин аль сова сядэ да голосить начнёт, то якась беда приключится. Помрёт хтось, аль пожар случится. И не зря верили, умные люди жили. А председатель – вот як ты попався, неверующий. Разбудил я его, предупредил, а он: «Будэ вам, – говорит, – Це всего лишь птица». Да токма колы я вернулся, сгорил дом председателя, так и истлел. И вся семья ихня погибла: двое детей, жинка и сам председатель. Все як есть сгорили, люди даже сдилать ничего не успели. Вот тебэ и на.

– Это… Просто совпадение, – не так уверенно, как в начале разговора произнёс Николай, – Да и с чего мне верить, что вы эту историю не выдумали? Где аргументы, задокументированные факты? Где доказательства?

– А ты далече своего носа смотри почаще, будут тебе и аргументы, и факты, – сказал дед, – Места то у нас лихие, недобрые, долго смотреть не треба, коли видеть можешь. А после того, шо случилось тринадцать лет назад, станица и вовсе стала проклятой, приютом для всяческой нечисти. И этот чёрный туман, каждую ночь поглощающий деревню, именно тогда появился…

– Если места такие нехорошие, почему же вы не переедете? – спросил доктор.

– Мы то яксь уже привыкли. Особо на рожон не лизем да и живём помаленьку. А вот вам молодым, лучше тута не задерживаться… Вкусно то, внучка? – с улыбкой поинтересовался дед.

– Очень, – ответила я, доедая пирожок с яйцом и зелёным луком.

– Это Глашка моя цыбулю растила на викне. Знатный урожай в цом году. Ну, доедай, потом к хозяйственному блоку подойдёшь, коль тебе не трудно, надо минэ немного подсобить.

Я кивнула, допивая сладкий компот.

Покончив с обедом, я, предупредив Дашу, отправилась на помощь. Дед как раз закончил вытаскивать из кучи хлама свои инструменты и вручил мне внушительных размеров топор. Весьма тяжёлый и острый. После мы поднялись на крышу административного корпуса. Дед залез под самый потолок, а я была оставлена на Земле, дабы запускать на орбиту инструменты и гвозди. Работали молча, дело спорилось быстро. Наконец, старик слез и попросил меня упереться в рейку, чтобы он прибил отпавшую доску обратно. Я схватила колун и верхушкой его проушины с силой надавила на столб.

– Молодец ты, внучка, смышленая, – похвалил завхоз, – Так и не скажешь, шо в городе жила.

И принялся заколачивать гвозди в сухое дерево, которое при этом издавало противные визжащие звуки. Словно забивали гроб вампира, который не хотел там оставаться навечно.

Неожиданно, краем глаза я заметила какое-то движение в полутьме чердака. Первой мыслью было, что один из пациентов клиники сбежал, каким-то образом забрался под крышу, обхитрив замки, и решил скрыться здесь. Но, когда я повернула голову, все рациональные объяснения вмиг испарились.

На границе тьмы и света стояла моя мать, чей образ я так часто видела в преследующих меня всю жизнь страшных сновидениях. Её рабочий халат был пропитан грязью и кровью, а волосы – мокрыми и слипшимися. Протянутые ко мне пальцы были чёрными, словно их обмакнули в смолу. Но было и одно отличие от фантома из моего подсознания. Нижняя челюсть женщины была раздроблена на две части и то, что от неё осталось, просто свисало с черепа, словно уродская гирлянда в честь Хэллоуина.

От этой жуткой картины меня стало мутить. По коже пробежали ледяные мурашки, а руки безвольно повисли, из-за чего я выронила топор.

Отвлекшись на звон упавшего на пол инструмента, я буквально на долю секунды отвела глаза от матери. Но, когда снова взглянула на привидение, оного уже и след простыл.

– Что там? – спросил старик, прекратив долбить, – Ты поранилась, внучка? У тебя кровь.

Мне было, мягко говоря, не очень. Сознание едва удерживалось на грани реальности. Но, словно в трансе, я вытерла капли крови из-под носа и, присев, ответила, что со мной всё в порядке. Сглотнув, я помотала головой, сделала пару глубоких вдохов и снова взяла колун.

– Просто рука затекла, вот мне и отскочило, – глупо оправдалась я, – Ничего страшного.

Но завхоз всё же отпустил меня, заверив, что доделает потом сам. Он собрал инструменты, оставив не помещающийся в руках колун на чердаке. И провел меня вниз, порекомендовав сходить к Николаю, дабы он меня осмотрел, не сильно ли я ушиблась.

К доктору я так и не пошла, вернувшись к рутинной работе медсестры и прокручивая в голове произошедшее.

Ближе к концу рабочего дня я вспомнила, что в обед дала мальчику из карцера карандаш с бумагой и в свободную минутку решила его проведать. Насчёт парнишки у меня были двоякие чувства. С одной стороны, он зверски расправился со своей сестрой и приёмными родителями, отчего меня бросало в ужас. Но, с другой стороны, моя интуиция, какое-то шестое чувство мне говорило, что мальчонка просто жертва. И я прониклась к нему некой симпатией, потому что узнавала в нём семилетнюю себя. Напуганную миром и происходящими в нём чудовищными вещами.

Мальчишка сидел на кровати и аккуратно выводил огрызком карандаша линии на замусоленных листиках. Он выглядел так, словно отключился от реальности, пребывая в своём особом мире без боли и утрат.

– Привет, – тихонько сказала я, чтобы не напугать парнишку, занятого своими делами, – Меня зовут Анна. Но ты можешь звать меня Аней или Аннушкой… Так меня называла мама. А как тебя зовут?

Мальчишка дернулся при таком знакомом, но доставлявшем столько боли слове «мама». Повернул ко мне голову в пол-оборота, но передумал и продолжил свое бесконечное занятие.

– Я тоже очень люблю рисовать, – продолжила я, – Может, покажешь мне, что у тебя получилось? Мне бы очень хотелось посмотреть.

Казалось, мальчик не реагировал. Но через несколько долгих секунд он неожиданно встал и, не спеша, словно плывя по полу, приблизился. Полускомканные листки мягко легли на полку. Взглянув на рисунки, я ужаснулась, но всё же виду не подала. Говорят, произведения художников, музыкантов, писателей и прочих культурных деятелей в какой-то мере отражают состояние души человека его создающего. Если верить этому, в закоулках разума мальчика остались только боль, страх и всеобъемлющая тьма, что заполняет улицы станицы каждую ночь, где время гасит все, даже самые яркие огни.

– Очень красиво, у тебя получается даже лучше, чем у меня, – я улыбнулась, хотя он не мог этого видеть.

На первом листе были изображены двое: мальчик и девочка с бантиками, стоявшие под ярким солнцем. Но, несмотря на простоту и доброту сюжета, изображение было каким-то печальным и даже жутким. На втором был нарисован какой-то томик. Чёрный-пречёрный.

– А что это за книга? – про мальчика и девочку и так всё было ясно. Но это…

– Во всём виновата она. Я пытался её сжечь, но даже пламя здесь бессильно, – тихо прошептал парнишка, – Она захватила не один разум и помыкает людьми, как марионетками. И… Он ощутил её власть и теперь не остановится…

– Кто – он?

– Он придёт. Придёт и закончит начатое. Когда звезда станет ближе, у него не будет выбора. Ритуал должен быть завершён…

– О чём ты говоришь? – спросила я, но мальчишка снова замолчал. Пытаясь осмыслить его слова, я взглянула на последний рисунок. И вот тут внутри меня всё замерло.

С потёртого листика на меня смотрела девчонка с кудрявой прической. Её лицо искажала стрёмная улыбка, больше смахивающая на оскал. На месте её груди виднелись отчётливые линии и, кажется, я знала почему. Хуже всего было другое. У девочки не было одного глаза.

– Откуда?.. – слова застряли у меня в горле.

– Ты забрала её глаз, – тихо ответил мальчик, – Она ищет его…

…Из ступора меня вырвал душераздирающий крик, раздавшийся с первого этажа. Я закинула рисунки в карман своего халата и устремилась к месту происшествия.

– Они внутри меня! Они внутри!

Кричала София из второй палаты. Неприметная доселе пациентка, как ужаленная бегала по коридору и до крови расчесывала свои руки.

– Софи, успокойтесь! – Дашка пыталась поймать женщину. Но та, несмотря на свой возраст – ей было за сорок, двигалась довольно проворно.

Как я уже говорила, практически всех пациентов, которые могли навредить кому-то или себе перевели в другие больницы, где за ними оказывали более надлежащий надзор. Увы, кроме Софии. У неё был периодический дерматозойный психоз, из-за которого ей казалось, что у неё под кожей живут и размножаются черви, используя её тело в качестве инкубатора. В основном она была вменяемая и любила поиграть в шахматы с немногочисленными пациентами. Но в период обострения…

– Вытащите их из меня! Они внутри! – она забилась в угол и, скинув с себя пижаму, острыми ногтями впилась в свою плоть, оставляя на теле красные отметины.

Наконец, подошёл Николай, и мы втроём смогли-таки скрутить её и вколоть успокоительное. Доктор осмотрел и обрабатывал раны, после чего, с горечью, нам пришлось замотать безвольное тело в смирительную рубашку и оттащить Софию в карцер, стены которого были оббиты старыми вонючими матрасами, дабы пациентка не навредила себе.

Это сильно сказалось на нашем с Дашей настроении и, когда мы возвращались домой после непростого рабочего дня, мы шли молча.

Небо снова заволокли тяжёлые тучи, и вся станица погрузилась в уже привычную темень. Лёгкие порывы ветра были настолько холодными, что приходилось закрывать ладонями лицо, иначе оно напрочь отмерзало. Своеобразно радующие меня звёзды, одновременно вводившие меня в тоску, словно отгородились от бездушных людишек.

Когда мы с подругой уже подходили к дому, я заприметила на дороге сгорбившуюся фигуру. Даша, а затем и я, решили аккуратно обойти, пытаясь не привлекать к себе внимание. Но та, шаркая, двинулась нам навстречу.

– Берегися, – старуха схватила меня за руку, впившись тонкими, но сильными пальцами, – Будэ хвостата звизда, а за нею – навьи. Сгубишь ты себэ, коли не уйдёшь. Вся беда здеся схоронилась…

Бабка выпустила меня из своих удивительно сильных рук и прикоснулась к моей груди, в том месте, где было сердце. А потом, словно ничего и не случилось, заковыляла дальше по улице, опираясь на трость.

– Ты как? Не испугалась? – спросила Дарья.

– Это было… Неожиданно, – призналась я.

– Ага, это точно. Это бабка Владиславна. Теперь понимаешь, почему её ведьмой называют?

Мы немного постояли, посмотрев вслед удаляющегося силуэта, а потом всё же вернулись к своим планам. Мотоциклом сегодня я решила не заниматься, больно устала. К тому же, там осталось работы не так уж много. Из того, что я могла сделать сама. Если же он после этого не поедет, то придётся докупать запчасти. Но скорее, в таком случае пришлось бы его кому-то продать так. Потому что новые железки на эту модель стоили целое состояние.

Дашка принялась растапливать котел, а я – хозяйничать у плиты. Когда я доставала из привезенных мною запасов тушёнку, заприметила одну странность. Ибо все вещи в сумке были буквально перевернуты вверх дном. Но я тут же отбросила эти мысли, решив, что у меня паранойя, потому что дом почти тринадцать лет стоял пустым и из него ничего не вынесли, с чего грабителям заявляться сюда, когда приехали хозяева? Чтобы попасть в тюрьму?

Поэтому вскоре этот инцидент был мною забыт, разве что я пообещала поставить на дверь второй замок. Сварганив разваристую гречку с тушёнкой и начав микроотопительный сезон, мы сели в свои кресла и принялись с удовольствием уминать ужин. Когда с ним было покончено, Даша разлила по кружкам чай и сказала:

– Я терпела весь день, не могу больше. Ещё раз прости за любопытство, но как ты тогда выжила?

Я, конечно, ожидала подобный вопрос. Ароматный горячий чай, потрескивание поленьев, полумрак комнаты и присутствие в помещении близкого человека, как и вчера создавали особую атмосферу. В которой почему-то делиться тайнами пусть и такими чудовищными было много проще. Но моё молчание девушка расценила по-своему и принялась снова делиться первой:

– Меня мама разбудила среди ночи, и мы спрятались в гараже. Ворота там добротные, железные, ну ты видела, просто так не пробить. А вот папа помчался, как я уже говорила, за своими проклятыми книженциями. И всю ночь мы просидели там, отчаянно пытаясь согреться и слушая ужасные крики, раздававшиеся повсюду.

Когда я спросила у мамы, что происходит и почему папа не возвращается, она лишь сказала, что всё будет хорошо. Да и что она могла объяснить? – девушка тяжело вздохнула и криво улыбнулась, – Теперь я знаю, что, если говорят: «всё будет хорошо» – нужно готовиться к худшему.