Весеннее признание

Бабушка покусала губы. Сказала неохотно:

– А я и не говорю, что любви нет. Почему же… Есть, конечно. Если уж Пушкин… Танюша, только пойми… Любовь – это такая редкая вещь… Я имею в виду, настоящая…

– Бабушка, я понимаю…

– Нет, Татьяна, ещё не понимаешь… Тебе только кажется… А вот полюбишь по-настоящему, тогда уж поймёшь… Но будет ли счастье? Вряд ли… Даже у Пушкина не было…

…Анатолию выспаться не дали. Сначала его разбудил звонок Кости, который непременно хотел знать, всё ли у друга в порядке. Не успел разговор закончиться, пришёл отец, спросил, когда Анатолий вернулся домой. Сын соврал какое-то приличное время, отец, может, и не поверил, но возражать не стал. Внимательно глянул на бледное, с синяками под глазами, лицо сына.

– А знаешь что, Толик? Давай махнём на весь день на дачу! Подышим воздухом!

– К Ольге, что ли?.. Ну ладно.

Отец удивился, видимо, не ожидая такого быстрого согласия.

– Это ты из-за мопеда, что ли, такой добрый? Ну-ну…

– Не только, – помедлив, сказал Анатолий.

– А… как у тебя с Таней? Всё нормально?

– Да, всё хорошо.

– Вот как… Ну, тогда давай собирайся. Собери там в холодильнике, что осталось. А я пойду залью бензин, мотор прогрею…

– Там всё в порядке? Техпомощь не требуется?

– Да тормоза вроде заедали малость… Мы с Герой ночью повозились…

– Потом сам взгляну, – сказал Анатолий, открыл холодильник и начал нагружать сумку бутылками и банками.

– Пирог возьми! – крикнул отец уже в дверях.

Анатолий положил сверху завёрнутый в бумагу пирог, с трудом застегнул «молнию», погладил раздувшиеся бока сумки и встал. Ломила голова, всё лицо казалось опухшим. Болели губы…

В этот день губы болели и у Тани. Она уже несколько раз украдкой смазывала их бабушкиным глицерином. Вспоминалась какая-то глупая песенка: «Не целуйся на морозе, не целуйся на ветру…» Дальше Таня забыла.

Сказала: «Не приезжай», а сама, работая, то и дело прислушивалась: не едет ли мопед? Если поблизости слышался подозрительный звук, опрометью бросалась к окну. А уже под вечер вышла на крыльцо и долго стояла, вглядываясь в сумрачный конец улицы. На тёмные волосы, на пуховый платок, наброшенный на плечи, падали редкие сухие снежинки.

…Анатолий бродил по морскому берегу, слушая, как хрустит под ногами снег пополам с песком, всей грудью вдыхая в себя холодный солёный ветер. Свинцовое небо тяжело нависало над серыми волнами. «Как северное море», – подумал Анатолий. Шурша, подползла волна, растеклась по песку у самых ног, оставив деревянный обломок с едва заметным изображением женщины с ребёнком на руках. Мария, Божья мать?.. Анатолий нагнулся. Песок был ледяным и плотным. «Вот бы тут потренироваться в гонках!..»

Руки заныли от холода. Анатолий сунул их вместе с найденной мокрой дощечкой в карманы куртки. Ещё немного прошёлся вдоль водяной кромки, слушая пронзительные крики чаек, и стал медленно подниматься в гору.

«Надеюсь, я им не помешаю… Эта Ольга, хоть вроде и незлая она, и неглупая, а как подумаю, что в один прекрасный день отец скажет: «Толик, у тебя будет новая мама!», так хоть из дому беги… А ведь скажет когда-нибудь, как пить дать! Он ещё совсем не старый, даже странно, что так долго не женится… Ольга хоть красивая, и фигура у неё очень даже ничего. А у Тани лучше. У неё всё лучше… Даже отец согласился, что она хорошенькая, а уж он-то в этих делах разбирается. Таня!..»

Радость вспыхнула в его сердце, в глазах. Завтра он снова увидится с ней! Она сказала, что любит его!.. И когда-нибудь настанет такой день, когда они уже больше не расстанутся.

ГЛАВА 5.

Тамара Сергеевна, к удивлению Анатолия, спрашивая его, почему он не был в субботу на биологии, говорила с ним самым любезным тоном.

– У меня заболела голова, я просил Сарычева передать это вам, – так же любезно ответил Анатолий.

– Да, Костя мне говорил. Утром я звонила твоему отцу, он тоже сказал мне, что ты плохо себя чувствуешь.

«Вот молодец, когда только успела?! – восхитился Анатолий. – А может, берёт на пушку?..»

– Тамара Сергеевна, – звонко сказал он, глядя на директора удивлённо-наивными детскими глазами, – вы, наверное, ошиблись. Папы утром не было дома.

Чуть заметная улыбка тронула уголки накрашенных губ женщины. Анатолий радостно улыбнулся в ответ. Он предвкушал близкую встречу с Таней, и улыбка его была искренне радостной, а не наглой ухмылкой, к которым Тамара Сергеевна за двадцать лет работы в школе успела привыкнуть. Поэтому она снисходительно сказала этому красивому мальчику:

– Толя, в следующий раз, пожалуйста, постарайся лично предупредить учителя. Договорились?

Анатолий охотно кивнул.

«Наверно, гуляет уже с девочками, – глядя на его немного смущённую улыбку, с какой-то непонятной тоской подумала директор. – А мой-то Димка… Давно ли я возле этой школы сама поцеловалась в первый раз?! Господи, как летит время!»

– Ну, иди, Шандрик, – строгим, «директорским» голосом сказала она. – Уже был звонок. Какой у вас сейчас урок?

– Алгебра.

–Тем более, Пётр Максимович не любит, когда опаздывают. Скажи ему, что это я тебя задержала.

– Спасибо, Тамара Сергеевна.

Она кивнула ему и пошла, звонко цокая каблуками, высоко неся гордо поднятую голову с пышной короной светлых волос.

– Ну-у, ты даёшь! – протянул выскочивший откуда-то Юрка. – Ка-ак она на тебя смотрела!.. Может, ещё нашим директором станешь – Царица-то Тамара в разводе! А что? Я бы подсуетился!..

– Хватит гнать! – покраснев, буркнул Анатолий. Но он всерьёз не сердился на приятеля, знал, что у того язык без костей. Лишь бы он только не принялся распространять эту чушь… Впрочем, и об этом Анатолий не думал. Его мысли занимала только будущая встреча с Таней.

Войдя в класс, он привычно поискал глазами Костю. Друг был на привычном месте, рядом с Лидой Макаровой. Он улыбнулся и кивнул Анатолию, подбадривая его после возможной выволочки от директорши. Лида, не двигаясь, смотрела прямо перед собой. Поражённый бледностью и заплаканным видом девушки, Анатолий, проходя мимо, глянул ей в глаза. Прежде большие и красивые, а теперь опухшие и несчастные, эти глаза выразили в ответ огромную ненависть.

Анатолий раскрыл тетрадь и начал переписывать с доски название новой темы. С «камчатки» передали записку: «Лидка моя! Не смей её обижать! Понял, Шандрик?!» Анатолий оглянулся – Виталий Полунин смотрел на него, не мигая, чёлка его прилипла ко лбу…

– Понял, – громко сказал Анатолий.

– Понял – милости прошу к доске! – обрадовался математик.

Анатолий стал медленно подниматься, листая учебник. Костя протянул руку, забрал из его пальцев записку, хмыкнул, посмотрел назад и быстро написал на бумажке: «Нам чужого не надо. Привет королю!»

Записка, свёрнутая шариком, ударила Виталия по щеке. Стискивая в руках крошащийся мел, Анатолий затоптался у доски. Со всех сторон полетели подсказки. Прикусив губу, Лида продолжала переписывать аккуратным почерком тему из учебника в тетрадь.

…Чтобы встретить Таню, Анатолию пришлось уйти с классного часа, чего он в другой раз не стал бы делать. Тем более, этот классный час был посвящён действительно важной теме, о чём заранее оповещал яркий плакат на доске объявлений. Должен был присутствовать работник обкома, подполковник милиции, сотрудник весьма серьёзного учреждения, некто Алексей Николаевич Ефремов. Почему-то этот простой факт вызвал странное оживление Кости Сарычева. Анатолий видел, как его друг о чём-то шушукается с одноклассниками и отметил два горящих красных пятнышка на его обычно бледных худых щеках. Но даже непонятное поведение друга сегодня не могло отвлечь юного влюблённого от эйфории, мощно влекущего его прочь из школы, на встречу с Таней. В вестибюле Анатолий встретил суховатого седого человека в форме, идущего рядом с классной руководительницей, и едва успел спрятаться за колонной. Когда за ним хлопнула школьная дверь, он пустился бежать по уже истоптанному снегу, и впервые понял смысл выражения: «Лететь на крыльях любви» …

… Оглядев искренне заинтересованные, фальшиво внимательные и вовсе равнодушные лица девятиклассников, отметив несколько издевательских ухмылочек, Ефремов сухо поздоровался и немедленно раскрыл «дипломат».

– Это подготовленные нами сводки за февраль. В вашей аудитории, где, я уверен, уже многие курят и воображают себя взрослыми, я намерен говорить полностью откровенно. Так вот, сводки…

– Извиняюсь, вы курите? Вы лично? – неожиданно привстал долговязый Сергей Збанацкий.

Подполковник неприязненно посмотрел на него и после паузы ответил:

– Лично я – нет.

– Благодарю вас, я тоже, – Сергей сел.

Классная руководительница бросилась вперёд:

– Ребята, Алексей Николаевич очень торопится! У него очень важная работа! Я обещала ему, что в нашем классе он сможет уложить свою лекцию в тридцать пять минут.

– Прошло уже пять минут, – кашлянув, добавил подполковник.

– Шесть, – поправил его Костя, – ваши часы отстают.

Наступило молчание. Подполковник барабанил пальцами по столу.

– Можете продолжать, – заявила классная руководительница, гипнотизируя глазами класс.

– Так вот, эти сводки говорят сами за себя. В вашем микрорайоне находятся четыре школы. Девятнадцать процентов учащихся старших классов четырёх школ употребляют наркотики…

– Простите, – вежливо перебил его Костя, – уточните, пожалуйста, каких именно классов? Девятых-десятых? Или восьмые туда тоже входят? И потом, я хотел бы выяснить вопрос: девятнадцать целых процентов? А сколько десятых и сотых? У нас в четырёх школах много учеников…

Подполковник смерил его ледяным взглядом. Потом посмотрел на класс. Он увидел множество совсем не детских глаз, словно расстреливающих его в упор, – как тусклых, так и искрящихся от сдерживаемого смеха.

– Ну, если вам не интересно… – начал он.

– Что вы, нам очень интересно, – сказал Костя. – Правда, ребята?

– Садись, Сарычев! – задохнулась классная руководительница. – Если вы немедленно…

Костя сел. Дежурная, Лена Куценко, подняла руку.

– Девятнадцать процентов наркоманов, – нервно косясь на неё, продолжал Ефремов. – Медицинское обследование выявило, например, что в десятом классе сто сорок седьмой школы… В чём дело?!

– Нина Александровна, Галиченко и Шандрик ушли с классного часа, – сообщила Лена.

Учительница облизнула сухие губы.

– Я им разрешила. Они… они заболели. Садись, Леночка. Ребята, Алексей Николаевич спешит!

– Пусть рассказывает, интересно! – закричали с разных мест.

– Спасибо за разрешение… В десятом классе сто сорок седьмой школы из двадцати шести учащихся выявлено пятеро употребляющих наркотики, причём двое из пяти – девушки. Это значит, для них навсегда потеряна возможность нормальной жизни…

– А кто это? Не Клочкова? Какая же она девушка?! Она давно уже вовсе не девушка, – заметил с места Збанацкий.

–…потеряна возможность родить нормального, здорового ребёнка, – монотонно продолжал Ефремов.

Раздался трагический вздох. Юрка Герет поднял руку.

– Что тебе? – шёпотом спросила классная, подходя к нему.

– Можно выйти?

– Нет. Терпи.

– Но я не могу!.. Нина Александровна-а!..

– Я говорю с вами, как с взрослыми людьми, и могу сказать, что юношей, систематически употребляющих наркотики, к тридцати годам ждёт полная импотенция.

– Я получу её раньше, – горестно заметил Юрка. – Товарищ подполковник, я говорю с вами как мужчина с мужчиной, можно выйти? Дальше терпеть вредно.

Громыхнул хохот. Он тут же стих, но все сидели с искажёнными от смеха лицами.

– У кого-то слишком весёлое настроение… – грозно начала Нина Александровна.

Подполковник брезгливо махнул рукой. Юрка, как пуля, вылетел из класса.

– Ждёт импотенция, – отчётливо повторил Ефремов. Глянул на часы. – В скором времени.

– Осталось двадцать минут, – услужливо сообщил Костя.

По классу вновь пролетел смешок.

Кусая губы, Костя не сводил глаз с сереющего лица лектора…

Нахмурясь, Ефремов встал, резким движением захлопнул «дипломат».

– В вашем классе спецосмотр ещё не был проведен. Я не спрашиваю, есть ли среди вас лица, употребляющие наркотики. Уверен, что есть. Так вот, пусть они подумают над тем, что я сказал. Хорошо подумают.

– А что вы сказали? – поинтересовался, не вставая, Збанацкий. – Извините, я что-то не расслышал.

– А я ничего не понял, – добавил Костя. – Вы как-то непонятно рассказываете. Или это у нас мозги не работают? От наркотиков…

– Збанацкий!.. – сорванным голосом крикнула классная руководительница. – Сарычев!!!

Подполковник остановил её усталым жестом.

– Не надо, Нина Александровна. Можно стакан воды?

Учительница метнулась к столу, налила в стакан воды из графина, поднесла гостю. Тот выпил одним крупным глотком, тяжело перевёл дыхание, потёр грудь…

В дверь постучали, заглянул толстый мальчик в пионерском галстуке, с красной повязкой на рукаве.

– Извините, там машина приехала. Спрашивают товарища Ефремова.

– Это из обкома. Что ж, – Ефремов ещё раз потёр грудь, взял «дипломат», шагнул к двери. Остановился, обвёл класс долгим взглядом:

– Благодарю за внимание.

Дверь хлопнула. Зажмурившись, классная тяжело опустилась на стул…

… Перепрыгивая с ноги на ногу, Анатолий ждал Таню у пятнадцатой школы. Сидеть на ледяном железном заборе он больше не мог. Давно прозвенел звонок, возвещающий начало второй смены, последние опоздавшие скрылись за тяжёлой прозрачной дверью, все задержавшиеся в школе старшеклассники вышли поодиночке, а Таня всё не шла…

Анатолий не мог выдержать больше. Он решительно потянул на себя задрожавшую дверь и вошёл в ярко освещённый вестибюль. У аккуратной курносой девчушки с бантами спросил, где находится литературный класс. Та испуганно ткнула пальцем куда-то в сторону.

– Направо по коридору? – для верности переспросил Анатолий.

Девчушка закивала. Анатолий пошёл по длинному красному коридору, будто сделанному сплошь из пластика. Дойдя до конца замешкался. В одну сторону новый коридор уходил куда-то в недосягаемую даль, с другой стороны за белой дверью виднелась крошечная площадка и лестница.

«Ох, уж эти мне новые школы!» – беззлобно подумал Анатолий и свернул в новый коридор. Дверь ближайшего кабинета отворилась, вышла пожилая учительница в очках, внимательно глянула на него:

– Вы кого-то ищете?

– Да. Мне нужен литературный класс.

Учительница сняла очки, стала протирать их платочком.

– Занятия литературного класса уже закончились – и в девятом, и в десятом. Вам нужен кто-то из учеников?

– Волконская. Я её двоюродный брат.

– Я вынуждена вас огорчить, – сказала учительница, надевая очки. – Таня заболела. Её бабушка сообщила, что у неё, по всей видимости, воспаление лёгких. У вас очень слабенькая… сестрёнка.

Анатолий не помнил, как оказался на улице. До гаража мчался бегом. Забросив сумку в угол, завёл мопед. Через считанные минуты уже тормозил возле дома номер семь на Заточной улице.

Взбежав по обледеневшим ступенькам, нажал на кнопку звонка. Долго не открывали. «Неужели никого нет дома?!» Снова зазвонил. Неожиданно услышал шаги, скрежет ключа. Через цепочку выглянула седая элегантно одетая дама со строгим неподвижным лицом.

– Молодой человек, вам кого?

– Здравствуйте, я к Тане, – напрямик сказал Анатолий.

Худое лицо дамы стало ещё строже.

– К сожалению, это невозможно. Таня больна.

– Бабушка, кто это? – донёсся откуда-то из глубины дома слабый Танин голос.

– Лежи, лежи, я сейчас! – громко ответила дама и зашипела на Анатолия:

– Уходите, сейчас же уходите! Ей нельзя волноваться! Пневмония при её общем слабом здоровье…

Но Анатолий уже не слышал её. Где-то за тонкой стальной цепочкой, за серыми кружевами на шее и груди дамы была Таня, живая Таня, его Таня!..

– Таня!!! – изо всех сил закричал он. – Таня, я здесь!!! Это я!!!

Большие глаза дамы изумлённо расширились, она дёрнула дверь к себе. Анатолий не пускал. Зашлёпали неловко-торопливые шаги.

– Молодой человек! – воскликнула дама. – Это… неслыханно! Что вы позволяете себе??!

– Толик, – жалобно звякнул за её спиной Танин голосок.

Вздрогнув, дама резко повернулась. Анатолий увидел растрёпанную, с горящими от жара щеками Таню, в наспех наброшенном халатике.

– Кто тебе позволил встать?! – не помня себя, закричала дама. – Немедленно в постель!! – и опять сильно дёрнула дверь. Анатолий не шелохнулся.

– Толик, милый! – Таня рванулась к двери. Дама не ожидала этого и не успела отреагировать. Цепочка упала. Анатолий ворвался в квартиру, самым грубым и невежливым образом оттолкнув потрясённую даму. Горячие руки Тани обвились вокруг него, она прижалась к нему, дрожа от волнения, уткнулась в его холодную шею неестественно тёплым лбом.

– Ты пришёл, пришёл!.. – больше она не могла говорить.

Анатолий поднял её на руки. Опомнившись от столбняка, дама захлопнула дверь и побежала вперёд.

– Осторожнее! Несите её сюда! Ненормальная девчонка!..

Анатолий бережно опустил Таню на кровать.

– Не уходи, – попросила она, не открывая глаз и сжимая его пальцы.

– Я не уйду, Танечка! – он присел на край постели. Дама решительно придвинула стул, пришлось пересесть.

– Я очень плохо выгляжу, да?..

– Нет! Ты прекрасна! Ты самая красивая на свете!

Запёкшиеся губы Тани сложились в слабую улыбку.

– Спасибо. Толик… ты не уйдёшь?

– Нет, нет!!!

– А как там… – она запнулась, – Владимир Анатольевич? Он знает, что ты поехал ко мне?

– Всё нормально. Он ничего не сделает, всё будет, как я скажу. Таня, любимая…

Забытая бабушка пристально разглядывала так нахально вломившегося в их дом мальчишку. Понятно, почему он нравится её внучке. На смуглых щеках горит тёмно-розовый румянец; большие блестящие тёмно-серые глаза с длинными ресницами, красиво изогнутые чёрные брови; правильность черт лица не портят чуть выдающиеся скулы; отличная фигура… Хорошенький мальчик. Но культуры у него никакой – сидеть у постели тяжелобольной, не раздеваясь!

Впрочем, он мог просто забыть. Он, не отрываясь, жадно глядит на Таню, её болезненную, некрасивую Таню. Оба улыбаются. Его пальцы замерли в её руке…

Она подошла, коснулась его плеча.

– Разденьтесь, у нас тепло.

Он вздрогнул, непонимающе глянул.

– Сейчас…

Осторожно высвободил свою руку.

– Ты уходишь? – испугалась Таня.

– Нет, я разденусь.

– Как хорошо! – счастливо вздохнула девушка, с трудом отрывая голову от подушки, чтобы посмотреть на него. Её томные от жара глаза были полны такой радости, а у него – такого неприкрытого обожания, что бабушке стало вовсе неловко. Она поспешно вышла, осторожно неся меховую куртку Анатолия. В тёмной передней, вешая её на гвоздь, не удержалась и легонько провела пальцами по шелковистому, блестящему меху. Вспыхнули яркие искры. Бабушка покачала головой, вздохнула и в задумчивости возвратилась в комнату.

Эти двое совсем сошли с ума. Анатолий опять сидел на кровати, взъерошенная голова Тани лежала у него на коленях, он нежно гладил её…

– Это что такое?!

– Ба-абушка, мне так легче!

– Ей так легче… Молодой человек, можно вас на пять минут? Думаю, пять минут вы оба потерпите

Анатолий неохотно поднялся, вышел за ней в другую комнату. Бабушка плотно прикрыла дверь и сказала шёпотом:

– Ей очень плохо. Её хотели забрать в больницу, но она так умоляла… Решили подождать до сегодняшнего вечера.

– Какая температура?

– Ночью было сорок и две. Сейчас почти тридцать девять.

– Это воспаление лёгких?

– Да. Двухсторонняя пневмония. Возможен инфильтрат. Я просто с ума схожу…

Анатолий упорно смотрел в пол, нагнув голову. Скулы его выпячивались. Сейчас он просто не мог заставить себя встретиться взглядом с этой суровой на вид женщиной, в чьих глазах, так похожих на глаза его Тани, было столько боли и тревоги. Тане плохо, она может попасть в больницу, может… умереть!!? И в этом виноват только он. Это он катал её в метель на мопеде, завёз за город…

Тут его пронзила мысль, от которой он похолодел:

– А… что вы ей даёте? Ей что-то колют? Антибиотики? Деньги у вас есть?! Ну… на лекарства, питание и вообще? Я бы мог… Мы с отцом могли бы…

Изумлённо глянув на него, она брезгливо поджала губы.

– Можете не волноваться, у нас всё есть. Я пенсию получаю…

Он страшно покраснел. Кровь толчками плескалась в его висках, он едва расслышал её голос:

– Анатолий, извините, можно вам задать один вопрос? Сколько стоит ваша куртка?

Он с удивлением взглянул на неё.

– Я не знаю… Отцу её прислали товарищи с Дальнего Востока. Бесплатно, – уточнил.

Она горько усмехнулась.

– Но знаете, Анатолий, у Тани никогда не было и не может быть таких дорогих вещей.

– Ну и что? – сердито отпарировал он. – Мне наплевать на тряпки!

– Да, но вам не кажется, что получается не совсем удобно: Таня рядом с вами выглядит… Золушкой. Другая девочка, как вы сейчас говорите, «современная», смотрелась бы совсем иначе…

– Не выйдет! – грубо перебил он её.

– Что «не выйдет»? – она растерялась.

– Ничего не выйдет. У вас и у всех других. Мы с Таней не расстанемся.

Бабушка для чего-то поправила оборки своей безукоризненной блузки.

– Так, и что это значит? Вы хотите на ней жениться?

– А можно?! – с радостной надеждой спросил Анатолий.

Бабушка попятилась. Махнула на него рукой. И, заливаясь смехом, упала в кресло.

Анатолий вышел, довольный хотя бы тем, что она вроде больше не сердится на него. За дверью его ждала неожиданная радость. Таня спала, приоткрыв пухлые, высушенные лихорадкой губы. Он коснулся её лба. Лоб был прохладный и влажный. Её рука уже не была горячей. Ещё не осознав полностью происшедшей перемены, он взял со стола термометр, сунул ей под руку, придерживая, чтобы не упал.

Подошла бабушка.

– Что вы делаете?

– Температуру меряю. Мне кажется, ей лучше.

Бабушка попробовала губами Танин лоб. Приподняв одеяло, пощупала под рубашкой. Как-то странно взглянула на Анатолия. Ничего не сказав, вышла.

Анатолий испугался. С трудом выждав положенное время, вытащил градусник. Красная полоска застыла на…

– Тридцать шесть и девять!!! – с ликующим воплем ворвался он на кухню.

– Сколько-сколько?! – бабушка, забыв вытереть руки, схватила термометр. – Боже мой! Что же это такое!?

– А что, плохо? – с ужасом спросил Анатолий.

– Плохо?! Чудесно! Невероятно! Как это могло случиться, не понимаю! Разве что твой приход так подействовал…

Они вместе подошли к спящей Тане и долго смотрели на её бледное личико, радуясь отсутствию зловещих признаков болезни. Потом Анатолий, захватив топор, отправился скалывать с крыльца лёд. Догнав, бабушка почти насильно заставила его одеть старую ватную куртку.

– Чтобы твои роскошные меха не пострадали… А раздетому на морозе быть нельзя. Хватит с меня и одной больной!

Проснувшись, Таня немедленно спросила:

– Толик здесь?

И, увидев его, протянула к нему руки… Бабушка была на кухне, откуда по всему дому растекались безумно вкусные запахи, никто им не мешал… Внезапно, оттолкнув его, Таня спросила:

– Толик, а как же… Зоя? Было у тебя с ней что-то?

Его глаза потемнели. Румянец, проступивший на смуглых щеках, сменился свинцовой бледностью. Он прижал её к себе с такой силой, что ей стало больно

– А если да? Что ты тогда сделаешь? – резко произнёс он. – Скажешь, чтобы я уходил?!

Таня покачала головой.

– Нет… Но ты должен выбрать сразу.

– Я уже выбрал. Тебя одну. Это навсегда. Без тебя я не могу жить

– И я…

– Но ты тоже должна… Если ты полюбишь другого, скажи мне сразу.

– Этого никогда не будет… Кого другого?!. Я не хотела тебя любить… Боялась… Не верила, что ты можешь полюбить меня, такую… некрасивую…

– Ты прекрасна, Таня… Я люблю тебя…

– И я… Толик, сейчас войдёт бабушка, – устало сказала Таня, с трудом возвращаясь из другого мира.

– Ну и что? Я сказал ей, что хочу жениться на тебе.

– Ах, вот как? Но ты ведь ещё не знаешь, хочу ли я выйти за тебя замуж! – лукаво возразила девушка.

– Правильно, Танюша! – вошла бабушка и принялась накрывать на стол. Анатолий и Таня думали, что им не хочется есть, но божественная бабушкина стряпня скоро переубедила их в обратном… Анатолию казалось, что до этого он никогда не ел ничего по-настоящему вкусного и вообще – не знал, что такое домашний уют… Тане вставать не разрешили, она ела на кровати, Анатолий рядом на стуле. Бабушка сидела против них. Мягкий розоватый свет лампы под абажуром падал на их молодые лица.

– Толик, возьми пирожок с вишней, он такой вкусный, – попросила Таня.

На тарелке у Анатолия было достаточно своих пирожков, но он послушно протянул руку. Кого-то он в этот момент очень напомнил бабушке – протянутой рукой, чертами лица, огромными тёмными глазами и слегка приоткрытым юным ртом…