Fide Sanctus 1

Её рюкзак тоже подбивали. И она тоже морщилась.

Как восхитительно смотрится бирюзовый рюкзак поверх белой рубашки.

Развернувшись, Свят протянул Артуру ладонь.

– Возможно, меня и на социологии не будет. Попроси Олега не отмечать.

Остановив на нём мутные глаза, Варламов шмыгнул носом и прищурился.

– Хорошо, наверное, быть сыном заведующ…

Хорошо, наверное, быть сыном.

– Философию в июне сдали! – перебил Свят, вновь обернувшись к кабинету с картой.

Фыркнув, Артур неуклюже ударил по его ладони, сухо кашлянул и слился с толпой технарских физических тел, что прокладывали себе путь к лестнице.

* * *

– Ну что, доигрались? – сквозь зубы процедила Верность Другим.

Из фотоальбома на её коленях высунулся глубоконравственный профиль Шавеля.

Пойти на эту встречу хотелось сильнее, чем получить освобождение от экзаменов.

Игнорируя оклики Майи, Вера выбежала в коридор, затормозила у двери, разместила в ушах наушники и угрюмо уставилась на их спутанный шнур. Люди задевали плечи и качали рюкзак, а плейлист как назло предлагал только самые нежные песни. Так ничего и не включив, она устало прикрыла глаза. Страх, взволнованность, вина, интерес и смущение никак не могли выбрать хедлайнера – и просто буйно орали, сгрудившись под рёбрами.

«А расскажи мне про интенции».

«Конечно, это несложно, смотри».

«А кто грамотнее это делал: Вильгельм или бароны?»

«Грамотнее всех Кромвель».

«А ты мне вторую ночь снишься».

– Так вот почему я две ночи плохо спал, – прозвучало откуда-то сбоку.

Сердце оборвалось. По шее и спине прополз кусочек льда.

О чёрт. Нет. Только не прямо сейчас.

Изумляться тесноте мира было некогда. Подняв голову, Вера увидела верхнюю пуговицу серой рубашки, передвинула взгляд выше, собрала самообладание в прохладный кулак и поинтересовалась:

– Снились чересчур подробные карты средневековой Британии?

В день знакомства его глаза напоминали тёмное пиво, а сегодня похожи на горячий шоколад.

– Предчувствовал засилие мозга таким количеством людей. – Свят красноречиво взмахнул рукой.

Пролетающий мимо студент задел его ладонь красным планшетом и злобно обернулся. Не сдержавшись, Вера хмыкнула и с вызовом заявила:

– Да, спасибо за переезд, в корпусе стало абсолютно невыносимо.

Сложив губы в еле заметной усмешке, Свят так передёрнул плечами, словно хотел сказать: «Мы люди подневольные».

Посмотри в сторону хоть на секунду, чёрт.

Нет, он не отводил глаз. И внутри стукались друг о друга какие-то хрустальные бокалы. Желая занять руки, Вера выдернула из ушей наушники, намотала белый шнур на пальцы и веско спросила:

– Сегодня об интенциях побеседовать удастся?

Лучше перейти к делу; быть уверенной в себе проще, когда есть цель.

– Конечно. – В его глазах мелькнула воодушевлённая правоведческая искра. – Не хочешь перекусить где-нибудь в городе?

* * *

– Интенции предписания и санкционные интенции тесно связаны и, по сути, играют одну и ту же роль. Роль эта, кстати, почти всегда выражается категорией модальности.

Вера откинулась на спинку стула, внимательно слушая. Её ладонь поглаживала до сих пор чистый лист, а глаза говорили, что их хозяйка уже знакома с этими тезисами.

– Вынуждая субъекта выполнять предписание, мы дополнительно мотивируем его рассказом о санкциях, которые к нему применят, если он проигнорирует первую интенцию.

– То есть невозможно с ходу сказать, что является причиной, а что следствием? – подытожила Уланова, постукивая по листу.

Свят кивнул – резко и отрывисто. Чёлка взлетела и ткнулась в бровь.

Не в бровь, а в глаз.

– Да она поумней тебя, – сообщил Прокурор, смахнув с пиджака невидимую пылинку.

– Когда носитель права, – с нажимом завёл Свят, – оказывается во власти предписания, им руководит не столько знание о том, какие блага несёт в себе следование предписанию…

– Сколько понимание того, чем грозит отказ ему следовать, – закончила Вера, плавно кивнув.

Очень хотелось поскорее её переумничать, но рядом материализовался официант. А «олени», решившие посетить «толковый общепит», «не спорят с бабами в присутствии третьих лиц».

Так всегда говорил Рома, ссылаясь на этикет.

Поставив на стол квадратное блюдо с запечённой скумбрией и глиняный горшочек со свининой, разносчик удалился. Выбросив из головы мрачные ассоциации, Свят снял с вилки салфетку и буркнул:

– Наличие санкции за невыполнение предписания значительно повышает мотивацию к его выполнению. Это, так скажем, азы психологии права.

– А если взять несовременных государственных деятелей? – Вера наколола на вилку шампиньон. – Вот Вильгельм Завоеватель в одиннадцатом веке должен был пользоваться санкцией или начать с предписания? И как бы это отразилось на законах? Именно на их сути, а не языковом выражении.

– Вильгельм?.. – Академическая самооценка нервно задрожала. – Отразилось бы, безусловно. Чем ниже уровень общей образованности общества, тем сильнее нужно упирать на санкционную интенцию.

Отбросив вилку, Уланова наконец склонилась над листом, записывая его слова.

Аллилуйя. Хоть что-то ты не знала.

– Ты молись, чтобы она не начала вещать, – съязвил Прокурор. – Тебе-то скатерти не хватит.

– А семиотика позже вступает, – ощутив прилив уверенности, продолжил Свят. – Нужно брать всё в комплексе, приплетая и психологию. Суть предписаний и санкций очень связана с ней. Мой друг хорошо разбирается в психологии, ну а мы в ней только поверхностно поплещемся. В основном будем смотреть прагматику. Кем пишется и для кого пишется.

Он поставил ладони на рёбра друг напротив друга и вдруг осознал, что удивлён.

Она поняла значение каждого слова.

– А здесь уже вступают лингвисты. – Вера игриво указала в его сторону ножом. – Можем и без друга поглубже в психологию зайти, я в ней тоже плаваю. Баттерфляем.

Так она и правда похожа на Олега не только несуразным носом?..

– Ну всё, хватит! – распорядился задетый за живое Прокурор. – Забирай штурвал!

– Не наставляй оружие на человека, Вера, – сухо произнёс Свят.

Уланова тут же растерянно опустила нож и отвела глаза.

– Извини. Я не подумала, что это может быть неприятно.

– Почему не воспользоваться её способностью признавать ошибки и извиняться, да?! – рявкнул Прокурор, мгновенно переобувшись. – Наглаживая своё уродское самолюбие!

Ладно, стоп. Может, она просто тоже пытается казаться умней и сочиняет про психологию.

– Ничего, – бросил Свят. – Да и какое это оружие. Ты так долго им шампиньон пилила.

Она подняла уголки губ и вскинула голову: до того смело, что при виде бледной васильковости её глаз под рёбрами загорелось какое-то яркое, свежее чувство.

Оно было страшно похоже на изумлённое восхищение.

– На самом деле я хорошо знаю, как может быть неприятен случайный жест или случайное слово, – твёрдо произнесла Вера. – Есть слова и жесты, которые будто разрушают оболочку… Оболочку…

Свят задержал дыхание.

«Разрушают оболочку», да.

– В общем, я его называю «мыльным пузырём». – Заключив себя взмахом ладони в неровный круг, она тонко усмехнулась.

– И даже то, что быть не может, однажды тоже может быть, – потрясённо протянул Судья.

– Я тоже называю его именно так, – негромко сказал Свят, испытав мимолётный импульс откровенности. – И больше никто об этом не знает. Поверишь?

Уланова не ответила сразу; не ответила и спустя десять секунд. Она с лёгким прищуром смотрела на него, склонив голову, и тоноке сухожилие её шеи было напряжено.

Интересно, она видит её сейчас? Прореху в моём мыльном пузыре?

Когда он уже был готов в порыве примитивного флирта это спросить, она наклонилась над столом и тоном заговорщика признала:

– Да, поверю.

Повисла многозначительная пауза.

– Даже не представляю, как ты можешь… – пробормотал он и запнулся.

Лучница всё так же смотрела прямо в его глаза, и это основательно сбивало с мысли.

– То есть, – сделал он новую попытку. – Зная теперь про твой мыльный пузырь, не представляю, как ты вообще можешь жить в общежитии. Там, где постоянно так много людей.

Уланова задумчиво улыбнулась – с ноткой самоуверенной, но доверчивой игривости. Над столом снова повисла пауза. Но на этот раз она была свободна от неловкости.

– Вильгельм Завоеватель, кстати, знаете… – Вера красноречиво подняла левую бровь. – От инверсии звучной и сочной поистине без ума был.

Подавшись вперёд, Свят расстегнул верхние пуговицы рубашки и азартно улыбнулся.

Итак, Вильгельм и инверсия.

* * *

Зажав в ладони опутанный наушниками телефон, Вера прыгала по ступеням общажной лестницы и мурлыкала «Numb», стараясь попадать в ноты. Хэллоуин наступал уже завтра, но она не волновалась; память давно связала все слоги с нужными регистрами, и она была уверена, что споёт хорошо.

Так хотелось и дальше слушать его и подхватывать окончания фраз… Так хотелось слушать.

– Диму набери послушай! – гаркнула Верность Другим. – Он тебе расскажет про твои истинные интенции!

Нарисованных рук Свята уже было мало; теперь на бумагу просилось и его лицо. Растрёпанная чёлка. Высокий лоб. Спутанные в уголках ресницы. Греческой формы нос и неправильной формы губы.

Они будто пытались запретить себе улыбаться.

В нём явственно чувствовалось желание нащупать в ней черты, которые позволят ему скинуть отполированный панцирь.

Пожалуй, под этой этикетной маской может таиться много личностной силы.

Уже открывая дверь в свою комнату, Вера внезапно осознала, что он тоже, скорее всего, придёт на завтрашний праздник.

И непременно узнает ту стрельбу из лука, за которой «нечего подглядывать!»

* * *

Заканчивает фразы, будто побывала в голове.

Переложив гантель в правую руку, Свят сделал «Океан Эльзы» громче, наплевав на время, близкое к полуночи. Жильцы его панельки никогда не стучали по батареям.

И даже не вызывали козырьков.

Кованый фонарь за окном походил на живописный факел среди мрака.

Интересно было бы послушать и ещё про категории модальности.

И про эмотивную функцию языка. И про инверсию.

– Даже про архаизмы отлично заходило! – с жаром воскликнул Адвокат.

У её слов хотелось греться, как у июльского костра.

Было невероятно легко говорить и слышать… слышать и говорить. Терять окончания фраз в её внимательном взгляде, а судороги самолюбия – в обезоруживающей искренности. В ней чувствовалась необычайная вдумчивость и пытливость… Открытость новому. Беспечное доверие к реальности. Остроумие. Любознательность. Откровенная уязвимость искренней души.

И вместе с тем смелая и решительная вера в свои мысли.

Слушая его, она выстукивала пальцами какой-то ритм, и этот ритм просился на гитарные струны.

– Как же она увлечена темой своей курсовой, – мечтательно протянул Адвокат. – Поразительно.

– Смотри, – завладел вниманием Хозяина Судья. – Оказывается, можно с существом женского пола делиться тезисами и чертить на салфетке классификацию интенций.

Воистину; её мысли были невероятно интересными.

Даже не верилось, что они женские.

ГЛАВА 4.

31 октября, суббота

– И сказал Одиссей: «Заливаешь, Олег». Ну серьёзно. Три раза? Да брось.

Одарив Олега ехидным взглядом, Варламов отправил окурок в урну, рассмеялся и тут же закашлялся.

– Хорош дымить, Варлам, задушил, – хмуро пробормотал Свят, сидя на сыром бордюре. – Хоть пока болеешь, не кури своё дерьмо. Сдохнешь же.

Заткни эту пачку себе в зад; она мешает видеть небо.

Оно сегодня было похоже на пластилин, на котором наделали пышных волн.

– Я уже не болею, – хрипло пояснил Артур, когда сумел отдышаться. – Это остаточное.

«Остаточное» не переходит в лай при каждом смехе, дегенерат.

– И сказал Одиссей: «А ведь я говорил!» – Олег щелчком пальца сбил с кроссовка огрызок мокрого листа. – Я тебе говорил, Артурио: купи Осельтамивир. Уже поздняк метаться: его надо начинать пить в первые два дня. Дорогой, сука, но зато сразу симптомы слабеют.

Студенты медленно текли из универа в курилку и спустя пару минут так же вальяжно возвращались обратно. В воздухе висела тугая влажность; царил запах подгнивающих листьев.

– Эта курилка может себе позволить держать далеко друг от друга тех, кто курит дерьмо, и тех, кто табак времён Колумба, – рассеянно добавил Петренко. – Продуманный корпус. Повезло нам с Ромычем.

Не «нам», а «вам».

Лучше бы никто не знал, что у Ромы есть сын. Но на людях он называл его сыном куда чаще, чем хотелось бы. Почти не мёрзнущие сегодня руки Свят по привычке держал в карманах обтрёпанной – но от того даже более любимой – кожаной куртки. Мать твердила, что пора покупать другую; избавляться от старых вещей и заменять их новыми: потому что это помогает «расчищать захламления ауры». Рома же ледяным тоном советовал жене «хоть раз» порасчищать «захламления мыслей».

Но пожалуй, лишь ради того, чтобы хоть один сезон не давать никому денег на шмотьё.

Обычно Роман Алексеевич и Ирина Витальевна в упор не слышали друг друга. А порой и не говорили – по паре недель. Нельзя жить с тем, с кем не хочется без оглядки говорить.

…В начале беседы он рьяно хотел её переумничать. А ближе к десерту почти превратился в слух.

Нет, положи руки на стол, чтобы я их видел. Да, мне интересно про инверсию, очень. Нет, не отводи глаза. Я по уши в метафорах; в метафорах, Вера. На следующий день я сравню небо с пластилином.

– …уши долбится! ЕЛИСЕЙ!

Моргнув, он поднял глаза. Артур махал перед его носом пропахшей табаком ладонью. Поморщившись, Свят медленно поднялся на ноги и неуклюже отряхнул брюки.

– На Хэллоуин ведь сегодня идём, если Артурио не подохнет? – Олег ткнул Варламова в плечо. – Впрочем, если подохнет, всё проще. Покатим его на тачанке, как мумию. Ещё не воняет, но уже молчит. Идеально. Его костюм, стало быть, готов, а вот нам ещё надо что-то придумать.

– Да что там делать? – прочистив горло, с досадой бросил Свят. – Никого не знаем.

Она наверняка останется в общаге, когда все схлынут на эту попойку.

Под желудком что-то дёрнулось и заалело.

– И сказал Одиссей: «Вот уж нет! С незнакомыми я не знакомлюсь!» – ухмыльнулся Петренко.

– Тебе костюм не нужен, только уши подкрась фосфором, – вернув ему тычок, посоветовал Артур. – А царевич задумался о костюме архангела и всё прослушал про твою кудрявую жизнь.

Прозвенел звонок, и они переступили порог университета, оставив курилку за спиной. Впереди маячила сдвоенная пара по криминалистике.

– Всё я слышал, – буркнул Свят, не оборачиваясь. – Физкультурница, три раза. Реально заливаешь. Лучше скажи, сколько абзацев получилось после.

– Caeca est invidia6.

Петренко не добавил ничего больше, но в его взгляде читалось ехидное: «По крайней мере, у меня в жизни есть что-то интересное». Промолчав, Свят хмуро посмотрел на поручень лестницы и пошёл вверх, держа руки в карманах. Графоман как всегда зрил в самую грибницу. Когда-то этот графоман станет матёрым писателем; потому что плюёт на подколы и строчит себе.

Есть же, сука, люди, которым под силу ровным счётом всё.

На парту перед глазами ляпнулся варламовский рюкзак, и Свят осознал, что до кабинета он дошагал совершенно незаметно.

– …на тыквы посмотреть, – скрипучим голосом говорил Артур. – В этом году там всё организуют филологи-иностранцы. Чего не пойти? Раз уж мы теперь здесь. На филфаке одни бабы.

В этом году… филологи-иностранцы?

– Сидишь как в танке, ничерта не знаешь, – сурово припечатал Прокурор.

А будет ли она среди них? И что делать, если будет?

Что делать, если на локте, как бешеный собак, висит настырный Измайлович?

– Хорошо, идём, – поспешно вклинился Свят. – Окей.

Надо пойти, а решать уже в прыжке. Это переобувание выглядит не слишком подозрительно?

Сегодня почему-то не хотелось от них отсаживаться, и он остался сидеть слева от Олега. В аудиторию шагнул препод, и несколько подхалимов чинно встали у парт. Криминалист одарил их недоумённым взглядом.

Он явно тоже считал, что так положено делать только в школе.

– Отлично, решено, – подытожил Петренко. – Костюмы предлагаю у меня в общаге слепить. Из говна, палок, буйных фантазий и дырчатых штор. Если разочаруемся на Самайне, поедем в клуб. Суббота.

А если разочаруем, то в библиотеку.

– Ты же с Маришей, так? – Дождавшись кивка, Олег загнул один палец и задержал второй в воздухе. – Артур? Перебрал свои полтора варианта?

– Стопарни, он, может, и не Маришу сегодня будет вертеть. Не успели переехать, он уже филологов употребляет. Проникает, так скажем, туда, где язык берёт своё начало. – Варламов сдавленно заржал, делая комплимент своей тупорылой шутке, и тут же снова раскашлялся: с надсадным, лающим клёкотом.

Пёс, твою мать. Откуда он…

– Говори убедительно! – приказал Адвокат.

– Громче, – прошипел Свят, ударив по предплечью Артура. – Пусть кто-то из баб Измайлович позвонит. Давно она мне на выходных мозг не трахала.

Препод остановил взгляд на их парте и повысил голос. Свят сдержанно уставился на доску, имитируя бурный интерес к криминалистике. В горле догорала перемешанная с испугом злость.

Дебила кусок. Откуда он мог узнать?

Ведь явно же удочка. Посмотреть на реакцию.

– Ну конечно! – прошептал Адвокат, хлопнув себя по лбу. – Чёрт!

Вчера он наплёл Варламову, что на форточке едет к научруку за материалами для курсовой, а сам уехал с Улановой в кафе. А Артур отправился… в столовую!

– Ты в следующий раз припаркуйся не напротив окон столовой, а прям в столовой, олень! – бодро посоветовал Прокурор. – Или возле пресс-центра на втором этаже! А то слишком мало людей видит, кто к тебе в машину садится!

На «тыквы» они пойдут «смотреть», дьявольские пасти.

Надо будет изучить местные парковки и найти что-то более отдалённое.

* * *

То сжимаясь до кубика-рубика, то раздуваясь до стадиона, холл на втором этаже обрушился на голову, как ушат ледяной воды. Не то чтобы он был не готов увидеть разношёрстную толпу костюмов с заключёнными в них людьми. Не то чтобы не сам подписался под этой авантюрой. Но сполна подготовиться к сдаче на растерзание запахам, звукам и картинкам всё же не сумел. Отмахнувшись от щедро политых духами волос Марины, Свят хмуро бросил:

– Поправь рога.

Нашарив глазами зеркало, Петренко послушался и подвинул правее пластиковые рога «а-ля сатир», что росли из художественного беспорядка на голове. Рога были подкрашены фосфором и ему вполне шли.

При нужном освещении они легко могли сойти за настоящие.

Артур нарисовал на лице и шее множество ссадин и ран, а веки выкрасил чёрными тенями, мимикрируя под ещё свежего покойника. Свят ограничился чёрной мантией поверх белой рубашки, светлой пудрой на лице и каплей красного лака в углу рта. Когда он собирал этот костюм в общаге у Олега, в комнату заглянул математик Рустам Гатауллин. Хмыкнув, он сообщил, что «упыри в моде при любой погоде», и испарился: потому что ему было пора «ехать покупать цветы одной из солисток». Лицо Петренко оставалось кислым ещё полчаса – по непонятной причине он Гатауллина терпеть не мог.

Марина для «звезды» выглядела… достаточно неплохо.

Но всё же недостаточно хорошо для той, чей единственный козырь – внешность.

Пытаясь унять пульсацию в висках, Свят медленно сканировал взглядом холл. Глаза привычно тормозили при виде девичьих задниц и декольте. Утром он явно поспешил заявить, что они тут «никого не знают». Знакомых рож было немало; юристы их специальности будто привалили на Самайн всей толпой. Вздумай Петренко взять сюда журнал посещений, в нём не набралось бы ни одной «н»-ки.

Конечно; для новосёлов главного корпуса такое масштабное мероприятие – как боевое крещение.

В конце холла был растянут транспарант с надписью «Welcome!7» Под ним кишели расфуфыренные филологини. Лицом к ним и спиной к толпе стояла дама в чёрном платье – без плеч, но до пола. Её роль под транспарантом была явно руководящей.

Уланова не мелькнула нигде.

Ужасно захотелось потереть лицо ладонями, но он вовремя вспомнил о вампирской пудре.

Размахивая флаерами с надписями «Happy Halloween8» и «Enemies of the Crown, beware9», к ним приблизился активный организатор. На его размалёванном лице сияла слащавая улыбка.

– Юристы? Второй сектор. Вдоль тыкв в центре не стоять. Ищите места и садитесь. Можно и на пол.

– Скоро начало? – поинтересовался Петренко, придерживая рога.

– После финального прогона. – Парень махнул в сторону зала. – Остался один танец.

Движение людей по холлу возросло. Филологи покинули блокпост у транспаранта и тоже зашагали к двойным дверям. Именно за этими дверями начинался коридор, который вёл к актовому залу.

А значит, эти двери сейчас будут проверяться на резиновость.

К даме в длинном чёрном платье подскочил Гатауллин с букетом розовых цветов.

Видимо, это «одна из солисток».

Её лица не было видно, но она явно говорила что-то занятное: обычно каменная морда математика сияла, как окна в новой части корпуса. Он вырядился в костюм чёрта-метросексуала, а мелкую серьгу в левом ухе заменил на крупный серебряный клык. Солистка в чёрном многозначительно постучала пальцем по запястью, и Гатауллин двинулся к залу, жестами показав ей, что цветы подарит позже.

Какого хрена вообще смотреть туда? К чёрту Гатауллина.

Кому есть дело до личной жизни Гатауллина, когда Улановой так нигде и нет?

– Да что ей здесь делать?! – разозлился Адвокат. – В своих безразмерных рубашках и с курсовой наперевес! Каждому своё!

Сидит, небось, в общаге, читает про Вильгельма.

Марина трясла его руку, что-то верещала и заливалась смехом. Кто-то наступил ему на ногу. В лицо пахнýло парфюмом, вылитым на чью-то ненасытную харю.

Мир давил на череп, как душный вагон.

Свят отступил к стене и стряхнул с локтя руку Марины.

– Что, заяц? Подышать? – угадала она.

Он медленно покачал головой, не понимая, чего хочется больше всего. Послушно оставив его в покое, Измайлович вдруг завизжала и ринулась сквозь толпу в объятия подруг с факультета туризма.

– ВЕРА! – отрывисто крикнул кто-то.

Отлипнув от стены, Свят лихорадочно забегал глазами по толпе; если бы не этикет на ушах, он бы, казалось, завертелся, как флюгер. В голову почему-то не приходило, что Вер в университете могут быть десятки. Из коридора заорала песня Адель, которая наверняка и знаменовала финальный прогон. И в ту же секунду солистка Гатауллина обернулась в сторону зала.

…Внезапно из рук утекает и так редкое для них тепло. Холл за спиной у дамы в чёрном искрит и расплывается. Всё видится будто в режиме замедленной съёмки; ладони… Ладони дрожат.

– The-re is a fi-re starting in my heart10, – нарастает за спиной глубокий голос Адель.

Она поднимает руку, с улыбкой машет тому, кто её звал, кокетливо подхватывает длинный подол и делает шаг к коридору. Из разреза в платье показывается тонкая лодыжка.

Она в чёрных лодочках, не в кедах. В чёрных лодочках на тонком каблуке.

Каждому её шагу вторит рваный ритм чувственной музыки.

– Fi-nal-ly, I can see you crystal clear11…

Тугой чёрный корсет плотно облегает спину и крепко поддерживает грудь. Шнуровка корсета полупрозрачна. Она бежит по линии между рёбрами и ныряет в складки подола. Её бледные плечи и ключицы обнажены. Шею обнимает отдельный от платья воротничок. На её правой скуле нарисована маленькая золотистая тыква. Непослушные волосы послушны; собраны в высокий пучок. Но почему они не золотые, а такие… светлые?

А, вот оно что. Её волосы залиты блёстками.

Они залиты блёстками и похожи на сплав серебра и платины.

– …I'll leave with every piece of you12…

Она поводит плечами, заостряя ключицы, и будто случайно находит в толпе его лицо; под её ресницами пляшут хэллоуинские черти. Желудок ухает вниз и разлетается на крошево где-то у начищенных туфлей. Её веки подчёркнуты серыми тенями и полуприкрыты; радужки видны лишь наполовину. И эта томная, влекущая, до ужаса эротичная прищуренность не даёт желудку подняться с пола и вернуться под солнечное сплетение.