Fide Sanctus 1

Приподняв уголки губ, она энергично переступила порог кухни, явно больше не желая тут торчать.

Она могла заразиться этикетом – но не заразилась.

Не успев подумать, что собирается сказать, «можно просто Свят» воскликнул:

– Вера! Я хотел спросить…

Цокнув языком, она указала пальцем в глубь коридора и снисходительно произнесла:

– А, да. Умывальники вон там. Удачной просушки.

Мгновение – и растрёпанная золотая осень окончательно скрылась в дверном проёме.

Крыть было нечем.

Злясь на обоих, он широкими шагами вышел из кухни, стараясь не смотреть, в какую комнату зайдёт кастрюля с курицей. И только усевшись на табуретку возле змеевика, прежде аккуратно разложив носок на его горячей поверхности, он понял, что задний ум успел определить: это была комната семьдесят один.

* * *

– Я поняла, что мне не так уж и нужно ехать туда. Мне куда важнее, чтобы ты не сердился.

Тараторя это, Марина бесцельно переставляла по столу кружки цвета шоколада. Она любила подбирать посуду под цвет своих волос – и цвет этот был вполне аристократичным. Но в её руках всё чересчур часто приобретало оттенок простецкой суеты.

– Ты точно не сердишься? Заяц… Долго ждал, бедный.

Да, заждался сюсюканья как со слабоумным.

Пульсация в висках постепенно возвращалась. Звонок Марины совпал с окончанием просушки носка. Трубка радостно сообщила, что она «ради него» наплевала на своё мероприятие, допрыгала до такси и будет в общаге «с минуты на минуту».

Не стерпела вины; как всегда.

Никак не удавалось так устроиться на табуретке, чтобы не соревноваться с холодильником в широкоплечности. Впрочем, это была меньшая из бед. Он, конечно, любил, когда Марина была виновата.

Но быстро уставал и от заискивающего кудахтанья.

– Ну а кто бы не уставал? – немедленно подхватил Внутренний Адвокат.

Этот юнец в яркой кепке был готов оправдывать Хозяина даже в шаге от виселицы.

Присев на корточки, Марина сдвинула брови в заботливой гримасе и задумчиво пробормотала:

– Ты не приболел? Или мне показалось?

Покачав головой, Свят перевёл взгляд на картонные вафли с фруктозой и сухо произнёс:

– Я уже поеду домой.

Избавь меня от бесед на фруктозе.

Она подняла брови и посмотрела на него со смесью подозрения, тревоги, вины и разочарования.

В комнату вбежала девица в мерзком махровом халате. Посмотрев в их сторону с провинциальным кокетством, она звонко заявила:

– Мариша, я нашла, кто переведёт мне этот вонючий текст по аудиту! Это та ещё жесть, особенно термины. Моего школьного английского однозначно не хватило бы. А тут и расценки нормальные, и по знакомству. Уланова прикольно переводит, живенько так.

Марина метнула в неё скучающий взгляд и уточнила:

– Уланова? Это которая Варя?

– Вера. – Вытащив из холодильника йогурт, девица энергично взболтала его. – Баба живёт в одной комнате с твоей Шацкой, а ты имени не знаешь.

«Вера» – редкое имя; а значит, клетчатая повариха носит кавалерийскую фамилию.

Занятно. Впрочем, он и не сомневался, что она не какая-нибудь Пончикова.

– Я ещё не всех выучила, – буркнула Марина и, поколебавшись, добавила: – Поздравляю. Настя говорит, она одна из лучших у себя на потоке.

А значит, понимает каждое слово из своего иностранного рока.

– А заодно и не из мира сего, – ехидно заключила соседка. – Ладно, молчу, имею совесть. Мы вообще договорились на долгое сотрудничество, даже телефонами обменялись. Видела ты людей, которые в наше время на бумажке телефон записывают?

Допив йогурт, она кинула на стол несколько клочков из кармана. Верхний листок был помят куда сильнее остальных. Половину листка занимали четыре буквы, а вторую половину – семь цифр. Свят невольно уставился на бумажку. Он никогда не был визуалом – а уж написанное и подавно запоминал через отчаянное «не могу». Но эти цифры внезапно обосновались в памяти, как приколоченные. Додумав эту мысль, он машинально поднялся со стула, и Марина тут же томно прижалась к нему всем телом.

Пустила в ход свои основные козыри.

Подняв лицо Марины за подбородок, он обхватил губами её рот и замер, прислушиваясь к ощущениям. В груди зашевелилось нечто, уверенно похожее на усталость. Она с готовностью обвила руками его шею, лаская языком его нижнюю губу. Ощутив боль в затылке, Свят мягко отстранился.

– Нет. Устал. Поеду один.

Она всё не теряла надежды остаться у него до утра; как будто чем более поздним вечером она окажется в его квартире, тем вероятнее это произойдёт.

Соседка навострила уши, и Марина напряжённо кивнула, но промолчала. В её глазах читалось: «Нужно, чтобы все думали, что у нас идиллия». Зачем «нужно», она наверняка сама не знала. Куда чаще, пожалуй, она смотрела на них чужими глазами – и слишком боялась этими чужими глазами увидеть, как у «короля и звезды» что-то сломалось или сошло с петель.

Прекрасно; сегодня она виновата, и можно вообще не оправдываться.

Быстро преодолев коридор, лестницу и холл, он выскочил на улицу, втянул голову в плечи и потрусил к машине, выбирая сухие места. Вернувшись в салон, что всегда внушал спокойствие, он вытащил из кармана телефон. Несколько отточенных движений – и стучащий в ушах набор цифр прописан в телефонной книге.

«Имя контакта».

Думать сил не было, и пришлось довольствоваться первыми ассоциациями. Пять английских букв.

«Goldy» 2 .

Сохранив контакт, Свят несколько секунд бездумно полистал список, в котором Викторы Петровичи и Иваны Кузьмичи прятали под собой барменш и первокурсниц.

– Ну и начерта тебе этот номер? – хмуро поинтересовался Внутренний Прокурор.

Его роль заключалась в орошении Хозяина потоком безжалостной критики.

– Он потом разберётся, начерта, – сурово заключил Внутренний Судья.

Внутренний Адвокат просиял и показал Прокурору средний палец.

Улицы заливал золотисто-чёрный октябрьский вечер. Отражаясь в зрачках луж, он острым шелестом летел из-под колёс и оседал на мокрый асфальт. Дворники порхали по стеклу, рассеивая и без того вялое внимание. Вполуха слушая скрежет троллейбуса, что полз по соседней полосе, Свят устало следил за светофором.

Что в Вере Улановой помогло на пару минут озолотить эту осень?

До запаха курицы теннисный мяч бился в виски, а на кухне перестал. До знакомства с невидимой тетивой комок злости ворочался в горле, а после – растворился. До вида её ключиц в голове бились металлические молоточки, а при взгляде на эти ключицы ему… было тихо.

Может, стоило поискать не то, что в ней было, а то, чего в ней не было?

Пожалуй, в ней не было чего-то, что его сильно бесило. Пронзительного голоса? Да, но не только. Ужимок, кривляний, капризов, навязчивых нарушений личного пространства? Да.

Но суть явно была в другом.

И только вернувшись в свою тихую прихожую, он вдруг замер, осознав, в чём же была «суть».

В Вере Улановой не было долбаной безупречности.

ГЛАВА 2.

Открыв глаза пошире, Вера с трудом уставилась на новый абзац.

Пора проверять фразеологизм про спички на дееспособность.

Голова совершенно не работала; а ведь до звонков и сообщений Димы она отыскала в Хартии Вольностей занятные стилистические нюансы – и собиралась за вечер изложить их в курсовой. Стоило вспомнить их разговор – и в голове будто ожили полоски, похожие на липучки: одна полоска шершавая, а вторая – колючая. Иногда казалось, что Дима иностранец: так упорно он не понимал прямых слов.

Максимально простых, чёрт.

«Я чертовски устала от таких отношений. Я тебе не дочка, и хватит изображать опекуна. Тебе не удастся меня перевоспитать, ты зря тратишь время. Я всегда буду хотеть сама решать, что для меня лучше. Я устала тонуть в непонятной вине. Я хочу жить без оглядки на твою злобу».

– Да всё он понимает, – угрюмо проворчала Интуиция. – Просто не сдаётся.

Глубоко вдохнув, Вера оставила бесполезные попытки вчитаться в Хартию. Отбросив на край стола конспекты и небрежные зарисовки идей, она нырнула под одеяло, захватив телефон и наушники. Быстро пролистав плейлист, она выбрала Linkin Park; эта группа ничуть не надоела за бесконечные репетиции. Сколько бы она ни тренировалась изящно изобразить стрельбу из лука, не верилось, что со сцены – да ещё и в финале такого сложного пения – это удастся сделать на ура. Дёрнул же чёрт Алицию Марковну протащить её на уровень всеуниверситетских номеров.

До этого вполне отлично жилось и лишь на сцене филфака.

Кто бы думал, что одной из мишеней сегодня окажется пижон под чёрной курткой, ладони которого выглядели так, словно утром разгрузили фуру с битым стеклом. Только кого-то вроде него сегодня и не хватало. Было бы разумнее с начала до конца общаться с ним так, чтобы он и не подумал задержаться на этой кухне. Угрюмо язвить получалось вполне.

Но не угостить его обедом почему-то не получилось.

Коснувшись переносицы, Вера провела пальцами по щеке и убрала волосы с шеи. Со стороны это наверняка выглядело так, будто она снимает с головы паутину. В каком-то смысле это и правда была она.

Когда подступала усталость, с кожи хотелось снимать любой лишний звук.

В комнату вернулась Ангелина. Её румянец пылал, и оттого лицо играло особенно острым контрастом со светлыми волосами.

– И года не прошло, – пробормотала она, перебирая листы. – Один принтер на этаж.

Сев на свою кровать, Лина привычным жестом подтянула шорты, чтобы они не подчёркивали складки на животе, остановила на Вере вовлечённый взгляд и светским тоном поинтересовалась:

– Ты уже спать? Хартия не выстрелила?

Лина Левчук была одной из немногих в этой общаге, кому иногда хотелось отвечать.

– Мозги плавятся, – сказала Вера, вытащив правый наушник. – Всю неделю хэллоуинские репетиции. Сегодня сбежала с генеральной, чтобы отдохнуть, а получила телефонный скандал.

Как же господин Шавель переживёт, что я сама приняла и это решение.

– We’re building it up… To break it back down3, – сообщил Честер в левое ухо.

Дверь ляпнула по косяку, и в комнате материализовалась напевающая что-то попсовое Шацкая. Ого; сегодня она неожиданно рано вернулась с четвёртого этажа, на котором её, не слишком понижая голос, называли «безотказным тройником». Вместе с ней в комнату опять шагнула табачная вонь. Поморщившись, Вера перевела взгляд на оранжевую штору. Как только они поселились вместе, между ней и Настей Шацкой установилась трогательная связь, прочнее которой свет ещё не видал.

Молчаливая и стойкая взаимная неприязнь.

– Короче, Елисеенко один уехал, – с порога объявила Настя. – Слышишь, Лина? С такой рожей, причём… По ходу, он в первый и последний раз приезжал к Маришке сюда.

Она выразительно обвела тощей рукой обои по периметру.

Как обычно делая вид, что они с Ангелиной живут здесь вдвоём.

Лина побарабанила пилкой по ладони, задумчиво сдвинула брови и протянула:

– Елисеенко… А это не тот юрист, который в Мистер Универ участвовал в прошлом году? Темноволосый. Станислав, кажется?

– Святослав. – Шацкая плотоядно сверкнула глазами.

Мысленно извинившись перед Честером, Вера незаметно выдвинула наушник и из левого уха. «Елисеенко». Любопытно; она ожидала, что фамилия курицееда несёт в себе флёр чего-то цыганского.

До того чёрными были его волосы и глаза.

– Да, я что-то слышала о нём, – флегматично сообщила Лина. – Обрывками.

– Приз зрительских симпатий взял тогда, – затараторила Настя, шумно расчёсывая рыжую гриву. – Да, это он, теперь третий курс! Я в том году и не знала, что он с Мариной с первого курса! Если б ей общагу не дали, она бы и не подумала общаться с одноклассницами! Зазналась на своём юрфаке! Но это так – чисто между нами! Мужик подруги – это неприкосновенно, конечно, но он хорош! А с другой стороны: с ним сложно. Он с забабонами. – Запихнув в тумбочку пухлую косметичку, Настя постучала костлявым пальцем по правому виску. – Часто злится, любит тишину. Не терпит лишних прикосновений, особенно к лицу. Ну, это со слов Мариши. А как там на самом деле, кто знает.

Вера вдруг осознала, что хмурится и кусает губу. И зачем эта «Мариша» подругам такое личное о нём треплет? Не касаться головы. Не касаться лица. Больно, когда вилка падает на кафель.

Страшно, если кто-то кладёт руки на стенки мыльного пузыря.

Вякни Дима кому-то об этом в ней, она бы ему колени в обратную сторону выгнула.

Память снова подсунула изрезанные ладони сторожа курицы. Их контуры почему-то хотелось перенести на лист мягким карандашом. Его ладони выглядели необычайно… горькими. И прохладными. Хотя когда он назвал своё имя, и она коснулась руки в порезах, его ладонь была тёплой.

Но выглядела – выглядела – прохладной.

– Да брось, кому есть дело до забабонов, когда всё прочее при нём, – уронила практичная Лина. – Тачка, внешность, стиль, воспитание. И бабло там вроде есть, и жильё.

– Бабло-то и жильё папочкино, – едко парировала Шацкая.

– У кого в двадцать не папочкино. – Ангелина сосредоточенно полировала ноготь среднего пальца.

– Марина говорит, он батино бабло ни во что не ставит, – подытожила Настя, вытягиваясь под одеялом. – Считает, что если идёт куда-то с бабой и её подругами, то нужно платить за всех подруг.

– Пусть считает, – рассудительно заметила Левчук.

Соседки вразнобой загоготали, и уровень шума жутко взлетел. Вера хмуро сняла наушники, метнула телефон на тумбочку и повернулась к стене. Шеи касался только хлопок пододеяльника.

А об остальном стоит подумать уже завтра.

* * *

27 октября, вторник

– Ну конечно, я перезвонила ему. Как с ним иначе? Но этот звонок не принёс ничего, кроме желания шибануться лбом о стену. Я слишком устала от него. Он меня вообще не слышит.

Как и ты, впрочем.

– Думаешь, толпами попрут, если его пошлёшь? – сухо поинтересовалась мать. – Ты не представляешь, какие бывают! Он вообще-то лучший во многом.

– Лучший, потому что единственный? – не сдержалась Вера.

Между висками залегла очередная застёжка-липучка.

– А тебе уже мало единственного?! Надо опыта? Оттолкнув Диму, можно потерять сносного мужика!

А не оттолкнув Диму, можно потерять желание жить.

– Я слышала всё это уже сотни раз, – угрюмо отрезала Вера. – У нас с тобой слишком разное понимание того, кто такие сносные мужики.

– А тебе надо, чтобы гулял?! Или бухал? Или…

– Или слышал мои слова так, как они звучат! – воскликнула Вера, швырнув на кровать пухлый учебник по страноведению. – И видел во мне меня, а не свои слюнявые иллюзии идеальной рабыни!

– С жиру бесишься, – сурово сообщила трубка. – Иллюзии. Повыучивали слов. Нужно, чтобы прежде всего тебя любили! А ты полюбишь потом! За хорошее к тебе отношение. И вот когда полюбишь…

…появится действительно весомый повод послать Шавеля.

– …то обернёшься и увидишь, что всё сложилось хорошо. Давай, отшвыривай хорошие варианты! Вот бы мне кто сказал всё это, когда я была такой, как ты!

Ох, чёрт, завязывай. Ты никогда не была такой, как я.

– Хватит, – устало отозвалась Вера. – Я зря тебе всё это вывалила. Я сама разберусь. Это моя жизнь.

С чего было снова пытаться ей что-то объяснить?

– Хамка, – припечатала Светлана. – «Зря она вывалила», ну-ну. Кто тебе ещё правду скажет?! Вечно злая, как собака. Давай, гавкайся с ним, бросай того, кто терпит все твои выходки!

Знает, за что терпит.

– Клади трубку, милая, – прошептала Верность Себе – яркая особа, что на полях внутренних сражений защищала подлинные интересы хозяйской души. – Ты не хамила. Ты не злая. Не верь ей. Правда – это то, что ты сама думаешь о себе. Ничего больше не говори. Она опять не услышит.

…Хартия снова не выстрелила, а тетива больше не натягивалась. Несмелое солнце продержалось в небе всего пару часов и ретировалось, разбрызгав несколько прощальных лучей по фасаду унылого здания напротив. В груди горело желание мчаться прочь из серого района в живописный центр города, что в любое время суток и любой сезон был освещён сотней золотых лучей.

Что же у него с руками? В следующий раз внимательнее надо посмотреть.

– Не будет следующего раза! – рявкала Верность Другим – серьёзная тётка, что представляла во внутренних прениях интересы материнские и шавельские.

Лучше думать о том, как ослабить шавельскую удавку.

Она уже давно была закутана в уютный одеяльный кокон, но чувства под рёбрами всё продолжали митинг. Хедлайнером сегодня была злость на себя. Прокрутившись почти час, Вера наконец провалилась в нелепый сон. Святослав Елисеенко в красно-чёрной клетчатой рубашке гонял по золотому центру города тушёную курицу.

* * *

28 октября, среда

Новый день принёс с собой новые потоки оптимизма. Алгоритм работы с Хартией Вольностей на удивление чётко оформился среди тех же извилин, что недавно страдали от застёжек-липучек. Покрытые порезами пальцы под её любимой тарелкой возникали перед глазами всякий раз, когда в поле зрения попадалось что-то колюще-режущее. Пожалуй, слишком много места стал занимать Елисеенко в ряду её мыслей. Не сказать, чтобы этому не способствовали сплетни, которые наполняли их гадюшник. Впрочем, с «гадюшником» она лукавила. Ей нравилась эта скрипучая, потрёпанная и ворчливая общага.

Если бы только не большинство студентов, что населяли её.

Срочно требовался исправный фильтр: отбросить ненужные размышления о стороже курицы и оставить в голове отвратительно нужные – о хвалебном Диме.

Сбежать из мыслей, как сбежала тогда из кухни.

Вера исправно улыбалась шуткам одногруппников губами Верности Другим. Грела руки о пластиковые стаканчики с чаем, сидя в холодных аудиториях. Заполняла клетки конспектов мыслями, которые минобр счёл лучшими для притязательного студенчества. Однако Верность Себе прорывалась.

И порой в самые неподходящие моменты.

Именно Верность Себе только что высунулась из-за спины Верности Другим и нахамила преподавательнице по фонетике, которая, в общем-то, была ещё той настырной дурой. До конца пары ей запретили пользоваться чем-то, кроме конспекта и ручки, и Вера злобно затолкала в рюкзак распечатки с законами, «Превращение» Кафки, наушники и телефон.

Едва прозвенел звонок, одногруппники понеслись в столовую: пить кофе за здравие форточек между парами. Без Майи было слишком лень мимикрировать под их единомышленницу; вдвоём проще. Выйдя из кабинета, она достала из рюкзака телефон и замерла. Солнечное сплетение ёкнуло. На экране мерцало сообщение с незнакомого номера. Всего четыре слова: «Курица, надеюсь, в безопасности?»

Это смс мог написать лишь один человек. Откуда он знает номер?

Подняв уголки губ, Вера на миг задумалась и напечатала: «Благодарю. В полной». Сообщение пришло около часа назад: когда над ней нависла шумная горгулья.

Он уже наверняка отчаялся получить ответ.

– Если бы ответ был не нужен, вопросительный знак бы там не стоял, – рассудила Интуиция.

Окончательно отвергнув идею о столовой, Вера помчалась к гардеробу, едва чувствуя кедами пол. Не успела она забрать куртку, как раздался звук очередного сообщения. Разложив по плечам пушистые кольца шарфа, она рассеянно всунула в уши наушники и нажала на кнопку «открыть». Опять всего четыре слова: «Ты её хорошо спрятала?» Губы сами собой растянулись в улыбке.

– Зачем ты будешь отвечать? – Верность Другим строго кивнула на фотографию Шавеля.

– Потом подумаем, зачем, – пропела Верность Себе, потирая изящные ладошки.

В уши полился поток светлой грусти о майском дожде4. Как же сильно отличался он от унылого октябрьского дождя, что заставлял искать убежище под крышами и мечтать о тепле!

Майский дождь – это искупление; предвестник свободы и света.

* * *

Постукивая по столу ручкой, Свят старался не смотреть в сторону Нокии. Преподаватель по экономической теории настолько активно вещал о спросе и предложении, что вызывал навязчивый спрос сделать ему грубое, но прямолинейное предложение отправиться в эротический круиз.

А попросту пойти нахрен.

Марина повернулась в его сторону и послала ему воздушный поцелуй. Она уже два года пыталась на общих лекциях отжать правую половину его парты. Но больше всего ему нравилось сидеть одному.

Или с Олегом.

В среднем Олег за неделю прочитывал две книги по психологии – и когда он говорил на эти темы, его глаза горели до того увлечённым огнём, что превращались в изумрудные города из сказки Волкова. Впрочем, перееданием этого трёпа похвастаться было нельзя. Больше всего Олег любил не трепаться.

Больше всего он любил записывать мысли: но не чужие и не под диктовку.

Нынче рассудительный графоман болел, и группа временно жила без старосты. Помимо Олега отсутствовало ещё человек шесть. Вирус лютовал и по симптомам был похож на грипп, что в этом году почему-то явился раньше января. Если это и правда был он, становилось ясно, почему не заболели ни сам Свят, ни Марина. Они переболели каким-то гриппом на курсе втором – и видимо, именно этим штаммом.

Может, написать, спросить о самочувствии? Мол, «Чёрт Васильевич Петренко, ты не сдох там?»

Надо, наверное, зарисовать схему с доски. Старый хрен на зачёте потребует, чтобы она была в наличии. Блондинка в первом ряду переборщила с высотой подков – на лестнице полетит Боингом. Почему правый динамик в Ауди ворчит?

Чем бы ещё занять мысли в ожидании ответа, которого нет уже час?

– Баран, – лениво протянул Внутренний Прокурор. – Какого чёрта ты отправил эту ересь про поганую курицу? Да не собирается она отвечать. Чёртова лучница.

Нахмурившись, Свят бездумно заполнил строчку конспекта чередой мелких нот и решительно взял телефон, чтобы написать одному из «Викторов Петровичей». Словно испугавшись этой перспективы, трубка поспешно завибрировала в руках. «Благодарю. В полной». Три слова?.. Всего три слова?

Одно из которых «в», твою мать.

– Непривычно, самовлюблённый крендель? – Прокурор триумфально потёр ладони. – Плевать она хотела на твои текстовые конвульсии.

– Не слушай его. Ты и так сделал ей колоссальное одолжение, первым начав этот диалог. – Адвокат ободряюще похлопал по хозяйской спине.

– У неё не было его номера. – Внутренний Судья окинул подчинённых снисходительным взглядом. – Ну а меньше слов употребляет тот, кому более безразлично.

Адвокат охнул так, словно его задели за живое.

А встречный вопрос? А бабские семьдесят процентов диалога?

Измайлович готова губы в порошок стереть, но свои семьдесят процентов отвоюет. Можно только кивать, плавая по волнам собственных мыслей. Вспомнив пикапское правило получаса, он нехотя отложил телефон.

– Зачастую, – гнусавил преподаватель, утирая пот с мясистого лба, – при формулировке законов спроса и предложения мы вынуждены руководствоваться не проверенными схемами, а действовать гибко: подстраиваясь под ситуацию, принимая во внимание конкретного потребителя.

Действовать гибко. Внимание на конкретного потребителя.

Внутри зазвенела какая-то тонкая струна, подобная открытой «си».

Нет, не нужно. Не нужно применять правила пикапа к клетчатой лучнице.

– А сама-то лучница успешно применила правило. – Довольный Прокурор ритмично задёргал бровью вверх-вниз. – Промурыжила тебя час.

Хмуро выжав из клавиш встречный вопрос – «Ты её хорошо спрятала?» – Свят отправил сообщение в полёт. Что за хрень написал?.. Вопрос завуалированно попахивал чем-то тупым и пошлым.

Начал с курицы, закончил за упокой.

– Она и на первую чушь ответила исключительно из вежливости, – поздравил его Прокурор. – А ты тут же припечатал второй. Лишь подпитал её решение не замечать скудоумные письма с этого номера.

Звук смс влетел в висок, как пластиковый дюбель. «О, я её очень хорошо спрятала. Я её съела».

Смотри-ка, она не сочла вопрос тупым и пошлым.

Можно было гордиться: теперь её ответ содержал куда больше слов, чем его вопрос. Но вместо высокомерной гордости в груди росло любопытство.

Откуда же это? Такое знакомое.

– К примеру, вы изучаете спрос на комнатных попугайчиков! – ударив по столу, заорал препод. – Или нет, давайте возьмём столь популярных нынче котят!

Ну конечно. «Я очень хорошо спрятал котлету. Я её съел», – сказал котёнок Гав своему приятелю: белому щенку с чёрным ухом.