Драконодав

Пираты Барбароссы придерживались другого мнения: всё носили на себе, поэтому были увешаны серьгами, ожерельями, браслетами и перстнями. Грабить их было некому, разве если другие пираты украдут ночью или на военный корабль наткнутся. Сам Барбаросса был одет в расшитый золотом шёлковый халат, на чалме красовалась сотня, может больше крупных жемчужин. Сабля была усеяна разными самоцветами, пояс тоже был украшен драгоценными камнями и золотом. Мне не понравилось, как Барбаросса присматривался к порту, видимо прикидывал налёт. Впрочем, здешний граф был весьма знаменитым военачальником, гарнизон содержался в порядке, а присутствие в городе тамплиеров позволяло надеяться на полсотни отчаянных головорезов и скорую помощь из ближайших орденских замков. Опять же в городе всегда находилась сильная флотилия, готовая отражать атаку кораблей англичан, поэтому король выбрал Булонь-сюр-Мер для передачи добычи не случайно. Барбаросса продолжал присматриваться к порту, где накапливались сокровища, мы разгружались в порту уже три раза, наши трюмы быстро наполнялись, мы стали забирать корабли получше, вместе с грузом и приводить в порт, для чего держали на судах призовую команду из здешних мореходов. Вести о нашей флотилии быстро распространились по побережью, английские корабли вскоре стали рисковать ходить только ночью по одиночке, а днём или отсиживались в порту, или сбивались в кучу, имея иногда довольно внушительное пушечное вооружение. Однако три такие флотилии мы захватили, еле выстрелив поперёк курса, некоторые суда успели разбежаться, но большую часть мы захватили, едва хватило людей довести корабли в порт. Вскоре английские корабли стали редкостью, тем более военные, суда с английскими солдатами мы топили безжалостно ядрами. Это позволило королю, получившему, наконец, поддержку войсками, вернувшимися из Италии, приступить к наступлению на север. Гарнизоны замков сопротивлялись отчаянно, но пушки делали своё дело, вышибая ворота и разрушая высокие и тонкие стены рыцарских замков.

– Неладно с этим Барбароссой, – вздохнул я, глядя на суету пиратских кораблей, – ночью отправлял небольшие корабли на север, с каждым разом на рейде встаёт ближе, прикидывая как прорваться к пристаням.

– Определённо хочет сорвать большой куш, – кивнул Гонсало, – в порту масса его людей, вертятся рядом с замком.

– Хуже будет, если он снюхается с англичанами, – вздохнул я, – для пиратов Булонь взять тяжеловато, но если с английским десантом, тогда будет совсем худо.

– Английские корабли в Ла-Манш не суются теперь, – сказал Гонсало, – неделю болтаемся, всего три набралось с крепким горьким вином все, без солдат.

– Вон, вперёдсмотрящий машет, пять английских кораблей по курсу, – показал я рукой, – судя по осадке пустые совсем.

– Да ты морской волк совсем, – усмехнулся Гонсало, – может поведёшь призовую партию, дам толковую команду.

– А что там уметь-то, – пожал я плечами, – грот, да бизань поставить, ветер джинн обеспечит, против ветра идти не нужно, сложных манёвров тоже.

– Попробуй, может капитаном станешь, понравится, – хлопнул меня по плечу Гонсало, – сдаются, никакого веселья.

Посудины были небольшими и практически пустыми, немного завалящего товара. Мы высадили призовые партии и направились было к Булони, не столько выгрузить небольшую добычу, сколько пополнить запасы провизии и воды. Однако ветер резко пропал, вместе с пиратами, стремительно удаляющимися на север, благо джинн им ветер обеспечивал. Мы находились практически в дрейфе, нас немного сносило течением, появлялся лёгкий туман, заодно вечерело. Тут мы увидали английский флот, боевые корабли, набитые солдатами, рядом ошивались пираты Барбароссы. Корабли шли прямиком на нас, используя ветер. На моей двухмачтовой каракке было всего несколько фальконетов и дюжина аркебуз, все остались без доспехов, с тесаками. Англичане стремительно приближались и явно готовились к абордажу: рожи в стальных шлемах скалились и раскручивали кошки, за их спинами виднелись дымки от фитилей стрелков, на марсах засели лучники. Вскоре посыпались первые стрелы, падающие в волны.

С наших каракк громыхнули орудия, сразу охладившие пыл англичан. Ядра пробивали борта и ломали мачты, выбрасывая в море солдат и пушки. На английских кораблях артиллерия была скромной, их хлопки почти были не слышны на фоне залпов наших судов. Однако безветрие сильно мешало, англичане могли подойти с любой стороны, наши огромные каракки неповоротливо следовали за юркими англичанами, успев разбить несколько кораблей в щепки, в том числе и сунувшиеся было пиратские галеры. Туман и темнота всё больше наступали, вскоре я только по вспышкам и грохоту мог понимать, что Гонсало ведёт бой, к туману добавились пороховые клубы, висящие практически неподвижно. Мой корабль сносило на север быстрым течением, две английских галеры приближались. Мы обстреливали их издалека из быстро перегревшихся фальконетов и дрянных аркебуз, но только разозлили англичан. Конечно, это были не закованные в латы рыцари, а всего лишь небогатые моряки, но ржавых тесаков и палашей у них явно было в избытке, как и желания проткнуть ими французишек. Галеры зажали нас с обеих сторон, кошки, сколько смогли перерубили, но оставшиеся надёжно сцепили нас с галерами. Все приготовились к абордажу, моя рука сама нащупала дагу за спиной, а вторая легла на рапиру.

Англичане всегда были сильны яростной атакой, здесь тоже не подвели. Борт каракки специально был сделан так, чтобы препятствовать абордажу, но ловкие, словно дьяволы англичане резво перепрыгивали на палубу, уворачиваясь от клинков, сверху нас осыпали стрелы и редкие пули. Рапира проявила себя бесподобно, я держал на расстоянии орущих англичан в цветастых платках, а если надо мог заехать гардой рапиры в зубы, после чего моряк не вставал. Нас разделили и теснили к надстройкам, большинство было уже ранено, а англичан становилось всё больше. На меня насели трое, с тяжёлыми палашами, приходилось очень несладко, если бы они умели фехтовать, вообще бой закончился бы мгновенно, а так я успевал отразить два выпада и увернуться от третьего. Удалось рубануть в ответ и попасть одному в лицо, он вышел из боя, второму попал в неудачно подставленный бок кинжалом, махать палашом стал заметно реже. Здоровенный малый, похоже совсем не устал и рубил без остановки, но рубил проваливаясь, поэтому мне посчастливилось уколоть его в бедро, отчего он захромал. Оглядевшись, я увидел полный разгром нашей команды и спешащих на помощь англичан. Приготовившись забрать побольше, я почувствовал удар сзади и падая увидел мальца с гнилыми зубами, ударившего меня веслом по голове.

Глава 18

Быть искренним в жизни, значит вступить в бой с неравным оружием и бороться с открытой грудью против человека, защищенного панцирем и готового нанести вам удар кинжалом.

Оноре Габриель Рикети Мирабо

– Годфрид Драконоборец, – услышал я голос молодого ещё человека с колючим взглядом, – я Томас Стенли, первый граф Дерби.

– Ваша светлость, – поприветствовал его я, чувствуя, что привязан.

– Побудете немного моим пленником, – улыбнулся граф, – говорят вы богаты и удачливы, думаю, выкуп мне пригодится, остальных выживших мы повесили как пиратов на рее.

– Как остальная эскадра? – спросил я.

– Она…, – замешкался и скользнул взглядом вверх граф, – эскадра разбита.

– А Барбаросса? – понял я, что как минимум часть эскадры ушла.

– Союзник, приведший нас к вашей пиратской эскадре, мешающей перевозкам, награждён и отбыл восвояси, – сказал граф, – их, конечно, потрепали ваши хорошо вооружённые каракки, но видали они похуже трёпку.

Граф без расшаркиваний удалился, прервав разговор. Голова болела, взгляд с трудом фокусировался, но судя по количеству раненых и повязок на матросах, победа далась большими потерями, а повреждения бортов говорят о множестве ядер, попавших в корабль. Плотники спешно заделывали пробоины, корабль шёл с креном, явно набрал воды, суетились матросы, заводя пластырь и устраняя течь. Эскадра шла на север, значит, о высадке десанта речи быть не могло. Приглядевшись, я не увидел наших захваченных кораблей, зато увидел сбитые мачты, висящие только на канатах бушприты и зияющие пробоины по бортам по всей английской эскадре. Победа, если англичане победили, далась им тяжёлой ценой, зашитые в парусину тела выбрасывали целый день.

К вечеру мы выгрузились в сыром порту, затянутом туманом и дымом, еле виднелся свет факелов. Меня заковали в кандалы и заставили брести по грязи за возком, двигавшимся куда-то в темноте. Отчаянно скрипел фонарь, повешенный возчиком, в тумане едва виднелся свет едущих следом возков. Мы долго брели по каменистой дороге, куда-то поднимаясь, пока не достигли какого-то замка, судя по величине рва и воротам довольно большого, видимо это был какой-то из южных защитных замков островитян. Внутри замок оказался крошечным, видимо это Нунни, судя по круглым башням и отсутствию построек у стен. Меня поместили в небольшой подвал, шею приковали к цепи, вмурованной в стену, кандалы не сняли, можно было только сидеть на земляном полу, цепь была короткой, впрочем, на сырой пол со шныряющими крысами укладываться всё равно пока не хотелось, другой вопрос, как будет манить этот пол денька через три. Есть, конечно, не предложили, выпить тем более, закрыли толстую скрипучую дверь, даже факел унесли. В темноте я дремал, тысячу раз просыпаясь от звона цепей или крысиной возни. На удивление не воняло, тянуло, конечно, плесенью и сыростью, а так комфортно, даже голова перестала болеть. Сколько я просидел в темноте понятия не имею, раза три приносили немного хлеба и воды, надо сказать хлеб был весьма недурён, а вода чистой, явно меня не пытались уморить, надеясь на выкуп. Я старался двигаться как возможно, иначе тело затекало, спина не гнулась, мышцы болели, в подвале было прохладно, хорошо ещё оставался залитый кровью стёганный акетон, в нём было тепло, руки только приходилось засовывать под мышки, чтобы согреть. Ещё через непонятное время, меня вытащили во двор, было снова темно, дали умыться холодной водой, сняли залитый кровью акетон и выдали чистую одежду, но ножные кандалы оставили.

– Годфрид! – махнул жаренной гусиной ножкой граф Дерби, – неважно выглядите, присаживайтесь, поешьте, выпейте, как вам наше гостеприимство?

– Благодарю, ваше сиятельство, – сказал я, подавив желание судорожно ухватиться и впиться зубами в лежащие на блюдах сводящие запахом куски мяса, – крысы были весьма любезны не загрызть меня какой-нибудь ночью.

– Мне говорили, что вы остроумец и за словом в карман не лезете, – хохотнул граф, – как вы опишите нового короля и как нашли императора?

– Ваше сиятельство, вам ли спрашивать меня о короле? – сказал я, стараясь есть небольшими кусочками, чтобы желудок, отвыкший от пищи не взбунтовался и отпивать вина понемногу, чтобы не свалиться, – насколько я помню, это ваш извечный противник на турнирах в Экри и Сент-Инглеверт.

– Бывали на этих турнирах? – вскинул бровь граф, наблюдая как я орудую ножом и вилкой, свои он не трогал, ел руками, вытирая их об скатерть, – не помню вас на турнире.

– Вы должны помнить моего тогдашнего господина герцога де Шерентье, – улыбнулся я, чувствуя, как благодатное тепло растекается по организму и подкатывает чувство сытости, – наверняка вы не обращали внимания на простолюдина, подводившего ему коней.

– Ах да, герцог, он показался мне слабоватым на копьях, – кивнул граф, – ваше внезапное возвышение насколько я понимаю было заслуженным, слыхал, если бы не происки де Шерентье, вы с Аделардом могли поделить призы.

– Этого, увы, не узнать, – вздохнул я, – я просидел окончание турнира в темнице.

– К слову сказать, де Шерентье настойчиво добивается у меня вашего выкупа, – заметил граф, – правда даёт мало, он сейчас здесь, в своём замке Лаунсестон, по правде сказать, это скорее развалины, чем замок.

– А мой выкуп, во сколько оценивается? – поинтересовался я.

– Двадцать тысяч фунтов, – просто сказал граф, – думаю это не обременительная сумма для такого удачливого рыцаря?

– Не думаю, что в состоянии заплатить столько, – начал я торговаться, поскольку это сумма, достаточная для строительства крупного замка, – я небогатый барон, подобный выкуп следует оценить в тысячу, а скорее в пятьсот фунтов.

– Посмотрим, что скажет ваш король, – усмехнулся граф, – проси больше, хоть половину дадут.

– Ваше сиятельство абсолютно правы, – кивнул я, – однако король даже рассматривать выкуп какого-то барона не станет, у него сейчас пустая казна и война, а мои доходы скромны, не станете же вы брать выкуп вином или зерном.

– Отчего бы нет? – усмехнулся граф, – говорят у вас отличные бомбарды и доспехи, тис наилучший для луков.

– Увы, вывозить бомбарды и оружие на остров невозможно из-за войны, – сказа я, – а большую сумму, больше пятисот фунтов будет не собрать, всё задействовано в обороте производств.

– Обсудим это после королевского ответа, – хмыкнул граф, – откажут, тогда я подумаю: продать ли мне вас де Шерентье за четыреста фунтов или отпустить за пятьсот.

– Отпустив меня за пятьсот, – торговался я, – вы получите на сотню фунтов больше и благодарного друга в придачу, что согласитесь в тревожное военное время не лишнее.

– Кстати о войне, – сказал граф, – есть сведения, на побережье появился Генрих, граф Ричмонд, последний из оставшихся Ланкастеров, способный претендовать на здешний престол, даже говорят, собирает армию для вторжения на остров.

– Я слыхал война Алой и Белой розы закончилась победой дома Йорков, – сказал я, – у вашего пасынка немного шансов на успех.

– Все ждут, чем закончится восстание Генри Стаффорда, второго герцога Бекингема, – кивнул граф, – однако да, основные бои завершились победой Белой розы, хотя прибудь удачливая армия Ланкастеров, наверняка война может вспыхнуть с новой силой.

Меня отвели назад в подвал, правда, больше не приковывали, оставили только ножные кандалы. Вообще рыцарей заковывать не полагалось, если только особенно буйных, но видимо здесь, после войны люди ожесточились и заковывали не только простолюдинов. Зато появился масляный светильник, топчан с матрацем, набитым свежей соломой и прогулки по двору. В одну из таких прогулок, я, гремя кандалами увидал герцога де Шерентье, растолстевшего и грузного, взбирающегося в седло с помощью выпучившего глаза от натуги слуги. Его светлость недобро на меня взглянул и хищно улыбнулся.

– Годфрид, – процедил он издалека, – я выкуплю тебя за тысячу фунтов, только дождусь одобрения у ростовщиков и ты будешь молить меня о крошке хлеба в тёмном подземелье, а когда я выпотрошу все твои кубышки, я убью тебя, похищу твою жену, а детей отправлю в самую бедную свою деревню голодать и надрываться на добыче угля.

– Ваше право, ваша светлость, – поклонился я, – но видит Бог, я ничем не дерзал вызвать ваше ожесточение.

– Помни мои слова, ублюдок! – ударил своего коня хлыстом герцог и ускакал с немногочисленной и довольно потрёпанной свитой.

– Видимо завидует, – хмыкнул тихо подошедший и всё слышавший граф, – хотя неизвестно как я отнёсся бы к быстрому возвышению своего конюха, если бы тот обскакал меня на поле брани, в дружбе с королём и богатстве.

– Думаю вам это не узнать, – поглядел я на здешнего конюха, ковыряющегося в носу с весьма простодушным видом.

– Да, бедолага Дик умом не блещет, – расхохотался граф, – зато лошадей любит, они у него всегда вычищены и накормлены.

– Всякому своя стезя дадена, – кивнул я, – добрый мастер своего дела сам прославляет себя делами.

– Да вы философ, Годфрид, – хмыкнул граф и посерьёзнел, – де Шерентье предлагал выкуп в шестьсот пятьдесят фунтов прямо сегодня монетами, но я настаивал на тысяче. Думаю, можем договориться с вами: завёлся в наших краях дракон, жрёт исключительно тонкорунных овец, разоряет графство. Герцог отказался дракона забороть, а наши рыцари либо на материке, либо в могиле и дракон чёрный, огнедышащий, весь в шрамах, опытный. У нас драконы большая редкость уже давно, помню мой дед заборол последнего в здешних краях. За дракона графством назначена давно награда в триста фунтов – заборите дракона, прибавите семьсот и отправитесь домой.

– Шкуру, кости и мясо забирает графство? – ухватился я за опасную идею.

– Видать правду о вас говорят, – удивлённо поглядел на меня граф, – драконодав есть драконодав, ни тени страха, удивительно, герцог тот сразу заёрзал и глаза прятал, нет, про шкуру вообще не оговорено, можете себе забрать.

– Университет или астрологи за драконову шкуру фунтов двести отвалит запросто, поторговаться и четыреста, если дракон в правду большой и старый, – объяснил я, – у нас за шкуру и кости, а также всякие внутренние соки алхимики с радостью дают по триста-четыреста серебряных ливров, если дракон стоящий.

– Никогда не думал о драконах, как о товаре, – покачал головой граф, – сколько драконов вы убили?

– Дюжины три уже, не считал, – стал припоминать я, – правда обычно мелкие, старый дракон редко открыто дебоширит, они хитрые, утащат овец понемногу там, понемногу сям, чтобы на волков подумали и затаятся.

– Интересно, не знал, – покивал граф, – а этот вроде старый, что ж в открытую-то ворует?

– Обнаглел видать от безнаказанности, – пожал я плечами, – у нас быстро рыцари охоту начинают, а здесь не увидел рыцарей и постепенно обнаглел, а может от старости разум совсем потерял.

– А драконы разумны? – удивился граф.

– Поумнее вашего конюха, – кивнул я, глядя как Дик чешет себя в срамных местах, – слыхал некоторые говорили в древние времена, теперь-то выродились совсем, одичали.

– Интересно, интересно, – задумчиво сказал граф и оживился, – когда сможете начать поход?

– Немедленно, – сказал я, – нужен мощный жеребец, хороший доспех, длинные копья и помощников неробких дюжину.

– Люблю смелых рыцарей, не откладывающих дела в долгий ящик, – кивнул граф, – получите всё необходимое к завтрашнему рассвету, а пока снимут кандалы, ночуете в башне, ужинаете со мной.

Надо сказать, кони и доспехи здешние были весьма дрянные, отряд больше напоминал конных лучников, чем рыцарей или оруженосцев. Мечам здесь предпочитали тяжёлые кавалерийские палаши, шлемы были открытыми, без толковых забрал, с какой-то дурацкой решёткой. Аркебуз было мало в самом замке, отряду достались вездесущие здешние луки, рыцарские копья были по мне коротковаты. Хорошо нашлось парочка гранат, зато кулеврины доброй не водилось, будем старого, опытного и огнедышащего дракона на копьё брать. Ну-ну. Впрочем, это намного веселее, чем сидеть в темнице и дожидаться выкупа или простудиться насмерть и так кашлял сильно. Еду тоже дали отвратную, вино того хуже, впрочем, здесь варили сносный эль повсюду, стоивший сущие гроши.

Отряд, больше заботящийся, чтобы я не сбежал, поутру, в традиционный здесь густой туман и накрапывающий дождь выехал к месту, где последний раз напроказничал дракон. Наверняка он уже десяток миль пролетел и переваривает овец, однако начинать откуда-то поиски нужно, поэтому три дня ехали местами каменистыми, часто раскисшими дорогами к селению Эмблсайд. Ночевали обычно в лесу, тут много лесов было, дрова сырые, горели плохо, одежда вся отсырела, стрелки кашляли до хрипоты, к третьему дню отряд представлял собой жалкое зрелище. Впрочем, здешние парни были выносливыми и привычными к мерзкой погоде и холодам, щеголяя в одной рубашке, когда я кутался в плащ. Может их спасало крепкое отвратное вино, что без устали пили стрелки, как только с коней не падали, вечером едва ползком передвигались, наутро были хмурыми, но держались ровно. Я понял, что дракона нужно будет атаковать около полудня, до обеда, тогда стрелки ещё вполне трезвые.

В деревне про дракона много сказать не могли: его видел старый дед и малец. Старикан был подслеповат и настолько пьян, что с десятого раза только смог рассказать как видел дракона, воровавшего овец за деревней. Малец был видать от рождения умником, соображал туго, рассказывал про чудище, но какое, откуда прилетело и куда пропало, вытянуть не удалось. Хотя, при здешнем тумане, воняющем дымом, постоянном дожде и низким тучам, да хлебнув здешнего жуткого пойла, увидеть многое не удастся. Я обнаружил на поле сорванный дёрн, в некоторых местах было похоже, что драконовых лап дело. На краю поля, где продолжали мирно пастись овцы, обнаружился сплющенный овечий череп, с остатками шкуры. Волки такого сделать не могли, видимо дракон наступил или задел овцу острым концом хвоста, отрубив башку. Овец стерегла низенькая пастушья собака, она прыгала по овцам, отгоняла их от леса и посматривала на меня умными глазами, но так ничего не сказала.

– Где здесь озеро с ключами, поросшее берегом соснами? – спросил я шерифа, приехавшего взглянуть на диковинного рыцаря-драконоборца, – недалеко от селений, но малопосещаемое.

– Одно такое, – нахмурился шериф, поковырявшись в ухе, – Уиндермир, только ходить туда опасно, там монстр живёт.

– Расчудесно, – кивнул я, – ребята, в седло, Уиндермир ждёт.

– А вот не торопись, Годфрид, – услыхал я знакомый голос де Шерентье, – я поеду с тобой, пригляжу, чтобы не убежал.

– Ваша светлость, – улыбнулся я, – хотите поучаствовать в охоте на дракона?

– Дракона убивать будешь ты, – процедил герцог, – я понаблюдаю.

– Кулеврину дадите? – спросил я, увидав пользительное оружие на вьючной лошади.

– Плетей всыплю, – пообещал герцог, – копьём заколешь, чай не маленький.

Герцог, скакавший с сильным отрядом оруженосцев позади, был совершенно некстати. С одной стороны его оруженосцы и сам герцог могли оказать помощь, с другой могут просто наблюдать издалека, а потом добить и забрать добычу себе. Нападать они не осмеливались, стрелки были неробкого десятка и смотрели на чужаков косо, держа руку на тесаках. Однако что ждёт на ближайшем привале было неясно, пока мы скакали по сносным дорогам к озеру, держась в пределе видимости друг от друга. Лагерями тоже стали отдельными, выставив двойной дозор, как на войне. Но пока герцог держался мирно, только напился в стельку и орал угрозы в нашу сторону, становившиеся всё ужаснее и бессвязнее. Наутро мы выехали рано, чтобы досадить герцогу, сильно перебравшему вчера, отчего он мотался в седле с убитым видом, а мы скакали бодро, плотно позавтракав и выспавшись. По дороге глазастые стрелки увидели кучу драконьего дерьма, характерного синего цвета, получалось догадка верна. Драконы отчего-то любили тихие лесные озёра, обязательно с холодными ключами. Мы выехали на скалистый берег, откуда просматривалось всё озеро, сразу увидев купающегося на мелководье дракона. Герцог, видать забыв всё, чему сам учил меня, громко заорал, размахивая мехом с вином, а его оруженосцы расталкивали стрелков, стремясь занять место подле герцога, чтобы лучше видеть чудище.

Дракон взмахнул крыльями и нагнал в озере волну, взмывая в небо. Он был огромным, воистину исполином, самым большим из виденных мною. Это явно был старый дракон, получивший множество шрамов в схватках с другими драконами или другими чудовищами, в крыльях было несколько плохо затянувшихся рваных прорех. Однако когти дракона были огромными и острыми, взгляд свирепым, с каждым взмахом он поднимался на высоту ратуши, парой взмахов достигнув нашего утёса. Люди герцога настолько были ошеломлены, как он сам, что просто зачарованно смотрели на дракона. Мои стрелки оказались неробкого десятка, натянув свои луки, однако дракону, а тем более такому стрела повредить не могла. Я кинулся к вьючным лошадям герцога, кулеврина была, как положено, не заряжена, в одиночку заряжать такую тяжесть страсть как неудобно, я стащил слугу герцога, ударил его немного, чтобы тот смог оторвать взгляд от зависшего у скалы дракона и хотя бы подержал кулеврину. Я быстро засыпал дрянной порох, забил солому, толковых пыжей здесь не водилось, затолкал плохо вырубленное каменное ядро и прибил соломой, чтобы не выкатилось. Высекая искры, чтобы запалить фитиль, я заметил, что дракон начал изрыгать пламя. Стрелки, надо отдать должное, справились с осатаневшими лошадьми и увидав первые вспышки огня, разбежались зайцами кто куда. Люди герцога и сам его светлость, изваяниями пялились на чудище, пока жаркое пламя не врезалось в их ряды. Что сказать о незавидной участи жертв драконова пламени? Даже если выживешь, ожоги доконают, не кожи, так лёгких. Пламя прошло чуть левее герцога, будучи направлено в глубину отряда, мне досталось совсем краем, время замедлилось, я видел, как медленно развивается пламя, медленно поднёс фитиль к нему, поджёг, установил кулеврину на сошку, прицелился, отвернулся, чтобы пламя дракона, почти достигшее меня или порох не попал в глаза и выстрелил точно в сердце чудища. Каменное ядро медленно вылетело из ствола, я наблюдал за ним, краем глаза, чувствуя как пламя касается верхушки шлема и замечая, как чернеют и обугливаются люди герцога, а он сам падает, держась за левую половину лица, что-то беззвучно крича. Ядро ударило дракона куда положено и рассыпалось мелкой трухой, словно ударившись в стальную болванку.