Драконодав

– Мои солдаты тебя называют уважительно «Вьеха ратта» – в Испании так называют ветеранов, это означает «старая крыса», – сказал Гонсало, – не обижайся, я знаю крыс здесь не почитают серьёзным животным, ты, наверное, предпочёл, чтобы тебя называли вашим символом и гордостью – петухом.

– Его светлость любил себя сравнивать с петухом, – улыбнулся я, – мне больше нравилось, как на английский манер оруженосцы величали бывалого рыцаря «знающая старая птица», а германские наёмники говорят «старый заяц».

– Ага, целый зверинец, – допил Гонсало и отставил кубок, – надеюсь, джинн не подведёт.

– На синего только и надежда, – кивнул я, – иначе месяц тащиться, Барбаросса обещал неделю.

– Обещать они все мастера, – буркнул Гонсало.

Глава 17

Неравный бой – корабль кренится наш. Спасите наши души человечьи! Но крикнул капитан: «На абордаж! Ещё не вечер, ещё не вечер!»

Песня «Корсар. Ещё не вечер». Владимир Высоцкий

Однако пират не подвёл. Загрузили и закрепили всё необходимое, подвезённое из городка. Мы на шлюпке прибыли на корабль, где мне выделили тесную каюту, однако остальные вообще ютились в грязном и тёмном трюме, где шныряли крысы и стояла вода. Гонсало хотел отправиться к солдатам, однако я уговорил его остаться в каюте, благо за собутыльником далеко бегать тогда не потребуется и вдвоём спокойнее, испанец, если случится непонятное – опытнее меня. Бросив вещи, мы поднялись на квартердек, расположенный позади, где нас поприветствовал хмурый и мрачный капитан. Там же располагался рулевой у здоровенного правила – румпеля и стоял слега пьяный штурман с картой. Внизу команду подбадривал боцман трелями морской дудки и пинками, здесь они были в ходу. Пираты для команд использовали барабаны и плётки, но с некоторых галер слышались дудки, где боцманские, на корабликах поменьше капитанские. Наутро большая часть команд была на борту, хотя ночью многие сбежали. Матросню разогнали по реям, они довольно скоро, невзирая на опухшие лица и трясущиеся руки поставили паруса, встали по местам и уставились на пирата. Тот усмехнулся, вытащил фиал и выпустил джинна, тот по-прежнему был синим и невозмутимым. Ветерок был на берег, отлив слабым, всё обещало полное безветрие вскоре, однако быстро затеялся нешуточный бриз в попутном направлении. Паруса, доселе висевшие безжизненно и едва колыхаясь, надули пузо и ощутимо рванули корабли, самые нерасторопные даже попадали. Ветер, можно сказать, был даже излишне крепким, но хмурый капитан приказал убрать марсели – такие косые паруса, оставив только прямые, благо ветер дул строго туда, куда направлял его с помощью джинна Барбаросса. Пират отсалютовал нам, оставалось только поклониться ему в ответ, пока союзник был весьма полезным.

На берегу появилась группка людей, судя по флажкам это был имперский командующий флотилией и несколько капитанов, однако забрать опоздавших не представлялось возможным. Неизвестно насколько ценные моряки эти ребята, а разгильдяи и пьяницы точно преизрядные. Утром появились многие офицеры и штурманы, несколько капитанов, впрочем, ребята Гонсало уже сформировали свои экипажи из бывалых моряков, прибывшие попали к ним в подчинение. Испания страна мореходов, там бывают такие, что воды больше чем в кружке не видали, если живут в глубине страны, а бывают такие, что видят океан ежедневно. Поэтому, набрать в моём войске добрых мореходов было несложно, через одного воевали на море, каждый третий служил на корабле матросом или рыбачил. Все имели опыт абордажа: особого вида самого отчаянного боя, где нужно как на крепостную стену взобраться на крутые борта, загнутые внутрь каракки и броситься вниз, на пики и тесаки команды, прокладывая путь товарищам. Имея пушки, можно конечно топить корабли издали, но абордаж оставался пока единственной формой боя на море. На мачтах были «вороньи гнёзда» или «марсы», такие площадки, откуда во время абордажа стреляли мушкетёры, арбалетчики и лучники. Конечно, марсы использовали для высматривания земли вахтенные, но предназначались они для самого кровавого боя, марсовые стрелки последние защищали корабль, если на палубе и в трюмах всех перебьют.

Стоя на скрипящем и словно дышащем судне, я ощущал прохладный морской ветер и смотрел на зелёные волны моря. Это было волнующе и страшно одновременно, совершенно непохоже на виноградники и крепостные стены. Просто дерево и канаты, а какой восторг от летящего над волнами корабля! Было что-то волшебное во вздымающейся палубе, свисте ветра в канатах, их называли такелаж, деловитой беготне команды, железной уверенности в собственных силах капитана, зорко глядящего по курсу. По морю явно ходили особые люди, знающие что-то, недоступное сухопутным. Где-то в глазах хмурого капитана пряталось это знание, даже мальчишка, драящий палубу шваброй понимал это, скаля зубы. Штурман, склонившийся над картой и что-то показывающий капитану явно тоже знал что-то про морскую жизнь, что говорить про боцмана, гоняющего экипаж по одному ему ведомым делам. Корабельная жизнь мне нравилась, своей деловитостью, каждый знает место, понимает, что делать. За бортом и вовсе показались диковинные рыбы, они неслись с немыслимой скоростью, обгоняя корабль и выпрыгивая из воды с радостным стрекотанием. Воистину море было удивительным миром, полным очарования и красоты.

Наша каракка называлась «Святой Гоар», зато остальные были нидерландскими, поэтому названия там приключались одно смешнее другого, голландцы вообще шутники ещё те: «Каас Хоофд» – головка сыра, «Гроте пенис» – большое достоинство. Мелкие два судна назывались проще: «Бремен» и «Любек». Пиратские корабли вообще непонятно, назывались ли как-то, сарацинские надписи было сложно отличить от рисунков. На флагмане Барбароссы виднелся синий джинн, невозмутимо глядящий вперёд, команды разбрелись спать или другим занялись, многие играли в кости, палубы опустели, изредка появлялся кто-то. Наши корабли представляли собой мастерскую и прачечную одновременно: команда драила палубу, выбрасывала остатки хлама из трюма, переносили плохо закреплённые грузы, повара здесь называли коком, тот готовил к обеду сытную похлёбку. Гонсало умел занять всех полезным делом, привести любой свинарник в божеский вид, сколотить разномастный люд в толковую команду, встречающую любого самого грозного врага дружным залпом. На марсах глядели в оба зоркие ребята с мушкетами, рулевой имел разумный вид, капитан что-то обсуждал со штурманом, изредка прихлёбывая вина.

Надо сказать, хоть волна была небольшая, но вскоре желудок немного заволновался, стало немного не по себе, слюна потекла, завтрак пытался лезть наружу. Капитан, увидав моё немного напряжённое лицо, сунул мех с вином, оно было крепким и горьковатым, зато сразу стало легче. Старый, изрезанный морщинами на загорелом лице испанец, с серьгой в ухе сверкнул белоснежными крепкими зубами и кивнул, переключившись на разговор со штурманом. Двое уже висели на борту, подкармливая рыб своим завтраком, судя по кислым лицам многим было непривычно. Впрочем, боцман проиграл обед, хотя есть совсем не хотелось, мы с Гонсало направились к себе в каюту и я затолкал в себя щедро сдобренное мясом и овощами варево. Хотя поначалу желудок брыкался, но пища усвоилась, стало получше, хотя качка усиливалась, видать джинн или Барбаросса спешили и прибавили ветра. Я по примеру капитана, налил себе во флягу горького вина и отхлёбывал, если начинало мутить. Надо сказать, к вечеру желудок видимо смирился с неизбежностью, поэтому практически не беспокоил. Хуже было с опорожнением: после обеда захотелось мне сходить по маленькому: уцепившись за сетку, качаясь, полдюжины матросов скорчились, выдавливая из себя переработанную еду. Вид такого зрелища меня настолько потряс, что я забыл, для чего пришёл. Вернувшись в каюту, мочевой пузырь о себе напомнил, я, воспользовавшись ночной вазой облегчился, выплеснув её в окно. Заодно озадачился вопросом: как быть со штанами? Куда их девать? Отлить в море оказалось делом непростым, а сходить по большому вовсе задачей рискованной и достойной акробатов бродячего цирка. С другой стороны, у рыцарства имелся ответ на такой вызов: бре с разрезом на заднице – присел, штаны разошлись, оправился, встал и двигай по своим делам. Обычно такие надевали в бой или страдая животом, Людовик Сварливый даже ввёл такие штаны в моду, бесконечно страдая животом сам, брюхо у него было хворое. Поэтому я надел такие штаны и едва пузо захотело послабиться, ловко забрался на сетку и запросто достиг желаемого, без того, чтобы стаскивать портки заранее или стараться не наложить в них. Гонсало, старый морской волк, тоже переоделся, оказалось и капитан щеголял в бре, сразу не обратил внимания. Матросы-то вовсе иногда бегали голышом, море презанятное место.

Единственное: спалось в море плохо. Качало изрядно, в каюте были лавки, они же лежаки, жёсткие, того гляди упадёшь ночью. Рындой, таким колоколом, всё-то бы матросам назвать помудрёней, отбивали склянки, то есть время, отмеряемое песочными часами из стекла, потому и склянки. В море всё переназвали: скамейка – банка, лодка – шлюпка, верёвка – конец, только бы запутать сухопутного человека. Так вот эти склянки, как зазвенят-зазвенят. Всё скрипит, ухает, плещется, моя бренная тушка решительно отказывалась засыпать в таком необычном месте. Долго ворочался, мешая спать Гонсало, тот не выдержал, налил полный кубок крепкого вина и заставил меня выпить. Не сказать, чтобы качка и скрипы исчезли, однако стали менее назойливыми, а потом незаметно для себя я уснул. Экипажу было намного хуже в тёмном и душном трюме, отчаянный всё же народ моряки.

Наутро выяснилось по эскадре, что двое умерло по непонятной причине, один повесился, не выдержав качки, а дюжину рундуков кто-то обшарил. Трупы зашили в парусину и привязав к ноге по камню из балласта выкинули за борт, едва прочитав молитву, здесь особенно не церемонились. Зато Гонсало учинил целое расследование по краже: вор был недалёким, сложив украденное к себе в рундук. Вором оказался корабельный плотник, хороший мастер, зато плохой человек. Его мастерство было нужно, поэтому вешать его не стали, а решили килевать. Это особая казнь, чисто морская: наказуемого привязывают за руки и бросают за борт, а канат тянут с другой стороны борта. На днище множество ракушек и наростов, они могут быть острыми как бритва, поэтому даже если не захлебнётся с перепугу, то поранится изрядно, говорят многие не выживали. Плотнику повезло, его тащили довольно быстро, не бросив на половине пути, днище недавно чистили, поэтому вернулся наказанный с ошалевшими глазами, весь трясущийся, но относительно целым. Он клялся больше не воровать, целовал крест и просил всех прощения. Гонсало пообещал если повторится – весьма изощрённым способом повесить на рее. Пираты тоже выбрасывали трупы умерших в море и отрубили кому-то голову, видать провинился кто-то. Море, как любой поход чреват опасностями для жизни, ничего не попишешь.

Барбаросса не приставал к берегу, шёл открытым морем, берега давно скрылись из вида. Иногда на горизонте появлялись паруса, но спешили скрыться, завидев пиратские корабли. Вообще завидев эскадру старались убраться подальше, история как с отрядом ландскнехтов: может протопают мимо, а может зарежут и ограбят. Торговые корабли больше жались к берегу, там было оживлённое судоходство, сновали военные корабли, защищающие от пиратов и сами пираты, старающиеся захватить добычу посущественнее. А в открытом море что делать, место опасное, случись что, никто не поможет. Но Барбаросса, с его-то джинном, мог себе позволить ходить где угодно. С другой стороны идти открытым морем хороший шанс не встретиться с враждебным флотом. Особенно стоило опасаться испанского флота, самого мощного и опасного в этой части мира.

– Испанцев бы только не встретить, – вздохнул я, – не хватало только отведать испанских пушек.

– Не хотелось бы, – нахмурился Гонсало, не жаждущий схватиться со своими отчаянными соотечественниками, – ну, вот, марсовые что-то увидали, вон как всполошились.

– На горизонте португальский корабль, – сказал капитан.

– Ну, хорошо не испанский, – вздохнул я.

– Португальцы ещё опаснее испанцев, – ухмыльнулся Гонсало, – они испанцам знатно в битве при Алхубарроте знатно показали почём фунт лиха.

Навстречу шла не сворачивая каракка со странным квадратным флагом, красного цвета с белым квадратом внутри и зелёными геральдическими лилиями. На мостике спокойно, высился полностью вооружённый и одоспешенный капитан, вся команда бала отменно вооружена и явно приготовилась к бою. Несколько галер Барбароссы ринулись наперерез, заставляя каракку убрать паруса, но капитан заложил ловкий манёвр и увернулся от галер, сбив одной рулевое управление. Барбаросса с джинном, что-то наколдовали и ветер стал препятствовать ловкому португальцу. Однако хитрый капитан быстро разобрался с поникшими парусами, переложил курс и ловко маневрируя увернулся от галер пирата. Но пиратских кораблей оказалось слишком много, они зажали португальца и начали бросать кошки. Острия впивались в крутобокие борта, португальцы старались их сбросить или перерубить топорами, но кошки были на отрезках цепей, только потом шёл канат, но многие цепи удалось разломать или даже перерубить топорами. Но кольцо всё сжималось, послышались выстрелы, заухали немногочисленные пушки, застрекотали мушкеты и фальконеты. Казалось у португальцев не было шансов, однако завязавшийся бой продолжался и пиратам доставалось основательно: несколько галер отвалили с повреждениями, одна даже загорелась, на палубах валялись десятки убитых, орали раненые. Абордаж затягивался, пираты никак не могли высадиться на палубу, а португальцы стойко держались, отчаянно и метко отстреливаясь.

– Мы не воюем с Португалией! – крикнул я Барбароссе, подойдя ближе, тот наблюдал за боем издалека, скрестив руки на груди, – у нас задача топить англичан!

– Добыча сама идёт в руки, – крикнул пират, – наверняка забиты специями под завязку.

– Они пустые, судя по осадке! – крикнул Гонсало, – специи возят из Индии в Лиссабон, что им делать с грузом в Средиземном море?!

– Отзовите своих людей, Хайреддин-паша, – проорал я, – иначе открою огонь.

– Повинуюсь, адмирал, – ухмыльнулся в бороду пират, дав сигнал к отступлению.

Мы подошли ближе к португальцу, с висящими повсюду обрывками цепей и намертво впившимися в борта кошками. Капитан невозмутимо глядел на подходящие корабли, не выпуская пистолета из рук, команда тоже явно готовилась к бою. Каракка, если не считать кошек и одного попадания ядром, немного повредившего борт, никак не пострадала, не видно было даже раненых. В отличие от пиратов, там уже поспешали ремонтировать борта и рулевое управление, орали раненые, складывали убитых. Португальский капитан был отчаянно молодым, невысоким, но широкоплечим, с окладистой бородой с умным и пронзительным взглядом, его не скрыть было даже стальным шлемом.

– Приносим нижайшие извинения за действия нашего союзника! – проорал я.

– Недостойно благочестивому христианину ходить в одной эскадре с презренным сарацинским пиратом! – пробасил капитан.

– Сложно не согласиться, мессир, – кивнул я, – однако такова воля моего короля и императора.

– Что не делает им чести, – пророкотал монументальный португалец, – для грабежа мы негодный корабль, везём резной алтарь для собора Святого Иоанна, даже позолоты не имеется, зато пороха в избытке.

– У нас каперское свидетельство на английские корабли, – покачал я головой, – португальские, испанские и прочие корабли нам не интересны.

– Тогда мы вольны следовать прежним курсом? – пророкотал капитан.

– Вне всякого сомнения, – слегка поклонился я, – ещё раз примите извинения и если нужно, компенсацию.

– Мы очистили свет от достаточного количества сарацинских пиратов, – усмехнулся португалец, убрав пистолет за пояс, – дюжину перебили, не меньше.

– Назовите своё имя, мессир, – сказал я.

– Васко да Гама, – снял шлем португалец.

– Барон Годфрид из Саржа, – представился я, – доброго вам пути.

– Слыхал я про этого Васко, – проворчал Гонсало, – с пелёнок воюет, говорят далеко пойдёт, нажила себе Франция проблем, французских каперов и так особенно не любят, а такой враг вовсе опаснее любого Барбароссы.

– Поздно, всё произошло, – вздохнул я, – просигнальте Барбароссе идти дальше, если готовы!

Эскадра последовала дальше и Провидение миловало – больше не встречались ни испанцы, ни тем более португальцы. Шли весьма хорошо, что было на руку: закончились овощи и фрукты, пиво и сидр, оставалась только солонина и каши, сухари как положено, сожрали мучные черви, испортилась и часть вина в плохо закрытых бочках. Джинновский ветер весьма ускорял путь, моряки нахваливали синего чародея и поругивали неуклюжих пиратов, виляющих на курсе, что привело к двум столкновениям, на галере даже разошлись доски обшивки, она набрала воды. У нас, хотя многие страдали от качки и всяких болезней, умерло всего трое, пираты же выбрасывали за борт трупы каждое утро. У них случались нешуточные потасовки, со старой доброй поножовщиной, отчего преждевременно покинувших бренный мир выбрасывали и днём и вечером. Все пообвыклись к морской жизни, было совершенно привычно теперь просыпаться в каюте, подниматься на мостик, вглядываться в горизонт и получать рапорт от капитана и вахтенных. Наутро было необычайно спокойно, корабль едва колыхался, стояла непривычная тишина в снастях. Я поднялся на мостик и увидел практически неподвижные корабли, большая часть пиратов исчезла, их паруса были видны в бухте крупного порта, оттуда еле слышно доносились выстрелы.

– Вахтенный, что происходит? – рявкнул я.

– Пираты ушли грабить какой-то порт, – сказал вахтенный, – мы думали дело решённое, не стали будить.

– Срочно капитана и Гонсало сюда! – приказал я, – поднимать команду, пушки готовить.

– Чего там дьявол сегодня приготовил? – спросил капитан, – якорь этому пирату в задницу, что они творят!

– Мы где? – спросил я.

– Ла-Корунья, большой испанский порт и огромный город, – указал капитан, – мы будем грабить испанцев?

– Упаси нас Святая Клотильда с Испанией воевать, – покачал я головой, – надо подойти переговорить с Барбароссой.

– Это небольшая остановка, адмирал, – улыбнулся пират, – Дом торговли специями задолжал мне приличную сумму, а монастырь Пескадерия назначил за мою голову награду в шестьсот реалов, думаю, стоит их получить и голову сохранить, двойная выгода, парням нужно поразвлечься на суше и пополнить запасы выпивки.

– Мы не воюем с Испанией, – покачал я головой, – наша задача топить или грабить английские корабли.

– Адмирал, боюсь особенного выбора у вас нет, – поглядел на меня Барбаросса, – мы быстро.

– Хызыр, – сказал я просто, – я начну топить твои корабли, если твои люди продолжат грабить порт.

– А что я сделаю, – развёл пират руками, – как отзову, парни разгорячились уже.

– Гонсало, цельтесь ниже ватерлинии и по готовности стреляйте, – приказал я, после чего на имперских судах начали готовить пушки к стрельбе.

– Да, Годфрид, молва правдивая, – улыбнулся Барбаросса и бросил, – Албай, прикажи отозвать корабли.

Через некоторое время пиратские корабли покинули город, судя по клубам дыма и колокольному перезвону без поджогов не обошлось. Джинн снова принялся за ветер и эскадра продолжила путь. Барбаросса и его головорезы были явно недовольны, однако стали попадаться английские корабли. Первое двухмачтовое судно пираты жестоко растерзали, вырезав команду до нашего подхода. Судно было небольшим, везло сукно, пиратам такую добычу складывать было некуда, однако сукно было хорошее, его перегрузили на каракки. Призовой корабль был негодным для похода, совсем без вооружения, поэтому его пустили на дно. Каждый день попадались теперь английские корабли, пираты норовили захватить ганзейские, имперские и голландские, однако я запрещал, а Барбаросса пока меня слушался, вернее мои пушки. По правде сказать, английские корабли явно чувствовали себя привольно, отчего нападения стали неожиданностью. Я запретил вырезать команды и топить корабли, если они были негодными. Некоторые суда пираты забрали себе, высадив команды на загаженные и гнилые галеры. Мы тоже обзавелись новенькой аглицкой караккой, спешащей из Португалии с грузом вина, надо сказать паршивого вина. Так повелось, что пираты с нетерпением врывались на корабли, большинство команд совершенно не сопротивлялись, морские разбойники обирали команду и если имелись пассажиров, разоряя их сундуки и украшения, а мы забирали основной груз, если имелась ценность. Так в трюмы перекочевали грузы оловянной посуды, специй, богато украшенного оружия, сандалового дерева, пушнины и много чего ещё. Трюмы постепенно заполнялись, добыча была велика, намного больше, чем я представлял себе в самых смелых ожиданиях, а мы всего лишь подходили к Ла-Маншу.

– Видал такую штуковину? – протянул мне чудной полутораручный меч Гонсало, у него такой же висел на поясе, – эспадо роперо, меч для одежды.

– Знатная штуковина, – оценил я длину и вес, – а такая гарда чтобы руку защищать?

– Да, латная перчатка не нужна, – кивнул Гонсало, – щит тоже не нужен, довольно кинжала типа даги.

– И как, так? – встал я в стойку.

– Мой наставник по фехтованию выпорол бы тебя, – улыбнулся Гонсало, – на кинжал принимаешь удар, рапирой колешь или рубишь, так, по кругу, заходи справа, это искусство фехтования называется Дестреза.

– И чем лучше итальянской школы? – спросил я, ощущая движения, как показывал Гонсало.

– Всем лучше, – ухмыльнулся Гонсало, – итальянцы всё делают красиво и правильно, а испанцы видят суть вещей и движений, недостаточно просто заучить выпады и защиты, нужно почувствовать искусство фехтования и тогда будешь непобедим, впрочем, до первой пули.

– Да, это весьма удобно, – кивнул я, повторяя движения за испанцем и запоминая его атаки и защиты, – пожалуй, я тоже сменю меч на рапиру.

– Дестреза позволяет действовать с алебардой и топором, да любым оружием в паре, – нахваливал Гонсало искусство фехтования своих соотечественников, – это не немецкий подход: выстрели из пистолета и дубась им по голове, врубаясь мечом со всей силы.

– Кстати тоже неплохой подход, – заметил я, упражняясь в выхватывании и убирании рапиры, – главное выжить, остальное неважно.

– Делай это красиво, – улыбнулся Гонсало запросто выбив рапиру из моей руки, – хватит быть дремучим бароном, теперь искусство фехтования самое модное при дворе.

– Ты мне ещё в дуэли предложи участвовать, – скривился я, – в этом бесчестном убийстве слабых и неумелых, от твоих обожаемых итальянцев кстати принесли.

– Спасибо, – отмахнулся испанец, – эти ваши дуэли без чести и правил: против меча пистолет, против пистолета мушкет, опытный вояка может вызвать мальчишку, слыхал, даже женщины собрались дуэлировать?

– Наверняка вздор, – сказал я, – обычно дуэль используют для бесчестного убийства в укромном месте, могут и наёмников привести, сапоги-то точно снимут, ещё и секунданты дерутся.

– Я слыхал граф де Гиш и виконт Тюренн затеялись стреляться из аркебуз, – хохотнул Гонсало, в шутку меня атакуя и показывая уколы, больно тыкая в рёбра и наслаждаясь моими неумелыми попытками защищаться, – они в ходе дуэли застрелили двух лошадей и зрителя, после чего помирились и отправились в кабак.

– По себе-то любимым больно поди стрелять, – сказал я, уже привыкая к защите и уворачиваясь от уколов, – даже помереть наверное можно, а лошадей и зрителей много, не жалко.

– Будем тренироваться, – кивнул Гонсало и убрал рапиру, – на корабле поудобнее меча будет, не тесаком же, как пираты орудовать.

– Если в трюм не соваться, на палубе вещица полезная, – кивнул я, – лёгкая, вёрткая, руку хорошо защищает, длинная в меру, думаю пригодится.

В Ла-Манше англичане чувствовали себя вольготно, тьма кораблей сновала туда-сюда вовсе без опаски. Оно и понятно, каперы и пираты больше промышляли восточнее, у англичан самих пиратов было навалом. Барбаросса принялся за дело с великим прилежанием, разграбив и пустив на дно три дюжины кораблей за неделю. Трюмы наших кораблей были заполнены специями, серебряной и дорогой стеклянной посудой, сотнями довольно сносных ружей и арбалетов, доспехов и даже книг. Нужно было разгрузиться, для этого мы направились в Булонь-сюр-Мер, где ожидали наш груз королевские и императорские посланники. Графство было спорным с англичанами, они норовили его захватить, но пока огромный порт был под французской короной. Вскоре показалась башня Одра – маяк, построенный ещё императором Калигулой. Впрочем, город было немудрено отыскать по тысячам рыбацких лодок, здесь вылавливали половину рыбы королевства, а может больше. Настороженные солдаты гарнизона бдели у пушек, корабли в гавани тоже подозрительно отнеслись к флотилии. Барбароссу я оставил на внешнем рейде, благо крупногабаритных грузов у них не было, пираты брали только золото и драгоценности. Граф, узнав, что корсары привезли изрядную добычу повеселел: его доля будет немалой. Конечно, у всех будет соблазн занизить добычу, продав её самостоятельно, однако имперские чиновники всё тщательно записывали и передавали по документам тамплиерам. Эти рыцари-банкиры легко распродадут втридорога добычу, вычтут честно долю короля, императора, мою, себя не обидят и графа тоже. Добычу они свозили в замок графа, довольно внушительную серую крепость с мощными круглыми башнями и каменным мостом. С тамплиерами удобно иметь дело: не нужно ценности возить через всё королевство или империю, довольно простого листа, где написано: сколько тебе положено выдать в любой крепости ордена. Учитывая, что замки ордена высились повсеместно в любой стране, можно было спокойно отправляться в паломничество или на войну, даже можно было передать орденским братьям управление хозяйством. Конечно, это стоило денег и немалых, однако проще налегке скакать и получать нужные суммы у тамплиеров, чем быть зарезанным разбойниками, увидевших толстый кошель.