«Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том III. «Первый диктатор Европы!»

Выступив согласно приказу против русских 3 (14) сентября, Сераковский 5 (16) сентября в 10-м часу достиг Крупчиц (сейчас деревня Чижевщина, Жабинковский район, Брестская область) неподалеку от Кобрина, где у кармелитского монастыря была обнаружена выгодная оборонительная позиция за болотистой речкой Тростяницей.

И 6 сентября здесь произошло большое 7-часовое сражение.

Сераковский поручил командование правым крылом генералу Понятовскому, левым – генералу Винценту Корвину Красиньскому, резервом – полковнику Кёнигу. Численность его войск вызывает горячие споры среди историков. Согласно польским авторам на тот момент у него могло быть 4—5 тыс. с 26 ор. Тогда как российские военные рапорты, в частности, самого Суворова Румянцеву, подытожившего сражение под Крупчицами, дают нам совсем другие цифры: свыше 16 тыс. и 28 пушек. Как говорится в таких случаях: «данные сильно разнятся», а значит, комментарии излишни…

Русские выстроились вдоль противоположного берега реки. В середине встал Фёдор Фёдорович Буксгевден (Фридрих Вильгельм фон Буксхёвден) (2.9.1750, имение Магнусдаль, Лифляндия (ныне остров Муху, д. Вылла, Эстония) – 23.8.1811, замок Лоде (ныне Колувере, волость Кулламаа, уезд Ляэнемаа, Эстония) с 12 батальонами пехоты (егеря, гренадеры и мушкетеры). Слева – 26 эскадр. кавалерии генерала Георгия Ивановича Шевича (1746? -1805). Не надо его путать с воевавшим под его началом его сыном, секунд-майором Шевичем Иваном Георгиевичем (Егоровичем) (1754? – 4.10.1813, под Лейпцигом). (Отец и сын, кстати, отменно себя зарекомендовали в той по-суворовски скоротечной кампании.) Справа – генерал-майор Пётр Алексеевич Исленьев [1740-е гг. (1745?) – 2.11.1826, Тула] с 10 эскадр. конных егерей. В резерве осталось 5 эскадр. карабинеров бригадира Владычина. Авангардом из трех полков казаков руководил бригадир Исаев. Всего у Суворова могло быть до 12 тыс. с 39 орудиями (ок. 7 тыс. пехоты, 4 тыс. кавалерии, 800 казаков и 200 орудийной прислуги).

Ок. 9 часов утра русские попытались было с ходу форсировать Тростяницу, но вынуждены были отступить из-за плотного огня вражеской артиллерии. В ответ на холме была выставлена 14-орудийная батарея из резерва Владычина. Она умело поддержала наступление пехоты и поляки оставили свое укрепление перед мостом. Конные егеря Исленьева поскакали в обход с юга, а кавалеристы Шевича устремились в глубокий обход с северо-запада.

Только к 15 часам русским наконец удалось перебраться через болото, и таким образом выйти полякам в тыл. Оказавшись в окружении, Сераковский отдал приказ на отход, оставив для прикрытия на крепкой позиции отряд Рафаловича из Брестского гарнизона. Прикрыв пехоту с обеих сторон поляки вполне организованно отступили и в 16 часов бой закончился.

Пять километров русские гнались за ними, но без особого результата: враг успел укрыться в лесу. Из-за сильной усталости своих солдат, прошагавших за предыдущие 20 дней 530—560 вёрст, Суворов дал им время на отдых, после чего пошел на Брест – вдогонку Сераковскому, чтобы разбить его окончательно.

По поводу потерь сторон, единства, конечно, нет!

Поляки пишут о том, что они лишились примерно 300 чел., тогда как Суворов – «значительно больше». Военные рапорты русских сообщают о 3 тыс. чел. убитыми, ранеными и пленными – у поляков, а у Суворова – 325 человек. Современные авторы говорят о 2—3 тыс. у поляков и 700 у русских. Комментарии, опять-таки – излишни…

Через два для после победы над Сераковским у Крупчиц, 8 (19) октября в сражении под Брестом (в польской литературе это – сражение под Тересполем) 13 тыс. человек с 28 орудиями Суворова снова сразились с отрядом повстанцев Сераковского (от 8 до 16 тыс. при 14—25 орудиях; данные сильно разнятся).

После переправы суворовских войск через Буг, войска Сераковского стали отходить на укреплённую позицию. Суворов не дал им это проделать: русская пехота быстро «села им на плечи», а кавалерия охватила с флангов. Только после нескольких атак поляки оказались опрокинуты, правда, ценой потери целой тысячи русских солдат. Но и поляки лишились почти 5 тыс. убитыми и 500 пленными. Лишь ок. 700 человек во главе с самим Сераковским смогли ускользнуть. Столь большие потери морально надломили участников Всепольского восстания.

Слаженно действовали в тех «жарких делах» присоединившиеся к Суворову небольшие корпуса Буксгевдена и генерал-майора (1792 г.) Ираклия Ивановича Моркова (Маркова) [2.11.1753 – 26.3. 1828, Москва; не путать с Евгением Ивановичем Марковым 1-м (1769—20.9.1828) – участником той кампании, но в ту пору – всего лишь премьер-майором].

Вместе с ними у Суворова уже могло быть до 15 (?) тыс. человек.

Отменная работа русских штыком – любимый атакующий прием Суворова – мало кого из поляков оставляла в живых! «Всякая стрельба кончается штыком» – наставлял он своих служивых – как ветеранов, так и новичков! Сам Александр Васильевич с удовольствием отмечал потом, что нигде так не блистало холодное оружие русских, как в ту стремительно проведенную им кампанию. Но и русским победа давалась недешево: напомним, что только в жарком деле под Брестом они (повторимся!) лишились тысячи убитыми и раненными. Сам Суворов вынужден был признать в донесении фельдмаршалу Румянцеву: «…Поляки дрались храбро… Мы очень устали».

Еще бы – за пять дней были одержаны четыре победы!

Так, очень быстро все поняли, что недаром российская императрица объявила: «Я послала в Польшу две силы – армию и… Суворова!» [В иной интерпретации этот екатерининский «афоризм» звучит по-другому: «Я послала две армии в Польшу: одну действительную (Н. В. Репнина и И. А. Игельстрома – Я.Н.), другую – Суворова». ]

Вскоре осознал это и душа Всепольского восстания – Тадеуш Костюшко.

…Кстати, незадолго до этого прусские войска, в составе которых был и 12—18 тысячный (данные сильно разнятся) корпус российского генерал-поручика, барона Ивана Евстафьевича (Ганса-Генриха) Ферзена (1739/47 -16.7.1799/1800) потерпели неудачу в осаде Варшавы и отступили. После чего Ферзен со своими войсками по приказу сверху пошел на соединение с Суворовым. Стремясь не допустить этого, Костюшко во главе 7—10 тысячного (сведения различаются) отряда с 20 орудиями вступил 28 сентября (10 октября) под Мацеёвицами (Мациовицами) в неудачное сражение с войсками Ферзена и раненным (вместе с Сераковским и Михал Игнацем Каминским, 1758—1812) попал в плен. Казаки Ф. П. Денисова нанесли ему два удара пикой и сабельную рану в голову! Падая с седла, он якобы произнес пророческие слова: «Польше – конец!» По чистой случайности казаки – корнет Смородский узнал Тадеуша – не добили его, а доставили в русский лагерь. Оттуда его отправили сначала в Киев, потом – в Санкт-Петербург, где он просидел в Петропавловской крепости до 1796 г., пока его не освободил Павел I. Тадеуш уехал в Лондон, потом путешествовал по Европе и Америке, но в 1798 г. снова вернулся во Францию, где другой известный польский патриот генерал Ян-Генрик Домбровский (1755—1816/18), ускользнувший в 1794 г. от Суворова в Польше, уже формировал польские легионы для борьбы под знаменами республиканской Франции с монархическими армиями Европы. Однако, увидев, что французское правительство отнюдь не собирается помогать полякам в деле освобождения их многострадальной родины, Тадеуш отказался от лестного предложения возглавить польских волонтеров. Неудачной оказалась и попытка Костюшко наладить контакты с самим Наполеоном Бонапартом в пору зенита его славы – в 1807 г. – когда тот вплотную подошел к границам российской империи и российский император Александр I вынужденно пошел на союз с победоносным французом корсиканского «разлива». Судя по всему, время пламенного революционера-романтика Тадеуша Костюшко уже прошло; «его поезд ушел, а он так и остался на перроне несбывшихся надежд и неосуществленных деяний» – благие помыслы рассеялись как утренний туман. Не нашел спустя годы великий сын польского народа общего языка и с российским императором Александром I: его предложение по благоустройству Польши показалось царю несвоевременным. Остаток жизни обиженный на всех и вся Тадеуш Костюшко провел в эмиграции в Швейцарии. Прошли годы и его прах – прах национального героя Польши – вернули на родину и захоронили в Кракове…

Суворов не забывал о главной цели похода – Варшаве!

И, несмотря на доклад своему главному начальнику фельдмаршалу Румянцеву «…Время упущено. Приближаются винтер-квартиры», он готовит армию к решающему сражению: солдаты по-измаильски отрабатывают приемы приступа крепостных стен. В войсках уже шелестит – «Скоро пойдем на Варшаву!» В начале октября Суворов выступает из Бреста на еврейское предместье Варшавы – Прагу на правом берегу Вислы.

В польской столице несмотря на панику, вызванную известием о пленении национального лидера поляков Тадеуша Костюшко, варшавяне требовали продолжения войны. Генерал, князь Томаш Вав (р) жецкий (7.3.1759, Видзы, ныне Браславский район, Витебская область Беларуси – 5.8.1816, там же), призванный заменить Костюшко, послал всем польским военным силам приказ немедленно спешить для обороны столицы, что те и успели выполнить.

Уже на марше – 14 октября – к Суворову наконец присоединились войска Ферзена и его армия могла насчитывать до 19 (?) тыс. солдат.

15 (26) октября на пути к Варшаве под местечком Кобылка авангард Суворова под началом генерала П. С. Потёмкина (остальные подтянулись позже) повстречался с отрядами генералов Мейена и Бышевского в 4.000 – 5. 560 чел. (в том числе, 1.103 кав.) и 9 орудий, прикрывавших от Суворова отход к Варшаве войск генерала-лейтенанта Станислава Мокроновского/Макрановского (10.1.1761, Богуцин – 19.10.1821, Варшава) после поражения и пленения Костюшко под Мацеёвицами.

За пять часов боя (с 5 до 10 утра) Суворов выиграл его силами одной лишь кавалерии, и при том, на сильно пересеченной лесистой местности. Суворов приказал своей кавалерии спешиться и рубиться в перелесках. Ее сабельная атака в лесу – суворовское «ноу-хау» – решило исход сечи. Вообще в той кампании Суворов особенно восхищался работой своей кавалерии, рубившей и коловшей до последнего! «Недорубленный лес снова вырастает!» – любил наставлять «русский Марс» своих гусар и казаков, бросая их в преследование бегущих поляков. Вот их холодное оружие и «нагулялось досыта» на вражеских спинах и головах, в соревновании, кто на скаку с одного удара завалит-развалит противника наземь либо, «на худой конец» – лишь снесет ему голову с плеч!

Потери русских остались неизвестны, тогда как поляки лишились 450 убитых, 850 пленных и всех пушек. Правда, остальные силы Мокрановского успели переправиться через Буг и благополучно дойти до Варшавы.

19 октября к Суворову помимо Ферзена присоединился еще один русский отряд генерала-поручика Дерфельдена, гнавшегося за Мокроновским. После этого суворовские силы возросли до 22-24-25-30, либо даже 35—38 тыс. (существуют разные системы подсчета), из них 4 тыс. конницы и 3 тыс. казаков с 85—86 полевыми пушками.

…Кстати сказать, по некоторым данным Александр Васильевич, опираясь на авторитет Румянцева, по сути дела «отобрал» корпуса Ферзена и Дерфельдена у осторожного Н. В. Репнина – официального командующего в Польше. В результате стремительных «маневров» Суворова Репнин оказался как бы «не у дел» и смог лишь пожаловаться в северную столицу президенту Военной коллегии, графу Ник. Иван. Салтыкову: «…Я уже не знаю, сам ли я командую или отдан под команду». Изворотливый Салтыков дал понять разобиженному Николаю Васильевичу, что сама императрица высоко оценила суворовские успехи и не время предъявлять претензии. Хотя, отнюдь, не исключено, что в случае конечной неудачи у победоносного «русского Марса» могли быть большие неприятности. Впрочем, по другим сведениям, эти корпуса, все же, были переданы Суворову то ли с ведома Репнина, то ли им лично. В общем, a la guerre comme a la guerre…

Генерал Вавржецкий, ставший после пленения Костюшко польским главнокомандующим, уже собирался оставить сильно укрепленное еврейское предместье Варшавы на правом низком берегу Вислы – Прагу и сосредоточить все силы на обороне Варшавы и левого берега Вислы, но не успел исполнить задуманное. Уже 22 октября суворовские войска подошли непосредственно к Праге, соединявшейся с Варшавой длинным мостом через Вислу, весьма широкой в этом месте. Судя по оказанному русским ранее сопротивлению – им противостояли профессиональные военные европейской школы ведения войны – Суворов прекрасно понимал, что штурм будет кровавый и сразу стал тщательно выбирать позиции для артиллерийских батарей.

…Кстати, и поляки понимали, что на их землю пришел губительный неприятель, с которым шутки плохи. В боях с ними суворовцы совершали стремительные марш-броски, пленных не брали (Вильно-Варшавская «Варфоломеевская» ночь не прошла полякам даром!), а их старый полководец, действуя «не по правилам» – бросая в пешую атаку не только легких кавалеристов, но и тяжелых – все время задавал им неразрешимые задачки. «Нелогичный» Суворов, с его – по определению Репнина -«натурализмом», был непобедим и мало кому понятен среди европейских авторитетов той поры…

«Дело» предстояло нешуточное. Русским солдатам предстояло брать оборонительную систему, заранее придуманную и возведенную самим Костюшко.

Внутренняя линия обороны представляла собой земляной вал вокруг Праги. Внешняя линия укреплений (вал с тройным палисадом и рвом), которую поляки строили в течение лета, тянулась более чем на 6,5 км и будучи похожей на прямой угол, чья короткая сторона шла на восток от Вислы до песчаных холмов, затем поворачивала более чем на 90 градусов и упиралась в болотистый приток Вислы. Она прикрывалась местами передовыми бастионами и была усилена разными искусственными преградами, в том числе, шестью рядами волчьих ям с заострёнными кольями.

Расстояние между внутренней и внешней линией обороны составляло ок. километра, здесь лагерем располагались польские войска. На укреплениях было установлено от 100 до 104 орудий, в том числе много крупнокалиберных. Дополнительную поддержку могли оказать артиллерийские батареи с противоположного берега Вислы – всего у поляков могло быть до 200 пушек.

Недостатком обороны Праги была её большая протяжённость, повстанцы не имели стольких сил, чтобы плотно прикрыть всю линию укреплений. Не исключено, что Прагу могло оборонять от 20 до 30 тыс. чел. (данные сильно разнятся)

После присоединения к Суворову корпусов (отрядов) Буксгевдена и Моркова еще и корпусов (отрядов) Ферзена и Дерфельдена силы противников могли примерно уравняться. Если все – так, то у Суворова могло быть определенное количественное, не говоря, о качественном, преимущество. Недаром незадолго до смерти он откровенно признавал, что «Польша требовала массированного удара».

Имя Суворова, конечно, значило очень много, но у него, как и под Измаилом, не было осадной артиллерии, да и осаждать (блокировать) город из-за глубоко осенней погоды уже было поздно. Осень размыла подступы к городу. Суворов повторил опыт предштурмовой подготовки Измаила, дотошно учтя при этом, не только все нюансы Праги и поляков, но и «минусы» измаильского штурма. Так, особую тренировку «стрелять по головам», прикрывая штурмующих от вражеского огня, проходили егеря, в обязанности которых всегда входила стрельба в скрытого противника.

Пригород обложили с трех сторон корпуса Дерфельдена, Ферзена и первого помощника Суворова, хорошо ему известного по турецкими кампаниям, дальнего родственника (троюродного племянника?) покойного екатерининского фаворита Г. А. Потемкина – генерала-поручика П. С. Потемкина (1744—1796). Только в ночь перед штурмом на позиции выставили три батареи: в 16, 22 и 48 орудий.

Суворов разделил армию на семь штурмовых колонн, в которых было много измаильских ветеранов. Примечательно, что колоннам, в отличие от измаильского штурма, предписывалось наносить удары в разное время: кто-то должен был ждать покуда противник стянет силы к месту прорыва и тогда можно будет нанести удар наверняка.

Четыре колонны (две из отряда Дерфельдена и две из отряда Потемкина) должны атаковать с севера на юг короткую линию укреплений Праги. После прорыва внешней обороны первая колонна (ген.-майора Б. П. Ласси) направляется по берегу Вислы и отрезает поляков от моста. Остальные три колонны полковника Дмитрия Ивановича Лобанова-Ростовского (20.9.1758, Москва – 25.7.1838, Санкт-Петербург), ген.-майоров П. А. Исленьева и Ф. Ф. Буксгевдена штурмуют внутренний вал вокруг Праги. Колонны – 5-я (ген.-майора А. П. Тормасова) и 6-я (ген.-майора Гавриила Михайловича Рахманова (1757 – 1827) из войск барона Ферзена – начинают атаку восточной длинной линии укреплений, лишь после того как первые четыре колонны возьмут передовые укрепления и часть неприятельских сил будет туда оттянута. 7-я колонна (ген.-майора Ф. П. Денисова) совершает дальний обход правого фланга поляков вдоль болотистого берега Вислы, овладевает батареями и движется в Прагу к мосту.

Впереди каждой колонны будут идти 500 человек с шанцевым инструментом и средствами преодоления укреплений, их прикроют ружейным огнём 128 стрелков. За этими силами пойдет резервная пехота, которая как только будет занята передовая линия укреплений тут же устроит в них проход для кавалерии. Всем полевым орудиям надлежало занять позиции на валу внешней линии и поддерживать огнём штурм внутренней линии обороны Праги. Казакам в начале штурма необходимо отвлекать внимание защитников по всей линии.

Войскам был отдан приказ – по суворовски предельно лаконичный и доходчивый: «… Без нужды не стрелять, а бить и гнать штыком; работать быстро, споро, храбро, по-русски! Кончить в час!!!» «На войне как на войне»: спросите любого генерала – так ли это…

В сырую осеннюю промозглую погоду в 5 утра 24 (4 ноября) октября, ещё до рассвета, взвилась сигнальная ракета и первые 4 колонны двинулись, как было приказано Суворовым, вперед и скрытно подошли к вражеским укреплениям. Дальше все развивалось как предписывала суворовская диспозиция: солдаты накрывали волчьи ямы плетнями и лестницами, закидывали ров фашинами и взобрались на вал…

Польские генералы князь Т. Вавржецкий и князь Юзеф (Иосиф) Зайончек (1752—1826/1829), ставшие после попавшего в плен из-за тяжелого ранения под Мастовицами Тадеуша Костюшко, по решению Верховного народного совета командующими польской армии, так и не сумели правильно организовать оборону.

Вавржецкий, не обладавший ни авторитетом, ни степенью военного дарования своего полулегендарного предшественника, вообще считал, что «Прага погубит Варшаву», но «закруглить» восстание по своей воле уже не мог. Ему приходилось идти до логического конца восстания, затеянного Костюшко.

…Польская картечь не смогла остановить штыковую атаку русских, на которую Суворов, как всегда, сделал ставку! По воспоминаниям участников (например, российского генерала фон Клугена): «… дрались с остервенением и без всякой пощады… штыками, прикладами, саблями, кинжалами, ножами – даже грызлись! … Ожесточение и жажда мести дошли до высочайшей степени (русские солдаты мстили за Вильно-Варшавскую „Варфоломеевскую ночь“! ) … офицеры были уже не в силах прекратить кровопролитие… В жизни моей я был два раза в аду – на штурме Измаила и на штурме Праги… Страшно вспомнить!..»

Один из руководителей обороны, генерал Зайончек, с пулей в животе в самом начале был увезен в Варшаву. Генерал Вавржецкий пытался организовать отпор, но увидев полное расстройство в польских войсках, предпочел ретироваться по мосту, прежде чем колонна Ласси достигла его, отрезав путь отступления защитникам Праги. Оборона по внутреннему земляному валу вокруг Праги рассыпалась под штыковыми атаками русских, не даваших никому пощады. Тем более, что спорая работа суворовских гренадер и егерей штыками – остервенело наматывавших на них вражеские кишки – в ту пору уже считалась в Европе эталонной.

Взрыв склада боеприпасов в Праге ещё более усилил панику в рядах ее защитников. Мост уже перешел под контроль русских, попытки поляков разрушить его пресекались огнём артиллерии, пока не последовал приказ Суворова поджечь его. Лишь небольшая часть наиболее сметливых повстанцев успела спастись на лодках, а ещё меньшая – вплавь.

К 9 часам утра полевое сражение завершилось, но артиллерийская дуэль с батареями на левом берегу Вислы продолжалась до 11 утра и после полудня возобновилась лишь для морального воздействия на жителей Варшавы, наблюдавших в подзорную трубу уничтожение защитников Праги.

Не взирая на серьезные потери, засеки, «волчьи ямы», ожесточенное сопротивление врага русские овладели Прагой и вступили в польскую столицу Варшаву.

Правда, в час не уложились…

…Кстати, рассказывали, что якобы суворовский рапорт в столицу императрице был по-военному краток и по-суворовски оригинален: «Ура, Варшава наша!» Ответ венценосной самодержицы вроде был адекватно лаконичен: «Ура! Фельдмаршал Суворов!» В общем, полушутка-полуанекдот! На самом деле ответ-рескрипт императрицы был длиннее и веливоречив. Но об этом см. мою книгу о Суворове «Свет и Тени» «неистового старика Souwaroff»…

Потери обеих сторон можно определить лишь приблизительно, учитывая, что цифры в победных реляциях всех времен и народов обязательно подгоняются в целях пропагандистского эффекта. Иначе, «паства», т.е. народ, может не понять и сделать неудобные/ненужные для правителя (в том числе, «персоналистического режима») выводы!

Отчаянное сопротивление поляков в Праге обошлось им дорого! «Страшное было кровопролитие!» – вспоминал позднее сам Суворов. «Редко видел я столь блистательную победу; дело сие подобно измаильскому» – довольно добавлял он в своей реляции от 7 ноября. Там же говорится, что сочтено убитых поляков 13.340 (в том числе, 4 генерала – Ясинский, Корсак, Квашневский и Грабовский; в бою также погиб известный военный инженер Ян Бакалович), пленных 12.860 (в том числе, 3 генерала – Майен, Геслер и Крупинский и 442 офицера); потонуло в Висле при попытке спастись на другом берегу больше 2.000; артиллерии досталось победителям 104 орудия.

По другим данным показатели потерь чуть больше: 13,5 тыс. убитыми и раненными и 14,5 тыс. пленных. Бежать смогло не более двух тысяч пражан. Висла в районе Праги кишела мертвыми телами.

Потери русских оказались значительно меньше. Сам Суворов писал де Рибасу: «Потеряли мы здесь вчетверо меньше, нежели под Измаилом». По официальным данным взятие варшавского предместья обошлось ему 580 убитыми и 960 раненными. (Если это так, то помножив цифры этих потерь на четыре можно предположить, что под Измаилом Суворов положил порядка 6.160 человек, что примерно соответствует нижнему порогу предположений некоторых современных историков – см. потери русских при Измаиле в моей книге о Суворове «Свет и Тени» «неистового старика Souwaroff». )

…Впрочем, есть и иные данные о суворовских потерях – 300 и 500 человек, соответственно. Поскольку историю, как правило, пишут победители и им свойственно трактовать события (и потери, в том числе), так как им выгодно, то каждый волен принимать во внимание те цифры, которые ему кажутся более приемлемыми. Истина, как известно, лежит где-то по середине, а правда, у каждого – своя…

Интересно (и символично?) другое: пражские события негативно повлияли на отношение европейцев к России.

Дело в том, что после штурма Праги во французской и английской печати просвещенной Европы, с подачи польских источников, острословы окрестили Суворова… кровожадным «полудемоном», «мясником». Дело дошло до того, что потом и Наполеон (будучи сам «не без греха» во время Египетского похода!), назвал Суворова «варваром, залитым кровью поляков».