«Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том III. «Первый диктатор Европы!»

После всех этих «маневров» она быстро провела в 1793 г. на пару с Пруссией второй раздел оставшейся территории Польши.

Пруссии досталась северная часть Польши – Данциг, Познань (Великая Польша) и Торунь (Торн), а российская империя приросла очередным куском Литвы – Центральной Белоруссией с Минском, Пинском и Слуцком и Правобережной Украиной (Подолье и Волынь) с городами Каменец-Подольский и Житомир. В столице, Варшаве, был поставлен русский гарнизон.

Примечательно, что Австрия – участница первого раздела Польши – в тот раз осталась без «куска вкусного пирога»: ей было не до того – заодно с Пруссией она воевала с революционной Францией. Причем, воевала весьма неудачно: командовавший находившимися на патриотическом подъеме полуголодными, оборванными и по началу плохо организованными массами французов генерал Дюмурье – старый знакомец Суворова по 1771 г. – обратил осенью 1792 г. вспять в битве под Вальми австро-пруссаков герцога Карла II Вильгельма Фердинанда Брауншвейгского (1735—1806). (Того самого, которого спустя много лет, осенью 1806 г. наполеоновский маршал Даву «уложил в гроб» в другой знаменитой битве – под Ауэрштедтом!)

В Вене были сильно раздражены, что Россия «под шумок» (пока Габсбурги безуспешно пытались вернуть на французский королевский престол свою принцессу, печально известную как французская королева Мария-Антуанетта) умело «округлила» свои и без того бескрайние просторы. Весьма авторитетный австрийский политик той поры и посол в России (1779—1801), граф Иоганн Людвиг фон Кобенцль (21.12.1753, Брюссель, герцогство Брабант, Южные Нидерланды, Священная Римская империя – 23.2.1809, Вена) открыто взывал к «справедливости»: «Неужели правда, что Россия лишь толкала нас сражаться с французами, никоим образом не желая нам помогать, и с тайным проектом использовать это, чтобы решить судьбу Польши!?»

Польша оказалась на пороге гибели, по крайней мере, так считало большинство поляков.

Новый раздел еще больше оскорбил национальные чувства поляков и вызвал весной 1794 г. восстание, продлившееся с 12 (24) марта по 18 (30) ноября 1794 г.

Началось оно со стихийного выступления отдельной кавалерийской бригады Мадалинского (основу которой составляла лучшая регулярная легкая кавалерия той поры – знаменитые на всю Европу польские уланы!) – одной из польских частей находившихся на содержании российского правительства и подлежащих расформированию. Польский генерал отказался подчиниться требованию российского генерал-аншефа, графа Иосифа (Осипа) Андреевича фон Игельстрома (7.5.1737, Горжды, Лифляндия – 18.2.1823, там же), командовавшего русскими войсками в Польше и решению гродненского сейма распустить свою конную бригаду (в Пултуске 12 марта). Он неожиданно напал на российский пехотный полк и захватил полковую казну, а затем, разогнав прусский эскадрон в Силезии, направился к Кракову.

…Кстати, не надо путать Иосифа Андреевича фон Игельстрома с его племянником – в ту пору всего лишь подполковником Александром Евстафьевичем Игельстромом 1-м (21.6.1770, имен. Керрафен, Эстляндской губ. – 2.5.1855. Ревель), служившего тогда у дяди в Польше…

Но как водится испокон веков, восстанию нужно было знамя и вскоре оно нашлось!

Узнав о «демарше»/бунте бригады Мадалинского, туда же поспешил, прибывший в декабре 1793 г. на родину из Рима, сын небогатого помещика 47-летний генерал Костюшко – один из наиболее одаренных военных организаторов/администраторов Польши той поры. Так Краков стал центром польского восстания, возглавленного Тадеушем Костюшко.

…Великий сын польского народа, Анджей Тадеуш Бонавентура Костюшко (Косцюшко) [4/12 (?).2.1746, Меречевщина, Великое княжество Литовское, Речь Посполитая (ныне Ивацевичский район, Брестская область, Белорусь) – 15.10.1817, Золотурн, Швейцария] – вел свою родословную от каменецкого боярина и дьяка Констанция Федоровича по прозвищу Костюшко. Он рано потерял отца и уже в юности поклялся сделать все, чтобы его народ жил в свободной республике. Тадеуш учился во Франции, воевал на Конфедератской войне (1768—1773), в войне за независимость США (1775—1783). За заслуги перед американским народом, в первую очередь, в качестве военного инженера, в 1783 г. он получил американское гражданство и чин бригадного генерала.

Предреволюционные события во Франции вернули овеянного славой польского героя в Европу. Летом 1792 г. он оказывается в польских войсках генерала Юзефа Понятовского. Обладая большим опытом ведения войны против регулярных английских войск в Северной Америке, Костюшко пытается применить его и на родине. Только теперь ему противостоят русские. Пытаясь заручиться поддержкой в революционном Париже, Тадеуш посещает республиканскую Францию, которая является естественным союзником Польши против России, Австрии и Пруссии. Но, как это часто бывает в таких случаях, возвращается ни с чем: Франция бурлила, ее окружали многочисленные враги в лице почти всей монархической Европы и ей было не до практической помощи раздавленной Польше. Костюшко оказывается в Риме, где его находят посланцы и начинается самая героическая, но в тоже время трагическая страница в бурной на коллизии судьбе одного из самых знаменитых национальных героев Польши…

Открыто став во главе восстания, 16 марта 1794 г. Костюшко получил от жителей Кракова неограниченные полномочия верховного главнокомандующего национальными вооруженными силами Речи Посполитой и всю полноту власти в стране. Он издал манифест ко всему польскому народу, призывая «всех спешить с оружием под знамена отчизны» и жертвовать на общее благо деньги, припасы, лошадей и прочее имущество. Российский посол и начальник российских войск в Варшаве, И.А. фон Игельстром отправил против Мадалинского отряды героя 1-й и 2-й русско-турецких войн 1768—74, 1787—91 и русско-шведской 1788—90 войн, генерал-майора Фёдора Петровича Денисова (1738, станица Пятиизбянская – 1.3.1803, там же) и генерал-майора Александра Петровича Тормасова (11.8.1752—13.11.1819, Москва).

При поддержке видных польских магнатов Чарторыжского, Сапеги и известного по борьбе с Суворовым в годы первого раздела Польши одаренного писателя и инженера, но не обладавшего даром полководца, литовского гетмана Михала-Казимира Огиньского (1729—1800) Тадеуш Костюшко снова разворачивает вооруженную борьбу против российских войск – по сути дела партизанскую войну.

Так началось событие, ставшее одним из самых знаковых в бурной на перипетии истории Польши.

…Между прочим, Михала-Казимира Огиньского часто путают с еще одним М.-К. Огиньским – участником польского восстания 1794 г. графом (тоже) Михалом- (но) Клеофасом (Михаилом Андреевичем) Огиньским (25.9.1765, Гузув – 15.10.1833, Флоренция). После подавления восстания 1794 г. он эмигрировал в Италию, посетил Турцию и Францию. Но в 1802 г. переехал в Санкт-Петербург, где стал сенатором, но с 1815 г. остаток жизни провел во Флоренции. Но в истории Огиньский Михал-Клеофас остался как талантливый композитор, большой мастер фортепьянной музыки, специализировавшийся на полонезах (национально-самобытная польская художественная музыка на бытовой жанровой основе) – у него их более 20, мазурках, вальсах, романсах и патриотических маршах с песнями. Широкая известность пришла к нему с полонезом фа мажор «Раздел Польши». Но невероятно популярным Михал-Клеофас стал благодаря своему знаменитому музыкальному произведению – полонезу «Прощание с родиной» (или «Полонез Огиньского» ля минор), который он написал, покидая родину. Ему же, кстати, приписывается легендарная боевая песня польских легионеров, сражавшихся на стороне французов с Россией «Еще польска незгинела – Jeszcze Polska nie zginela» («Ещё Польша не погибла»), ставшая позднее польским национальным гимном. На самом деле ее сочинил Юзеф Выбицкий в 1797 г., когда генерал Ян-Генрик Домбровский формировал в Италии польские легионы. Сегодня Михал-Клеофас Огиньский – не только признанный композитор-классик, но и национальное достояние польского народа…

Действуя решительно, Костюшко с 2.440 солдатами (5 пехтных батальонов – 1.400 штыков и 26 эскадронов – 1.040 кавалеристов) при 11—12 пушках и 2 тыс. вооружённых косами крестьян (т. н. косиньеров), которые и сыграли решающую роль в сражении, опрокидывает авангардный отряд (5 тыс. при 18 пушках) А. П. Тормасова около деревни Рацлавицы 4 апреля 1794 г.

Началось все с того, что 2.900 русских под прикрытием 12 пушек атаковали польские войска с фронта. Они наступали традиционным сомкнутым строем: плечо к плечу, в несколько рядов. Данный строй обеспечивал густоту и непрерывность ведения огня, однако не позволял маневрировать. Костюшко, участвовавший в Войне за Независимость американских штатов в 1775—1783 гг., усвоил более передовую тактику, которую и применил на поле боя: поляки вели огонь из-за естественных укрытий, используя преимущества ландшафта. Отряды косиньеров под его личным началом незаметно обошли классически построенных русских и проникли им в тыл. В результате успешной и молниеносной атаки косиньеры захватили все русские орудия и вынудили русские войска к бегству. Силы Костюшко были слишком малы, чтобы преследовать отряд Тормасова. Потери обеих сторон принято оценивать примерно по 500 чел.

После этой громкой (в русской историографии – незначительной) победы – напомним, что полякам достались все пушки русских – популярность Тадеуша Костюшко возрасла невероятно: под его победоносные знамена толпами стала стекаться воодушевленная, патриотически настроенная польская молодежь. Весть об этой победе возбудила в разных частях Польского королевства и Великого княжества литовского вооруженные мятежи.

Самым грозным из них стала знаменитая Вильно-Варшавская «Варфоломеевская» ночь или «Варшавская заутреня»!

Тогда в 4 часа утра 5/6 апреля 1794 г. в Варшаве ударили в колокола!

Русский гарнизон в польской столице И.А. фон Игельстрома был неожиданно атакован. Многие солдаты находились в православных церквях на богослужении: шла Страстная неделя! Бывший в головокружительном романе с прекрасной паненкой графиней Залусской, Игельстром, несмотря на ее предупреждение, «прошляпил» начало мятежа. Этот ветеран русской армии и опытный администратор потерял связь с войсками и под одной из версий случившегося, Игельстрома спасла лишь расторопность его возлюбленной: переодетого, она вывезла своего неудачливого вояку-любовника из Варшавы на дачу княгини Чарторыжской в Лович под охрану вступивших в Польшу прусских войск. Дело в том, что Пруссия поспешила занять интересовавшую ее польскую территорию, чтобы иметь козырную карту при новом разделе Польши.

Историки до сих спорят – сколько тогда оказалось перебито в Варшаве русских солдат: из 8.000 человек было убито, ранено и пленено то ли 2.200 либо даже 4.000? (данные сильно разнятся; число погибших офицеров и вовсе кажется невероятным – 1.764 офицера разного ранга!). Лишь немногие во главе со старшим братом екатерининского фаворита генерал-майором, графом Николаем Александровичем Зубовым (1763—1805) и генерал-поручиком, графом Петром Федоровичем Апраксиным (1728—1811) [или, все же, с другим Апраксиным – полковником, графом Федором Матвеевичем (1765 – 1796)?] с тяжелыми потерями смогли пробиться из города. Российское посольство оказалось захвачено. Обращение с пленными было крайне жестким.

Зубов привез в Петербург донесения командующего русскими войсками в Польше и чрезвычайного посла Игельстрома о восстании (последнего вскоре уволили со службы) и своими жуткими рассказами усилил панические настроения при дворе.

Синхронно с Варшавой тоже самое случилось в Вильно (Вильнюсе) с 3-тысячным отрядом генерала-майора Николая Дмитриевича Арсеньева (1739/49 или 1754 – 1.11.ноября 1796) – одного из героев штурма Измаила. Восстании застало его на балу, где он и был арестован (после освобождения он служил дежурным генералом у Суворова), 50 офицеров попали в плен; русские солдаты из вильноского гарнизона в беспорядке, отдельными группами бежали из города, но спастись удалось далеко не всем.

А вот в Гродно аналога Вильно-варшавского побоища не случилось!

Командующий местным гарнизоном генерал-майор, грузинский князь Павел Дмитриевич Цицианов (1754—1806) проявил изобретательную решительность. Он пригрозил местным полякам в случае восстания немедленно подвергнуть город артиллерийской бомбардировке: угроза возымела действие! (Позднее, инициативный Цицианов стал генералом от инфантерии, главнокомандующим русскими войсками в Грузии и был предательски убит во время переговоров с бакинским ханом.)

…Между прочим, в вильнюсских событиях той ночи сумел отличиться будущий герой Отечественной войны 1812 года тогда еще только майор Николай Алексеевич Тучков 1-й (16.04.1761/65 – 30.10.1812, Ярославль). Он не потерял головы и вывез весь подчиненный ему артиллерийский парк и всех стекшихся под его начало рядовых солдат. Под его началом русские умело применили все свои 12 пушек и картечными залпами в упор отбросили атаковавших их поляков. Лишь под напором численно превосходящего неприятеля Тучков и его солдаты отошли к Гродно. Очень скоро Тучков снова отличится в боях с бунташными поляками: это случится в бою под Мацеёвицами, где будет взят в плен польский национальный лидер Тадеуш Костюшко, а командир батальона Муромского пехотного полка Николай Алексеевич Тучков удостоится орд. Св. Георгия IV-го кл…

На сторонников России был обрушен революционный террор. Возбужденные толпы требовали казни попавших в плен «москалей». Лидеры восставших жаждали возвращения территорий, утраченных в результате первого и второго разделов.

После варшавско-вильнюсской удачи бунтари отстранили короля Станислава-Августа от власти, а Костюшко на волне патриотического подъема провозгласил себя генералиссимусом. 7 мая он выпустил манифест, в котором призывал всех объединиться для борьбы с общим врагом. Более того, Костюшко объявил «посполитное рушение»: все мужское население Польши и Литвы в возрасте от 15 до 50 лет немедленно призывалось в ряды польской армии. Для вооружения народа были открыты все арсеналы, но огнестрельного оружия не хватало и для значительной части восставших пришлось изготовлять пики и косы, т.е. для так называемых «косиньеров».

Попытка Костюшко сформировать войско из добровольцев не оправдала себя. Не помогли и обещания холопам свободы и земли. Вместо предполагавшихся 400 тыс. бойцов за свободу Речи Посполитой к осени 1794 г. набралось не более 40 тыс. (Правда, по другим сведениям речь могла идти и о 70 тыс.!?).

После явного провала «посполитного рушения» было решено вернуться к рекрутскому набору. По всему получалось, что решающим в восстании, все же, был национальный (националистический?), а не социальный (как во Франции 1789 г.) фактор. В самой революционной Франции, кстати, были крайне заинтересованы в том, чтобы поляки отвлекли на себя силы европейских монархий, пока французы под лозунгом «Мир хижинам, война дворцам!» отражают австро-прусские попытки реставрации у них королевской власти. Польские офицеры (такие, как Зайончек, Мадалинский, Домбровский, Огиньский, Грабовский, Ясинский, Хлевинский, Мокроновский и др.), вели свои отряды в бой за свободу от немцев (пруссаков и австрийцев) и русских, но не за конституционные права и не за республику. Между тем, три главных европейских «любителя» делить «на троих» между собой Польшу – «злокозненные триумвиры» (Австрия, Пруссия и Россия) – хоть и медленно, но верно стягивали силы для усмирения бунташных поляков.

Так австрийцы на галицкой границе с поляками собирали свой 20-тысячный корпус. А пруссаки (54 тыс.) под началом своего короля Фридриха-Вильгельма II (1744—1797) – племянника, к тому времени ставшего полулегендарным Фридриха II Великого, уже вступили в Польшу. Со стороны России 30-тысячные войска генерал-аншефа И. П. Салтыкова прикрывали недавно аннексированные у Речи Посполитой области. Стоявший около Радома отряд Ф. П. Денисова, уклоняясь от боя с наступавшим на него Костюшко, отступил для соединение с пруссаками. После чего «союзники» перешли в наступление и у Щекоцина нанёсли поражение Костюшко, которому пришлось ретироваться в сторону Варшавы. Тем временем, Краков сдался прусскому генералу Эльснеру, а его король Фридрих-Вильгельм II уже собирался осаждать Варшаву. Кроме того, русские войска генерал-поручика Вил (л) има (Вильгельма) Христофоровича Дерфельдена (Отто-Вильгельма фон Дерфельдена; 1735 – 9 сентября 1819, Херсонская губерния), наступавшие от р. Припять, разбили отряд польского князя генерала Юзефа (Иосифа) Зайончека (1752—1826/1829), заняли Люблин и достигли Пулав. Более того, генерал князь Н. В. Репнин, назначенный главнокомандующим российскими войсками в Литве, подошёл к Вильно. И наконец на границе с Турцией собиралась самая грозная «туча» – войска непобедимого «русского Марса» – большого специалиста по утихомириванию поляков Александра Васильевича Суворова.

И тем не менее, польские повстанцы, чей моральный дух был высок, сопротивлялись героически и, несмотря на, порой, слабое вооружение и не всегда достаточную организованность, быстро маневрируя, умело выбирая позиции и активно используя артиллерию, все же, сдерживали регулярные армии держав-поработительниц, в частности Пруссии, не позволив ей взять Варшаву и вскоре прусский король вовсе отошел от нее, медленно преследуемый самим Костюшко.

Российские генералы – саксонский наемник на русской службе Иван Иванович Герман фон Ферзен, (ок.1740/44 – 9.6.1801, Петербург) и лифляндец барон Богдан Федорович фон Кнорринг (11.11.1744/46, Эрвита – 17.12.1825, Дерпт), не справлялись с поставленной задачей – быстро «закруглить» польскую бузу. Польская проблема превращалась в… «язву», залечить которую не удавалось! Затянись «замятня» с поляками и, в случае нового конфликта с турками, России пришлось бы воевать на два фронта…

А это – во все времена было чревато…

И все же, дело поляков было обречено, когда окончательно выяснилось, что турки в третий раз за четверть века «в драку к русским не полезут» и командование русскими войсками наконец можно передать стремительному и неистовому Суворову – единственному среди екатерининских «боевых орлов», который умел при любых раскладах делать нужный результат на поле боя, причем, быстро!

А это, как известно, всеми правителями всех времен и народов ценилось и ценится превыше всего…

Глава 12. «Там бы я в сорок дней все кончил!»

Все очень просто: Екатерина – правительница крайне расчетливая и предельно осторожная (интуитивно безошибочно, как это водится, у все «осязающего» «своим сладким место» слабого пола, чувствующая опасность для «себя любимой») – поняла, что ситуация с поляками пошла не так, как бы ей хотелось!

Война поляков за национальную независимость обернулась для русских войной за национальную безопасность. Императрице пришлось отложить до лучших времен свои грандиозные планы по захвату Босфора и овладения Константинополем.

У давнего проводника русской воли среди поляков князя Н. В. Репнина, руководимого из Петербурга и. о. президента Военной коллегии графом Ник. Ив. Салтыковым, на этот раз дела не клеились («Погубили мы славу целого столь знаменитого царствования!» – писал он): нужны были новые фигуры и… кадры.

На авансцену – последний раз в своей военной биографии – вышел старый и из-за болезни уже инертный П. А. Румянцев. Ему была поручена оборона всего пограничного края от Минской губернии до Турции в случае враждебных вылазок с польской стороны и поддержка Н. В. Репнина в его наступлении на поляков. Петр Александрович, в отличие от Николая Васильевича знал кратчайший путь к усмирению поляков. Он, не покидая своего имения на Украине, вызвал в Польшу главного специалиста по быстрому наведению порядка в ней Александра Васильевича Суворова.

Поляки прекрасно помнили, как он расправился с бывалым воякой Дюмурье, сорвиголовами братьями Пулавскими и вальяжным Огиньским. Два лучших русских полководца XVIII столетия «русский Марс» и «российский Нестор» встретились (7?) августа 1794 г. в румянцевском имении Ташань, в 110 верстах от Киева.

Доподлинно нам неизвестно, как прошел их разговор – «Я провел несколько весьма приятных часов у Фельдмаршала» – писал потом де Рибасу Александр Васильевич. Рассказывали только, что крайне скупой на похвалу чужих воинских талантов Суворов хвалил маневры Костюшко («В мятежнике довольно искусства!») и, очевидно, поделился мыслями со своим бывшим патроном как погасить восстание. Ему было поручено раз и навсегда разобраться с поляками. Будучи уже больным, лучший российский полководец середины XVIII века предпочел не вмешиваться в дела самого стремительного полководца России той поры, да, пожалуй, и всех времен (Александр Македонский? Цезарь!? Тамерлан!!!?) в целом. Тем более, что «русский Марс» отменно ориентировался на театре предстоящих военных действий, знал он и сильные и слабые стороны бунташных поляков.

На всем этом он и основывал свой план военных операций: стремительность вкупе с внезапностью!

…Между прочим, еще издали следя за событиями в Польше (Суворов любил загодя просчитывать все нюансы своих возможны действий на том или ином театре военных действий!), нерешительностью пруссаков и медлительностью возглавившего русские войска князя Репнина, Александр Васильевич сердито замечал: «Там бы я в сорок дней все кончил!» Как показало время, он знал, что говорил: погрешность в прогнозе-вердикте окажется мизерной! Польская кампания Суворова оказалась предельно быстротечной и… столь же жестокой! Впрочем, «а la guerre comme a la guerre»…

Знаменитая, но крайне непопулярная в России советского периода (по сугубо идеологическим причинам о ней стремились не писать!), Польская кампания Суворова 1794 г. началась 14 августа из г. Немирова.

Александр Васильевич, как известно, медлить не любил и в ставшем к тому времени своем знаменитом стиле – «быстрота и натиск» – понесся усмирять бунтарей. «Время драгоценнее всего. Юлий Цезарь побеждал поспешностью!» – наставлял он своих офицеров. Еще до выдвижения, Александр Васильевич, прекрасно понимая, что там его ждет партизанская война, отдал своим войскам суровый приказ: «Во всех селениях вообще, где неприятель обороняться будет, естественно должно его кончить в домах и строениях…»

В общем, «jedem das seine»…

«Легко в ученье – тяжело в походе; тяжело в ученье – легко в походе!» – подбадривал свои войска, носясь верхом вперед и назад все еще шустрый 64-летний «русский Марс». Он приказал взять в поход провианта не более чем на 8 дней – для максимального облегчения обоза. На такой же срок было у солдат в ранцах сухарей. Хотя дело и шло к зиме, но войска шли налегке – в кителях и плащах. Сам щупленький командующий кутался в старенький («родительский» по меткому выражению старослужащих) синенький плащик, штопанный-перештопанный рукастым Прошкой-камердинером. В кибитке размещался весь его скудненький багаж.

А ведь поляки не ждали Суворова, полагая, что он будет задействован на войне с турками, которая по их прогнозам вот-вот должна была вновь развернуться на южных рубежах российской империи.

По началу всего лишь 4-тысячный, возросший затем в несколько раз (историки спорят конкретно на сколько?), корпус Суворова (собирать и обучать который пришлось на ходу, поскольку его вымуштрованные войска все же остались на границе с Турцией), за 20 дней прошел 530—560 верст от Днестра до Буга и сходу включился в усмирение поляков, «взяв курс» на Брест.

Пробиваясь туда ненастной и слякотной осенью 1794 г., он принялся громить прикрывавшие с юго-востока польскую столицу от русских частей генерала Дерфельдена отряды войск из Варшавского гарнизона генерала Кароля Юзефа Сераковского, (1750/52, Брестское воеводство – 5.1.1817/20, Козенице) в жарких, но скоротечных боях (скорее, стычках?) 2/3 сентября под Дивином (ему противостояло 100 сабель), 3/4 сентября под Кобриным (неполные две сотни конной милиции майора Рушича). Узнав, что сам Сераковский направляется к Бресту (он получил приказ от Костюшко прикрывать этот стратегически важный центр), Суворов поспешил за ним.