Рауль Валленберг: «Железная маска» Сталина, или Алый Первоцвет

Придерживаясь общегуманистических и либеральных воззрений, Валленберг, как и большинство молодых людей его круга, к числу радикалов не относился. У него не возникало желания свергать существующий в Швеции общественный строй, хотя в чем-то улучшить его он бы не возражал. Мальчиком он пел в церковном хоре, но истово верующим никогда не был. «В формальном смысле, – свидетельствовала Нина, – он не исповедовал никакой религии, хотя в более широком, я бы сказала, он был глубоко верующий человек…» Некоторые из наиболее проницательных друзей и знакомых Валленберга замечали его недовольство и разочарование. Один из них, экономист по профессии, Бертиль аф Клеркер считал, что «иногда Рауль находился в депрессии. Складывалось впечатление, что ему хотелось сделать свою жизнь более осмысленной».

Как мы увидим далее, случайное знакомство Лауера с Иваром Ольсеном, представителем Управления по делам военных беженцев, учрежденным Рузвельтом 22 января 1944 года, привело впоследствии к делу всей жизни Рауля Валленберга, дипломатической миссии в оккупированный нацистами Будапешт, где он спас десятки тысяч венгерских евреев от уничтожения, действуя не только дипломатическими, но просто всеми возможными методами.

3.5. Романы баронессы Орци об Алом Первоцвете. Фильмы «Алый Первоцвет» и «Первоцвет Смит»

Поколение Рауля Валленберга читало с восхищением романы баронессы Эммы Орци об Алом Первоцвете, британском аристократе сэре Перси Блейкни, друге принца Уэльского, который вел двойную жизнь: праздного плейбоя, далекого от политики, думающего только о собственных усладах, а на деле являющегося главой организации молодых английских аристократов, спасающих жертв якобинского террора во Франции. Классический приключенческий роман «Алый Первоцвет» («The Scarlet Pimpernel») был написан в 1905 году. Всего же цикл романов об Алом Первоцвете включал более десяти книг и создавался баронессой Орци до начала 1930-х годов.

Книга Алый Первоцвет (обложка 1908 года)

В 1934 году режиссер Александр Корда снял фильм по роману Орци «Алый Первоцвет». Главную роль (Перси Блейкни) сыграл звезда британского кинематографа того времени Лесли Ховард. Афиши этого фильма Рауль видел в США и Швеции, и, конечно, смотрел этот фильм (хочется верить, что не один раз…): Французская революция в самом разгаре, идет якобинский большой террор, головы аристократов и знати десятками летят с плеч в корзину гильотины. Британский аристократ Перси Блейкни, в высшем свете озабоченный лишь покроем своих фраков, галстуков и т.п., на самом деле – Алый Первоцвет, который вместе с примкнувшими к нему двум десяткам молодых британских аристократов, спасает от гильотины невинных французских граждан. Шовлен, агент Робеспьера – заклятый враг Алого Первоцвета отправляется в Англию, чтобы узнать, наконец, кто он, этот таинственный Алый Первоцвет. В числе подозреваемых – весь лондонский высший свет, ведь точно известно лишь, что Алый Первоцвет – аристократ…

Шведская афиша фильма Алый Первоцвет 1934 год

Американская афиша фильма Алый Первоцвет 1934 год

В 1941 году Лесли Ховард снял в военном Лондоне фильм «Первоцвет Смит» («Pimpernel Smith») по мотивам того, пользовавшегося большим успехом фильма 1934 года, перенеся действие в предвоенное лето 1939 года в Германии.

Афиша фильма Первоцвет Смит 1941 год

Он же сыграл и главную роль (профессора Смита) в этом фильме. Рассеянный, флегматичный, хладнокровный, сдержанный, ироничный университетский профессор Смит из Кембриджа, вместе с группой своих студентов, прибывает в Германию конца 30-х годов на археологические раскопки, решив под прикрытием этой экспедиции освободить нескольких жертв нацистов. Студенты узнают правду и просят разрешения принять участие в этой операции. В последних кадрах фильма Смиту удается избежать расстрела, одурачив нацистов. Фильм был очень английским: трезвость, внешняя холодность, сдержанный юмор (главный фашистский генерал, очень похожий на Геринга, был уверен, что Шекспир – немец, на что Смит отметил, что, по крайней мере, английские переводы пьес этого «Шекспира» великолепны…). Фильм стремился показать, что в некоторых обстоятельствах героизм рождается в людях, которые, на первый взгляд, совсем на него не способны.

В нейтральной Швеции того времени в фильме цензурой было вырезано ряд кадров, чтобы не злить агрессивного соседа. Однако, в британском посольстве в Стокгольме фильм можно было посмотреть без купюр. Эту возможность использовали Рауль и его сводная сестра Нина Лагергрен в начале 1942 года. Рауль Валленберг внешне был очень похож на Лесли Ховарда. После просмотра фильма Рауль сказал Нине, что хотел бы быть на месте профессора Смита.

Всего-то через менее чем три года Раулю Валленбергу представится такая возможность и он ее использует до конца, став «Будапештским Мессией». Фильмы «Алый Первоцвет» и «Первоцвет Смит» вдохновили его на это. Вот только безмерно жаль, что он, спасший десятки тысяч венгерских евреев во время осады Будапешта, был арестован советской военной контрразведкой СМЕРШ и сгинул в ГУЛАГе… Его герои, Первоцвет Смит и Алый Первоцвет Перси Блейкни, были более удачливы… Мистическим совпадением представляется то, что и Александр Корда и Лесли Ховард (поклонники считали его воплощением англичанина) были… венгерскими евреями, а баронесса Эмма Орци была родом из венгерской провинции (родилась в 1865 году в городке Тарнаэрш в 75 км от Будапешта), откуда через 80 лет были варварски депортированы евреи, жители тех мест. Предки баронессы Орци покинули Венгрию после подавления революции 1848 года, умерла она в Англии в ноябре 1947 года, а значит, могла знать о том, что сделал Рауль Валленберг в Будапеште и об его исчезновении…

Баронесса Эмма (Эммушка) Орци

Известны еще двое, носившие прозвище Первоцвета. Шотландский священник Дональд Кэски во время Второй мировой войны помог спастись из оккупированной Франции около двум тысячам человек. После войны он издал свою биографию под названием Тартановый Первоцвет (цветок тартан – национальный символ Шотландии). Шведский дипломат Харальд Эдельстам получил прозвище Черный Первоцвет за спасение норвежских евреев и подпольщиков от фашистов во время Второй мировой войны, и чилийцев от режима Пиночета в 70-х годах прошлого века.

3.6. Три из Тридцати Шести: Ирена Сендлер, Ян Карский и Рауль Валленберг

«…сторож! сколько ночи? сторож! сколько ночи?

Сторож отвечает: приближается утро, но еще ночь. Если вы настоятельно спрашиваете, то обратитесь и приходите»

Исаия 21:11—12

Ранним январским утром 1942 года Януш Корчак, «Старый доктор», в Доме Сирот на Сенной 16, в Варшавском гетто, рассказал Ирене Сендлер притчу о том, что Талмуд и Каббала говорят, что в мире есть 36 праведников, ради которых Бог поддерживает жизнь этого мира даже в самые варварские времена. Ни один из этих 36 не знает о том, что он таковым является. На самом деле, когда кто-то объявляет себя праведником, можно быть совершенно уверенным, что он им не является, потому что демонстрирует свою нескромность. И это блаженное неведение заставляет всех нас стремиться жить так, как должен жить праведник. Затем он полувопросительно заметил, что Ирена может и есть одна из этих 36… [4].

3.6.1. Ирена Сендлер

Она, без сомнения, спросит Его:

«Господи, где Ты был в те ужасные времена?»

И Бог ей ответит: «Я был в Твоем сердце».

Шевах Вайс, директор «Яд Вашем»

«Мир – штука несправедливая. И ваша задача – сделать его более справедливым. А что до меня или других людей, награжденных медалями Яд Вашем …мне кажется, многие хотят, чтобы мы просто потихоньку поумирали и перестали напоминать о темных страницах нашей истории»

Ирена Сендлер на встрече с американскими школьницами из Канзаса, «открывшими» ее в современной Варшаве [4]

В последнем классе школы Ирена написала реферат о нацменьшинствах «Как починить Польшу», выступая против правых националистов-ксенофобов. Кумиром всей ее семьи был маршал Юзеф Пилсудский, пан Комендант, лидер польских социалистов, который не раз подчеркивал важность этнического разнообразия Польши. Главным злодеем, с точки зрения Ирены, был Роман Дмовский, вождь национал-демократов, сторонник унитарного государства, в котором не было бы места для евреев, цыган и немцев, а остальные нацменьшинства должны были бы стать поляками, либо также подвергнуться депортации. Ирена была поражена обилием взаимоисключающих аргументов, которыми пользовались антисемиты: от заявлений, что евреи достойны ненависти, за то, что говорят на идиш, странно одеваются и отличаются от настоящих поляков, до утверждений, что евреев надо ненавидеть за то, что они хорошо одеваются, грамотно говорят и даже считают себя в первую очередь поляками, а уж потом евреями…

В 1932 году Ирена пришла на работу в службу соцзащиты Варшавы.

Ирена Сендлер

Многие из ее подопечных были евреями. Через три года, почти сразу же после смерти пана Коменданта, маршала Пилсудского, правительство ввело ограничения на помощь евреям и цыганам. Государственная политика резко качнулась вправо. Большую силу в стране набрали эндеки Дмовского. В этих условиях, помогая своим несчастным подопечным-евреям, Ирена стала нарушать законы, помня чему учил ее отец-социалист: «Сострадание и закон иногда противоречат друг другу и в этом случае законом всегда следует считать сострадание».

Осенью 1938 года на Варшаву накатила внезапно волна беженцев из нацистской Германии. Все превратилось в мрачную игру: польское правительство вводило новые дискриминационные правила, а две Ирены (ее подругу-соратницу тоже звали Иреной) находили способы их обойти. В последние мирные месяцы они работали по 12 часов в день: несколько раз в день (каждый день, включая субботу и воскресенье!) они носили в еврейский квартал города еду, деньги и лекарства.

А в сентябре 1939 года пришла уже по-настоящему ужасная беда. Немецкий блицкриг гнал в Варшаву из провинции тысячи беженцев, завшивевших, истощенных и больных, молящих о помощи:

– Haks Rakhmunes! (Пожалейте! – идиш).

Для помощи им Ирена нашла в каждом из десяти районов соцзащиты по одному надежному сообщнику, готовому изготовить фальшивые документы для беженцев. Эти ее связники, в свою очередь, нашли людей, готовых предоставить беженцам, в основном евреям, временное жилье. Так возникла организация Ирены Сендлер. Эта сеть вскоре будет бороться за жизни обитателей будущего Варшавского гетто, прежде всего детей… А пока, до прихода немцев в Варшаву, Ирена перенаправляла финансовые потоки, продукты и медикаменты еврейской благотворительной организации Centos, финансируемой Джойнт до момента вступления США в войну против Германии.

В одно августовское утро 1942 года в дверь Ирены робко постучали. На пороге стояли двое. Один был ей хорошо известен – юрист Леон Файнер, один из лидеров еврейского Бунда и Жеготы (польской организации помощи евреям) в Варшавском гетто, подпольная кличка – Миколай. Своего спутника, худого, небритого, со следами гестаповских пыток, Файнер представил Яном Карским, агентом Делегатуры, представительства польского правительства в изгнании в оккупированной Польше, дипломатическим представителем правительства в изгнании и связным Армии Крайовой. Миколай рассказал Ирене, что задача Карского – собрать свидетельства о массовых убийствах евреев, стать очевидцем событий, а потом донести эту информацию до Рузвельта и Черчилля, и попросил ее устроить Карскому «экскурсию» в гетто. И они отправились туда немедленно по одному из маршрутов организации Ирены… [4]. Ирена Сендлер открыла путь в варшавское гетто Яну Карскому, который донес затем страшную весть о том, что он там увидел до высших представителей союзников в Лондоне и Вашингтоне.

3.6.2. Ян Карский

«Бог выбрал меня, чтобы я увидел то, что увидел, и засвидетельствовал это»

Ян Карский [5]

Его настоящим именем было Ян Козелевский. Он родился в Лодзи 24 июня 1914 года в семье ремесленника (8-й и последний ребенок). Ничего аристократического не было в его родословной, что он повторял каждому, кто восхищался его «аристократической» внешностью. Был приверженцем Пилсудского и ревностным католиком. Вырос в Лодзи, имея немало друзей-евреев. В 1936 году закончил конно – артиллерийское училище, а в 1938 —элитную дипломатическую школу и 1 февраля 1939 года стал сотрудником польского МИД.

Ровно через год подпоручик Ян Козелевский добрался до Франции из оккупированной нацистами Польши, чтобы получить длинные и сложные инструкции польского правительства в изгнании для передачи их (путем заучивания наизусть!) руководителям Сопротивления в Польше. Он рассказал премьер-министру генералу Сикорскому о пути, который им был пройден с сентября 1939 года, после разгрома Польши:

– попал в плен к большевикам под Тарнополем,

– 6 недель в заключении под Полтавой,

– выдан Германии как простой солдат, уроженец Лодзи (тем самым избежав участи польских офицеров в Катыни),

– 10 дней в немецком концлагере в Радоме, побег и уход в подполье.

В апреле 1940 года Ян Козелевский вернулся в оккупированную Варшаву и отчитался перед лидерами политических партий подпольного государства. Те были поражены, как скрупулезно он выполнил порученное ему задание. В Польше Ян Козелевский работал под началом генерала Ровецкого, верховного главнокомандующего Союза вооруженной борьбы, переименованного в феврале 1942 года в АК- Армию Крайову. В 1940—42 годах Ян Козелевский носил подпольный псевдоним Витольд Кухарский, был арестован в Словакии и передан в гестапо, подвергнут пыткам. Из страха заговорить под пыткой Ян Козелевский пытался покончить с собой. Учитывая, что он был ревностным католиком, то была очень значимая, патриотическая жертва. Ян Козелевский был награжден двумя орденами Воинской доблести (Virtuti Militari): один раз как Витольд Кухарский (февраль 1941 года), а второй раз как Ян Карский (январь 1943 года).

Ян Карский

В сентябре 1942 года главнокомандующий АК и глава Делегатуры (представительства правительства в изгнании в Польше) решили послать Карского в Лондон, чтобы сообщить союзникам все, что происходило и происходит в оккупированной Польше. Перед поездкой ему устроили встречу с двумя людьми, в прошлом видными лицами еврейской общины. Один из них возглавлял Бунд, другой – сионистскую организацию. В прошлом – непримиримые враги, теперь они явились на встречу вместе, что означало, что они уполномочены изложить просьбы и напутствия всей еврейской общины Польши, находящейся на краю гибели.

Оба жили вне гетто, но имели возможность постоянно бывать там. Это требовало от них мучительных перевоплощений: малейшая ошибка могла стоить жизни. Бундовский лидер Леон Файнер был до войны адвокатом, состоятельным человеком. У него была внешность типичного поляка. Теперь на арийской стороне у него был магазин бытовой химии и стройматериалов. Когда Файнер повел Карского в гетто, тот увидел чего стоило Файнеру перевоплощение «пана инженера» в одного из несчастных обитателей гетто, терроризируемых немцами. Сионисту было еще труднее. Он, человек лет сорока, чье имя осталось неизвестным, обладал ярко выраженной семитской внешностью: его подстерегала опасность везде, он был совершенно измучен и еле держал себя в руках. Карский сказал им, что отправляется в Лондон с миссией от польского Сопротивления и в ее рамках намерен передать послание евреев гетто всему миру и поэтому хочет знать, что он должен сказать от имени евреев.

То, что он услышал, сводилось к следующему.

1. Евреи беззащитны перед злодеяниями нацистов. Немцы хотят уничтожить всех евреев. Ни польское, ни тем более еврейское Сопротивление ничего не могут сделать. Поэтому вся ответственность ложится на союзников.

2. За два с половиной месяца, начиная с июля 1942 года нацисты только в варшавском гетто совершили 300 тысяч убийств (число депортированных из гетто было числом уничтоженных евреев). В гетто, к тому времени, осталось чуть больше 100 тысяч евреев, но депортации продолжались.

Бундовец и сионист предложили Карскому провести его в гетто, чтобы он собственными глазами увидел гибель целого народа. Свидетельству очевидца поверят больше. При этом они честно предупредили Карского, что он подвергнет свою жизнь риску, а страшные сцены, которые он увидит в гетто, будут преследовать его до конца жизни. Карский немедленно согласился идти в гетто.

Во время второй встречи с этими людьми Карский выслушал, что он должен передать еврейским лидерам Англии и Америки: «…Скажите им, что о политике и дипломатии пора забыть… они должны найти в себе силы и мужество пойти на жертвы, соизмеримые по тяжести с муками, который терпит наш гибнущий народ… Цели и средства немцев не имеют прецедентов в истории… Реакция демократических стран также должна быть беспрецедентной, они должны прибегнуть к каким-то небывалым способам противодействия. Иначе их победа будет неполной, только военной – немцы успеют довести до конца свою разрушительную программу… они должны связаться с влиятельными лицами и органами власти в Англии и Америке. Пусть потребуют твердых обещаний, что будут предприняты серьезные меры для спасения еврейского народа. А чтобы вырвать такие обещания, пусть устраивают голодовки в публичных местах, пусть умрут мучительной смертью на глазах всего мира. Может хоть это разбудит общественное сознание… Мы разделим с ними эти жертвы. Варшавское гетто обречено, но долгой мучительной смерти мы предпочтем смерть в бою. Мы объявим войну Германии – заведомо безнадежную, какой еще не бывало на свете… Вот тогда и посмотрим, могут ли евреи не только страдать и погибать, как повелел Гитлер, но и умирать с оружием в руках» [5].

И вот Ян Карский отправился в варшавское гетто в сопровождении Файнера и связника Ирены Сендлер через указанный ею тайный ход (здание суда на Мурановской улице было построено так, что входили в него с арийской стороны, а дверь одного из подвалов вела прямо в гетто [4].

…Всюду голод, страдания, смрад разлагающихся трупов, душераздирающие стоны умирающих детей, отчаянный крик уничтожаемого народа. Карский увидел и сцену «охоты», когда зашедшие в гетто два члена гитлерюгенда без разбора палили наугад по окнам домов, куда попрятались обитатели гетто. Во время второго посещения гетто Карский уже три часа (в первый раз он не смог долго оставаться здесь: трудно было выдержать…) ходил по улицам этого ада, чтобы все запомнить: видел смерть ребенка, агонию старика, избиение старухи евреями-полицейскими… Перед самым уходом из гетто они зашли в одну квартиру попить воды. Пожилая хозяйка была предупреждена об их приходе, но не жаловалась, не плакала, а воду подала Карскому в хрустальном бокале – последней ценной вещи, которая у нее еще оставалась… [5].

Через несколько дней после второго посещения гетто Файнер нашел способ показать Карскому один из лагерей уничтожения для евреев, который находился неподалеку от села Белжиц. Сам Файнер там не был, но обладал подробной информацией, которую получал от польских железнодорожников. Они сообщали, что в Белжиц и Треблинку прибывают составы, набитые людьми, но не доставляется продовольствие для них. Кроме того, одна ячейка сопротивления узнала о существовании газовых камер и огромных рвов, где хоронили трупы. Уже в июле 1942 года эта информация была передана Командованию АК и в лондонское правительство, но никто там не поверил (или не захотел поверить) в то, что она правдива. Тот лагерь уничтожения Ян Карский увидел собственными глазами.

В Лондоне Карский говорил с Антони Иденом, лидерами еврейской общины, несколькими писателями с мировым именем: Уэллсом, Кестлером, членами Пен-клуба… Самой запомнившейся ему встречей была встреча с Шмулем Зигельбоймом, лидером Бунда за границей и членом Национального совета польского правительства в изгнании. Внешним видом он напоминал печального чаплиновского героя. Это был единственный человек, который готов был сделать все, включая пожертвовать собственную жизнь, чтобы помочь спасти свой, уничтожаемый нацистами, народ. Он хотел знать все, что касалось евреев Польши: в каком состоянии были дома, как выглядели дети, что дословно сказала ему женщина, положив руку на плечо Карского, после зрелища «охоты», просил описать валяющиеся трупы на улицах гетто.

После встречи с Яном Карским Зигельбойм лично обращался к Черчиллю и Рузвельту, выступал по английскому радио с призывом к общественности помочь польским евреям. 13 мая 1943 года, когда в Лондон пришло известие об окончательном подавлении восстания в варшавском гетто (там погибли его жена и сын), Зигельбойм покончил с собой. В предсмертной записке он написал: «Моя смерть – выражение негодования и протеста против пассивности, с которой мир взирает на полное уничтожение еврейского народа и мирится с этим… Может быть, моя смерть поможет сломить стену равнодушия тех, кто еще может спасти остатки польского еврейства».

В начале мая 1943 года глава польского правительства в изгнании генерал Сикорский приказал Яну Карскому отправиться в США с тем же заданием, которое он выполнял в Лондоне. Польский посол в США Ян Чехановский должен был обеспечить ему ряд встреч с влиятельными лицами в Вашингтоне.

Информацию для Госдепартамента он передавал через Адольфа Берля, члена мозгового центра Франклина Делано Рузвельта, и других руководителей различных служб; для Министерства юстиции – через генерального прокурора Фрэнсиса Биддла; в Верховный суд – через судью Феликса Франкфуртера. О его встрече с Франкфуртером следует рассказать особо.

Феликс Франкфуртер в ответ на сообщение Карского заявил: «Я вам не верю! Не могу утверждать, что вы лжете, но мой разум, мое сердце не в состоянии этого принять» … Он был евреем, но не хотел поверить в реальность варшавского гетто, потому что это потребовало бы от него поступков на грани возможного, которых и добивался Карский во имя спасения остатков польских евреев. Не были готовы на поступки на грани возможного и другие влиятельные евреи США («евреи Рузвельта»: Брандейс, Розенман, Коэн, Моргентау, раввин Вайс) [5].

«В годы надвигавшейся Катастрофы и впоследствии „евреи президента“ на поверхности представлялись американскому еврейству своего рода тактическим преимуществом, непосредственным и благорасположенным каналом общения с самим президентом, настроенным, как все верили, весьма сочувственно к жертвам репрессий и геноцида. Это было… трагическим заблуждением. Вместо того чтобы доносить до президента мольбы их соплеменников о спасении, „евреи президента“ создали вокруг него своего рода „буфер“, оградивший его от нежелательных, с их точки зрения, влияний. Стремясь сохранить близость к Рузвельту и его доверие, они либо избегали непосредственно обращаться к нему с вопросами, имевшими отношение к евреям (как Брандейс и Франкфуртер), либо говорили ему только то, что он хотел от них услышать (как Розенман или Вайс). Характерен эпизод, когда Розенман посоветовал Моргентау не идти к Рузвельту со своими обвинениями против Госдепартамента. Это, по мнению Розенмана, могло вызвать утечку в прессу. „Нечего беспокоиться об огласке, – парировал Моргентау. – Чего я хочу, так это рациональность и мужество: первым – мужество, второй – рациональность“ … Если бы большее количество его коллег следовали этой формуле, то история евреев в 20-м веке могла бы получиться не такой трагичной, какой она оказалась» [6]. Среди этих господ не было Зигельбоймов, превыше всего они ценили свою комфортную жизнь и свою близость к власть имущим как таковую.

Польский посол в США Ян Чехановский, чтобы добиться личной аудиенции у Рузвельта, в начале июля разослал приглашения многим членам американской администрации, привлекая их внимание к посланцу польского Сопротивления и очевидцу еврейской трагедии. Усилия увенчались успехом: 28 июля 1943 года ему и Карскому был назначен прием у Рузвельта (20 минут…). Карский в рассказах об этой беседе всегда подчеркивал, что президент еврейскую тему не поддержал, больше всего его интересовало положение внутри Польши, вопрос о границах и о необходимости компромисса с СССР. Карский не скрывал, что и для него это было самым важным тогда. Когда Карский спросил Рузвельта, что он хотел бы передать полякам, тот ответил: «Скажите им, что мы победим! … А еще скажите своему народу, что в этом доме у него есть друг». Ян Карский вспоминал, что Рузвельт создавал впечатление, что именно он является «властелином человечества» и ниспровергателем гитлеровской Германии. Однако в машине на обратном пути в посольство Ян Чехановский заметил: «В общем-то, президент почти ничего не сказал» [5].