Полная версия
Рауль Валленберг: «Железная маска» Сталина, или Алый Первоцвет
Мемориальная доска Рауля Валленберга на здании, где был Голландский банк в Хайфе
Зато климат Палестины Раулю нравился: «Что здесь хорошо, так это климат, день за днем солнце и тепло, так хорошо, иногда почти перебор, но, во всяком случае, это лучше снега с дождем.» На окраине Хайфы находится прекрасный пляж, Бат-Галим. Сюда Рауль отправлялся почти каждую субботу после обеда в компании друзей. По субботам, когда его «еврейские друзья празднуют шабат», он работает, но, поскольку банк закрывается рано, он все же успевает на пляж [2].
Во время пасхальных каникул Рауль с двумя товарищами из банка едет автобусом в Тверию на берегу озера Кинерет (Тивериадское море), «по водам которого ходил Иисус». Они посетили также города с преобладанием арабского населения, такие как Цфат и Акко («совершенно арабский город… один из самых живописных, какие я когда-либо видел, с чрезвычайно узкими дивными улочками, окруженный величественными стенами»). Здесь они «познакомились» и с арабской частью населения Палестины. Когда во время ночной прогулки они спросили у двух арабских женщин дорогу, ответом были «самые отборные ругательства». «Мы бросились бежать со всех ног, потому что вдруг подумали, что совершили тяжелый грех, заговорив с женщинами в чадрах, и что арабы, похоже, легко хватаются за нож» [2].
И в конце апреля работа в этом банке для Рауля «сложна и малопонятна», а Фройнд занят своими делами и Рауля, все это стало раздражать. Густав Валленберг смотрел на вещи по-другому: его воодушевило письмо Фройнда, которое, на его взгляд, показывало, что Рауль заблуждается относительно своего шефа. В письме к Густаву Фройнд сообщал свои впечатления о Рауле и не скупился на похвалы (не зарплата же, которую нужно платить): «очень умный и культурный», его поведение вызывает «симпатию и доброжелательность», «живой интерес ко всем сферам культуры, экономики и политики» и отличается «выгодным образом от большинства своих сверстников». Дед был рад и горд. Он послал письмо Раулю, приложив копию письма Фройнда: «лучшей и более убедительной характеристики, чем эта, ты никогда не мог бы получить. Она будет иметь особую ценность, когда однажды ты приедешь домой и, вероятно, станешь искать себе место.» Конечно, письма Густава и «шефа» не могли изменить мнение Рауля о Фройнде, этом банке и его, Рауля, работе в нем для получения «бесценного опыта». Рауль выразил сожаление, что письмо произвело такое впечатление на деда, так как это неискреннее письмо: они с Фройндом в сумме провели вместе часа четыре, и Рауль «не слишком доволен» тем, чему выучился в банке (Рауль по-прежнему выбирает вежливые обороты…).
В пансионе, где жил Рауль, он общался с прибывшими из Германии евреями, которых он описывал как «очень приятных людей с большим чувством юмора» [2]. Именно здесь Рауль впервые столкнулся с жертвами нацистских преследований, и эта встреча глубоко задела его – не только из-за общегуманис-тических убеждений, но также, возможно, и из-за осознания, что в его жилах тоже текла еврейская кровь (см. свидетельства профессора Хедениуса, глава 2, п. 2.3).
Свою еврейскую наследственность по линии матери Рауль стал осознавать намного раньше, чем его сводные брат и сестра. Нина Лагергрен сообщала, что детьми они даже не знали о том, что у них были предки евреи, но «не потому, что мама это от нас скрывала, просто наши еврейские предки были такими далекими и еврейские традиции в семье оказались утрачены. Проблема эта всплыла на поверхность только в середине тридцатых годов, когда одна из двоюродных сестер матери выходила замуж в Германии за немца дворянского происхождения. В то время я была лишь ребенком, но все-таки помню, что тогда в нашей семье много говорили о том, как нацисты проверяли ее родословную» [1].
В этом хайфском пансионе одна девушка рассказала Раулю, что ее брата убили нацисты. Об этом случае она рассказала, как пишет Рауль, «мимоходом». «Вообще-то здесь очень мало говорят о прошлом, но почти исключительно – о будущем Палестины, в которое все твердо верят. И было бы жаль, если бы не верили, потому что Палестина – их дом и исполнение давней мечты», – сообщал Рауль деду, который в письме внуку еще раньше выразил восхищение энергией еврейских переселенцев.» [2]
Рауль в этом же письме очень точно рассказал об экономических реалиях еврейского населения (ишува) Палестины: «Здесь все время своего рода бум, сам себя вызывающий. Он выражается в том, что новые иммигранты все время привозят с собой растущие потребности, а для их удовлетворения необходимо постоянное возникновение и расширение фирм и компаний. До тех пор пока народ смотрит вперед с оптимизмом и верит в будущее страны, она стремительно разрастается, привлекая денежные потоки. Но, думаю, стоит только вере на мгновение ослабнуть, здесь разразится кризис, и он будет ужасен. Надежда Палестины в том, чтобы стать промышленным центром Ближнего Востока. И многие отрасли у них уже есть, но они служат в основном тому, чтобы всеми возможными способами удовлетворять спрос на внутреннем рынке, а экспорт еще не начался. Правда, они всегда могут рассчитывать на экспорт фруктов. Экономика покоится на довольно шатких основаниях, но евреи твердо убеждены, что все будет хорошо. Они ведь привыкли к страданиям куда худшим, чем экономический кризис, так что не заботятся и не думают о рисках, а к тому же у них нет выбора – селиться здесь или где-либо еще. Я никогда не знал, что так много евреев настолько глубоко и фанатично религиозны, как многие здесь. Палестина для них – нечто гораздо большее, чем просто убежище, она для них Земля обетованная, указанная Богом страна. Ведется колоссальная работа, чтобы сделать страну пригодной для земледелия, потому что воды слишком мало, а камня слишком много. До того как они пришли сюда, здесь было всего 800 тыс. арабов, а может, и того меньше, а они хотят довести здешнее еврейское население до 4 млн. Когда иностранец удивляется, как эта страна сможет прокормить такое количество народу, они рассказывают красивую притчу. Они говорят, что Палестина похожа на шкуру антилопы. Если шкуру снять с животного, она съеживается, уменьшается в размере, и удивляешься, как антилопа могла в ней помещаться. С Палестиной дело обстоит точно так же: пока Палестина заключает в себе еврейское население, она течет молоком и медом и может вмещать много народу, но, когда евреев в ней нет, ее ценность резко уменьшается, и даже малое арабское население с его малыми запросами не в состоянии в этой стране просуществовать.» [2]
Свои знания об экономических реалиях Палестины Рауль получил не только за обеденным столом в пансионе, но также и во время поездок по стране. Он был, в частности, на международной торговой ярмарке The Levant Fair в Тель-Авиве, проходившую уже в четвертый раз, начиная с 1929 года. Выставка «так, ничего особенного, но город приятный, архитектура получше, чем в Хайфе, а некоторые улицы обсажены деревьями.» [2]
Рауль познакомился с новейшими достижениями еврейских поселенцев в Палестине. Во время пасхальной поездки на Кинерет он с товарищами посетил киббуц Дгания, «одну из новых социалистических еврейских колоний, расположенную там, где Иордан вытекает из озера». За время турецкого владычества земледелие в Палестине пришло в полный упадок и большие земледельческие районы оказались заброшены. Эти земли скупали евреи-сионисты, которые приезжали в Палестину потому, что надеялись превратить ишув в будущее еврейское государство. Большинство сионистов были левыми и хотели построить здесь социалистическое общество. Важным элементом такого общества были сельскохозяйственные объединения, в которых все работники получали одинаковое вознаграждение независимо от вклада в общий труд. Киббуц Дгания был создан в конце октября 1910 года в десяти километрах от Тверии, на берегу Иордана. То, что Рауль увидел здесь, произвело на него впечатление: «Это заслуживает настоящего восхищения. Арабы редко продают свою необработанную и плохо возделанную землю евреям и, если уж такое случается, дерут с них как можно больше. Поэтому евреи прилагают все усилия, чтобы как можно эффективнее использовать хозяйство, чтобы урожаи были как можно лучше. Форма организации, как я уже сказал, – социалистическое, коллективное хозяйство. В основном там живет молодежь, они трудятся с неслыханной энергией в самых отвратительных климатических условиях, сотни жизней погубила малярия. Всевозможные фрукты и овощи растут хорошо, но с зерновыми, конечно, получается так себе.» [2]
Раулю очень хотел съездить и в Иерусалим, но он откладывал поездку, так как районы Старого города были закрыты из-за беспорядков. Кроме того, в Иерусалиме после семи вечера действовал комендантский час, который «должно быть, делает жизнь жутко скучной для всех, особенно для молодых, которые работают до семи и потом вынуждены идти домой и сидеть в своей комнате, не имея возможности сходить в кино или прогуляться. Своего рода трехмесячное пребывание в исправительном доме. Бедные евреи!» Когда Рауль наконец собрался поехать, на дороге из Тель-Авива в Иерусалим было много военных, а такси мчалось с сумасшедшей скоростью, чтобы уменьшить риск попасть под обстрел. «Это было замечательно, – подытожил Рауль свои впечатления от Иерусалима, – но из-за плохой ситуации почти ничего не увидел.» [2]
Таким образом, проблемы еврейского ишува были обусловлены далеко не только экономическими причинами. Переселение евреев в Палестину с самого начала (восьмидесятые годы девятнадцатого века) натолкнулось на сильное сопротивление арабской стороны. «Здешние евреи боятся арабов, которые начинают просыпаться и мечтать об империи, – отмечал Рауль. – Бедные, им, видимо, надо навсегда смириться с положением меньшинства, куда бы они ни поехали.» [2]
Пребывание Рауля в Палестине совпало с крупным арабским восстанием, возглавляемым настроенным резко антиеврейски Амином аль-Хуссейни, великим муфтием Иерусалима и председателем Верховного Мусульманского Совета. Восстание вспыхнуло в начале апреля 1936 года и продолжалось до сентября 1939 года. Оно было направлено как против британской власти, так и против еврейского ишува. С 19 по 22 апреля в Яффе и Тель-Авиве было убито 15 евреев и 4 араба были убиты британской полицией. Фройнд считал, что восстание скоро закончится, но Густаву Валленебргу стало известно, что ситуация гораздо более серьезная. Тем не менее, уезжать ли Раулю из Палестины или нет, он оставляет на усмотрение внука. «Если ты чувствуешь, что будущее чревато риском, мой совет – уезжать. Но решай сам, естественно, принимая во внимание, какую ты теряешь выгоду от своего там пребывания.» [2]
Рауль сообщил деду что в Хайфе все еще «довольно мирно». («Время от времени слышались взрывы, по крайней мере их слышали мои еврейские друзья – думаю, у них, бедных, нервы никуда не годятся», – вспоминал он об этом времени через пару лет). Однако, если избегать арабских кварталов, ходить по улицам не опасно: «Было несколько попыток бросить бомбу, но результат ничтожный. Обычно бомбы взрываются слишком рано, убивая того, кто пытался совершить покушение». Он заверяет, что, как только восстание началось, принял решение немедленно уезжать «если того потребует ситуация, то есть не спрашивая предварительного разрешения» [2].
Ему уже было почти двадцать четыре года, и доброжелательные попытки деда направлять его судьбу стали его слегка раздражать. В письме из Хайфы от 6 июня 1936 года он дипломатично пытался довести до деда свою точку зрения. Ему надоело работать неоплачиваемым стажером, хотелось заняться делом, за которое платили бы настоящие деньги. Несмотря на блестящие рекомендации, он считает свое пребывание в Кейптауне «пустой тратой времени». «Рекомендации чего-то стоят только тогда, когда их авторы сгорают от желания платить тебе», – писал он. Рауль признавался, что считал планы деда относительно своего будущего слишком жесткими и что он очень рад его желанию проявлять в этом вопросе большую гибкость, о чем дед заявлял в своем последнем письме. «В таком случае я готов прислушиваться к вашим советам и следовать им в большей степени, чем раньше», – писал он. Затем осторожно, почтительно приближаясь к основному вопросу, Рауль продолжал: «Наверное, я не рожден быть банкиром… Архитектура – это другое дело. В университете я доказал, что моя склонность к этой профессии целиком оправдана… Банкир должен быть по своей натуре кем-то вроде судьи, в его характере должны преобладать сдержанность, хладнокровие и расчетливость. Фройнд и Якоб – принадлежат как раз к этому типу, в то время как я совершенно на них не похож. Мне кажется, в моей натуре – скорее действовать, чем сидеть за конторкой и вежливо отказывать посетителям». Чтобы подсластить пилюлю, Рауль добавляет: «Я никогда не забуду любовь и заботу, которыми вы меня окружаете… Если бы я был достойным внуком, я бы благодарил вас и, не задумываясь, следовал всем вашим указаниям… Но я не раскаиваюсь в том, что открыто высказал свое мнение и предложения, – от замалчивания истинных чувств ничего хорошего быть не может.» Позже в том же месяце дед Густав отвечал: «Твое разочарование в связи с отсутствием настоящей работы неоправданно; все, что ты делал до сих пор, только обогащало твой опыт. Я не думаю, что наш план провалился, всё, что ты испытал, несомненно, тебе пригодится» [1].
На эти упреки Рауля деду нечего возразить и Густав Валленберг идет на уступки. Полагая, что лучше всего для Рауля было бы «остаться за границей» (?) и после прохождения военных сборов, он готов в случае, если Рауль решит остаться в Швеции, помочь ему завязать контакты с высококвалифицированными людьми (опять «туман»…). Однако, если у Рауля есть лучшее предложение, дед открыт для него. Густав не удержался и от заявления, что если Рауль останется в Швеции, то он, Густав, считает свою «миссию» в отношении образования внука законченной, если же Рауль останется за границей, дед будет продолжать оплачивать его расходы…
Рауль уже не согласен был слепо следовать инструкциям деда и более всего хотел навсегда вернуться в Швецию. На это у деда был лишь один последний аргумент: некие девушки и проблемы, связанные с ними.
Густав Валленберг в случае возвращения Рауля домой, боится девушек…, пусть не на улице, а в салонах. Связывать себя неразумно… Прежде всего необходимо достичь независимого положения, годового дохода не менее чем в 20 тысяч крон и возможности содержать двух служанок (!). Иначе будущая супруга сама превратится в служанку, а это «неудовлетворительно».
Желание Густава Валленберга «сообразовывать план с обстоятельствами» уже радует Рауля. Он вежливо заявляет, что на этих условиях готов пойти навстречу пожеланиям дедушки больше, чем собирался. «Не хочу скрывать, – пишет он, – в последние месяцы я стал думать, что ради того, чтобы меня услышали, нужно кричать „волки!“ громче, чем вынуждают реальные волки» [2].
Относительно беспокойства деда по поводу желания Рауля найти оплачиваемую работу «лишь для того, чтобы была возможность тут же» жениться, он уверяет деда, что прежде всего им движет сильное желание заработать деньги, много денег. Жену он тоже хочет, но прежде всего хочет много денег (вот результат «миссии» деда: внуку 24 года, он закончил университет, однако до сих пор живет на деньги деда и нет никаких четких перспектив!).
После пяти с половиной месяцев в Хайфе Рауль, наконец, решился вернуться домой, в Швецию, несмотря на неудовольствие деда. «Моя мать уже много раз писала мне, что жаждет видеть меня дома», – писал он деду. Далее он аргументировал свое решение: он, в принципе, готов оставаться за границей, пока это на пользу его будущему (нормальному, за зарплату!) трудоустройству (все еще – будущему …, а ведь Раулю уже 24 года!). Ему надоело быть оторванным от жизни в Швеции уже целых пять лет! Он согласен с дедом, что за границей хорошо скрывать свои ошибки и недостатки, а как же быть с потенциальными способностями? Они ведь тоже останутся незамеченными и их обладатель будет принят «скептически» при возвращении домой!
Польский корабль «Полония» отплыл из Хайфы 18 августа 1936 года и через пять дней прибыл в Стамбул. До отплытия «Полонии» из Стамбула в румынский порт Констанца оставалось несколько часов, которые Рауль провел с дедом в дискуссиях о его, Рауля, будущем. Густаву Валленбергу пришлось согласиться, что после военной переподготовки Рауль останется в Швеции. Однако он продолжал цепляться за остатки своих туманных планов: не надо рассматривать работу в Хайфе у Фройнда (без зарплаты! стажером!) как «окончательно завершенную»: пусть это будет резервный вариант, к которому можно вернуться, если будущие попытки немедленно найти работу окажутся неудачными, дорогой к бегству, если в Швеции дела Рауля пойдут плохо. Дела Рауля Валленберга в Швеции в 1937 -1940 годах сложились неудачно, однако к чести Рауля он не воспользовался этой «дорогой к бегству», еще более усугубившей бы его положение (а дед Густав в 1937 году умер и не было уже кому генерировать очень туманные планы о «пионерском», с передовыми технологиями, процветающем банке на Ближнем (можно и на… Дальнем) Востоке, где Рауль усядется в руководящее кресло и посрамит к удовольствию деда его нелюбимых Маркуса-старшего, Маркуса-младшего и Якоба…
Вечером того же дня, 23 августа 1936 года, корабль «Полония» с Раулем на борту вышел в путь вдоль побережья Черного моря к Констанце. Оттуда Рауль поехал дальше на «ужасно переполненном иммигрантами поезде» (задумался ли он тогда, что это лишь прелюдия к массовой эмиграции евреев из Германии, Австрии, Чехословакии?) через Львов в Варшаву. Затем был Берлин. Во время остановки там Рауль заехал к «любимой кузине» Май Ниссер, вышедшей замуж за графа Энцо фон Плауэна и жившей в замке Визенбург, в 80 км от Берлина. Поездка по Германии происходила через несколько недель после летней Олимпиады в Берлине. Увиденное произвело на Рауля впечатление: «Сама по себе нацистская Германия тоже произвела хорошее впечатление, и те, с кем довелось поговорить, кроме евреев, утверждали, что вполне довольны» (да, антифашистские взгляды здесь совсем не просматриваются…, но может быть причиной было то, что адресатом был «ариец»…) [2].
3.3. Вход в «сферу Валленберг» закрыт для Рауля
Осенью 1936 года, незадолго до возвращения Валленберга из Хайфы, его дед слег. Болезнь положила конец его замыслам заинтересовать влиятельных знакомых планом создания международного банка, в котором Рауль мог бы занять достойное положение. В начале 1937 года Густав Валленберг умер, и теперь Рауль, свободный от тирании любящего старика, сам мог решать: что ему делать дальше. Путь в архитектуру, его первую любовь, был для него закрыт. Американский диплом архитектора не давал права работать в Швеции – чтобы заняться любимым делом, ему пришлось бы пройти процесс подтверждения своей квалификации, а в двадцать пять лет, как он считал, садиться на студенческую скамью было поздно. Кроме того, мировая депрессия сказалась и на экономике Швеции: в стране мало строили. Двоюродные дяди Якоб и Маркус Валленберги, несомненно сознававшие, что коммерция отнюдь не его конек, также не спешили предлагать ему должность ни в семейном банке, ни в связанных с ним предприятиях. Май фон Дардель стала беспокоиться: несмотря на многочисленные способности и хорошие связи, ее сын рисковал остаться без дела.
Попытки Рауля покончить с унизительным положением, когда он был без нормальной оплачиваемой работы, самостоятельно или с помощью Густава и его сестры Лилли, потерпели неудачу. «Сфера Валленберг» оказалась для него закрыта. Брат деда, Кнут, председатель совета директоров семейного банка, подарив несколько благодушных обещаний Раулю и его матери Май, не сделал ничего реального и умер в 1938 году (детей у него не было). Другой брат деда, Маркус-старший, ставший председателем совета директоров банка после смерти Кнута, был обеспокоен попытками ближайших родственников Рауля найти ему место в «сфере Валленберг», охраняя «семейную поляну» для своих сыновей Якоба и Маркуса-младшего, двоюродных братьев отца Рауля. Взыграли и антисемитские мотивы: дочь Маркуса-старшего Гертруд («Калли», жена австрийского графа Фердинанда Арко ауф фон Валлей, ярого немецкого националиста, и последняя любовь маршала Маннергейма в конце его жизни) по просьбе отца отправилась в ноябре 1936 года в Ниццу наблюдать за встречами Густава, Кнута и Рауля. Гертруд сообщила отцу, что Рауль произвел на нее «очень еврейское впечатление» и резюмировала, что пустить Рауля в «сферу Валленбергов» было бы равносильно тому, что отдать ему и Нахмансонам (Юсеф Нахмансон, еврей, был гендиректором «Стокгольмс Эншильда Банк» до 1928 года) управление банком, который вовсе не является семейным благотворительным предприятием [2]. Якоб, гендиректор семейного банка с 1938 года, дядя Рауля, сам морской офицер, как и отец Рауля, тянул время, несколько раз предлагая Раулю «изучать рынок» для создания новой фирмы (по производству застежек-молний и т. п. чепухи). Так Рауль был навсегда отторгнут «сферой Валленберг», включавшей, кроме банка SEB, десятки крупных и по международным меркам промышленных компаний (СКФ, АСЕА, Эриксон…) и активно проводившей многочисленные финансовые и торговые операции во время начавшейся второй мировой войны (включая и весьма неприглядную деятельность): поставки в Швецию необходимого сырья и продуктов, контакты с членами правой германской оппозиции Гитлеру, «черной капеллой», и попытки сепаратных переговоров между ними и западными союзниками, поставки шарикоподшипников германской военной индустрии, сбыт награбленных немцами в оккупированных ими странах золота, ценных бумаг и облигаций, торговые отношения с Советским Союзом, также нарушавшие шведский нейтралитет (например, знаменитая поставка высококачественной стали за платину) … – во всем этом Раулю места не нашлось.
Подкрепим все вышесказанное перепиской Рауля Валленберга со своими родственниками и этими родственниками между собой. Тексты писем (или выдержки из них) приводятся в переводе на русский язык, сделанным автором по книге [3].
Вот дядя Рауля, Маркус-младший, пишет Раулю и прилагает просимые им рекомендательные письма.
Маркус Валленберг-мл. (Стокгольм, 8.02.1934) – Раулю Валленбергу, (Энн-Арбор, Мичиган, США)
«Mr Raoul Wallenberg
1021, Hill Street,
A n n A r b o r /Mich./
Дорогой Рауль,
Я рад, что ты можешь следить за интересным развитием событий в США на месте и надеюсь, что это еще больше повысит эффективность твоего изучения Америки.
В ответ на твою просьбу о паре адресов прилагаю два рекомендательных письма к двум моим друзьям в Нью-Йорке. Тебе будет интересно познакомиться с ними:
– Роберт Ловетт, фирма Brown Brothers, Harriman&Co,
– Джеймс Варбург, вице-президент Bank of the Manhattan Company, финанcовый эксперт США на Лондонской конференции, член мозгового штаба Рузвельта.
Пламенный привет от всех нас,
Твой любящий, /подпись/»Маркус-мл. Валленберг (Стокгольм, 8.02.1934) – «Дорогому Бобу» (Brown Brothers, Harriman & Co, Нью-Йорк) и «Дорогому Джимми» (Bank of the Manhattan Company, Нью-Йорк)
«Robert A. Lovett, Esq.,
Messrs. Brown Brothers Harriman & Co.,
59, Wall Street,
N e w Y o r k
Mr. James P. Warburg,
Vice Chairman of the Board,
Bank of the Manhattan Company,
40, Wall Street,
N e w Y o r k
Этим представляю Вам сына моего двоюродного брата, Рауля Валленберга, который путешествовал по Ваше стране в течение последних двух лет, чтобы изучить американскую обстановку в целом и американскую архитектуру в частности.
В настоящее время он живет где-то в Мичигане, но, как я думаю, приедет в Нью-Йорк рано или поздно.
Если бы Вы были так любезны предоставить ему какую-то информацию или что-то подобное, это могло бы помочь ему достичь цели его визита в Вашу страну…
Всегда Ваш,/подпись/»Обращает на себя внимание нарочитое расплывчатое определение цели Рауля: «твоего изучения Америки» (Рауль мечтал о работе в Америке или в Швеции), а также сообщение американским банкирам о том, что Рауль изучает» американскую обстановку в целом и американскую архитектуру в частности».
Это представляется откровенной насмешкой над племянником и отсутствием желания помочь ему.
В ответе Рауля можно видеть скрытое разочарование. Вместо поездки в Нью-Йорк, он едет в Чикаго, чтобы поработать в шведском павильоне на Всемирной выставке за несколько долларов в день.
Рукописное письмо Рауля Валленберга (Энн-Арбор, 9.02.1934) Маркусу Валленбергу-мл. (Стокгольм)