Рауль Валленберг: «Железная маска» Сталина, или Алый Первоцвет

29 мая 1944 года

Мой маленький дневник, теперь все это заканчивается! Гетто было разделено на зоны, и они уводят нас всех.

30 мая 1944 года

Мой маленький дневник, все говорят, что мы останемся в Венгрии, что они собрали евреев со всей страны где-то вокруг Балатона для работы. Но я не верю. Это должно быть ужасно очутиться в грузовом вагоне, и теперь никто не говорит больше, что они нас забирают, а говорят, что они «депортируют» нас. Я не слышала это слово до сих пор, а Аги говорит дяде Беле: «Бела, ты не понимаешь, они депортируют нас!» Жандарм ходит вверх и вниз перед домом. Вчера он был в парке Риди, именно оттуда евреи депортируются. Не от железнодорожного вокзала, так как здесь жители города не видят их, – говорит дедушка. Многое происходит благодаря поддержке горожан. Если бы арийцы этого не хотели, они могли бы остановить нашу геттоизацию. Но им это нравилось, и даже сейчас им все равно, что произойдет с нами.

Этот жандарм, которого дядя Бела называет добрым жандармом, потому что он никогда не кричит на нас и не фамильярничает с женщинами, приходил на задний двор и говорил нам, что покинет службу, поскольку так бесчеловечно то, что он видел в парке Риди.

Они втиснули по 80 человек в грузовые вагоны, и дали им всего лишь по одному ведру питьевой воды. Но еще страшнее то, что они запечатывают вагоны с помощью навесных замков. Люди обязательно задохнутся в этой страшной жаре! Жандарм сказал, что он действительно не может понять этих евреев. Даже дети не плакали. Они все были как лунатики. Они вошли в эти вагоны оцепеневшие, без слов.

Добрый жандарм не спал всю ночь, хотя раньше он говорил, что крепко засыпает, как только опустит голову. Это было такое ужасное зрелище, что даже он не мог спать. Хотя он жандарм!

Теперь Аги и дядя Бела шептались о чем-то про нас, оставшихся в тифозной больнице. Предположительно, мы скажем, что дядя Бела заболел брюшным тифом. Это возможно, потому что раньше он был в Украине. Я не верю уже ничему, я могу только думать о Марте, и я боюсь, что с нами случится то же самое, что было с ней, хотя все говорят, что мы не поедем в Польшу, а только к Балатону.

Тем не менее, мой маленький дневник, я не хочу умирать, я все еще хочу жить, даже если это означает, что только я останусь в живых во всей округе. Я бы дождалась окончания войны в подвале или на чердаке или в любой дыре, я бы, мой маленький дневник, даже позволила бы, косоглазому жандарму, который отобрал у нас муку, поцеловать меня, только чтобы не быть убитой, только чтобы меня оставили в живых!

Теперь я вижу, что добрый жандарм впустил Маришку, я не могу писать дальше, мой маленький дневник, я плачу, и я спешу увидеть Маришку…»

Итак, в июне 1944 года Ева с бабушкой и дедушкой были депортированы в Освенцим, мать Евы и ее отчим, с помощью Кастнера, покинули Венгрию в том же месяце. 8 июля 1944 года все евреи венгерской провинции были уже депортированы в Освенцим командой Эйхмана с помощью венгерской жандармерии. Оставались в Венгрии лишь евреи Будапешта, которых Эйхман также планировал быстро депортировать. Однако, напуганный международными протестами и успешным наступлением Красной Армии, регент Хорти распорядился приостановить депортации и отозвал венгерских жандармов без которых Эйхман был беспомощен.

А 9 июля 1944 года в Будапешт прибыл поездом молодой человек 32-х лет отроду с рюкзаком (в рюкзаке был даже пистолет, которым молодой человек надеялся никогда не воспользоваться), в плаще и шляпе «а-ля Энтони Иден». Это был только что назначенный секретарь шведской миссии в Венгрии, носивший имя Рауль и громкую фамилию Валленберг. Кроме фамилии, ничто не связывало его с «империей» Валленберг. Его отец, морской офицер, умер еще до его рождения, а его дяди-банкиры не нашли возможным трудоустроить его в своей финансово-промышленной империи. Рауль прибыл в Венгрию защищать интересы преследуемых венгерских евреев. Он и его сотрудники-евреи раздали тысячи самодельных шведских «паспортов» с неправильно нарисованным шведским гербом и арендовали десятки «шведских домов» – убежищ для евреев Будапешта. 17 октября 1944 года Ева погибла в газовой камере Освенцима, а 16 октября, на день раньше, к власти в Венгрии пришли венгерские нацисты, вернулся Эйхман и депортации евреев, уже из Будапешта, возобновились. И тогда Рауль Валленберг отбросил дипломатические методы и стал любыми средствами бороться за жизни своих подопечных. В итоге он спас десятки тысяч людей, очень много еврейских девочек и мальчиков. Среди них, например, был Томи Лапид, в будущем известный журналист, депутат кнессета, министр в израильском правительстве. Сын Томи – Яир Лапид – бывший министр финансов, сегодня – депутат кнессета, лидер партии «Еш Атид», третьей израильской партии по числу мандатов в кнессете…

Не следует забывать о кровавых землях, кровавых наветах и дневнике Евы Хейман. В октябре 2015 года в румынском городе Орадя открыли памятник Еве Хейман.

Памятник Еве Хейман в Орадя

А венгерские неонацисты устраивают свои шабаши у другого памятника – памятника той самой Эстер Шоймоши. Они верят в кровавый навет, а значит хотят новой крови.

Венгерские неонацисты у памятника Эстер Шоймоши в наши дни

Совсем недавно венгерский премьер Виктор Орбан вновь славил бывшего венгерского регента Миклоша Хорти. Надо бы не постесняться и напомнить Орбану о деяниях Хорти словами Ильи Эренбурга (статья «Остановить!» в «Красной звезде» от 29 июля 1942 года): «Немцы рвутся вперед. Они торопятся. За их спиной – призрак расплаты. Немцев нужно остановить. А немецкую дворню пора высечь. Довольно макаронщики с петушиными перьями топтали русскую землю. Все знают, что итальянцы – мастера бегать: пора им об этом напомнить. Пора добить вшивых румын: довольно они грабили нашу землю. Много румын уже лежит в нашей земле, пора отправить туда уцелевших. Пришли к нам пьяные венгры. Один венгерский журналист утверждает, что он произвел раскопки и убедился, будто вся Россия некогда принадлежала мадьярам. Этих пьяных нахалов необходимо убрать. Они раскапывают. А мы их закопаем. Но главное нельзя ни на минуту забывать о немцах. Нужно думать не о мертвых – о живых: о тех, что лезут дальше. Их необходимо остановить. Их необходимо перебить.»

4.7. Нацистская торговля людьми: «кровь на деньги»

Как уже говорилось, в Будапеште Эйхман применил ту же, опробованную уже в Вене, Праге и Берлине систему – привлек членов совета еврейской общины к выполнению своих целей. Адвокат Реже Кастнер, один из руководителей организации венгерских евреев, особенно старался заручиться доверием Эйхмана, намереваясь провести под его прикрытием операцию спасения. Он и торговец Йоэль Бранд старались, используя ситуацию, побудить как можно больше евреев эмигрировать в Палестину. Не имеет значения, считали ли они предложенный ими выкуп серьезным ходом или только пытались оттянуть таким образом массовые убийства, надеясь на скорый конец войны. Важнее другое: Гиммлеру было доложено об этом предложении, и он уполномочил Эйхмана вести переговоры с Кастнером и Брандом. Оба они делали вид, будто тесно связаны с «Центром мирового еврейства» (существовавшим лишь в воображении нацистов) и с президентом Всемирной сионистской организации Хаимом Вейцманом. Гиммлер предложил остановить «ликвидации», если ему дадут грузовые автомашины для войск СС. Выдвигая такое требование, он как бы страховал себя от возможных обвинений Гитлера. На самом же деле Гиммлер надеялся войти через этих людей в контакт с Вейцманом и с западными союзниками, чтобы заключить сепаратный мир и стать новым фюрером Германии. Но сделка не состоялась. Миссия Йоэля Бранда потерпела фиаско из-за позиции союзников: СССР, США и Англии (см. ниже).

«ЛЕСС. А что вам известно о поездке Йоэля Бранда, вызванной вашим предложением об обмене миллиона евреев на 10.000 грузовых автомашин?

ЭЙХМАН. Господин капитан, насколько я могу вспомнить, господин капитан, это дело… оно возникло от Гиммлера. Я теперь не представляю себе, кто… кем был этот Йоэль Бранд. Может быть, я его и видел, но только… только мельком, может, один-два раза. Он ведь тогда сразу уехал. Деталями занимался Крумей. Я знаю только, что речь шла о миллионе евреев, которых надо было доставить в какой-то пункт и освободить в обмен на десять тысяч грузовиков, пригодных к зимней эксплуатации, с обещанием не использовать их на западном фронте. Это было основное, и я полагаю… я думаю, что примерно в это время Гиммлер сказал, что он хотел бы… хотел переговорить с доктором Хаимом Вейцманом.

«ЛЕСС. Когда с вашего согласия Йоэль Бранд уезжал за границу, чтобы сообщить там о вашем предложении, вы ему обещали, что за время его отсутствия евреев депортировать не будут?

ЭЙХМАН. Какая-то договоренность была, господин капитан, о чем-то. Но я теперь уже не знаю даже, что он написал об этом в своей книге. Потому что в то время чуть не каждый день то и дело приходил д-р Кастнер. Я должен был что-то решать с венгерскими инстанциями, чтобы они тут… чтобы я мог как-то прояснить дело. Я уже не могу вспомнить подробности.

ЛЕСС. Я хочу прочесть вам теперь несколько мест из составленного доктором Кастнером отчета еврейского комитета спасения. Вот он пишет: «После отъезда Бранда и Гросса в Стамбул, я пришел вместе с Ханси Бранд (жена Йоэля) к Эйхману. Мы знали, что перед нами – главный режиссер истребления евреев. Но и возможность помочь нам находилась в его руках. Он и только он решал – казнить или миловать. Мы откровенно говорили с ним о зверствах в гетто и в эшелонах, увозивших людей. Мы спросили его, почему назначенных на депортацию из провинции не везут в Будапешт, как обещал Крумей. Мы сказали ему, что в таких условиях вряд ли можно вести обнадеживающие переговоры с заграницей. Он лгал нам о своей симпатии к сионистам. О конкретных вопросах он сказал: если и было такое, что в Прикарпатье напихали в вагон 90 человек, то это потому, что в этой местности у евреев слишком много детей, а детям нужно меньше места. К тому же здешние евреи невзыскательны. Что приостановить депортацию – об этом не может быть и речи. Не надо считать его дураком. Потому что если он приостановит депортацию, то заграница вообще не станет вести с ним никаких переговоров. Мы должны энергичнее заняться переговорами в Стамбуле, потому что он не даст вводить себя в заблуждение, а его терпение имеет пределы».

ЭЙХМАН. Я не могу вспомнить обо всем этом. Вполне возможно, большая часть здесь – правда, и вполне возможно также, что обстоятельства излагаются субъективно, так сказать, – в русле, представляющемся автору приемлемым. Что я приостановлю депортацию – это конкретное утверждение, разумеется, неправда. А правдой может быть, что я сказал: я не могу ее остановить, потому что не я отдал приказ о ней. Я получил приказ, и я всего лишь… исполнитель.

ЛЕСС. Речь здесь идет, однако, о поездке Йоэля Бранда. Если депортация в то время продолжалась, это не могло не препятствовать миссии Бранда. А вы на это, как утверждает здесь Кастнер, ответили, что не остановите ее.

ЭЙХМАН. Если это так – я принимаю сейчас, что я так говорил, – то, значит, инстанция, которая дала согласие на это дело, отдала и соответствующий приказ.

ЛЕСС. Я читаю вам, что пишет д-р Кастнер в другом месте: «Эйхман вернулся к себе на службу в одиннадцать часов. Я сразу же попросил доложить обо мне. Через полчаса он велел меня позвать. Позади него стоят – это его ближайшие сотрудники, его штаб – Крумей, Вислицени, Хунше и Новак. Эйхман начинает орать. Я молчу. Нужно, чтобы сначала прошел припадок бешенства. Понятно, что стоит теперь на кону. Дело уже не в спасении нескольких сот евреев из провинции. Если теперь, прямо сейчас, не удастся уговорить Эйхмана уступить, то «Ваада», наша тайная сионистская организация, окажется точно в таком же дурацком положении, как многие до нас в оккупированной Европе, кто поставил в этой рулетке жизнь людей на немецкую карту. Уплаченные миллионы окажутся пшиком. А проигравшего назовут еще и предателем. «Чего вы, собственно, хотите?» – спрашивает наконец-то Эйхман. Цитирую Кастнера: «Я должен настаивать на том, чтобы наши договоренности соблюдались. Вы согласны привезти в Будапешт из провинции предложенных нами людей?» Я цитирую Эйхмана: «Если я сказал «нет», значит, нет!» Цитирую Кастнера: «Тогда для нашей стороны нет смысла вести переговоры дальше». Я делаю вид, будто хочу уйти. Цитирую Эйхмана: «Ваши нервы сдают, Кастнер. Я вас пошлю в Терезиенштадт, чтобы вы отдохнули. Или вы предпочитаете Освенцим? Поймите же меня. Я должен убрать это еврейское дерьмо из провинции. Тут не помогут никакие доводы и рыдания». Цитирую Кастнера: «Тогда наши доводы не помогут и Бранду на его переговорах в Стамбуле». Цитирую Эйхмана: «Чего же вы от этой пары евреев хотите?» Цитирую Кастнера: «Дело не только в них. Дела в Стамбуле плохи, потому что вы форсируете депортацию. Вы же должны подтвердить серьезность ваших предложений!» Цитирую Эйхмана: «Но поймите же, я не могу отвечать за это перед венгерским правительством. Я обещал Ласло Эндре, что ни один еврей не вернется живым»…

ЭЙХМАН. Это очень театрально, очень театрально описано. Я должен… я опять должен сказать. Здесь есть зерно правды, но с очень многими… много приписано, приукрашено. Очень многое добавлено и приукрашено. Эти крепкие выражения – я их вряд ли употреблял. А о конкретном содержании я, конечно, ничего не знаю. Предлагал я ему отправляться в Терезиенштадт или нет? Я этого не знаю.

ЛЕСС. Я еще раз цитирую д-ра Кастнера; должно быть, это примерно в июне 1944 г., о чем он пишет: «Я обратил внимание Эйхмана на то, что уничтожение депортированных евреев в Освенциме поставило нас, «Вааду», в ужасное, невыносимое положение по отношению к зарубежным еврейским организациям и к союзникам. «Наш моральный кредит подорван. За границей никто больше не верит, что план спасения принимался когда-либо всерьез германской стороной». – «Как вы это себе представляете? – рычал Эйхман. – Может, вы думаете, что у рейха столько продовольствия, чтобы месяцами кормить сто тысяч венгерских евреев? Медицинский персонал и врачи, чтобы лечить ваших больных?». Я спросил (цитирую Кастнера): «Что произойдет, если не сегодня-завтра в Стамбуле будет заключено соглашение? Ведь если вы пошлете венгерских евреев в газовые камеры, чем вы будете расплачиваться за грузовики?» Цитирую Эйхмана: «Можете не беспокоиться! Там есть дети от двенадцати до четырнадцати лет. Через год-два они сгодятся для работы. Но я могу отдать и польских евреев или из Терезиенштадта. Так что за меня можете не беспокоиться». Цитирую Кастнера: «Я убежден в том, – сказал я, – что этим вы не принудите заграницу к соглашению. Вы вообще заинтересованы во всем этом деле? Вы должны представить доказательства вашей доброй воли. Я делаю вам предложение: мы требуем безопасности для ста тысяч венгерских евреев, включая малолетних детей, стариков и больных. В подтверждение нашей готовности идти на жертвы, мы предлагаем за это примерно пять миллионов швейцарских франков в виде драгоценностей, иностранной валюты и венгерских пенго. Ценности передаем постепенно, по мере ответных действий». Помните такое?

ЭЙХМАН. No! Может быть, он мне и делал такое предложение. Я не хочу отрицать, потому что я этого не помню. Но ведь у меня был в конечном счете приказ: 10.000 грузовых автомашин = один миллион евреев. И это дело было для меня, я бы сказал… это же был приказ! Больше я об этом ничего сказать не могу.

ЛЕСС. А другие сделки?

ЭЙХМАН. Бехер договаривался с д-ром Кастнером о каких-то поставках, и за это Бехер обещал ему определить контингент, который сможет эмигрировать в Палестину. Кастнера интересовали только молодые евреи из восточных областей Венгрии. Эти группы надо было пропустить нелегально и без ведома венгерского правительства через румынскую границу. Кажется, однажды д-р Кастнер пришел с чемоданом иностранной валюты. Но тут про эти дела узнала венгерская тайная полиция, как раз про чемодан с деньгами. В то время сотрудничество с венгерской полицией делалось особенно затруднительным.

ЛЕСС. Что же тогда сделали с деньгами?

ЭЙХМАН. Я этого не знаю, господин капитан. Это шло через управление командующего полицией безопасности и СД в Будапеште.

ЛЕСС. Вы угрожали еврейским функционерам в Будапеште, что, если Бранд вернется ни с чем, вы снова запустите «мельницу» в Освенциме на полный ход?

ЭЙХМАН. Я никогда не угрожал ни одному еврейскому деятелю. Ни в Венгрии, ни в какой другой стране. А «мельницу в Освенциме» – это выражение я услышал в первый раз, когда в тысяча девятьсот… наверное, в 1947-м… в немецком городке в Люнебургской пустоши шел фильм, который так назывался: «Освенцимская мельница». Так что если кто-то мне приписывал, будто я грозил «мельницей в Освенциме», то я… мне уже ясно, что это неправда.» [3]

Еще одним особым эпизодом торговли «кровь на деньги» стала деятельность в Венгрии штандартенфюрера СС Курта Бехера, занимавшего в штабе германского начальника СС и полиции хозяйственными делами. Еще в мае 1944г. он отличился в Венгрии «ариизацией» машиностроительных заводов «Манфред Вайс» на острове Чепель между Будой и Пештом. Бехер вначале имел задание закупить лошадей для воинских частей СС. Один из его венгерских партнеров попросил его оказать помощь евреям, членам семьи умершего основателя венгерского концерна Манфреда Вайса, которые боялись проводимой Эйхманом депортации. С другой стороны, Гиммлер желал сколотить эсэсовский промышленный концерн, прибыль от которого дала бы возможность сделать военные формирования СС материально независимыми. По договору, заключенному в середине мая, наследники Вайса уступали хозяйственным предприятиям СС более половины акционерного капитала. За это 48 членов семьи получили 600 тыс. долларов и были доставлены двумя немецкими самолетами в Португалию (все же трех оставили в Вене в заложниках, чтобы освобожденные не смогли участвовать в каких-либо враждебных акциях против Германии). Эйхман видел в Бехере врага, злоупотребляющего полученными от рейхсфюрера СС полномочиями с целью спасти от истребления слой самых авторитетных, самых богатых и поэтому, согласно нацистской идеологии, самых опасных евреев [3].

Позиция советской стороны относительно торговли «кровь на деньги» нашла большое место в первом (и единственном до появления данной книги) оригинальном исследовании о Рауле Валленберге на русском языке [10].

«Знало ли советское правительство об особом месте, которое занимало уничтожение еврейского народа в планах, к осуществлению которых приступил Гитлер и его режим с момента развязывания Второй мировой войны? Если послушать некоторых интерпретаторов этой войны – включая Великую Отечественную войну советского народа 1941 – 1945 годов, – то нет. А если и знало, то не придавало им особого значения. Ну, а ежели послушать антисемитов из Агитпропа ЦК КПСС, то на оккупированных территориях СССР евреев специально не уничтожали, а казнили лишь «мирных граждан» неопределенной национальности; в Освенциме же уничтожали «мирных граждан Европы» (так гласили составленные в конце войны акты)…

Но в начале войны – в дни великих испытаний всего советского многонационального народа – непреложным законом было народное единство. Тогда антисемиты помалкивали – они правили не в московских партийных канцеляриях, а в геббельсовских ведомствах. Советский народ жил по законам интернационализма.

О том, что для советского политического руководства было ясным, какой размах и смысл приобретало истребление евреев, свидетельствует документ, который появился на свет в конце декабря 1942 года под названием «Осуществление гитлеровскими властями плана уничтожения еврейского населения Европы». Этот документ был опубликован в советской печати 19 декабря 1942 года. Но менее известна подоплека его создания.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.