В объятиях XX-го века. Воспоминания

В последний день представитель нашего института пригласил всех в дом своего старого друга – прокурора Г. Рустави. Подошли к красивому трехэтажному дому, где жила семья прокурора. Для хозяина это было, как будто, неожиданностью, но стол был полон снеди. Один из американцев, Лин Энквист, войдя в дом и увидев красивые медные перила, ведущие на третий и первый этаж дома, сразу сказал, что он хочет жить при социализме. В нижнем этаже был бассейн и комната с музыкальной аппаратурой. Американцы сразу оценили, что такая аппаратура в Америке стоит очень дорого.

На следующий день американцы улетали, а я летела другим самолетом. Выйдя из автобуса в аэропорту, они выстроились в ряд и я поочередно стала прощаться с каждым из них. Все говорили стандартную фразу о том, что если мне что-то понадобится, то они будут рады мне помочь. Я, конечно, как всегда, поверила. Через много лет я, действительно, искала работу в Америке и позвонила паре человек, с которыми познакомилась в Ялте, спрашивая о возможности устройства на работу, но в ответ ничего не услышала. Но я, конечно, не была на них в обиде, просьба была уж очень трудно осуществимая. Но не надо было обещать.

Теперь продолжу жизнеописание 80-х годов и в большинстве случаев постараюсь быть краткой. Это были последние 12 лет нашей жизни и работы в Москве, но мы, конечно, об этом и не догадывались, и в эти годы никогда об этом не думали. Совершенно абстрактно строили планы, как будем жить, когда выйдем на пенсию. Все эти годы были отмечены многими печальными событиями, событиями повседневной жизни, очень интересной и трудной работой, постоянным участием в конференциях дома и за рубежом. Наступали также глобальные революционные перемены в жизни всей страны, которые коснулись и нас. А пока мы жили в большой благоустроенной квартире на Молодежной улице около метро Университет в блочном доме первых построек с высокими потолками, тремя большими комнатами и просторной кухней. Окна двух комнат и кухни смотрели на главное здание университета, из окна были видны университетские часы.

Напротив, через улицу Коперника, на просторной территории расположилось новое здание детского музыкального театра Наталии Сац, в который мы часто ходили с Анечкой, нашей внучкой. А наискосок от нашего дома было большое здание нового цирка – мечта всех московских детей, хотя взрослые предпочитали старый цирк. Молодая семья, Оля, Миша и Анечка, переехали в маленькую двухкомнатную квартиру, которая досталась им от Мишиной бабушки. Как всегда, в первые годы для ребенка снимали на все лето дачи под Москвой. Все бабушки, дедушки и даже прабабушки проводили какое-то время на этих дачах. Помню, как в одно из наших дежурств на даче по Киевской дороге к нам в гости приехали Элла и Илья Лаврецкие, многолетние Лёнины коллеги по институту НИИ по БИХС и ставшие нашими близкими друзьями. Проснувшись утром, увидели Илью, который уже входил в дом с полной корзиной грибов. Леня, как заядлый грибник, просто побледнел и уже стал одеваться, чтобы бежать в лес, которого близко и не наблюдалось. Конечно, никаких грибов в округе не было. Это был очередной розыгрыш Ильи. Он просто купил их на рынке вместе с корзинкой. Впоследствии он также разыгрывал своего зятя и внука, заядлых охотников, предъявляя им дичь, якобы убитую им, когда они возвращались после неудачной охоты.

Как всегда, возникала проблема, где провести летний отпуск. Два года подряд нам помогал справиться с ней Урхан Аликперов. Он был аспирантом в Институте общей генетики и дружил с Лёней. В начале 80-х он стал директором Института ботаники АН. Азербайджанской ССР. Он и достал нам путевки в дом отдыха в поселке Загульба на Каспийском море. Летом там отдыхала азербайджанская знать с семьями, а в сентябре туда приезжали их дальние родственники, и мы попали в их число. Отдыхающие жили в отдельных квартирах. Правда, дома были построены на скорую руку и плохо отделаны. Но все равно мы в таких условиях никогда не отдыхали. Рано утром не ленились и спускались к морю смотреть рассвет и искупаться в теплом море. Иногда ездили в Баку, жители которого в те времена гордились своим интернациональным городом. Осетра ловить в море запрещалось, но в ресторане по очень большому знакомству подавали этот деликатес. Урхан в один из дней пригласил нас на дачу к своим родственникам. На участке этой дачи рос особый сорт столового винограда Шаны. На рынке он стоил очень дорого, был изумительно вкусный и сладкий. Его лоза стелилась прямо по горячему песку и гроздья зрели на земле. Живя в Загульбе, мы заметили, что большинство отдыхающих обращают внимание на Лёню и шушукаются за нашими спинами. Оказалось, что Лёня очень похож на Гейдара Алиева тогдашнего генсека Азербайджана. Потом некоторые стали подходить и выяснять степень Лёниного родства с Алиевым. А вообще с Лёниной внешностью и в Средней Азии он легко сходил, например, за узбека или таджика, и к нему там всегда обращались на их родном языке.

На следующий год опять отдыхали в Загульбе, на этот раз уже небольшой компанией с Лаврецкими, их другом Володей Шпитальником (крупным хирургом-нефрологом) и его женой Зиной и с нашим старым коллегой и приятелем Владимиром Наумовичем Гершановичем, известным микробиологом из института Гамалеи. Постоянно смеялись над остротами двух Володей и Ильи, пили хорошие вина. Лаврецкие и Шпитальник не отказывали в просьбах о медицинских консультациях, и иногда их увозили в Баку. Володя Шпитальник давно живет в Америке, и ему не составило труда стать известным психиатром, имея прирожденную харизму и многолетний опыт взаимодействия с больными.

Как-то на пляже к нашей веселой компании присоединилась приятная женщина. Она оказалась майором милиции из соседнего санатория МВД. Мы даже ходили к ней в гости, а потом какое-то время с ней переписывались. Но курортные встречи редко переходят в длительное знакомство, хотя и такое иногда случается.

Однажды мы поехали на экскурсию смотреть древние наскальные рисунки. Кажется, сам экскурсовод не очень верил, что рисунки действительно старые. Обильно пообедали в соседнем ресторане. Шоферы боялись везти обратно веселую компанию. А потом посадили Леню в переднюю машину на переднее сиденье и уверили всех, что ни один милиционер нас не остановит в связи с Лёниным сходством с первым человеком Азербайджана. Сработало.

Через некоторое время, когда мы все уже вернулись в Москву, Илью Лаврецкого попросили проконсультировать жену очень высокопоставленного человека в местных структурах власти Азербайджана. Конечно, все расходы на поездку были оплачены. Когда он вошел в дом, то увидел, что одна из многочисленных комнат является точной копией овального кабинета Белого дома в Вашингтоне. Единственным отличием были фигурки амуров на потолке.

В начале 1982 года отметили 50-летие Лёни. Но никакой из юбилеев не мог сравниться с его 30-летним юбилеем, который так и остался эталоном и навсегда запомнился нам и нашим друзьям. 11 февраля 1982 года прямо в Лёнин день рождения торжественно отпраздновали 10-летие со дня образования ВНИИ по БИХС в актовом зале Министерства медицинской промышленности на Новом Арбате. Лёня, как руководитель большого отдела института, делал один из 8-ми основных докладов. Доклады он готовил быстро, не то, что я, и привык выступать перед самыми разными аудиториями. За сценой уже был готов стол для руководителей министерства и института, а на сцене выступал Михаил Жванецкий. Зал был очень доволен, хохотал, поглядывал на кислую реакцию людей из администрации министерства. Но смеяться пришлось недолго. Этот 10-летний юбилей был пиком в жизни института, казалось, что ничто не угрожает институту и его сотрудникам.

Институт Джона Иннеса, Норидж, Англия, 1980 год; прием по случаю избрания новых членов. Лаборатория, которой руководит Дэвид Хопвуд, третий слева, в недалеком будущем – сэр Давид Хопвуд. Звание сэра он получил из рук английской королевы Елизаветы за выдающиеся достижения в области генетики актиномицетов, продуцентов большинства антибиотиков. Валерий Даниленко и я, Наталия Ломовская, приглашены в лабораторию Д. Хопвуда на двухмесячную стажировку. Деньги (небольшие) нам выделило Английское королевское общество. Справа на столе русский самовар, подаренный лаборатории Валерием. Всем самовар очень понравился.

Глава 21

Наша жизнь в период функционирования слабеющей Советской власти

Власть в стране сменилась после кончины Л. И. Брежнева в 1982 году, но была советской, и её ещё никто не отменял.

У института НИИ по БИХС и у его директора было много недоброжелателей в политических структурах и академической среде. Скандал был хорошо подготовлен и грянул на очередном съезде партии в 1984 году. В докладе председателя Комитета партийного контроля при ЦК КПСС М. С. Соломенцева институт на всю страну был подвергнут разгромной критике. Утверждалось, что руководство института затратило огромные средства и не обеспечило выпуска новых лекарственных препаратов, хотя выпуск новых лекарств не входил в задачи института, которые состояли в выявлении биологических активностей тысяч химических соединений, синтезируемых в стране.

В институт нагрянула комиссия Комитета партийного контроля при ЦК КПСС. Члены комиссии были вежливы, улыбались, соглашались с доводами докладных записок руководителей разных подразделений института. Но выводы комиссии были предрешены, и ничто их не могло поколебать. Л. А. Пирузян был уволен с поста директора и остался руководить отделом в своей Альма-матер, институте химической физики АН СССР. Одним из пунктов криминала было то, что Ученый совет института, по крайней мере, наполовину, состоял из евреев. Мельком упоминалось, что крупным отделом по проверке безопасности лекарств руководил человек с агрономическим образованием, то-есть Леонид Максович Фонштейн, кто не запомнил, это мой муж. Все это я описываю, конечно, с его слов. Не буду упоминать сотрудников института, которые в эти тяжёлые дни повели себя не должным образом. В 1985 году институт был реорганизован, его директором стал почему-то А. И. Степанов, много лет работавший в нашем институте ВНИИ генетики и селекции промышленных микроорганизмов. Вскоре и он был снят с должности директора. Институт был вновь реорганизован, сокращен и в дальнейшем переименован. Отдел Лёни под его руководством продолжал функционировать ввиду важности тематики. Лёня безумно устал еще в предыдущие годы от громадной ответственности, которая лежала на нем: не пропустить препараты с нежелательными свойствами на медицинский рынок, устал от большого давления авторов препаратов, в большинстве своём очень влиятельных ученых. В 1983 году Лёня перенес тяжелую операцию по удалению желчного пузыря, набитого камнями. Нам эти камни даже подарили. Мы с Мирой, Лёниной сестрой, сидели много часов в коридоре 1-ой Градской городской больницы, пока его из операционной не перевезли в реаниматорскую. Это было 7-го марта, и врачи, наверное, тихо матерились, что зав. отделением академик В. С. Савельев настоял на срочной операции перед всенародным праздником. Потом, когда Лёня уже лежал в общей палате на 17 человек, я пробиралась в любое время в своем белом лабораторном халате через служебный вход, который имеется в каждой больнице и не запирается. Через некоторое время он опять попал в ту же больницу, по-видимому, по причине тяжелых переживаний, связанных с судьбой института. Но тут на меня махнули рукой и не выгоняли из больницы даже ночью. Мужики в палате после тяжелых операций умудрялись есть и пить, не соблюдая никаких диет. Ничего, выживали. Кстати, тяжелые заболевания не миновали в этот период и других руководящих сотрудников института. Лёнина больничная эпопея была отмечена в одной из очередных телеграмм ко дню его рождения: «Фунт обломков найден широком теле. Ежедневно йоту нарзана».

Жестокая и незаслуженная расправа с институтом НИИ по БИХС при практически полном попустительстве академической администрации оставила глубокую рану в душах Л. А. Пирузяна, его жены Э. С. Пирузян и сотрудников института. Разгром шел по накатанному пути. Сначала в институте нашли иностранного шпиона, потом завели, так называемое, «яблочное дело».

Некоторые младшие сотрудники института, чтобы немного подработать для оплаты квартир, которые они снимали в частном секторе, брали разрешения у заведующих лабораториями прибавить к отпуску несколько дней без сохранения содержания, собирая яблоки в соседних с Купавной совхозах. Многим заведующим лабораториями было предъявлено обвинение в том, что они брали взятки за добавление этих нескольких дней к отпуску сотрудников. Так как Лёня руководил несколькими лабораториями, то он оказался среди главных обвиняемых. Его даже вызывали в прокуратуру к следователю по особо важным делам, заодно пытаясь взять у него компромат на других сотрудников института. Проведя со следователем целый день, Лёня у неё, наконец, спросил:

«Неужели в таком серьезном учреждении нет более важных дел?» на что женщина-прокурор ему ответила, что нет.

«Яблочное дело» и другие гонения были в одночасье прекращены, наверное, по указанию тогда уже крупного партийного деятеля А. И. Лукьянова, который вскоре стал председателем Верховного Совета СССР. В НИИ по БИХС в то время работала его жена, доктор биологических наук Л. Д. Лукьянова.

Шли годы. В 2000 году Л. А. Пирузяна избрали академиком РАН. Лев Арамович и его жена Элеонора Суреновна в 2000-е годы совершили подвиг. С присущей им обоим необыкновенной энергией они издали фундаментальный труд в 2-х томах об истории организации, функционирования и разгрома института НИИ по БИХС. В основу книги «Медицинская биофизика, биологические испытания химических соединений» легли научные статьи Л. А. Пирузяна и его сотрудников, сопровождаемые воспоминаниями о работе в уникальном учреждении бывших сотрудников института, а также документы, представляющие неоценимую объективную ценность для историков советской науки в период ее заката. Первый том книги «Медицинская биофизика, биологические испытания химических соединений», Москва, Издательство «Медицина», 844 стр. с подзаголовком «Уроки истории» был издан в 2005 году, а второй том с подзаголовком «Документы», 752 стр. был издан в том же издательстве в 2006 году. Лева и Нора подарили их нам с дарственной надписью: «Дорогим Наташе, Лёне! Обнимаем, целуем. Всегда Ваши Нора и Лёва Пирузяны». Мы в эти годы уже давно жили и очень напряжённо работали в Америке. Эти два объёмных тома привезла нам в Америку Лёнина сестра Мира, везла она их в ручной клади, но чего не сделаешь для родного любимого брата!

Лёня вспоминает о своей дальнейшей работе после разгрома НИИ по БиХС: «К концу 1986 г. работать в реорганизованном институте с новым директором стало практически невозможно, и я принял решение о переходе на другую работу. С большим трудом мне удалось вернуться в свою Альма-матер, Институт общей генетики АН СССР, несмотря на то, что к этому времени я уже в течение многих лет был членом Ученого совета института, а также членом специализированного совета по защите докторских диссертаций при этом институте. Кончились изнурительные поездки в Купавну. Вместо 2-х с половиной часов пути на автобусах и электричке в один конец, попадал на работу в течение 15-ти минут пешей прогулки».

Вскоре Лёне предложили должность Ученого секретаря института, и он согласился. Статус этой должности в институте поднялся. Склоки, которые существовали в институте практически со дня его основания, прекратились, думаю, что не без Лёниных усилий. В секретариате АН стали говорить, что они никогда еще не сталкивались с таким Ученым секретарем, который им тоже успевал давать массу ценных советов.

Печальные события этого 80-летия продолжались. В 1983 году на 70-м году жизни умерла Марианна Петровна Шаскольская, которая была постоянным и желанным гостем в доме моих родителей и с которой была тесно связана значительная часть и моей жизни. Безвременно ушёл из жизни крупный советский учёный. Марианна Петровна входит в список 40 самых выдающихся в мире учёных женщин. Международные конференции её памяти ежегодно проводятся в Москве. Слава богу, остались ещё люди, которые её хорошо помнят и ценят её заслуги.

23 мая 1985 года ушла из жизни моя мама, Ломовская Эмма Григорьевна, когда ей было 75 лет. Последние годы ее жизни мы жили совсем рядом, прогуливались с ней по Молодежной улице, она никогда не выглядела старой (а, может быть, мне это казалось) по сравнению с другими пожилыми женщинами, которых мы встречали. Она, в отличие от папы, уже хорошо понимала обстановку в стране и говорила мне об этом.

В последние годы они с папой каждый год ездили отдыхать или в университетский дом отдыха в Красновидово или на турбазу Дома ученых в Прибалтике. Папа писал там стихи и баллады на темы жизни на турбазе и читал их перед отдыхающими, которые принимали их благосклонно. Папа в конце жизни очень хотел передать свое членство в Доме ученых мне. Но уже настали другие времена, и всем было не до этого.

В 1982 году состоялся съезд генетиков и селекционеров в Кишеневе. Лёня поехать не смог. Папу пригласили за счет организаторов съезда как старого генетика и они с мамой поехали. Там же была и Ксения Алексеевна Головинская, вдова Д. Д. Ромашова, с которой мои родители дружили всю жизнь и на съезде так и ходили всегда вместе. Я там делала доклад и на него пришел мой старый знакомый Борис Николаевич Вепренцев. Он работал в Пущино, и мы с ним не пересекались много лет. И с тех пор вплоть до его безвременной кончины больше не виделись.

С. Юрой Дьяковым поехали в село под Кишенёвым познакомиться с матерью Вани, мужа Юриной дочери Маши. Встретила она нас не очень любезно, но потом как-то оттаяла. Оказалось, что ее вместе с четырьмя маленькими детьми в одночасье выслали в Сибирь и она сумела сохранить жизнь всех четырех своих детей. Угостила нас молодым молдавским вином из собственного винограда. Уехали мы все равно расстроенные.

Мама угасла буквально за два месяца. Диагноз не установили, даже после вскрытия. В. Измайловской больнице для научных работников, куда я ее привезла вторично уже перед самой кончиной, царило хамское отношение к пожилым людям, как у среднего медицинского персонала, так и у врачей. Она была в полном сознании до последней минуты, и вдруг я ясно увидела как ее душа отлетела и все было кончено буквально через час после нашего приезда в больницу. Ее даже не поместили в реанимационное отделение, хотя все показатели указывали на необходимость этого шага. Ее смерть на моих глазах осталась навсегда глубокой раной в моем сердце. В этом, 2016 году исполнилось 106 лет со дня её рождения. Теперь, кроме нас с Олечкой, Веры Шаскольской и нескольких моих школьных подруг уже, практически, о ней почти и вспомнить-то некому. Помнит мою маму и внучка С. Н. Скадовского, Мария Николаевна Строганова, с родителями которой Николаем Сергеевичем Строгановым и дочерью С. Н. Скадовского Ниной Сергеевной Строгановойс мама дружила долгие годы, работая на биолого-почвенном факультете МГУ и вспоминая часто с ними старые добрые времена расцвета генетики в Советском Союзе до наступления долгой эры лысенкоизма. Мама и Николай Сергеевич кончали один и тот же вуз. Можно, как я уже упоминала, сейчас найти её несколько научных статей в интернете. В память о ней останутся и эти мои воспоминания, если они когда-нибудь увидят свет. Приведенные в этих воспоминаниях письма моей мамы своим родителям в Москву из Хабаровска в начале 30-х годов, а особенно, её письма моему папе Д. В. Шаскольскому в Германию в 1948 и 1949 годах, по моему мнению, представляют историческую ценность. Они написаны не как воспоминания через много лет, а прямо по горячим следам событий. Сейчас эти письма вместе с некоторыми другими документами и фотографиями истории нашей семьи, начиная с начала 20-го века, хранятся в архиве Гуверского института при Стэнфордском университете.

После маминой кончины я несколько раз слышала, как она меня звала «Тусёк», и я считала, что ей хочется забрать меня с собой. И я, действительно, вскоре попала в больницу, но выкарабкалась. Летом 1985 года скончался Израиль Иосифович Семеновский – преданный отец Миры и отчим Лёни с 1938 года. Он был ровесник века и жил бы ёще, если бы не неудачная операция. Он вырос в маленьком еврейском местечке Смелы на Украине, потом работал в Москве по снабжению военных пошивочных ателье, хорошо разбирался в тканях. Всегда, конечно, только дома с тоской вспоминал дореволюционные времена и цены. Лёня мальчиком этих разговоров не одобрял. Израиль Иосифович очень любил свою жену, во всем ей подчинялся, помогал по хозяйству, очень любил обоих своих детей и внучек и они, особенно Наташа, с которой они вместе жили, платили ему тем же. У нашей дочки Оли были две родные бабушки, моя и Лёнина мамы и два неродных дедушки, которые ее очень любили. Мой папа был очень образованным человеком, и Оля любила его и умела с ним общаться. Эта ее способность общения с некоммуникабельными людьми всегда мне нравилась, т. к. сама я была начисто лишена этого свойства и всегда об этом жалела.

В начале 1985 года скончался Сос Исаакович Алиханян, не дожив до своего 80-летия. Не выдержало больное сердце. Многие годы после его кончины нас, его учеников, в день его рождения приглашала в гости его жена Татьяна Семеновна и семья их сына Андрея. Сос Исаакович очень любил своих внучек, но, конечно, всегда мечтал о внуке. Он увлекался и хорошо разбирался в живописи и имел дома хорошую небольшую коллекцию картин. Столы ломились от вкусной армянской еды, приготовленной Татьяной Семеновной и ее невесткой в память хозяина дома. В институте жизнь Соса Исааковича – основателя такого уникального учреждения, в котором были совмещены теоретические и прикладные исследования по генетике и селекции микроорганизмов, продолжалась в жизни и работе его многочисленных учеников. Конечно, наука развивалась, приходили новые люди, становились заметными фигурами в институте, возникали совершенно другие методы селекции в связи с бурным развитием генной инженерии, которую поддерживал морально и финансово и развивал многолетний директор института, теперь уже академик РАН В. Г. Дебабов (Генная инженерия – осуществление манипуляций с изолированными генами и введение их в другие организмы). Но память о Сосе Исааковиче всегда сохранялась.

В 2006 году Институтом генетики и селекции промышленных микроорганизмов, как в былые времена, совместно с пущиновским Институтом микробиологии и физиологии микроорганизмов была организована школа-конференция «Генетика микроорганизмов и биотехнология», посвященная 100-летию со дня рождения С. И. Алиханяна. Мои московские коллеги прислали мне много фотографий с этой замечательно организованной конференции и рассказы о ней. Я послала на эту конференцию своё выступление, и Таня Воейкова его зачитала. В этом же году вышел журнал «Генетика», полностью посвященный памяти С. И. Алиханяна. Все статьи о нем как основоположнике генетики микроорганизмов в Советском Союзе, написанные его учениками и последователями, читались с большим интересом. Я уже не была свидетелем деятельности нашего института в 90-х годах. Представляется, что на плечи его многолетнего директора В. Г. Дебабова и его окружения легла почти непосильная ноша усилий по продолжению успешной работы института. Нельзя забывать и о потере большого числа квалифицированных молодых кадров, которые сейчас живут и работают в Европе и США. Кроме того, часть престижных генно-инженерных лабораторий, которым в течение многих лет шла значительная часть денег, поступающих в институт из государственного бюджета, воссоединилась с Японской фирмой, построившей свое современное здание в Москве рядом со зданиями нашего института. Но институт продолжал функционировать. В. Г. Дебабову долгие годы удавалось сохранять в институте и теоретические лаборатории, которые непосредственно не занимались селекцией и получением более высокопродуктивных штаммов методами генной инженерии. Думаю, что изменения в судьбе института стали особенно очевидны, наверное, по совпадению, а скорей всего по объективному стечению обстоятельств, после того, как отдали последнюю дань памяти его организатору. Я, про себя, думала, что душа Соса Исааковича после того, как отметили 100-летнюю годовщину со дня его рождения, покинула институт. Я уже не говорю о том, что В. Г. Дебабов примерно в это время остался только научным руководителем института, новым директором института в это время стал М. Ю. Бебуров, который много лет назад работал в нашем институте в должности младшего научного сотрудника, а в 90-е годы вырос в успешного бизнесмена.

Мы с Лёней, наконец, смогли приехать в Москву жарким летом 2010 года после получения необходимых документов. Процедура их получения с годами заметно упростилась, да и мы стали жить по соседству с российским консульством в Сан-Франциско. Я, конечно, пришла в свой институт, в котором проработала со дня его основания. Выглядел он и снаружи, и внутри обшарпанным, как будто его с тех пор, как построили в 1984 году, так никогда и не ремонтировали. Встречи с друзьями и коллегами были очень волнительными и совершенно неожиданными для сотрудников моей бывшей лаборатории. Татьяна Александровна Воейкова звонила им из своего кабинета и просила придти к ней, не говоря зачем. Делились впечатлениями о своём житье-бытье. Конечно, всем было интересно послушать о том, как мы живем в Америке. Многие, кого мне хотелось бы увидеть, были в отпуске. Тепло пообщались с В. Г. Дебабовым и В. Н. Крыловым. Немногим бывшим моими сотрудниками Тане Воейковой, Лиде Емельяновой, Тане Чиненовой, Лене Славинской, Ире Бирюковой я рассказала о своих планах написать статью о многолетней работе нашей лаборатории с упоминанием их фамилий. Всем идея понравилась, но впоследствии мне показалось, что им это стало почти безразлично. Я всё-таки написала такую статью и так и не знаю, будет ли она опубликована в каком-то из российских журналов. Но после значительных усилий с моей стороны и помощи моих ленинградских коллег статья под моим авторством была опубликована в журнале Историко-биологические исследования, 2017, том 9, № 3, Санкт-Петербург. Эта статья, которая называется «История выхода на мировую арену актинофага phiC31 и актиномицета Streptomyces lividans 66» теперь уже находится на моем веб-сайте, куда будут помещены и эти мои воспоминания.