Есть только дорога…

– Предок Манула – один из хазар, которые воевали в этих степях тысячелетие назад, – услышал Леший голос Волка из-за спины.

Леший, Манул, Волк и незнакомый человек в странном серо-красном плаще стояли рядом с мостиком и смотрели, как солнце выходит из-за облаков. Манул был одет в "зелёнку" с лычками младшего сержанта на плечах.

– Вот из этого племени, язык которых похож на современных кавказцев, происходит мой предок – сказал он, – Его звали Булан, в честь известного полководца их народа342.

Темноволосый человек повернулся и сказал что-то Манулу. Манул подошёл к нему, обнял, сказав ещё что-то на странном гортанном языке, с кучей шипящих звуков. Человек свистнул. Послышался топот копыт, и вскоре из-за кустов показался жеребец гнедой масти, без седла. Человек подошёл к склонившему голову жеребцу, обнял его и ловким движением вскочил. Что-то снова прокричал Манулу и Волку. Они оба кивнули и подняли вверх руки, да так и стояли, пока всадник в плаще не исчез за лесополосой, а топот копыт не затих.

Леший смотрел ему вслед, а потом – на Манула. По его каменному лицу и выбритым щекам текли слёзы.

– Он сказал, что рад уходить на рассвете, – озвучил Волк слова человека, – Тысячу сто лет он был здесь, не имея возможности покинуть место. Пока далёкий потомок не пришёл сюда и не отпустил.

Волк кивнул на Манула. Тот по-прежнему стоял, не шевелясь.

– Леший, просыпайся. Манула пока не буди. Даже шаману надо побыть слабым, – Волк сделал жест "разрыва связи", и Леший проснулся.

В палатке было душно. Леший распахнул вход в палатку и застегнул москитную сетку. Рядом лежал Манул и спал, а на щеках были дорожки от слёз. Ди и Полины в палатке не было.

"Да уж, – сказал Леший про себя, – Первый раз вижу, что Манул плачет"

Он выкарабкался наружу. У костра, где происходил завтрак, сидели Полина и Ди, поедая вместе с белогородцами гречку из своих мисок.

По соседству появились ещё новые люди: более "приземлённые", они озирались на обитателей белгородского лагеря и распаковывали пиво вместе с палатками. Один из них слушал трансляцию парада Победы с радиоприёмника.

– Доброе утро! – сказал Леший, помахав рукой вновьприбывшим.

– Взаимно, – ответил один

– Утро добрым не бывает, – сострил кто-то ещё.

Леший не оценил юмора, про себя огрызнувшись, что негоже пить с утра и шуметь.

– Доброе утро, Катя, – Леший подошёл и обнял Ди. Она отстранилась.

– Могли бы сказать, что ушли ночью, – недовольно сказала она.

– И тебе привет, Леший, – сказала Полина, – как там Евгений Иваныч?

– Спит и плачет.

– Как и было, когда мы проснулись. Пусть отдыхает.

Лешему тоже навалили гречки в миску. Он же взамен выставил на общий стол печенья к чаю, а Полина и Ди помогали белгородцам с хозяйством: мыли котелки на берегу Тихой Сосны, собирали сухары.

Соседи же, как выяснилось, жители Воронежа, бухали и слушали музыку на радио.

Девушки решили сходить на экскурсию по Дивногорью вместе с белгородцами, а Леший просто забурился спать обратно в палатку. Точнее, пытаться спать под вопли соседей-воронежцев.

Манул проснулся и первым делом вылез из палатки. Как есть, в одних трусах и майке. Он надел на ноги кроссовки и пошагал к костру воронежцев. Леший не слышал о чём и как они беседовали, но музыка у них затихла, а пьяные жители воронежского лагеря понизили громкость голоса.

– Ну вот теперь доброе утро, – сказал Манул, улыбнувшись Лешему – пошли на купалку.

– А где тут купалка?

– Недалеко, вон тропка идёт.

Пока шли дотуда, Леший спросил Манула.

– Что ты сказал воронежцам?

– Просто сказал, чтоб не шумели. Даже без мата.

– Блин, они тут полдня, уже всех достали.

– Это надо было мне раньше просыпаться. Пиздюлей у меня на всех хватит, если не поймут, – улыбнулся Манул.

– Вроде поняли.

– Вроде да. Всё равно мы сегодня вечером снимаемся отсюда.

– Ты всё же хочешь пойти ночевать в лесополосе?

– Да. Посмотреть на закат, каким его видел Булан.

– Ты плакал ночью.

– У всех бывает. Тут место такое. Иерусалимский меридиан343. Надо исповедоваться и плакать.

– Почему? – не унимался Леший.

– По кочану! – Манул скинул майку и кроссовки, а затем разбежался с деревянного помоста, "бомбочкой" плюхнувшись в воду Тихой Сосны.

Леший смотрел на него, но не решался занырнуть

– Леший, ныряй тоже! – Манул крикнул из воды, – Вода – парное молоко!

– Я подумаю.

– Чё думать? Сейчас в одежде затащу!

Леший стал раздеваться, а затем, подойдя к мокрым мосткам, переборол себя и нырнул в воду.

На самом деле, вода оказалась не холоднее, чем в некоторых уральских реках летом, так что Леший быстро освоился, проплыл "по-собачьи" рядом и выбрался снова на мостик.

– Как водица? – сказал Манул

– Ништяк, – ответил Леший.

– Когда девицы придут, надо будет в дорогу собираться.

Через пару часов вернулись девушки, приятно удивлённые переменам и относительному спокойствию.

– Собираемся в дорогу? – невозмутимо сказал Манул

– Куда? – спросила Ди.

– На горы местные. Сегодня наверху в лесу ночуем

– Мы только из церкви, – сказала Полина.

– И как там нынче в церквах? – спросил Леший.

– Девушкам теперь целое приключение в церковь сходить. Мы повязали банданы, как платки, а на ноги сердобольные белгородские тётушки нам выделили по куску тряпки, который "типа юбка". Тот ещё видок у нас был, хотя я считаю, что Богу нет разницы, во что мы одеты.

– И где ему молиться, – добавила Ди, – но архитектура интересная: храмы и ходы, вырубленные в пещерах – это того стоит.

Пока сидели у костра белгородцев и ели наваренный ими борщ, Манул собрал "зелёное чудище", выставив рюкзаки с вещами наружу.

К вечеру произошло интересное: правильные и православные белгородцы приняли у своего костра не только урало-сибирскую сборную Лешего, но и делегатов из Воронежа. Вокруг костра образовался довольно большой импровизированный круг, стихли веселье и ржач. Начали петь песни, связанные с войной. Спел и Леший. Когда гитара дошла до него, он сыграл Непомнящего:

"Земля жива пока, и птицы прилетят

За просто так, всем виноватым и живым,

Но в память нам закатный ветер гонит дым.

Не нами мир живой, и остановлен ад,

И свят солдат, и прав солдат,

Что защищал Сталинград, Белград, Багдад…"344

Вечер не был пропитан тем "духом дня Победы", какой бывает в городах: с бравадой и криками "деды воевали, и мы можем повторить". Скорей наоборот. Прослеживалась общая мысль в тостах и поднимаемых стаканах – у кого с чаем, а у кого и с водкой – пусть никогда больше не будет войны.

Когда пасмурное небо начало темнеть, Леший тихонько собрал свою гитару в чехол, по кругу у костра теперь играли только на гитаре белгородцев. Когда вновь начали рассуждать о Победе и её цене для воронежцев и белгородцев, Манул поманил Лешего и девушек за собой.

Они, не попрощавшись, взвалили рюкзаки и пошагали прочь от костра и гомона людского.

Шагали молча. Сначала по гравию вдоль железной дороги, глядя на Большие Дивы и зелёные холмы с серебристыми нитями ковылей и куртинками шалфея.

Потом – завернули вверх по склону, мимо клёнов и дубов.

"Здесь такие красивые леса, – думал Леший, глядя на темнеющее небо сквозь узор кленовой листвы, – но их так мало. Мне всё же комфортней под сенью леса, чем в открытой степи. Интересно, о чём сейчас думают остальные?"

Ди шагала молча, время от времени останавливаясь и разглядывая местные диковинные цветы. Полина замыкала шествие, приглядывая за всеми, а возглавлял колонну Манул. Сегодня он был чуть веселее, чем вчера. Под ноги застелилась белая меловая тропа.

Из соседних сёл доносились отзвуки салютов, когда Манул остановился у подножия белой скальной стены.

– Я думаю, что здесь мы поставим сегодня палатку. Тут никто ночью шарохаться не будет. И комаров, в отличие от низинки у воды, здесь не будет.

– Это радостно, – сказала Ди, которую видно достало соседство с зудящими кровососущими.

– Только фонарей зажигать не надо, чтоб никто на огонёк не явился, тут всё же заповедник, – сказал Леший.

– В день Победы вряд ли кто явится, – парировал Манул, – но костёр и свет нам не особо нужен. Для пищи есть газовая плита, а в темноте мы все ориентируемся.

Вскоре палатка была установлена, а у входа была установлена газовая горелка.

– Сегодня варим глинтвейн, – сказала Ди.

– Где и как вы добыли вино? – удивился Леший.

– Меньше надо было спать, – сказала Полина, – мы у бухающих воронежцев экспроприировали. С их, между прочим, благословения. Очень уж они хотели нас напоить вином. И мы клятвенно пообещали им выпить эту бутылку скоро. А тут и случай подвернулся.

Манул побежал по крутой осыпи в обход скалы, на склонах насобирал местных трав, и вскоре в котелке Полины вместе с традиционными приправами для глинтвейна бултыхались местные травки.

– Сегодня день Победы, – сказал Леший, – у того костра было много слов сказанных, различной степени пафоса. Мне же кажется, что День Победы – очень языческий праздник, когда мы славим наших боевых предков.

– Это похоже на правду, – согласился Манул, – у меня здесь и сейчас действительно связано с боевыми предками. Сегодня ночью я отпустил своего пращура. Он разговаривал на совсем другом языке, но жил и умер в этой степи.

– За предков, – подняла тост Ди.

Все вчетвером разлили глинтвейн по стальным кружкам, чокнулись и выпили. Поскольку умершие предки уже переродились, а вновь ушедшие только отправились постигать бездну вечности…

По железке грохотал пассажирский поезд.

Леший и Ди сидели на обрыве, глядя на дальние огоньки сёл за Доном и ближние фонари монастыря.

– Катя, я думаю, что здесь лучшее место, чтоб всё сказать. Ты устала от моего общества и поездки?

– Дело не в этом. Совсем!

– Тогда в чём?

– В том, что вы между собой общаетесь через сны. В том, что у вас есть общая объединяющая тайна! А я чувствую себя существом второго сорта, недочеловеком, находясь рядом с вами.

– Почему? Ты же была в наших снах! И мы были в твоих! Что кажется тебе неправильным?

– Вы слишком погрязли во всякой эзотерике! И ты, и Манул!

– А Полина?

– Она более приземлённая, но Манул на неё влияние оказывает сильное.

– Может, не Манул, а всё же Волк?

– Волк? Я не видела этого Волка! Может, вы его придумываете!

– Благодаря этой придумке мы познакомились! Дорога привела меня к тебе, Катя!

– Это хорошо. Но вы такие все хорошие и правильные. Но путешествуете без цели, как бомжи! Зачем вам в Харьков? Зачем останавливаться здесь? Чтоб Манул проревелся и повидал дальнего предка? Всё ради его катарсиса!

– И это тоже. А в Харьков нас Ваня-тогучинец позвал.

– Не уверена, что он позвал меня.

– Не сомневайся, – Леший попытался обнять Ди, но она отстранила его руку.

– Лёша, я устала. От эзотерики вашей. От дороги. Вы маньяки.

– Я люблю тебя, Катя!

– Ты врёшь. Лосика ты тоже любишь! Или ты её также "любишь"? – Ди сделала пальцами жест, изображающий кавычки, – Что ты вообще знаешь о любви, бродяга без дома и семьи!

– Да что ты знаешь о моей семье! Как ты, не будучи мной, можешь говорить, что я знаю, а что нет?

– Поехавший!

– Дура! Могла бы не ехать с нами

– Могла бы! Да, дура! Надо было ехать с Кротом, дать ему один раз, и он был бы шёлковый! А я повелась на вашу дешёвую мистику!

Ди попыталась вскочить с обрыва, но из-за неосторожного движения соскользнула и полетела по крутому склону вниз… Точнее, полетела бы, но Леший каким-то чудом ухватил за плечо и затянул Ди обратно. Оба повалились назад, кубарем на зелёную траву. Ди заплакала, Леший просто обнял её.

– Прости, я наговорила тебе хуйни. Теперь ты будешь думать про меня плохо.

– Ты просто устала. Я не злопамятный. Тем более, на тебя обижаться не буду. Даже если ты завтра же поедешь в Питер. Просто люди встречаются и расстаются. Так бывает.

– Лёша, прости, – Ди тихо плакала, – я доеду с вами до Харькова, как и хотела. Я обещала. Не только тебе, но и самой себе.

Леший гладил Ди по голове, слушая дальние хлопки салютов.

"Всё же неосторожное катино движение разрядило ситуацию", – думал он.

Спускались в сумерках, но белая меловая тропа будто светилась под ногами. Леший держал Ди за руку, и она не отстранялась от него.

Они улеглись в палатке, плотно закрыв молнию на палатке и состегнув свои спальники. Руки, губы и прочие части тела пошли на сближение, невзирая на посапывающих рядом Манула с Полиной. Леший не стал активно приставать к Ди, он просто загробастал её в объятия и пожелал спокойной ночи.

– Я люблю тебя, – повторил Леший.

– Я знаю, – сказала Катя, – доброй ночи.

Леший провалился в сон без какого-то сюжета.

Утро наступило незаметно. Манул убежал за водой в сторону монастыря, и вскоре прибежал, принеся с собой звуки железной дороги и церковных колоколов.

– Сейчас на собаке до Острогожска поедем. Там вы в Белгород. А мы – посмотрим.

Леший собирал рюкзак, помогал со сборами Ди. Полина опять хозяйничала с котелком.

Но вот вещи собраны, рюкзаки и гитара взвалены на плечи, и ребята тронулись в путь. Теперь шли в другую сторону, спускаясь к "монастырской" платформе прямо по меловой осыпи.

На платформе остановились, чтоб отряхнуть с себя белые следы. Кроме них на лавочке сидела только одна бабушка.

– Что, ребятки, на Дивы ходили?

– Да.

– Чего ж не в Воронеж?

– Нам на Харьков надо.

– Аа. Ну скоро подъедет. Она до Алексеевки идёт. Там пересядете на Валуйки.

– Спасибо.

Вскоре подъехала синего цвета электричка, отворила двери, и ребята шагнули в неё.

В электричке Леший ехал, прильнув к окну лицом, и вглядываясь в цветущие степи и меловые холмы. Ди плела очередную феньку, мурлыча себе под нос.

– Мы, наверное, дальше поедем на собаке, – сказал Манул, когда электричка замедляла ход перед Острогожском.

– Не, я стопом хочу, – сказал Леший, – и Ди наверное тоже.

Ди кивнула, показав, что согласна с Лешим.

– Тогда разбегаемся, – с улыбкой сказала Полина, – кто первый доедет до границы, тот и звонит или пишет время проезда. Нам, кстати, написал Ваня. Уже с украинского номера, так что, Лёша, запиши. Плюс тридцать восемь, ноль шестьдесят шесть…345

Леший достал "Рингушник" и записал в него украинский номер Вани-тогучинца. Телефон он благоразумно держал выключенным, чтоб не тратить драгоценный заряд, а включал лишь чтобы обменяться важными сообщениями и звонками в пути.

Ди тепло попрощалась с Полиной и Манулом, а затем Леший взвалил на плечи рюкзак, взял в руку гитару и под руку Ди.

Двери синей электрички с шипением отворились. Теперь Леший шагал мимо небольшого уютного вокзала в сторону Острогожска. Спустя полчаса ходьбы по обочине тихий незнакомый город встретил путников шелестом кленовой листвы и благоуханием акаций.

"На самом деле это, конечно же, никакая не акация, – думал Леший, – но коль называют так, то пусть. Тем более, вон она, какая ароматная… Итак, а сейчас проверим, как доведёт язык до Киева. Или хотя бы до Харькова"

С этими мыслями Леший устремился навстречу местному мужичку.

– Здравствуйте, подскажите как нам пройти на белгородскую трассу?

– Да вот прямо, а затем налево, – непривычно загорелый дядька в бейсболке указывал путь, энергично махая руками, – да там прямая и идёт. У развилки только не потеряйтесь, там можно на Корочу через Чернянку уехать, и через Новый Оскол.

– А как короче? – не удержался Леший, услышав название городка.

– А все по-разному ездиют, – сказал мужик, – ступайте с Богом.

Последовав совету мужика Леший и Ди поковыляли через город.

– Мда, понятное объяснение, – сказал Леший чуть погодя, – надо ещё кого-нибудь спросить.

– Я буду спрашивать.

Дойдя до, предсказуемо, улицы Ленина, Ди спросила какую-то тётку о дороге на Белгород. Та оказалась словоохотливой, и погрузила Ди в пучины истории, шагая рядом. Так Леший узнал, что Острогожск – столица слобожанского казачества, что тут была речка Острогоща, которая пересохла, что тут жил Крамской. "Хотя бы одно имя, которое я слышал", – подумал Леший.

И, наконец, тётушка покинула их, указав на ещё один поворот.

Ещё час похода по городу с заправкой водой на колонке, и, наконец, ребята оказались на выезде, где последние коттеджи и заборы обрывались в зелёном поле со свечками тополей. Сверху серело пасмурное небо, и было почти по-уральски холодно.

– Ну всё, – сказал Леший, кинув рублёвую монетку в песок, – отсель грозить мы будем шведу.

– Тут ведь неподалёку уже Полтава, где битва полтавская была, – сказала Ди, – так что сравнение имеет место.

– Ну-у, в оригинале, если мне память не изменяет, речь шла не о Полтаве, а о постройке Питера.

– Может быть и так. Будем шведу грозить?

– Будем, – весело крикнул Леший и поднял руку.

Остановился низкорамный грузовик с белгородскими номерами.

– Здравствуйте, по трассе не подбросите?

– А вы куда направляетесь?

– В сторону Белгорода, как можно дальше. А вообще – из Екатеринбурга в Харьков.

– Садитесь, поместимся, – водитель с сигаретой в зубах спешно закидывал куртку и барсетку на "спалку", освобождая место, – лямки можете не пристёгивать, всё равно гаишники не увидят.

– Спасибо, – сказала Ди, прикрыв дверь.

– Что-то ты каши мало ела, дочка, – сказал водитель, – помоги ей.

Леший помог захлопнуть дверку, взревел мотор, и машина понеслась по полям Черноземья под звуки радиопопсы. Здесь опять заиграла та же песня, про "Вдох-выдох", но уже в других декорациях.

"Да, в прошлый раз под эту песню я ехал с Лосиком по горам Урала, – говорило внутреннее радио Лешего, – Теперь мчимся с чудесной Ди, по полям Черноземья, а мимо вместо ёлок пирамидальные тополя лесополос, да фонарные столбы. Судьба такая непредсказуемая штука. Мы с Ди, судя по всему, тоже скоро расстанемся. Но пока мы вместе, и тепло от тела Ди я чувствую своим боком. Она, как истинный мастер, таскает кусочек уюта с собой. Я не всегда замечаю это, но сейчас особенно остро".

– Я в сам Белгород еду, – вырвал водитель Лешего из его рефлексий, когда песня доиграла, – За вокзалом вас высажу, там электрички до Казачьей Лопани и до Харькова ходят часто.

– Хорошо. Я чего-то задумался.

– Рассказывайте, как вас сюда занесло? Я-то понятно, с Павловска в Белгород. А вы?

– Обычно через Горшечное и Старый Оскол ездят, насколько я слышал, – сказал Леший, передав слово Ди.

– А мы с Дивногорья сейчас, – сказала Ди, – до Острогожска на электричке доехали.

Ди углубилась в подробности путешествия, предоставив Лешему возможность помолчать, созерцая незнакомые пейзажи Черноземья.

– Вон, Катя, смотри! – закричал Леший, увидев на столбе ЛЭП большое гнездо, – это же аисты!

– Да? И точно! – рядом в пашне ходили на стройных ногах белые грациозные птицы.

Ди достала фотоаппарат, и стала фотографировать аистов прямо на ходу.

– Давай я приторможу? – сказал водитель, замедлив ход.

– Спасибо! Я их первый раз вижу.

– Аисты красивые, да. Аисты на крыше это конечно хорошо, но вот когда они на проводах танцы устраивают, дерутся и поджариваются, оставляя сёла без электричества – это плохо.

– И такое бывает?

– А как же?

Леший перешёл на тему всяких сбитых животных, по неразумению выбегающих на дорогу. Помянул и косулю, и выбежавшего на дорогу прошлой осенью лося.

Когда грузовик проезжал сёла, Леший не мог наглядеться на белые и серые мазанки с четырёхскатными шиферными крышами – настоящие украинские хаты.

Машина всё приближалась к Белгороду, и вот после Корочи началась широкая дорога и плотный поток машин.

– А как там границу пересекать?

– Да всё просто, – сказал водитель, с характерной украинской интонацией в голосе, – мы-то декларации заполняем всякие. А тебе на электричке проще простого. Наши тупо паспорта глянут и отдадут. На Казачей Лопани украинские зайдут, выдадут миграционки, там пишешь что угодно от лукавого, они не смотрят. Потом собирают, и в миграционку тебе лепят штампик. Её с собой носишь с паспортом, и все дела.

К Белгороду подъезжали уже часам к пяти вечера. По городу ездили бело-синие троллейбусы, зеленели липы и цвели белыми свечками каштаны. В это время проглянуло солнышко, и сразу стало ощутимо жарко. Холмистый город встречал их теплом.

– Я вас тут высажу, – сказал водитель, тормозя у Лукойловской заправки после моста через Северский Донец, – мне на разгрузку. А вам – прямо через мост, потом направо.

– Спасибо большое, ни гвоздя, ни жезла, – попрощался Леший с водителем, так и не назвавшим своё имя.

– Его Александр зовут, – сказала Ди, когда низкорамный "МАН" скрылся за поворотом, – на талончике за окном было написано.

– Я и внимания не обратил, а он не представился, – сказал Леший, – теперь я хочу квас и на вокзал. Скорее всего, квас добуду там.

– А я бы туалет добыла. И душ.

– Это тоже на вокзале, – сказал Леший и включил телефон.

Бессменный аппарат сразу же прожужжал сообщением от Полины, о том, что они пересекают границу, и скоро будут на станции Купянск.

Глядя на расписание поездов, Леший обнаружил, что электричка до Харькова ушла десять минут назад.

– Мы лошары, – сказал Леший вслух, – опоздали на электричку. Следующая только в полдевятого.

– Ну и ладно, – ответила Ди, – я сейчас разведаю, где тут душ. Ибо одичаю тут скоро с тобой. Посидишь с рюкзаком?

– А куда деваться.

Ди пришла спустя пять минут, принеся Лешему бутылку разливного кваса и весть о душе, который имеется на вокзале в "комнате отдыха".

– Ты настоящий друг, Катенька – сказал Леший, с наслаждением отхлёбывая тёмный пенный напиток.

– Тебе ещё с рюкзаком сидеть, – сказала Ди, взяв полотенце и косметичку из своего бэга.

Пока Ди постигала блага цивилизации, одичавший Леший смотрел вокруг. "Судя по виду пассажиров, большая их часть – это торгаши, – думал Леший, – Вот неприятного вида немолодая тётка с клетчатыми баулами, вот дядька мутного вида с коробкой на тележке. А вот компания – ну чисто хохлы: все темноволосые и смуглые, в сланцах странной конструкции и шортах. И громкие"

Действительно, у расписания тупила компания ребят, громко гутаря на смеси русского с украинским, где одно от другого было не отличить из-за особенностей интонации.

Спустя полчаса явилась Ди с полотенцем на голове.

– С лёгким паром, – сказал Леший

– Спасибо, однако. Надо билеты покупать.

На кассе Леший протянул две сотни, взамен получив два билетика, где почему-то было написано "Белгород – Харьковь". "Почему с мягким знаком на конце, – думал Леший, – и не дореволюционная орфография, и не украинская? Странно-странно"

"Мы в Белгороде, электричка на Харьков в 20-40, встречайте нас", – написал Леший смс-сообщение Ване и отправил.

– Как ты думаешь, через границу насколько быстро сообщение дойдёт?

– Да не знаю. Может лучше позвонить?

– Давай позвоним, – Леший набрал украинский номер Вани-тогучинца.

Гудки.

Потом – наконец – ответ.

– Рад тебя слышать, Леший!

– Я в Белгороде, электричка в без двадцати девять. Встретите?

– Да, конечно. Садись во второй вагон.

– Знать бы ещё, который из них второй?

– Чай не маленький, разберёшься, мы тебя ждать будем. Ласкаво просымо!346

– До побачення347, – ответил Леший, улыбаясь.

Объявили посадку на электричку, на первой платформе. Сразу же началось столпотворение: будто волна прошла по залу ожидания. Народ почти синхронно встал и ломанулся к дверям. Леший и Ди подчинились потоку, вздев рюкзаки и гитару и устремляясь в распахнутые двери белой электрички с логотипом "УЗ".

На сиденье напротив Ди бухнулась грузная тётка в шлёпанцах, водрузив свою сумку на полку и потеснив рюкзак Лешего. Она недовольно осмотрела бэг, стоящий у Ди на руках и лешевскую гитару… а потом сняла шлёпанец и упёрлась босой ногой в лавку рядом с Ди.

– Блядь, это выше моего терпения, – шепнула Ди на ухо Лешему.

– Ладно, будем её "высаживать", – сказал Леший, улыбнувшись.

Когда объявили отправление, Леший раскрыл окно и высунул голову в него. Естественно, при этом он повернулся задом к мерзкой тётке, демонстрируя той задние карманы на своих брюках.

За окном показывали вечерние сумерки, лучи закатного солнца пронизывали влажный весенний воздух и оставляли узоры на облаках и полях. Мимо летели товарняки и провода контактной сети.

На Наумовке по вагонам прошлись российские погранцы, с суровыми мордами и собакой. Тётенька с каким-то прибором типа коммуникатора забила в него цифры из лешевского и катиного паспортов, а затем вернула паспорта обратно.