Комендантский час

– Я вижу только пиво, – сказал я, оглядевшись по сторонам.

– Им они обычно заканчивают.

– После водки-то?

– Ну дык.

– Дикари.

После этого разговора мы прошли к столику, за которым расположился с дымящей трубкой Сохачевский. Представив капитана своему старому другу, я присел за стол, а Виктор пожал Витале руку.

– Какими судьбами здесь? Что у тебя за дело? – начал спрашивать бородач.

– Мы ищем двух арестантов, пару дней как сбежали.

– А как выглядят?

Я взглянул на капитана, и тот принялся отвечать; « Оба рослые, под два метра. Один здоровый, второй худой. Тот, что здоровее, голубоглазый, а у худого глаза зеленые. Одеты в хорошие шинели, но не по здешним зимам ».

– Да видал я, кажись, ваших беглецов.

– Говори же! – сказал я, смотря в глаза хозяину трактира.

– Они уже уехали, но были здесь вчера.

– Когда уехали? Куда?

– А вот этого не знаю, не я их приютил, а Степка.

– Что за Степка? Где его найти можно? – твердо спросил капитан.

– Эй, башмак! – крикнул тут же Виталий в сторону громко гуляющей компании, и через секунду из-за стола вышел невысокого роста мужичок с непропорционально широкими плечами.

– Чагой зовешь? – выдал он хриплым голосом.

– Беги за Степкой, пускай он пулей сюда летит.

– Ты шо, посыльного нашел?

– Раз долг деньгами не отдаешь, будешь посыльным, понял?

– Понял, – с обидой сказал башмак и мигом выскочил на улицу в чем был.

– Быстро вернется, не переживайте, – сказал Виталий и пошел проверять готовность блюда.

– Видишь, мы уже и на след напали, – сказал я капитану, доставая из кармана собственную курительную трубку и табак.

– Если ушли с утра, то как же мы их догоним?

– Я знаю местность, в отличие от них.

– Я думаю, что дорогу-то они уж сообразили спросить.

– Кто их знает…. Но коли так, все равно короткие объездные им неведомы. Схватим!

– Сильно надеюсь.

Наконец бородач вернулся и поставил на стол несколько тарелок с горячим рагу и пару кружек пива для гостей. Выпив за удачную охоту, я принялся за трапезу. Прошло еще полчаса и люди стали расходится по домам, когда в трактир вошли двое мужчин. Одним из них был башмак. Его лицо покраснело от холода, он весь трясся и постукивал обувью об пол. Второй гость был хорошо одет и лишь стряхнул с сапог снег.

– Степа, иди сюда, тут люди поговорить хотят, – крикнул Виталий. Выйдя из-за стола, он взял под локоть замершего башмака и потащил его греться у печки в подсобке, где находилась кухня.

Степан же присел на место хозяина трактира.

– Я Александр Бегин, а это Виктор Сохачевский, – представил я себя и коллегу незнакомцу.

– Степан Бондаренко, владелец местного постоялого двора.

– Говорят, Степан, что у тебя пара гостей недавно оставалась.

– Было дело, да только уехали.

– Куда уехали?

– А я почем знаю? Собрались да уехали.

– А когда это дело было?

– Да сегодня утром, не рано, ближе, наверное, к обеду.

– А расплатились как? – вступил в разговор капитан.

– Золотыми монетами, – без застенчивости отвечал Степан.

– И не смутило тебя это?

– Да кто ж их знает, ляхов этих.

– Ой, не умеешь придуряться, – сказал Сохачевский. – Это золото у них конфисковали, а они его при побеге выкрали.

– Не моего ума дело. Я за доходы чужие ведать не обязан.

– Твоя правда, Степан, – сказал я. – Ты скажи, куда они поехали, а мы не станем тебя в рапорте указывать, и никто за теперь уже твоим золотом не приедет.

– Пугать изволите?

– Это мы еще не начали, – сказал Виктор Андреевич, грозно смотря в глаза хозяину постоялого двора.

– Ладно, в Томск они подались. Видать, затеряться хотят.

– А ты, небось, им дорогу показал? Это уже пособничество…, – начал я, но Степан перебил меня.

– Да хватит уже, скажу я вам все, только карту дайте.

Виталий принес небольшую карту местности. На ней было видно, что в округе почти не было сел и деревень. Оказалось, поляки пошли на север, где их могли уже схватить военные или полицейские. Это как обнадеживало, так и огорчало.

Наказав Степану, чтобы он больше не связывался с преступниками, мы поблагодарили Виталия за ужин и отправились на тот самый постоялый двор, чтобы заночевать. Хозяин, после проведенной с ним беседы, предложил ночлег безвозмездно. Было еще светло, когда мы разместились в своих комнатах. Зимой вечерело рано, потому и решено было лечь спать, а в путь выехать на рассвете.

Перед сном мы пили с капитаном чай, болтая о разном. Я заметил, как он изредка неловко поглядывает на мой карабин, что стоял у стены близь кровати.

– Нравится?

– Да, это вам не моя винтовка Дрейзе. Что за оружие?

– Карабин Шарпса.

– Тот самый? Я много слышал о нем.

– Откуда же? – удивился я, поскольку оружие мое было редкостью для России.

– Отец увлекается оружием, можно? – спросил капитан, указав рукой на завернутое в кожаный чехол ружье.

Я одобрительно кивнул.

Виктор поднялся и с неким придыханием приблизился к заветному предмету. Достав карабин из кожи, Сохачевский принялся опускать и поднимать его в руках, чтобы оценить вес и габариты.

– Довольно мощная вещица, – добавил я, прихлебывая быстро стынущий напиток.

– Говорят, с винтовки Дрейзе можно прицельно стрелять на расстояние до пятисот метров.

– С этого можно до восьмисот.

– Хах, я думаю, это сказки. На войне мне никогда не приходилось стрелять на такие большие расстояния.

– Чем большее расстояние винтовка способна осилить, тем надежнее она на коротких дистанциях.

– Вроде ста метров?

– Да, хотя я и на триста метров стрелял.

– Вы стреляли в кого-то с трехсот метров?

– Я даже попал, – усмехнулся я, допивая очередную чашку.

Капитан сел напротив меня и уставился хитрыми глазами.

– Вы серьезно сейчас? – спросил он, пытаясь обнаружить у меня признаки вранья на лице.

– Абсолютно. Я не хвалюсь, возможно, мне просто повезло.

– Скорее всего, – сказал Виктор Андреевич. – Возможно, я бы тоже мог выстрелить с такой винтовки даже на большее расстояние, мы можем проверить это завтра.

– Где же?

– По пути в город.

– Хочешь мишени поставить, наверное, и посоревноваться?

– Почему нет?

– Парень, одно дело соревноваться в меткости в поле, совсем другое – в бою. В тот раз передо мной встал выбор: стрелять с ходу или слезть с лошади и стрелять с упора. Я слез, а между мной и тем парнем уже было триста метров. Я прицелился, замер и попал. Нет смысла от меткости, тренированной неподвижными мишенями и безветренной погодой.

– Ваша правда, – Виктор положил винтовку обратно в чехол. – И, тем не менее, я бы с удовольствием посмотрел на вашу хваленую меткость.

– Когда завершим дело – обязательно. Главное, чтобы моей меткости не пришлось выручать тебя из какой-нибудь передряги.

– Вряд ли ваше бахвальство вообще будет способствовать нашим поискам.

– Ты, оказывается, с гонором.

Сохачевский, услышав это, замолчал. Глубоко вдохнув и досчитав про себя до десяти, он допил свой чай и сказал:

« Простите, у меня бывает такое. Я не хотел ставить под сомнение ваши навыки».

– Ладно, хватит отбояриваться, капитан. Когда завтра доберемся до Томска, то первым делом отправимся в полицейское управление. Предупредим офицеров, а дальше видно будет.

– Хорошо, так и сделаем, – сказал молодой человек, зевая.

– Правильно, спать пора. Встаем на рассвете. Если что, Степан разбудит нас, я договорился.

– Доброй ночи, господин Бегин, – произнес Виктор, потягиваясь.

– Доброй ночи, – вторил в ответ я.

Разойдясь по комнатам, мы с Сохачевским, сыто накормленные, довольно быстро уснули. Когда же наступил рассвет, Бондаренко, как ему и было велено, разбудил своих постояльцев, то бишь нас. Мы с неохотой позавтракали, собрали вещи и выдвинулись в путь.

Отчего-то вчерашний ярый мороз спал, зато тучи хмурились, предвещая снег. На полпути к Томску действительно начался снегопад, медленный и тихий.

« Поспешим!» – скомандовал я, опасаясь нашего отставания из-за быстрорастущих сугробов.

Мы погнали лошадей быстрей. Глухой топот разбавлял тишину зимней прогулки, которую не осмеливался после вчерашнего выпада нарушить капитан. Даже с утра, вымолвив лишь пресловутое «доброе утро», он не решился сказать большего. Возможно, Сохачевский просто не имел дурной привычки попусту болтать, хотя в первую нашу поездку мне так не показалось.

Проезжая миниатюрный мост, проходивший над замерзшим ручьём, мы заметили двух всадников, ехавших нам навстречу. К счастью, даже сквозь белену сибирской погоды быстро узнавались серые военные шинели.

– Здравия желаю! – сказал подъехавший ближе офицер. – Поручик Рожков, а это подпоручик Тихонов.

– Капитан Сохачевский, а это – господин Александр Бегин. Мы ищем двух сбежавших арестантов.

– Если ляхов, то мы наслышаны.

– Вы никого не встречали по пути?

– Нет, и если вас интересует Томск, то там вы их не найдете.

– Это еще почему? – вмешался я в разговор.

– Вчера в городе произошел неприятный инцидент, это к делу, впрочем, не относится. Важно то, что вся полиция и даже армия были привлечены к охране правопорядка. Ваши беглецы мимо проскользнуть не могли.

– Мы знаем, что с Приобья они пошли на север, вы никого по пути не видели, мы тоже. В Томске их нет, что ж они, под землю провалились? – спросил я, глядя по сторонам.

– Томск не единственное место, куда они могли податься. Если вы поедете на запад, то наткнетесь на деревню, оставшуюся некогда от острога. Мы это место именуем просто острогом.

– Поручик, но ведь они не дураки, чтобы ехать в острог.

– Дураки не дураки, а в Томске их поймают быстрее, чем в полузаброшенной деревне.

– Странное дело, – сказал капитан. – В деревне их быстрее обнаружат.

– Думаю, что там некому их обнаруживать, – усмехнулся Рожков. – Вам не стоит сильно переживать. Больно высока вероятность, что они уже замерзли и бугрятся где-то под снегом по дороге на запад.

– Спасибо за наводку, поручик, – произнес я, разворачивая лошадь.

С офицером и его компаньоном мы распрощались, оставшись наедине с дилеммой.

– Нет смысла ехать в Томск, коли все, что сказал поручик Рожков – верно, – начал говорить Виктор Андреевич.

– Согласен, но не может поручик быть в курсе всего, что происходит в городе. Где-то могли проскочить, – отвечал я.

– Но если они действительно подались в острог? Нужно взглянуть на ситуацию иначе. Им ведь никак не выбраться из Сибири?

– Они слишком долго шли на север, идти скоро будет некуда. Единственный вариант – это…, – я на секунду замолчал.

– Что? – спросил капитан.

– Река, – осенило меня. – Ну конечно, они хотят выйти к реке!

– Толку от нее? Она ведь во льду: разгар зимы.

– Так они и собираются ехать по ней, а не плыть!

– Им понадобятся сани, лошади, припасы.

– Все это проще будет купить в остроге, чем в Томске.

– И куда ж они подадутся?

– Короткий путь – по Томи на юг, но рискованно. Длинный – дальше на север до слияния с Обью, а уже потом по ней на юг. Но этот путь еще опаснее.

– Сколько у них уйдет на сборы?

– Да черт его, но мешкать они не будут.

Виктор задумчиво опустил свой взгляд куда-то вниз.

– Поскольку я капитан экспедиции, решение за мной. Едем на запад, – сказал Сохаческий и взглянул на меня так, будто надеялся, что я не стану препираться.

– Как скажете, капитан, – произнес я, решив довериться чутью юнца.

Мы выдвинулись в сторону острога, гоня со всей силы лошадей. Дорога не должна была быть длинной, но тревожное ожидание развязки растягивало ее. Усиливалось чувство голода и усталость, но только я решился предложить соратнику сделать привал, как увидел неподалеку от нас огромное серое пятно, движущееся в противоположном направлении.

– Оленье стадо хантов, – прокомментировал я картину для Сохаческого.

– Теперь я действительно вижу, что мы на севере, – сказал он в ответ и предложил расспросить пастухов о наших путешественниках.

Приближаясь к стаду, я заметил, как оно все больше теряет целостность и расползается на куски. Среди нескольких пастухов по виду не было женщин, однако издалека разобрать лица и фигуры не представлялось возможным.

Завидя нас, ханты стали замедляться и наблюдать за нашим приближением. Подобравшись совсем близко, я смог сосчитать всех мужчин: их было пятеро. Четверо были повернуты к нам лицами, изображавшими интерес, а последний – спиной. Сначала мне показалось, что его шуба ярче прочих, но когда я слез и стал подходить ближе, сторонясь рогатый скот, я вдруг узнал европейское пальто и тулуп.

Сохачевский остался на лошади, но следовал за мной, то и дело упираясь в серый табун.

Я же, кивнув всем четырем всадникам, достал револьвер. Ханты с собой оружия не имели, так что единственную опасность мог представлять только таинственный пятый пастух. Я направил на него дуло оружия и громко приказал развернуться, что тот и сделал.

Передо мной возникло бледное лицо с узкими глазами и большим носом. Оно взглянуло на меня недоумевающе, и я опустил пистолет. Посмотрев назад, я увидел капитана, сидевшего на лошади среди плотно пасущихся оленей. Он вопросительно кивнул, а я мягко спустил курок, крутя головой из стороны в сторону.

– Похоже, мы…, – не успел я договорить, как меня тут же сшиб с ног какой-то парень в хантской шубе, отчего я обронил пистолет на землю. Одновременно с этим другой парень в черной европейке стащил Сохачевского с седла, и тот со всей силы рухнул на землю.

Пока я пытался закрыться от шквала сильных и точных ударов, капитан выхватил револьвер из кобуры, но тут же получил удар ногой по руке и револьвер упал за несколько метров от владельца. Сообразив, что к чему, ханты стали отступать в разные стороны, чтобы не попасть под раздачу. Я же, наконец, увидел лицо нападавшего – белое, вытянутое, с пегой бородкой.

Сконцентрировавшись, я достал припасенный клинок и воткнул его в живот обидчику, отчего тот, тут же растеряв весь прежний пыл, попятился назад, придерживаясь за ручку ножа. Вскрикнув от боли, парень тут же призвал к себе на помощь второго, который, оставив капитана лежать, подбежал и свалил меня вновь в снег.

Одновременно раненный в живот поляк нащупал возле себя оброненный мной ранее револьвер, а Виктор снял с лошади свою винтовку. Лях направил дуло в мою сторону и скомандовал другу: « Учец!».

Я же, поняв, что происходит, как только освободился от железной хватки беглеца, подполз под оленя и быстро растворился среди животных.

Польский «подранок» выстрелил из револьвера, но пуля прошла мимо. В этот момент капитан подошел ближе и выстрелил в сторону ляхов, но тоже промахнулся, попав в одного из оленей. Животное замычало от боли и стало шататься в разные стороны. В этот момент я продолжал ползти к своей лошади, Сохачевский перезаряжал винтовку, а поляки пытались сбежать. Тот, что был цел, помог другу забраться на лошадь и сел за ним следом, тут же начав неистово бить кобылу по бокам, крича что-то на родном языке.

Виктор пытался вставить пулю в казенник и выйти на линию огня, поперек обзора которой вновь и вновь возникало стадо, разбредающееся от своего стонущего собрата. Я подбежал к своей лошади и вынул из чехла заранее заряженный карабин. Взведя его, я тоже вышел на линию огня, встав плечом к плечу с капитаном. В это время удирающие на всех парах от нас беглецы были уже на приличном расстоянии.

– Не успели, твою мать! – бросил мне капитан, оценивающе глядя в след проходимцам.

Я же пытался сконцентрироваться на прицеле. Мушка замерла прямо по центру целика, но я не знал, как далеко от меня убегающие и сколько градусов взять правее, чтобы точно выстрелить на опережение. Дыхание замедлилось, секунда нервного ожидания и – бах! – единственная пуля попала в сидящего позади парня, он легонько шелохнулся и свалился влево. Лошадь же с поляком, одетым в серую хантскую шубу, продолжала скакать, увеличивая дистанцию.

– Попал! – вскрикнул капитан. – Я к нему, может, успеет что сказать!

Сохачевский быстро разыскал свой револьвер и, вскочив на кобылу, отправился осматривать подстреленного парня.

Я, в свою очередь, перезарядил карабин и подошел к стоявшему в ста метрах неподалеку и все это время безмолвно наблюдавшему за происходящим пастуху, что был одет в европейское пальто. Я боялся, что моего запаса хантыйского может не хватить, однако заметил на шее у пастуха крестик.

– Ты знаешь, кто это был? – прокричал я на русском.

Но в ответ мужчина лишь повертел головой.

– Почему они были среди вас?

– Хотели сани купить. Говорили, что их преследуют, – наконец сказал пастух.

– Ты главный?

– Да.

– Что они говорили?

– Они сказали, что их преследуют плохие люди, но мы не лезем в чужие разборки. Они предложили пистолет, золото и свое пальто. Вернее, тот, который мерз и который сейчас ушел, предложил свое пальто в обмен на шубу. Как-никак, в нашем теплее. А золото мы взяли за сани. Надо было только вернуться домой, с собой-то их нет.

Я опустил оружие.

– Где пистолет?

– Пистолета мы не взяли.

– А чего ж так? – удивился я.

– Его так просто не продашь, а без патронов нам самим и не нужен.

– Без патронов?

– А чего, ты думаешь, они на вас с голыми кулаками набросились? Оружие у них было, а толку от него коли патронов нема?

В тот момент я не поверил своим ушам. « Не было патронов». Поведи мы себя иначе, может, сейчас оба ляха были бы живы и дожидались отправки обратно в тюрьму.

– Ладно, – сказал я, махнув на главного пастуха рукой, и отправился к капитану.

Тот стоял над трупом беглеца и рассматривал его.

– Блестящий выстрел, господин Бегин!

– Да ну?

– Пуля попала в сердце подонка и вышла, очевидно, ранив второго, – говорил Сохачевский, демонстрируя рваную рану на груди у усопшего.

– На вылет? Вот это да, – удивился я и почувствовал, как что-то капнуло мне в глаз. Приложив ладонь к лицу, я понял, что у меня рассечена бровь. Голова болела, как и тело. Благо, ханты оказали нам небольшую помощь. С их жизнью без хоть какого-то медицинского навыка никуда.

– Он нежилец. Ныне ему некуда бежать, – размышлял я вслух, когда один из пастухов позднее промывал мне рану снегом.

– Кровавый след к нему приведет, господин Бегин. Как вепря выследим!

– Это уж точно, – сказал я и достал из-за пазухи небольшую фляжку с водкой. Сделав несколько неравномерных глотков, я передал ее капитану. Тот тоже сделал пару глотков.

– Как они убили охранявшего их солдата? – спросил я.

– Закололи, а что? – ответил Виктор.

– Похоже, у них нет патронов.

– Теперь есть, ваш пистолет-то у того.

– Да, кругом напасть.

Как и до этого, в тот день рано вечерело. Мы завернули в ткань тело покойного Яна Мостицкого, которое после окончания экспедиции надо было привести обратно к Богдану Всеволодовичу.

После этого был разведен костер. Ханты предлагали свою еду, но мы с капитаном отказались. Они же отказались от нашей водки. Вскоре после окончания ужина, я и Виктор сидели в палатке. Мы то и дело собирались отойти ко сну, но адреналин от случившегося сегодня нападения не отпускал обоих. Мы вели разговоры о столице, о Сибири, о том, как могли сегодня умереть. Когда очередной обрывок разговора был окончен и наступила тишина, наконец пробудившая во мне желание поспать, Сохачевский сказал: « Господин Бегин, меня уже второй день не отпускают ваши слова, сказанные при знакомстве».

– Какие слова? – спросил я.

Капитан посмотрел на меня очень серьезно, но говорил тихо и с уважением.

– Вы, правда, считаете, что они негодяи только с нашей точки зрения?

– Если ты русский, то ты их осуждаешь. Если поляк, то оправдываешь. Вот и все дела.

– Я понимаю, о чем вы говорите, но разве вы не русский?

– Конечно, русский. И я не оправдываю их.

– Но почему вы так об этом говорите? Вас будто задевает то, что мы вынуждены их преследовать.

– Я прожил недолгую, но насыщенную жизнь, капитан. Я видел много людей, я видел много мест, я знаю, как работают относительные ценности и чего стоят наши моральные ориентиры. Я научился уважать чужой взгляд. Но вместе с как бы уважением ко всему условному, пришла и ненависть. Я пытаюсь найти безусловные, абсолютные ориентиры, абсолютные ценности.

– И у вас получается?

– Очень редко.

– Боюсь, что в мире причин и следствий нет места Абсолюту.

– Возьмем наше дело. Мы можем осуждать причины их борьбы или оправдывать, но вряд ли хоть один нормальный человек будет оправдывать методы этой борьбы.

– Вы спасаете себя, ограничивая круг людей? Огромное количество радикалов сказало бы, что и методы их борьбы чересчур мягки. То, чем вы занимаетесь, есть самообман. Нет той ценности или оценки, что разделялась бы всеми. Большинством? Да. Всеми? Нет.

–То-то и оно, капитан. Но я верю, что когда-нибудь найду тот самый Абсолют.

– Что он вам даст?

– Якорь, ведь Абсолют – это то, что не может быть обесценено. Он всегда есть, а потому к нему всегда можно вернуться.

– Вроде родительского дома? – улыбнулся капитан.

– Вроде того, – улыбнулся я в ответ.

– Не хочу вас расстраивать, господин Бегин, но ваши поиски не увенчаются успехом. Мы сыны нашего отечества, сыны своей эпохи и того общества, что нам досталось. С этим ничего не поделать.

– Человек свободен выбирать. Если не общество и его мораль, то отношение к ним.

– В этом Абсолюта нет тем более.

– Может ты и прав, Виктор. Может ты и прав….

– И все же, да, общественная мораль не безусловна. Но ведь она работает, разве не так?

– Когда-то и я смотрел на вещи похожим образом. Нет, она не работает. Когда церковь навязывает пуританскую мораль, но не может заставить собственных священнослужителей ей хоть немного следовать – это разве не пример неработающей морали?

– Вы считаете, что церковники слишком грешны?

– Нет, они как раз грешны, как все. Но ведь больше других кричат о духовности. Не зря Грозный сказал, что они хуже скотов.

– Ох, господин Бегин, да вы циник.

– Я этим не горжусь. Одно дело быть циником в 16, другое – в 40. Я страдаю от этого.

– Цинизм идет от многодумства. Если жить вещами и людьми, а не постоянно думать об их ценности, будто смотрите на жизнь свою со стороны, то все будет хорошо.

– Возможно, капитан, ты и прав.

Вновь в палатке ненадолго воцарилась тишина.

– Господин Бегин.

– Да?

– А как вы спите по ночам, если ваша голова занята подобными мыслями?

– Я? Да легко, – достав фляжку, сказал я и вновь сделал несколько глотков. – Ты только не подумай, это чтоб согреться.

– Конечно, – улыбнулся капитан.

На следующее утро мы отправились по следам, возможно, уже мертвого Людвика Мазовецкого. Мы с капитаном были напряжены, но сохраняли хорошее расположение духа. Кажется, у нас обоих было благостное предчувствие.

Пройдя на лошадях без малого 15 верст, мы вдруг увидели перед собой белые стены монастыря, стоявшего в ста метрах от замерзшей Томи.

– Это еще что такое? – спросил меня капитан.

– Я и сам не знаю, – удивленно отвечал я. – Я, в самом деле, считал, что больше здесь нет ничего вокруг.

– На карте, что мы смотрели в Приобье, тоже никаких монастырей отмечено не было.

– Может, он заброшен?

– Нет, господин Бегин, смотрите: дым!

Действительно, приглядевшись, я увидел, что над строением легко закручивались кружева дыма.

– Здесь опасно. Многих ксендзов рассылали по монастырям, так что здесь наш парень мог найти укрытие, – сказал я.

– Час от часу не легче, – бросил в ответ капитан и тяжело вздохнул.

Изначально недурное настроение было подпорчено.

– Смотрите, люди! – сказал Сохачевский, кивнув в сторону пары тяжеловесных фигур в черных одеяниях. Они несли пустые ведра к реке.

– Сначала их расспросим, что да как, – произнес я, нервно постукивая пальцами по пустой кобуре на поясе.

Мы подобрались ближе к двум послушникам, когда те бурили лед на реке.

– Добрый день! – поздоровался с ними капитан.

– Добрый, – ответили разом парни.

Я присмотрелся, но не увидел среди них Мазовецкого.

– Я капитан Сохачевский, а это господин Бегин. Мы ищем одного бежавшего поляка.

– Вам надо обратиться к настоятелю – отцу Григорию. Хотя можете и нам поверить – здесь никого не было, мало кто добирается сюда, – говорил тот послушник, что не был занят бурением льда.

Мы вежливо распрощались и направились в сам монастырь.

Он представлял собой белокаменный храм, огороженный по кругу со всех сторон непрерывной постройкой, где находились кельи послушников и велось нехитрое подсобное хозяйство.

На входе нас встретил зрелый мужчина, которого на вид сильно старила борода.