Лучинушка

– Аяяяй…– Марья Ивановна поднесла руку ко рту, пару секунд помолчала, горестно покачивая головой, потом сказала – Я думаю, надо свезти его в Демидовку, в храм. Он у нас древний, намоленный. И батюшка у нас хороший, и Родю знает с малых лет. Он с ним и поговорит, и помолится, и, даст бог, всё будет хорошо.

– А ведь это отличная идея. Так мы и поступим, как только встанем на ноги. – поддержала Софья Николаевна, – Мудрая вы женщина, Марья Ивановна. Я уж и не знаю, чтобы мы без вас делали.

– Да ладно… – Марья Ивановна махнула рукой, смущенно розовея, и стала наливать воду в чайник, приговаривая, – ничего – ничего, девоньки мои дорогие, всё у нас будет хорошо. А нет ли вас бака или кастрюли поболе, а не то я сбегаю за своим. Есть? Вот и славненько! Сидите – сидите. Я справлюсь сама.

Вскоре Стеша сидела с укутанной пуховым платком шеей, натёртой душистым снадобьем, напротив Софьи Николаевны, завёрнутой в одеяла заодно со стулом и большой кастрюлей с распаренным сеном, в которую были погружены её ноги. Марья Ивановна суетилась между ними, наблюдая, хорошо ли потеют её подопечные.

Далее к ним присоединилась Надежда Семёновна, с трудом добравшаяся их проведать. Едва на неё взглянув, Марья Ивановна взяла инициативу в свои руки, усадила её в кружок с подругами и принялась за дело. Такой нужной и полезной она не чувствовала себя уже давно.

Пока подруги парились, охая и постанывая, Марья Ивановна заварила чай и накрыла на стол. Они как раз рассаживались вокруг него, когда дверь Родькиной комнаты открылась, он вошел в комнату и остановился, сонно щурясь. Вид у него был ужасен, опухшее лицо было сплошь в ссадинах, багровых синяках и кровоподтёках.

– Родечка, голубчик мой, наконец – то проснулся, – заворковала Марья Ивановна –Аяяй, что они с тобой сделали, изверги проклятые.

Родька подошел к ней, и, прильнув лбом к её плечу, пожаловался: « мама, братка…»

Марья Ивановна прижала его к себе и ласково погладила по затылку.

– Ушел твой братка, как пришел, так и ушел… Наверное, больше не вернётся. А мы без него жили и дальше проживём, зато никто тебя больше бить не будет. Давай – ко пойдём, родной, я помогу тебе умыться и ранки твои полечу.

Марья Ивановна нарочито говорила о братке как о живом, и Родька ей поверил, потому что сам ни в одном из окровавленных трупов, изуродованных волками, его не признал. Значит, он действительно убежал, ведь тогда, в страшной суете, было трудно разобраться, сколько там было людей и кто из них остался в живых. Да и Марья Ивановна обмануть не могла.

А она осторожно обмыла ему лицо, легонько промокнула полотенцем, и, смазывая ушибы каким – то снадобьем, приговаривала ласковым, умиротворяющим голосом, похожим на воркование голубки: – «пусть твои раны заживут скорее, и камень тяжкий упадёт с твоей души»…

Двигалась она быстро, но без суеты, легко и спокойно, внушая присутствующим уверенность, надежду и веру в то, что все их испытания уже закончились, а впереди ожидает самое лучшее время в их жизни.

– Эта женщина просто волшебница, – сказала Софья Николаевна, пробуя приподняться.– Я час назад едва на ноги ступала, а теперь чувствую себя значительно лучше.

– Садись, я налью тебе чайку.– продолжала Марья Ивановна, усаживая Родьку за стол, – Вот варенье, медок… Кушай, родной, небось проголодался.

А сама, едва успев присесть, тут же подхватилась: – Ой, кажись, кто – то к нам стучится… Сиди, Стешенька, сиди, тебе нельзя на холод. Я открою сама.

Марья Ивановна заторопилась к двери. Стеша осторожно повернула голову вслед за ней, проверяя состояние своей шеи.

– Кажется, и мне стало лучше…

– Мне тоже.. – добавила Надежда Семёновна, шевеля плечами и выгибая поясницу, – Действительно золотые руки у нашей соседки. Подозреваю, были в её роду бабки, лечившие людей, которые передали ей свои секреты гомеопатии.

– Кто там был? – спросила Софья Николаевна, с обожанием глядя на вернувшуюся Марью Ивановну.

– Степа пригнал машину. Он поставил её в гараж, вот ключи.

– Что же он не зашел?

– Дела у него. Сказал, забежит как- нибудь в другой раз. Да и вам всем надо отдохнуть, а то всё допрашивают и допрашивают, а чего допрашивать, когда и так всё понятно…

Жизнь помаленьку налаживалась. Родька перенёс трагические события на болоте намного легче, чем предполагалось. Хотя их след в его памяти всё – таки остался. Он продолжал играть на флейте, но в его мелодиях стали всё чаще проскальзывать печальные нотки. Иногда он прерывал игру и сидел молча, глядя в окно. Стеша и Софья Николаевна оставаться в депрессии ему не позволяли. Они снова начали усиленно заниматься, разучивать новые романсы.

Солнце выглядывало редко и ненадолго, а частые затяжные дожди чередовались с туманами. Однажды утром Стеша, подойдя к окну, увидела густые крупные хлопья, падавшие медленно и плавно, как в замедленной съёмке. Земля белела на глазах, превращаясь в чистый лист, на котором должна быть написана новая история её жизни.

В это утро Адам Викентьевич застал свою матушку сидящей у стола перед шкатулкой, в которой были собраны все драгоценности, которые он дарил ей на дни рождения. Самый первый подарок, который он, десятилетний мальчик, сделал в первый год обучения у своего двоюродного дядьки, ювелирных дел мастера Григория Шпица, она носила не снимая.

Это было простенькое колечко, отлитое им из серебряного рубля, который учитель подарил ему за помощь в выполнении очень сложного и дорогого заказа. Это были первые в его жизни деньги, заработанные своим трудом.

Тогда он ссыпал в расплавленный металл алмазную пыль, которую тщательно смёл со стола, убираясь после того, как мастер занимался за ним огранкой бриллианта, и загадал, чтобы всевышний дал его маме много лет жизни и помогал ему, вразумляя и направляя его руку на изготовление шедевров, равных тем, которые делали его предки. Пылинки были такие мелкие, что их невозможно было рассмотреть невооруженным глазом, но мама называла это колечко бриллиантом, дороже которого нет во всём белом свете.

В декабре Саре Вульфовне должно исполниться девяносто шесть лет. Его юбилейный, шестидесятый подарок был давно готов и лежал в рабочем столе, ожидая своей очереди.

– Адамчик, кому я всё это оставлю? – спросила мама, почувствовав его присутствие.

Она всегда его чувствовала, как бы тихо он себя не вёл.

– Мама, вы что – то сказали?

– Ты всё прекрасно слышал. Ни невестки, ни внуков, никого у меня нет. Кому мы с тобой всё это оставим? Чужим людям?

– Какие странные мысли вдруг посетили вашу голову, мама… Почему?

– Не знаю. Посетили и всё.

Адам Викентьевич помолчал в раздумье. Конечно, он мог бы напомнить ей, что не кто иной, как она сама и была главной причиной того, что у него нет семьи. Но он был мужчиной и слишком хорошим сыном, чтобы в чём – то упрекать свою мать. А самое главное, после каждого разрушенного ею романа он оставался благодарным ей за то, что она удержала его от необдуманного, как он понимал чуть позже, шага. И теперь, имея возможность наблюдать за своими бывшими возлюбленными, ни разу не пожалел о том, что между ними не сложилось.

Адам Викентьевич потёр висок, который стала всё чаще пронизывать острая боль, и вздохнул. Мать на его ответе не настаивала, и больше они к этой теме не возвращались. После завтрака он стал одеваться, собираясь на ежедневную прогулку. Сара Вульфовна проводила его до двери, проследила, чтобы он как следует укутал горло, надел тёплые ботинки и не забыл взять зонт и перчатки. На улице шел снег.

Всё шло как обычно, по раз и навсегда установленному порядку, однако его решительный вид говорил о том, что сын задумал какой – то сюрприз. Сара Вульфовна подождала, когда дверь за ним закроется и поспешила к клетке с попугаем.

– И что ты обо всём этом думаешь, Арик?

Попугай покрутился на жердочке и хлопнул крыльями.

– Я и сама прекрасно вижу, наш мальчик что – то задумал, а что? Вот и я ничего не понимаю…

Стеша как раз стояла у окна, любуясь падающим снегом, когда у ворот остановилась машина. Увидев выходящего из неё Адама Викентьевича, она неожиданно для себя обрадовалась. После последней встречи он показался ей довольно таки интересным собеседником. Единственное, чего она боялась, что он снова заведёт разговор о кладе. Стеше казалось, что её уверения в том, что никаких надежд и иллюзий питать на этот счёт ему не стоит, выглядели неискренне, так, словно она знала о местонахождении сокровищ, но скрывала это и пыталась оправдаться. Вздохнув, она широко распахнула дверь и, весело улыбаясь, воскликнула.

– Доброе утро, Адам Викентьевич!

– Доброе утро, Степанида Никитишна! Прекрасная погода, не правда ли? – ответил ювелир.

– Прекрасная!

– Не хотите ли составить мне компанию прогуляться?

– Прогуляться? – удивилась Стеша,– Где?

Прогулки на виду у соседей с чужим мужчиной, хотя и годящимся ей в отцы, могли вызвать кривотолки. Но он понял её сомнения и предложил сам:

– Если вы не против, я пригласил бы вас в парк. Вы знаете, что у нас в городе есть прекрасный старый парк?

– Слышала, но никогда в нём не была. А Софью Николаевну и Родьку возьмём?

– А почему бы нет? Идите одевайтесь, а я пойду, придержу такси.

Парк оказался действительно прекрасным. Длинные аллеи из роскошных лип, елей и лиственниц с опущенными из-за налившегося снега ветвями, напомнили Родьке родной лес. Он то и дело убегал вперёд, гладил их стволы, поднимал голову к вершинам и счастливо улыбался. Адам Викентьевич отошел к стоящему неподалёку ларьку и вернулся с пакетом семечек и орешков. Любопытные белки сразу уловили запах угощения и стали спускаться вниз и брать его прямо из рук, чем приводили Родьку и Стешу в невероятный восторг.

Адам Викентьевич и Софья Николаевна стояли в сторонке и смотрели на них, как на расшалившихся детей. Такого душевного тепла и умиротворения старый ювелир не ощущал ещё никогда. Когда Стеша к ним вернулась, он откашлялся и сказал.

– Дорогие дамы, хочу вам сказать, что пригласил вас сюда не просто так. У меня есть к вам деловое, и, я бы сказал, довольно выгодное предложение.

– Какое? – насторожилась Стеша.

– Не пугайтесь, речь пойдёт не о кладе, – улыбнулся ювелир, – дело вот в чём. Через две недели у моей матушки будет день рождения. Девяносто шесть лет конечно дата не круглая, но кто его знает, удастся ли нам с нею до этой самой круглой даты дожить. Я хочу сделать ей подарок с вашей помощью, если вы мне в ней не откажете.

– Конечно, не откажем, – поспешила заверить Стеша.– Что мы должны сделать?

– Вы должны для неё спеть. И не просто спеть, а устроить настоящий концерт. Я слышал, вы с братом поёте романсы, а моя мама от них без ума. Думаю, такой сюрприз ей очень понравится. Софья Николаевна, я надеюсь, что вы не откажете в помощи организовать всё в лучшем виде. А я вам всем за это хорошо заплачу.

– Ну что вы, какое заплачу. – замахала руками Стеша.

– Никаких возражений я не принимаю. Я приглашаю вас не на простые посиделки, а на серьёзную работу. А хорошая работа должна хорошо оплачиваться.

– А вдруг мы вашей матушке не понравимся?

– Понравитесь. Я в этом уверен. А что думаете вы, Софья Николаевна?

– Я думаю, ваша матушка будет довольна.

– Вот и отлично. Только я прошу вас, чтобы всё было по – настоящему.

– Что вы имеете в виду?

– Например, ваши наряды… – сказал Адам Викентьевич, окидывая критическим взглядом тесноватую курточку, в которую была одета Стеша, – У вас есть соответствующие платья, костюм для Родиона?

– Найдём… – ответили дамы, переглянувшись.

– Искать не нужно. – голос Адама Викентьевича стал строг и непререкаем, – Прямо сейчас же едем в магазин и купим всё, что нужно. Нужно концертное платье – купим платье. Нужен хороший рояль – купим рояль. Моя мама должна видеть, что к ней явилась настоящая «звезда», а не абы кто. Поверьте мне, она это заслужила.

– Вы издеваетесь? – возмутилась Стеша, – какая «звезда»? Я никогда не пыталась выдавать себя за звезду, и не нужно надо мной насмехаться.

– Простите, я не хотел вас обидеть, я же не знал, что вы относитесь к этому слову с таким предубеждением.

– Я не воспринимаю его на свой счёт. И вообще не воспринимаю, потому что считаю это звание слишком амбициозным. Так называться имеют право только люди по – настоящему талантливые, заслужившие это имя долгим трудом, а у нас куда не глянь, кругом одни звёзды. И вообще, я не понимаю, зачем обманывать пожилую женщину, если вы можете позволить себе пригласить настоящих звёзд? – спросила Стеша.

– Я не собираюсь никого обманывать. Согласен, «звезда» понятие относительное и не всегда используется по праву, но я, как мне кажется, тоже имею право на собственное мнение и предпочтение, и могу назвать так любого, чьё исполнение тронет мою душу. Я же не собираюсь навязывать своего мнения другим. Конечно, я могу позволить себе пригласить кого угодно, но хочу пригласить именно вас.

– Хорошо, но…

– Не спешите возражать, выслушайте меня до конца. Я понимаю, вы хотите сказать и о своих правах. Безусловно, вы можете мне отказать, и я даже не стану обижаться. Но это не в ваших интересах. Я понимаю, вы опасаетесь, что из вас хотят сделать в игрушку для развлечения, но я не извращенец. Я просто хочу вам помочь, стать вашим, как это…

– Спонсором. – подсказала Софья Николаевна, одобрительно кивая.

– Вот именно. У меня есть средства, у вас способности, почему бы нам не объединить наши возможности? Что вы скажете?

– Я не знаю… – ответила Стеша, пожимая плечами.

Она инстинктивно чувствовала к этому человеку доверие, но ощущение того, что она становится соучастницей какой – то авантюры, настораживало и пугало. Кроме того, она ни в коем случае не хотела попадать в зависимость от кого бы то ни было. А старый ювелир, словно читая её мысли, продолжил.

– Поверьте, я не собираюсь предъявлять вам какие – то требования, поучать вас, а тем более ограничивать вашу свободу. Вы молодая женщина и имеете право на личную жизнь. Я буду только рад вашему счастью и никогда ни в чём вас не упрекну. Постараюсь объяснить проще. У меня никогда не было детей, но если бы у меня была дочь, я хотел бы, чтобы она была именно такой, как вы.

Недавно я понял, что моя жизнь подходит к концу, а позади ничего, только работа, работа и работа. Она увлекла меня с юных лет так, что я посвятил ей всего себя. За это время я достиг в своём деле совершенства, заработал имя и состояние, но только теперь понял, что потерял гораздо больше. Специфика моей работы, обязывающая к постоянному вниманию и сосредоточенности, принесла свои плоды. Я стал молчаливым и немногословным, не выношу пустых разговоров, если только они не касаются моей работы. Но зрение начало меня подводить, и я понял, что мне больше нечем заняться, без любимого дела моя жизнь становится никчёмной, мне некому её посвятить. Мне захотелось сделать что – то полезное, и я выбрал вас. Вы именно тот человек, характер и воспитание которого соответствует моим взглядам. Вы, как никто другой, достойны лучшей жизни, графиня Туманова не должна прозябать кое как. Вам нужна помощь, и я сделаю для вас всё, что будет нужно. Прошу вас, не отказывайтесь, и вы никогда об этом не пожалеете.

– Спасибо вам большое. – сказала Стеша, с трудом сдерживая подступавшие слёзы, – Я постараюсь приложить все силы для того, чтобы отблагодарить вас за ваше доброе отношение.

– Вот и славно. Едемте в магазин, у нас много дел.

В магазине Адам Викентьевич сразу взял инициативу в свои руки. Пока Стеша вместе с Софьей Николаевной меряли выбранные ими вечерние платья, он подозвал двух продавщиц и сказал:

– Подберите пожалуйста несколько платьев и костюмов, одним словом, всё, вплоть до белья и прочих мелочей, необходимых для этой молодой женщины, самое лучшее из того, что есть в вашем магазине. Не нужно ничего вычурного и слишком яркого, но всё должно быть изящным, модным и качественным. Цена роли не играет.

Затем они посетили отдел верхней одежды, где купили полушубок из пушистой рыжей лисы для Стеши и кашемировое пальто для Родьки, а в обувном несколько пар обуви. Стеша пыталась возражать, но ей не дали сказать и слова, приказав строгим тоном:

– Обо всём поговорим дома. Главное, чтобы мама была довольна.

Упоминание о маме действовало обезоруживающе.

Дом Адама Викентьевича, стоявший у озера, в глубине небольшого, разбитого с ювелирной точностью парка, поражал своими размерами и красотой. Очевидно, при его строительстве предполагалось, что в нём будет жить большая дружная семья, но этого не случилось, а статус знаменитого ювелира обязывал быть на высоте.

Адам Викентьевич встретил их на пороге. Он окинул оценивающим взглядом Стешу. Длинное платье из чёрного велюра, короткий лисий полушубок, чёрный зонт с кружевной отделкой, который она держала в левой руке, и букет алых роз в правой делали её образ лёгким и романтичным. Он одобрительно кивнул и проводил всех троих в комнату, где можно было раздеться. Подождав, пока они приведут себя в порядок, повёл к гостям.

Гостей было немного. В основном это были пожилые, солидные мужчины. Они стояли, разделившись на небольшие группы, и продолжали обсуждать свои важные дела. Их жены собрались возле именинницы, сидевшей в кресле напротив диванов, поставленных в каре, и вели оживлённую беседу.

Две дамы, возрастом слегка за сорок, уединились около белого рояля. Было видно, что они здесь не впервые и весьма озадачены появлением инструмента в доме, не имеющем к музыке ни малейшего отношения. Одна из них стояла, изящно облокотившись на рояль, и наблюдала за подругой. Вторая потихоньку нажимала наманикюренным пальчиком на клавиши, безуспешно пытаясь вспомнить простенькую мелодию, которую играла ещё в музыкальной школе, где училась вопреки своему желанию, исключительно ради родительских амбиций. Похоже, в данный момент она сожалела о том, что в своё время не проявляла должного усердия и теперь не может показать свои способности перед присутствующими. То, что их мнение играло для неё достаточно важную роль, было очевидно, поскольку, судя по количеству драгоценностей на дамах и важному виду их мужей, в их руках была сосредоточенна львиная доля капитала всего региона.

Сара Вульфовна первой увидела сына, направлявшегося к ней в сопровождении двух женщин и мужчины в тёмных очках. Она выпрямила спину и с интересом посмотрела на высокую стройную девушку, державшую в руках букет алых роз.

– Знакомьтесь, мама.– сказал Адам Викентьевич, – Это музыканты, Степанида Никитишна Туманова, её брат Родион Никитич и Софья Николаевна. А это моя мама, Сара Вульфовна.

Старушка была такой же маленькой и худенькой, как Родькина матушка. Если бы её одеть в чёрные одежды, сходство было бы поразительным. Стеша взглянула на Родьку и увидела, как засияли его глаза. Значит, он тоже это заметил. Боясь, что он бросится к Саре Вульфовне в объятья и этим её напугает, она легонько придержала его за руку и выступила вперёд.

– Здравствуйте, дорогая Сара Вульфовна. – сказала она, почтительно склоняясь к имениннице. Разрешите мне от лица нашего маленького коллектива поздравить вас с днём ангела, пожелать вам здоровья и всего самого доброго.

– Спасибо, дитя моё. Большое спасибо вам всем.

– Вы не будете возражать, если мы для вас споём?

– Не буду, – ответила Сара Вульфовна, незаметно вздохнув, – дорогой, проводи наших гостей к инструменту.

Поведение сына в последнее время частенько её настораживало. Его задумчивость, частые ответы невпопад, постоянные отлучки без объяснения причин, и, в конце концов неожиданная доставка рояля вместе с настройщиком и ещё одним молодым человеком, устанавливавшим микрофоны, могли бы выбить из колеи кого угодно.

Теперь всё стало понятно, её дорогой мальчик готовил для неё сюрприз, для того и пригласил этих звёзд. Выглядели они дорого и изысканно, но ни их имена, ни лица Саре Вульфовне ни о чём не говорили. Хотя лицо девушки с букетом ей было знакомо, но ни её голоса, ни одной песни из её репертуара она не помнит. Но, раз её лицо запомнилось, значит пела она не плохо.

Сейчас в её честь прозвучит какая – нибудь заздравная и пара цыганских напевов. По – видимому, Адамчик решил вернуть ей несколько мгновений молодости, о которой она ему рассказывала. Очень жаль, но этот сюрприз опоздал как минимум лет на сорок. Сегодняшний день она с огромным удовольствием провела бы вдвоём с ним, слушая тихую музыку, разглядывая старые фотографии и предаваясь воспоминаниям. Наверное, сын с радостью согласился бы с нею, но его положение не позволяло игнорировать общественное мнение. А общественность, она знала это наверняка, внимательно следит за их жизнью и давно уже обсуждает вопрос, кому в конце концов достанется их состояние, ради которого Адамчик работал всю жизнь как каторжный. Не зря же он долгое время считался одним из самых богатых и завидных женихов города. И даже теперь, когда ему стукнуло семьдесят, (господи помилуй, неужели правда семьдесят, а ведь ребёнок ещё и не жил…), Вера и Диана, пребывающие в поисках очередной выгодной партии, явно им заинтересованы.

Софья Николаевна села за рояль, а Стеша стала рядом с Родькой, сжала его руку и произнесла вполголоса слова, ставшие их заклинанием: – «Стеша, Родька, Софья Николаевна, дружочек». Он поднял её руку к своим губам и легонько поцеловал кончики пальцев. «Однако, он набирается лоска», – подумала Стеша, склоняя голову с лёгкой улыбкой.

Она очень волновалась. Выступать на праздниках и фестивалях перед многоликой аудиторией, где единственной платой служило благодарное внимание и аплодисменты зрителей, было намного проще, чем перед этой небольшой, солидной компанией. Стеша в душе кляла себя за то, что согласилась пойти на эту авантюру, опасаясь, что не сможет оправдать надежды и отработать баснословную по её меркам сумму, вложенную в них Адамом Викентьевичем.

Софья Николаевна села к роялю и пробежалась пальцами по клавиатуре. Инструмент звучал отлично. Родька достал из внутреннего кармана смокинга флейту.

– Господи, помоги нам… – прошептала Стеша.

Сегодня Сара Вульфовна чувствовала себя такой усталой, что её не смогли бы расшевелить даже огневые цыганские пляски. Хотя, какие могут быть пляски без гитар, многоголосного цыганского хора и звенящих монет на монистах и браслетах смуглых красавиц. Но она не должна гневить бога своими капризами, пусть всё будет так, как задумал её сын. Ведь он так старался, организовывая этот праздник. И эта девочка, подарившая ей букет, у неё такие добрые глаза и вся она так мила и изящна… Адамчик назвал её фамилию, но она не расслышала. С раннего утра её сердце работало с перебоями и сильно шумело в ушах. Надо будет потом переспросить…

Музыканты не стали требовать внимания и представляться, а просто начали играть тихую, ненавязчивую мелодию, словно делали это только для себя. Но она странным образом очаровывала и наполняла душу лёгкостью. Гости один за другим прекращали разговаривать, а когда Стеша запела вокализ, все замерли. Сара Вульфовна откинулась на спинку дивана и прикрыла глаза.

– Мама, вам плохо?– встревожился Адам Викентьевич.

Сара Вульфовна молча приложила палец к губам. Она чувствовала, как её сердцебиение постепенно приходит в норму и затихает назойливый шум в голове. Незадолго до прихода гостей она выпила положенную порцию своих таблеток, но ожидаемого облегчения не наступило. А эта чудная, расслабляющая мелодия волшебным образом восстанавливала её сердечные ритмы и приводила в порядок мысли и чувства.

Музыка стихла. Если бы не гости, Сара Вульфовна попросила бы повторить её ещё и ещё. Ей не хотелось разрушать её благотворного влияния, но уважения к желанию окружающих ещё никто не отменял.

Софья Николаевна сыграла вступление, и Стеша запела:

– Лишь только вечер затеплится синий, Лишь только звёзды зажгут небеса….

– И черёмух серебряный иней жемчугами украсит роса… – поддержал Родька.

Сара Вульфовна посмотрела на сына, прижала руку к груди и медленно кивнула, выражая свою благодарность за удавшийся сюрприз.

Стеша, постоянно за нею наблюдавшая, заметила этот жест, и воспрянула духом. Ей захотелось немедленно подойти к этой хрупкой женщине и обнять в благодарность за то, что она их приняла и оценила. Родька запел:

– Что взгрустнулося тебе, то не томное мгновенье, все не так, не по тебе, даже пенье уж не в пенье…

Стеша медленно подошла к дивану, на котором сидела Сара Вульфовна, и, опустившись на колени, прижалась лицом к её маленьким сморщенным рукам. Та почувствовала, что они стали влажными от слёз, и подняв её голову, поцеловала в лоб. Стеша поднялась на ноги, и с благодарностью поклонившись пожилой женщине в пояс, так же медленно вернулась к роялю.

– Кто эта девушка, Адамчик? – спросила Сара Вульфовна у сына, когда все разошлись.

– Мама, вы не поверите, но перед вами стояла на коленях праправнучка графа Туманова.