Лучинушка

Обо всём этом она знала уже давно из рассказов своей бабушки – об умных, прекрасных людях, не побоявшихся пожертвовать своей жизнью ради того, чтобы остаться на родине. О небольшом замке и монастыре, стоявших в лесных дебрях, среди позолоченных солнцем сосен, о злом роке, заточившем в нём маленького принца и прекрасных фей. О том, как долго и безнадёжно они ожидали своего освобождения, и даже об охранявших их волках. Всё, что она когда – то слушала как увлекательную сказку, оказывается происходило здесь на самом деле. И вот её любимая, истерзанная, но пока ещё живая сказка перед нею.

Только теперь ей стало понятно, что бабушка, рассказывая разные истории, будто бы прочитанные в каких – то старинных романах, на самом деле знакомила её с историей своих предков, с реальными событиями, происходившими когда – то в их жизни. И старалась воспитать её так, чтобы она унаследовала если не их состояние, то хотя бы умение мыслить и вести себя достойно, соответственно своему положению. Звук, похожий на тихий вздох, заставил её очнуться. Стеша подошла к стене и стала прислушиваться, оглядываясь на мужчин, стоявших у дверей сторожки. Их присутствие придавало ей уверенности в своей безопасности.

Внутри особняка царила тишина. Стеша вспомнила, что за углом здания есть бугорок. Поднявшись на него, можно заглянуть в оконный проём, за которым должна быть комната с большим камином. Она видела его в прошлый раз, когда обходила особняк после разговора с Ангелией. Тогда, глядя в его закопчённое чрево, она пыталась представить себе жизненный уклад своих возможных предков. Размер очага наводил на мысль, что граф, строивший это имение, наверняка мечтал о псовой охоте и о том, как будет зажаривать в нём дичь.

Осторожно, стараясь не шуметь, она прошла за угол, приблизилась к окну, вернее, к оставшейся от него дыре, и, заглянув внутрь здания, опешила, увидев перед собой чьё – то лицо. Она не успела охнуть, как сильные руки схватили её за ворот и потащили вверх.

Стеша пыталась отбиваться, хватаясь за обламывающиеся кирпичи, но этим только усугубляла своё положение. Вскоре руки и ноги девушки безвольно повисли, и обмякшее тело упало к ногам двоих мужчин.

– Ещё одна… – прошептал тот, который был помоложе,– Откуда они только берутся?

– Да хрен их знает.

– Хорошо, что Длинный успел увести придурка. Надо было бежать всем разом, а ты – « давай проследим, давай посмотрим»… Вот и проследили.

– А если она решила этот клад забрать и привела эту компанию с собой, типа для охраны? Они бы всё забрали и ушли, а мы продолжали бы его искать до скончания века. Так что не паникуй. Отсюда их хорошо видно. Если они направятся к нам, уйдём через задние комнаты. А если пойдут ко входу, вылезем наружу и бежим через лес.

– Умный ты мужик, Дышло. А куда мы её денем? Потащим к остальным?

– Зачем к остальным. Припрячем где – нибудь здесь.

– Да чё её прятать. Сейчас надо быстрее уходить. Без неё они всё равно ничего не найдут.

– Дурак. Чем дольше её будут искать, тем дальше мы успеем уйти. Давай, бери за ноги.

– Ладно. А остальные бабы как?

– Никак, сейчас не до них. Найдутся – их счастье, а нет – подохнут сами.

– А что будем делать с придурком? Таскать этого борова за собой?

– А дорогу кто будет указывать, может, ты? Уйдём через болота, переждём в лесу, пока всё поутихнет, а потом вернёмся. Разберем всё по камешку, а клад найдём. Ты как хочешь, а я отсюда с пустыми руками не уйду.

– Слышь, Дышло, а если это всё лажа?

– Это ты о чём?

– Об этом чёртовом кладе.

– Братва сто лет одну и ту же сказку зря базлать не станет. Про эти развалины ты тоже не верил, а они вот, перед тобой. И придурок родом отсюда, знает все тропы. Это не просто совпадение, это знак. Слышь, Синица, а тебе не приходило в голову, что нам такая пруха потому, что этот блажной действительно твой брат? Дуракам же всегда везёт.

– Какая пруха? Какой брат? Я и отца – то своего в глаза не видел, рос в детдоме, а ты мне лепишь про какого – то брата.

– Вишь ты какой. А он к тебе – «братка, братка…».

– Дурак он и есть дурак, какой с него спрос.

– Дурак то дурак, а на дудке шпарит что твой Паганини.

– Паганини шпарил на скрипке.

– Неважно. Всё равно брат, чужие такими похожими не бывают. Видать, твой батя был ещё тот пострел, пошалил везде, куда поспел. А ты фартовый мужик, Синица. Куда не повернись, везде тебя ждёт удача и богатство.

– Какая удача, какая пруха… Может, эта молодуха давно уже всё нашла.

– Тогда за каким лешим она сюда явилась?

– Может, нашла и перепрятала до лучших времён. А раз в доме их нет, значит они где – то здесь, лучшего места, чем в этих развалинах, не найти. Думаю, за ними она и пришла. Теперь вся история начинается сызнова, только искать будем мы. Жаль, что она загнулась, а то мы б с ней поговорили, бабёнка – то была ничего… Надо было тащить её не за шиворот, а как – то поаккуратней.

– Поаккуратней… Чтобы она подняла ор на всю округу? Нет, это мне, дураку, надо было дотянуть свой срок и не рыпаться за журавлём в небе. Получил бы своё законное наследство, а там, глядишь, и нашёл бы то, из – за чего нас с маманькой спалили…

– Так ты ж искал, целую неделю искал, только чё – то ничего не нашёл. А тебе не приходило в голову, наследничек, что цацки эти давно уже тю – тю, а вас спалили нарочно, чтоб замести следы?

– Я чувствую, что они ещё там. И я бы их нашёл, кабы ты не жужжал – «надо вперёд графские цацки найти, а тут всегда успеем». Вот и успели.

– Если бы да кабы… даже если б ты эти камушки и нашёл, то рот на них разевать нечего. Братва тебе их просто так не отдала б.

– Не для того ли ты со мной и пошел, чтобы за этим проследить?

– А ты думал из – за особого к тебе уважения? Только знай, в общаковское рук лучше не совать, братва всё равно рано или поздно вычислит и укоротит по самые плечи. А вот то, что мы найдём здесь, будет только наше.

– Это «наше» тоже само в руки не придёт. Может, искать придётся годами.

– Ничего, поищем. Придурка как следует попрессуем, он быстро всё расскажет и покажет. Ну всё, лохи пошли в сторону входа, можно идти.

Глава 9

Макар заметил отсутствие Стеши первым.

– А куда она делась? – спросил он, вертя головой по сторонам.

– Кто?

– Да эта ваша мадам…

– Только что была здесь.

– Может, пойти поискать? – отозвался Степан.

– А если она отошла по нужде? И что с нею может случиться, когда мы рядом. Давайте пока осмотрим развалины. Если никого не найдём, придётся вызывать МЧС с вертолётом.

Сделав ещё одну безуспешную попытку открыть парадную дверь, полезли через высокий оконный проём. Везде царила пустота и разруха. В некоторых комнатах, где крыши не было совсем, успели вырасти кусты или даже деревья. В местах, где остатки кровли и потолка сохранились, ещё попадались островки деревянных полов, ступать на которые было рискованно, так как трухлявые доски тут же проваливались под ногами.

– Макарыч, ты случайно не знаешь, сколько здесь комнат? – спросил Михаил.

– Не знаю, меня графья в гости чё – то не приглашали.

– Это понятно. Тебя в то время ещё не было и в проекте. А просто так полазить, посмотреть никогда не хотелось?

– Конечно, хотелось. Да только тут жила Лешачиха. А вместо собак ей служила стая волков. Она их прикармливала, а они гоняли всех, кто сюда приходил.

– А где она теперь?

– Умерла нынешней весной, дожив почти до ста лет. Наш батюшка служил по ней панихиду.

– Панихиду по Лешачихе? Что – то тут у вас не складывается.

– В жизни много чего не складывается. Родьку, которого вы ищете, тоже называли Сыном волка, а он подрос и стал петь в церковном хоре. А Лешачиха – то как раз и была его матерью. Говорят, она же его к храму и привела, хотя сама заходить в него не стала. Видать, понимала, что без людей ему не выжить.

– Ты ж говорил, что она умерла в столетнем возрасте…

– Ну может и не совсем столетнем, документов её никто не видел. А если посчитать, что она служила ещё самому графу, то примерно так и получается.

– Во сколько же лет она родила?

– Лет в шестьдесят, не меньше.

– А разве в таком возрасте рожают?

– Как видишь, рожают. Ты лучше спроси, от кого?

– Ну и от кого же?

– Опять не скажу. Никто из наших мужиков её не посещал, это я знаю точно. А вот от кого – то из тех, которых загрызли её волки, вполне может быть.

– Загрызли волки? – не поверил Степан, – прямо на смерть?

– Точно. Один из наших видел своими глазами. Скорее всего, эти самые мужики над ними и поглумились. По времени между их гибелью и родами Лешачихи всё совпадает, деревенские бабы высчитывали.

– А как же они сюда прошли? Ты ж говорил, будто волки никого сюда не допускают?

– Кто ж его знает. Как – то допустили, а потом сами же их и уничтожили.

– Нас тоже допустили… а не получится так, что потом и нас…

. – Что, страшно?

– Да как – то не по себе. Ты сказал, «поглумились над ними». Выходит, она была не одна?

– Не одна. Жила с ней одна из бывших монашек. А после того случая сошла с ума. Я до сих пор помню, как она кого – то проклинала возле храма. Видать, крепко им досталось от этих бродяг, за что они и поплатились. Слышал, забрали её в психичку. Жива ли она, не знаю.

– А Стеша?

– Что Стеша?

– Разве она не из ваших?

– Нееее, это ваша знакомка. Из наших среди моих клиенток была только одна – Марья.

Лицо Макара, вспомнившего об угрозе землячки ославить его на всю деревню из – за романа с Лариской, перекосилось, словно от оскомины.

Быстро осмотрев целую анфиладу комнат, вошли в последнюю, угловую, в которой находился камин.

– Ого, какой каминище! – удивился Степан, втайне мечтавший о большой семье и доме, в котором обязательно присутствовал бы камин, возле которого все члены семьи собиралась бы длинными зимними вечерами и беседовали, глядя на огонь, – Такие большие я видел только в кино.

– Ну да, – ответил Михаил, разглядывая свежие обломки кирпичей, валявшиеся под оконным проёмом, – обычно в них жарят на вертеле целых баранов.

– Или оленей.

– Или оленей… Ты лучше посмотри сюда.

– Сейчас, только гляну, куда выходит труба. Да тут кто – то есть… Ёшкин кот, это же Стеша!

Вдвоём вытащили полуживую Стешу из очага, и, положив на землю, наскоро осмотрели.

– Её кто – то душил.– сказал Михаил, – Видишь на шее следы? Ещё горячая. Можешь делать искусственное дыхание?

– Когда – то учили, хотя на деле пока не приходилось ни разу.

– Тогда тренируйся, а я пока осмотрюсь. Тот, кто это сделал, далеко уйти не мог.

После несколько неловких попыток Степана сделать искусственное дыхание, Стеша пошевелилась и закашлялась.

– Слава богу, живая, – обрадовался Степан.

В этот момент откуда – то из – за задней стены особняка донеслись испуганные вопли.

– Макарыч, ты будь здесь. Возьми – ка на всякий случай вот эту палку. Степан, за мной… – скомандовал Михаил, выпрыгивая в оконный проём.

Обогнув угол здания, увидели вдалеке, на фоне каких – то крестов, три мужские фигуры, мечущиеся между сосен. За ними гонялась стая волков. Двоих они почти сразу повалили на землю и стали безжалостно рвать.

Третий пытался вскарабкаться на сосну, но, поднявшись метра на полтора – два, соскальзывал по гладкому стволу вниз. Пара волков отделилась от взбесившейся стаи, подошла к сосне и стала равнодушно наблюдать за его судорожными попытками, словно понимала, что сил у несчастного хватит ненадолго. Выждав момент, когда он в очередной раз соскользнул вниз, вожак схватил его за ногу, стащил на землю, и, наступив лапами на спину, вонзил клыки в шею.

Оторопев при виде этой жесточайшей расправы, длившейся считанные секунды, Михаил не сразу вспомнил про пистолет. Несколько выстрелов в воздух остановили волчий шабаш. Серые разбойники, как по команде, бросились врассыпную.

Когда они подбежали, жертвы волчьей мести были ещё живы, хотя и представляли собой ужасное зрелище.

– Где женщины? – закричал Степан, надеясь, что кто – то из них сможет ему ответить.

– Допрашивать их бесполезно, – сказал Михаил, – у них болевой шок. Надо искать самим, может ещё хоть кого – то удастся спасти.

Парень, похожий на Синицына, был привязан к сосне. Лицо его было разбито в кровь, во рту торчал кляп.

– Судя по всему, ты и есть Родька… – сказал Михаил, вытаскивая кляп.

Тот кивал головой, и жадно хватал ртом воздух. Отдышавшись, неожиданно закричал что было сил:

– Тешаааа!

В ответ ему донеслось хриплое, едва слышное: «Родькаааа!».

– Теша…Теша… – прошептал Родька, пытаясь вытереть о своё плечо кровь и слёзы, текущие по щекам.

– Теша это Стеша или кто – то другой? – спросил Степан, распутывая верёвку, которой он был привязан.

– Да. – покивал Родька.

– Ладно, разберёмся. А ты не знаешь, куда делись остальные?

– Остальные… – равнодушно повторил Родька, ещё не пришедший в себя после пережитого шока.

– Да, остальные. Здесь были женщины, Софья Николаевна и ваши соседки. Ты их не видел?

– Были? Софья Николаевна были? – услышав знакомое имя, он заметно оживился.

– Да, были и пропали. Куда они могли деться?

В ответ Родька покачал головой и попросил:

– Теша. Пойдём Теша.

– Думаю, он никого не видел. Скорее всего, их держали в разных местах. – сказал Михаил, вынимая из кармана сотовый телефон, – Блин, связи нет. Веди его к Стеше, а я попробую залезть на дерево и дозвониться в отдел, чтобы прислали опергруппу.

Увидев Стешу, лежавшую на земле, Родька бросился вперёд, и, упав перед нею на колени, стал гладить по лицу, приговаривая.

– Теша, живая… Теша, где больно?

– Всё хорошо, – ответила Стеша, держась за горло и кашляя, – Родечка, всё хорошо.Ты весь в крови…Тебя кто – то бил?

– Бил. Братка бил… – Родька снова заплакал при мысли, что неожиданно нашедшийся брат так же неожиданно потерян.

Брат нашел его вчерашним утром в саду, где он обычно занимался музыкой. Увлечённый игрой, Родька не заметил, откуда он появился. Услышав слова – «Здравствуй, брат! Наконец – то я тебя нашел!» – он поверил ему сразу, даже не подумав спросить, откуда он явился и как его нашел. Поверил даже не из – за того, что брат был очень на него похож, а потому, что ещё не знал, что, кроме любви и доброты, на свете существует ложь, зависть, жадность, ненависть и ещё великое множество разных вещей, с которыми ему придется столкнуться, живя среди людей. .

Брат попросил его поиграть. Родька играл так, как не играл ни разу в жизни. Ему очень хотелось, чтобы брат оценил его успехи и похвалил за старание, как делали все, кто его слушал. А тот всё время поглядывал в сторону дома, словно кого – то ждал. Услышав свист, он рассказал в двух словах, что был украден цыганами, когда был совсем маленьким и очень хочет увидеть место, где похоронена их мать.

О существовании цыган Родька знал с раннего детства. Матушка запрещала ему уходить далеко в лес, боясь, что он заблудится, и стращала его не волками и медведями, которыми обычно пугают других детей, а цыганами. Пугать ребенка зверьём, среди которого он вырос, было бессмысленно, а в цыган он поверил.

Переполненный счастьем, Родька сразу же согласился с просьбой брата. В лес ему хотелось уже давно. Несмотря на нынешние условия жизни, не шедшие ни в какое сравнение с теми, в которых он жил до этого, его до слёз тянуло туда, к могиле матери, в их тёмную покосившуюся сторожку, к закопчённому очагу потому, что там была его маленькая родина. Ещё он скучал по оставленной им Машке, которая выросла в его постели, и, наверное, тоже по нему тоскует.

Охваченный радостью, он не замечал угрюмой настороженности брата, его тревожных оглядок, и суетливой торопливости, с которой его тащили к машине он и приехавшие за ними друзья. И он поехал с ними, забыв, что и Стеша, и Софья Николаевна постоянно ему твердили, чтобы он никуда не уходил один, без предупреждения.

Придя к развалинам, брат сразу же изменился. Он забыл о том, зачем сюда пришел и потребовал показать им место, где спрятан клад. Родька повёл его к могиле матери, думая, что он обрадуется. За это его избили и стали требовать, чтобы он показал где спрятаны цацки. Когда он ответил, что не понимает, чего от него хотят, стали ругаться, чем окончательно ввели его в ступор. Они до темноты таскали его по развалинам, требуя показать то цацки, то клад, то золото. Знай он, что это такое и где оно лежит, отдал бы брату всё не задумываясь, лишь бы он стал хоть чуточку к нему добрее.

Ночевали они в сторожке. Трое друзей спали на топчанах. Родька коротал ночь на полу, привязанный к столбу, подпиравшему потолок, и размышлял о том, что он делает не так. Даже после всего, что с ним произошло, он не испытывал обиды. Волчата, выраставшие на его глазах, тоже иногда дрались, но всё равно продолжали оставаться одной семьёй, стаей. И Родька тоже думал, раз родной брат поднял на него руку, значит, так было нужно, значит он действительно в чём – то виноват.

Наутро всё началось сначала. Его снова мучили, таская на верёвке по развалинам, заглядывали во все закоулки, зачем – то копали и били. Били больно, жестоко до тех пор, пока один из них вдруг не воскликнул:

– Атас, сюда кто – то идет! Длинный, тащи придурка в лес, а мы с Синицей пока побудем тут. Да заткни ему рот, чтоб не заорал.

Родька шел за Длинным, постоянно оглядываясь. Он очень беспокоился за брата, который не подозревал, что где – то рядом бродит волчья стая, которая представляет собой смертельную опасность. Если бы его рот не был заткнут грязной тряпкой, он рассказал бы Длинному об этой опасности, спасти от которой может только он.

Оглянувшись в очередной раз, он вдруг увидел Стешу, выходившую из – за угла. Родька обрадовался и резко остановился, подумав, что сейчас она придёт и во всём разберётся, объяснит братке то, чего не смог объяснить он, и всё будет хорошо. Но она исчезла так же внезапно, как и появилась, словно кто – то силой втащил её вовнутрь развалин. Длинный попытался тянуть его за собой, а он рвался обратно. Никакая сила не могла бы сдвинуть его с места, когда дело касалось Стеши. Поняв, что одному ему с этим крепышом не справиться, Длинный сбил его с ног и накрепко привязал к сосне.

Через некоторое время брат и его друг наконец – то явились и сказали, что надо уходить через болота, подальше в лес. И Родька впервые ослушался, стал упираться, и трясти головой, надеясь, что тряпка выскочит из его рта и он расскажет, что где – то там Стеша, за которой надо вернуться и взять её с собой. За это его снова стали бить. Он и теперь простил бы брата, к которому уже успел прирасти всем сердцем, и всё бы забыл, если бы не одна фраза, полная презрения и ненависти: – «Ты чё, придурок, и в самом деле поверил, что ты мне родной брат? Да я бы повесился, имея такого родственника, как ты». Она ранила в сотни раз больнее, чем жестокие избиения, которым он подвергся.

Такое тяжелое состояние потери он испытал только когда матушка, единственный любивший его человек, всегда бывший рядом и оберегавший ото всех бед, вдруг ушла на небо. А теперь и родной брат, а он чувствовал сердцем, что это так и есть, отказывается от него, оставляя одного в этом большом мире, где он никак не может пустить свои корни. Эта невыносимая боль, не вмещающаяся в его груди, вырвалась наружу тяжёлым стоном. И Машка, кружившая поблизости вместе со стаей, восприняла этот звук, как сигнал к действию и набросилась на его обидчиков. Он и тогда готов был защитить брата, остановить стаю ценой своей жизни, если б не был привязан к сосне. Но он не мог даже крикнуть из – за того, что его рот был заткнут тряпкой, мешавшей ему дышать.

– Бедный мой бедный, сколько тебе пришлось пережить. – сказала Стеша, прижимая его ладонь к своей щеке, – Родечка, а ты не видел Софью Николаевну, Надежду Семёновну и Марью Ивановну?

– Не видел. Они были здесь?

– Были на косе, а теперь их нет. Мы искали тебя. А теперь надо искать их. Подумай, где они могут быть?

– Где они могут быть… – повторил Родька.

– Да – да, наверное, их поймали бандиты. Ты не знаешь, куда они могли их спрятать?

– Бандиты… спрятать…прятать…– монотонно твердил Родька, обирая со Стешиной головы грязную вековую паутину, наросшую в каминной трубе.

– Родечка, родной, – повторяла Стеша, стараясь сосредоточить его внимание до предела возможного, – подумай хорошенько. В лесу их нет, в сторожке тоже пусто. Куда ещё здесь можно спрятаться?

– Спрятаться. Прятки… Прятки…

Родька поднял голову к небу. Перед его глазами возник яркий солнечный день, маленький, звонко смеющийся он, бегущий по зелёной траве, широко распахнутая дверь и выщербленные каменные ступеньки, ведущие вниз. Дальше протяжный скрип, внезапная темнота, детский плач и долгий призывный зов матери, снова яркий свет, пара мягких шлепков по попе и приказ больше никогда туда не ходить.

Родька поднялся, и, ведомый этими воспоминаниями, мысленно пошел на материнский зов, на стук молотка, которым она забивала дверь туда, куда ходить ему было теперь запрещено раз и навсегда… Он напряг память изо всех сил, так что в голове что – то щелкнуло и стало больно, как будто нечто, завязанное в тонкий узелок и мешавшее ему быть таким, как все, спружинило, развязалось, и, резко выпрямившись, стало на своё место.

– Прятки… Подвал. – сказал Родька, сжимая рукой болевший затылок,– здесь, под домом, должен быть подвал.

– Спасибо тебе, мой дорогой.

Вход в подвал, скрывавшийся за густым кустарником, нашелся довольно быстро. Троих пленниц, простоявших около трёх часов в кромешной тьме по колено в холодной воде, подступавшей из болота, пришлось почти выносить, держа под руки. Увидев Стешу и Родьку, дамы прослезились и наконец – то обрели дар речи. Всех четверых кое – как отвели в сторожку.

– Макарыч, растопи пожалуйста печь. – попросил Михаил, – вы тут отогревайтесь, а мы со Степаном пойдём проведаем наших разбойничков.

– Так вам таки удалось поймать этих негодяев? – спросила Софья Николаевна.

– Удалось, хотя, если сказать честно, нашей заслуги в этом почти нет.

– А кто же это сделал, если не вы?

– Родькины друзья – волки.

– Боюсь даже спросить, что они с ними сделали…

– Да, этого вам лучше не знать.

– Я пойду с вами. – сказал Родька, направляясь к выходу, – Машка уйти не могла, она где – то рядом.

– А это ещё кто? Какая Машка? – спросил Степан, удивлённо глядя ему в спину.

– Машка молодая волчица, которая служила ему вместо собачки с самого её рождения. – объяснила Стеша.– так что для вашей безопасности будет лучше, если Родя будет рядом с вами.

– Резонно. Тогда пошли.

– Вам не кажется, что Родя очень сильно изменился? – спросила Софья Николаевна, когда мужчины ушли, – за последнее время он как – то повзрослел и возмужал.

– Кажется, – согласилась Стеша.– эти перемены начали происходить с того времени, когда мы стали жить у вас. Он начал читать, смотреть телевизор и вообще, впитывать любую информацию, словно навёрстывая упущенное за годы своей прошлой жизни. А ещё, хотя это возможно моя фантазия, но мне кажется, что в этом есть немалая заслуга вашего Гогена.

– Гогена? – удивилась Софья Николаевна.

– Именно. Мне приходилось наблюдать, как он вылизывал Родькин затылок. Лижет, словно котёнка, потопчет лапами и опять лижет. А после ложится и согревает его голову своим телом.

– А что, вполне возможно. По всей вероятности, у Роди есть ущемлённый нерв, который сдерживал его развитие. – согласилась Надежда Семёновна, – Кот инстинктивно нашел больное место и стал его по своему лечить. Скажу вам, что пережитый сегодня стресс, несмотря на все его ужасы, тоже мог повлиять на Родино состояние. Надо будет обязательно показать его специалистам. Кстати, тебе, Стешенька, тоже нужно обследоваться. Эти изверги могли нанести твоему шейному отделу серьёзную травму. Макарыч, подлей – ка пожалуйста кипяточку, а то очень хочется кушать.

Глава 10

Домой вернулись поздней ночью. Несмотря на усталость, спать не хотелось никому. У всех перед глазами стояли печальные картины развалин, бревенчатая избушка под ветвями старой ели, костры, разведённые для посадки вертолёта, его крутящиеся лопасти и чёрные мешки со страшным грузом.

Надежда Семёновна пригласила всех к себе на поздний ужин или скорее на ранний завтрак, доедать остатки именинных яств, что пришлось как нельзя кстати. Один Родька, до сих пор не пришедший в себя после пережитого, взял краюху хлеба и ушел домой спать.

Михаил нарочно подсел рядом со Стешей для того, чтобы по горячим следам, в неофициальной обстановке, узнать побольше об истории, в которой она вольно или невольно была замешана. Едва утолив голод, он спросил.

– Стеша. Надеюсь, вы не забыли своего обещания рассказать обо всём?

– О чём именно? – спросила Стеша, растерянно глядя на Софью Николаевну.